В России много хороших людей

Слава Богу, была проповедь «учиненного брата» на тему сегодняшнего праздника. Теперь, после того как все приложились ко кресту, с теми, кто не очень спешит домой, можно будет пообщаться. Как отрадно, когда слушатели не будут посматривать на часы, переминаться с ноги на ногу в ожидании, «когда же он, наконец, закончит» - можно будет уйти в любой момент. И в алтаре не будет, кому отверзать завесу и Царские врата, тем самым закругляя проповедника. Остается только перебороть искушение закончить беседу, когда трезвон возвестит об окончании Литургии в Троицком соборе и все пойдут на праздничную трапезу. Данилов монастырь для меня как отдушина – здесь можно пообщаться с большим количеством людей, но, к сожалению, только дважды в году – на память преп. Даниила. На приходе, где я служу, совсем небольшая община – практически одни и те же люди. А здесь есть возможность вырваться на «стратегический простор». Я как-то предложил проводить в Даниловом систематические беседы с прихожанами – есть что сказать и чем поделиться накопленным за годы учёбы в Семинарии, Академии и Аспирантуре и вообще всем прочитанным, увиденным и услышанным. Увы, в ответ услышал: «Сейчас столько литературы, есть возможность обо всём, что интересует, узнать из интернета, вряд ли кого-то удастся собрать», - такова была реакция на мою инициативу. А я вот заметил, что когда на каком-нибудь мероприятии включают записи песнопений, то их слушают с пятое на десятое, а вот когда вживую выступает певец, тогда совсем другое отношение. Так о многом хочется сказать – просто распирает. Статей написано немало, вышло уже 9 книг воспоминаний, но есть дефицит живого общения. Сегодня ограничусь, пожалуй, только двумя темами – больше нереально.

Прогуливаясь вечером по территории нашего храма, находящегося напротив храма Христа Спасителя, вижу – плывёт пароход. Красиво смотрится, особенно на фоне главного храма страны. Всматриваюсь в название – на английском то ли «робинсон», то ли «редисон»? Зачем такие названия? Не слишком ли далеко зашло влияние на нас «тлетворного Запада»? Разве у нас мало своих героев, выдающихся полководцев и писателей, чтобы увлекаться иностранщиной? Едешь по Москве – очень часто вывески на английском. Но мы же живём в России – это наш дом. Так ли всё это безобидно? Ведь такое положение дел сильно влияет и на сознание, и на подсознание человека! Русскому человеку должно быть уютно в собственном доме. Почему в других странах, во Франции, например, строго следят за чистотой родного языка, за тем, чтобы вывески были на французском. У меня всегда были проблемы с английским (по крайней мере, до тех пор, пока я не стал смело бросаться в поток живого общения). Вчера проехал к врачу в район Ботанического сада. Внимательно, как всегда, в дороге слушал записи «Радонежа». Одновременно всматривался в вывески и на английском, и на русском. На английском понял только, что «бир хэпинс» - «счастливого пива». «Идол – фейс» - ну хоть стой, хоть падай. Не поймешь, где ты находишься, – в Нью-Йорке, в Лондоне или в столице Третьего Рима – Москве. Даже на русском, наряду с остроумным «Пятёрочка» и «Вкусно – и точка!» встречаешь дикость типа кафе «Каннибал», «Жажда крови» и что-то ещё в этом роде. Изредка глаз радуют вывески «Витязь», «Илья Муромец», «Три богатыря». В советское время вывески были несколько пресными – безконечные «Березки», «Чайки» и «Мечты». Сейчас больше разнообразия, но нередко сталкиваешься с досадными вещами. Повсеместно японские, китайские, вьетнамские, какие угодно кафе и рестораны. Слово «русский» в названиях встречается крайне редко – гораздо реже, чем, например, «грузинский». Обидно. «У кого что болит, тот о том и говорит». «Хорош цветок, да остёр шипок», «Кто чужого желает, своё скоро теряет».

Ещё одна тема. В связи с известными событиями для наших граждан резко сократилась возможность выезда заграницу. Хорошо это или плохо? И хорошо, и плохо. Хорошо, потому что для наших людей появилась возможность больше обратить внимание на свою страну – самую прекрасную в мире. Сколько здесь красот, благодаря «Сотворившему вся». Раньше я думал, что самый красивый регион – это малая родина моего отца – Воронежская область. Огромные до горизонта поля, множество прудов, Шипов лес. Побывав на малой родине матери в Курской области, мне стало казаться, что она самая красивая. В детстве я думал, что моя малая родина – Донбасс, многострадальная Луганщина, это безконечные шахты и заводы, потом открыл для себя север Луганщины, где еловые леса, казачьи станицы, река Северский Донец – настоящая Швейцария. Перед моими глазами чудесное лесное озеро, неподалеку от которого был наш детский лагерь. В озере мы ловили рыбу. Я немало поездил по России – в Архангельской, Вологодской области, Карелия, Костромская, Кировская, Тверская, Владимирская, Ярославская области и др. Возникшие сложности с выездом за рубеж позволяют нам больше паломничать по родной земле – не только по большим монастырям, как это показывает телеканал «Спас» в программе «Святыни России», а и по небольшим обителям, затерявшимся на наших необъятных просторах. Хотел бы подробнее рассказать об одной из них – Спасском женском монастыре в одной из соседних с Подмосковьем областей.

Лет 20 назад я с группой прихожан набрёл на эту обитель. На Спасском соборе кресты покосились, крыша прохудилась. Второй храм-колокольня преп. Серафима Саровского поразил своим величественным силуэтом. В заброшенном кирпичном доме, явно монастырской постройки, мы обнаружили небольшой бумажный образок преп. Серафима – как благословение на возрождение обители. После молебна Владимирской иконе Богородицы (был день Её памяти) убрали мусор в Серафимовском храме. Затем стали чистить и красить решётки на Спасском соборе. Благословил рабу Божию Нину начать труды по возрождению обители. И вот, представьте себе – несколько хрупких женщин (сейчас им под 70 и больше) с Божией помощью перекрыли крыши на обоих храмах, обновили купола, кресты, настелили полы, устроили иконостасы. Когда они поздно вечером приехали сюда с вещами на постоянное жительство, водитель был в шоке: «Променять московский комфорт на эту дыру, где нет никаких условий?!» Сейчас стены большого собора сияют белизной. Колокольный звон оглашает округу. Сие стало возможным благодаря тому, что во главу угла была поставлена истовая уставная молитва – ежедневно здесь отправляется суточный круг богослужений. Названиваю им утром, потом спохватываюсь – ведь у них сейчас служба. Намереваюсь позвонить после обеда, но вспоминаю, что у них читается правило. Вечером, естественно, вечернее богослужение. Так в молитвах и трудах проходят день за днём. Здесь чистейший воздух и пронзительная тишина.

Несколько слов о насельницах обители. Лидия, в иночестве Татиана, в течение ряда лет была старшей дежурной в нашем храме. В брак не вступала, скромно жила в однокомнатной квартире, работала в космической отрасли. Когда она, в связи с возрастными изменениями, стала забывчивой, мы говорили: «Лидия, как же так – Вы же запускали космические корабли?!» Дружила с котом – очень расстраивалась, когда ей казалось, что его обижают (не смела его потревожить, когда он вальяжно растягивался на её кровати). Однажды, подметая еще не отремонтированный пол в Спасском соборе, она провалилась почти по самую шею и в двух местах сломала ногу. Ей повезло – ее крики были услышаны проходившим мимо мужчиной. Долго лечилась. Оставшиеся годы жизни ходила с палочкой. Когда я уезжал из монастыря, она, стоя на крыльце, долго махала мне рукой. Царство ей Небесное. Однажды, прогуливаясь с ней, я обратил внимание на яркую звезду на небосклоне – Лидия моментально отреагировала: «Это орбитальная станция!»

Татьяна (в иночестве Анастасия) отличалась особенным памятованием о смерти («помни последняя твоя и во век не согрешишь», - сказано в Писании). В первый же день появления в нашем храме она с порога заявила: «Жить мне осталось немного – скоро уйду в иной мир». На протяжении трех десятилетий подобные слова она говорила неоднократно, но смерть с косой всегда проходила мимо. Однажды я ей сказал: «Татьяна, ты проживёшь больше всех нас вместе взятых». Когда встал вопрос, кого назначить ответственным за отпевание, все единогласно выбрали Татьяну – других вариантов не было. Уж она-то сделает всё, как надо – и саван на покойника наденет (у нас практикуется этот дониконовский обычай), и Псалтырь почитает, и на кладбище проводит. Помню, как только женская обитель стала возрождаться, мы обсуждали вопрос – кто какое послушание будет нести, делили, так сказать, шкуру ещё не убитого медведя. Татьяне плохо, она лежит. Запомнилось её восковое личико с заостренным носиком. Дошли до послушания ответственного за отпевание. Общее мнение – рановато ещё с этим делом. Вдруг, как гром с ясного неба, глухой голос Татьяны: «И даже не отпоют». От неожиданности все просто обомлели. Примеряли на себя должности, предвкушали благолепные виды возрождённой обители, а про Татьяну совсем забыли. На приходе я её называл – «землица», «чаёк» и «волчок». Однажды с одного святого места я привёз освящённой земли. Спрашиваю: «Кто желает?» Молчание. Вдруг раздаётся пронзительный голос Татьяны: «Мне, мне землицы, дайте мне землицы!» (вспомнилось: «земля еси и в землю отыдеши»). Как-то вечером прогуливаюсь вокруг храма, читаю Исусову молитву. Задумался, остановился, медленно поворачиваюсь и при лунном свете, лицом к лицу сталкиваюсь с восковым личиком Татьяны в очках с немигающим взором. Одета она была в шубу, отороченную волчьим мехом. У меня невольно вырвалось: «Ты что – волчок?!» В другой раз она подходит, мнётся, вздыхает, улыбается и как бы не решается что-то сказать. Я её спрашиваю: «Что тебе?» Она продолжает мяться, потом выдавливает: «Благословите». Я: «Что благословить?» - «Благословите мне быть хорошей …». В 90-е годы мы часто выезжали в Воронежскую область – посещали руинированные сельские храмы здесь, устанавливали Поклонные кресты. Программа 7-10 дней пребывания была насыщена под завязку. На дневной отдых оставалось совсем немного времени. Как-то в один из этих дней я задремал. Слышу, скрипнула дверь, открываю глаза, вижу, как метнулась тень женского силуэта со знакомым заостренным носиком – Татьяна! Я взволнованно: «Что, что такое, что надо?» - «Бла-го-сло-ви-те» - протяжно скрипит её голос. - «Что благословить?» Татьяна: «Ч-ч-чайку, благословите чайку горяченького» (Она нуждалась в подкреплении физических сил в связи с напряжённым графиком поездки). Я замахал руками: «Да, да, да, благословляю!» Последнее о Татьяне (теперь уже Анастасии). Звонят мне: «Татьяне очень плохо, ей предстоит сложная операция на сердце, готовится к смерти». Татьяна подтверждает и, как всегда, шокирует деталями предстоящих испытаний: «Разломают ребра, будут резать сердце, колоть его ножами, прольются потоки крови (все диагнозы у неё были необычными – если, например, герпес, то обязательно какой-нибудь трёхголовый и двуххвостовый). Мне плохо, прошу второго священника срочно прочитать отходные молитвы. Через некоторое время, с замиранием сердца спрашиваю: «Ну как Анастасия?» Одна послушница говорит: «Я её спросила, как прошла операция на сердце? А она в ответ: "Все прошло хорошо, только операция была не на сердце, а на носу" - "Надо же, а мы уже отходную прочитали". Анастасия спокойно в ответ: "Ну ничего, всё на здоровье"».

Вот такие простодушные непосредственные натуры. Была ещё послушница Татьяна – легендарный иконописец. Для нашего храма она написала благотворительно около 150 икон. В браке она тоже не была. В её жизни были поразительные случаи, напоминающие по своей стилистике фильм «Вий». Рассказ о шести таких случаях я поместил в одной из своих книг. Были в жизни Татьяны и смешные случаи. Как-то в молодости с группой подруг она проходила по центру города где-то на юге. Вдруг, огромный пёс выскакивает из-за угла и стремительно бросается к этой группе. Все в страхе разбежались, осталась одна Татьяна. Пёс положил свои лапы ей на плечи и стал облизывать. Сначала Татьяна стояла неподвижно, потом ей надоело, и она, по её словам, положила свои руки на «талию» пса. Так и стояли они некоторое время. Когда пёс отошёл, подруги спрашивают Татьяну: «Тань, а ты что, знакома с этим псом?» - «Да вы шо, первый раз его вижу». Запомнилась такая деталь – колючая жестяная шерсть собаки.

Наконец, Маргарита (имя этой монахини, по её просьбе, изменено). Такая же жертвенная, простодушная, усердная к молитве. В детстве она была вполне «папиной дочкой». Отец был весельчаком, играл на баяне. Когда веселье собравшихся достигало кульминации, он, подмигнув супруге, негромко говорил: «Ну, мать, запускай!» Выходила маленькая Алевтина в сарафане и красных сапожках с ярким румянцем на лице (её за это называли «солнышком) и запевала частушки. На приходе ей нередко попадало – всё она переносила терпеливо и смиренно, но только тогда, когда это касалось лично её. Когда же игуменский гнев зависал над кем-либо из проживающих, например, студентами Свято-Тихоновского Университета, Алевтина была первой заступницей. Студенты обращались к ней: «Алевтина Ивановна, попросите батюшку, мы будем хорошо себя вести, ну пожалуйста». Впрочем, и у неё были заступники, главным образом это были … архимандриты. Однажды архимандрит Иринарх, настоятель единоверческой церкви в Михайловской слободе, увидев меня, сказал: «Как там сестрица Алевтина? Всё в трудах, трудах. Вы уж, дорогой отче, Кирилле, не очень строго ее наказывайте – она труженица». Будучи на приходе первым помощником старосты, она нередко мне говорила: «Батюшка, Вам нельзя, Вы же батюшка, батюшки так не поступают». Однажды я собрался куда-то ехать, попрощался, а потом за чем-то вернулся. Слышу на кухне голос Алевтины: «Ну что же, нагрузка у нас большая, батюшки нету, пойду-ка я подкреплюся». Увидев меня, всплеснула руками: «Батюшка, как же так, Вас не должно быть, Вы же уехали». Однажды захожу в церковный дом, слышу крики: «Тебе нельзя, ты мужского рода!» Я подумал: «Ну, мужики совсем распустились, среди бела дня рвутся в женские комнаты отдыха». Захожу в коридор и ничего понять не могу – никого нет, а Алевтина продолжает кричать. Наконец, мой взгляд опускается вниз, и я вижу рыжий комочек – нашего кота, который отчаянно пытается прорваться в комнату Алевтины, а она его всячески блокирует. Я тогда подумал: «Надо же, когда болела, он был нужен, забирался через форточку в её комнату, ложился на больные бронхи, растягиваясь так, что костей не чувствовалось. А когда выздоровела – стал не нужен». Приснопамятный архимандрит Амвросий (Юрасов), основатель и духовник Преображенской женской обители в центре г. Иваново, говорил, что насельницы женских монастырей более подвержены безотчётной печали и накатыванию уныния. Как-то сидит грустная Маргарита у окна и рассуждает: «Надо же, воробей пролетел, кот прошёл, соседская собака гавкнула. Странно, зачем всё это?» Потом, махнув рукой, сказала: «А, так мне и надо» - и заплакала. Как-то в монастыре сёстры пригласили меня на ужин, подхожу к их калитке, открываю её, вдруг из неё выскакивает большой пёс и начинает этот Баскервилий кружиться вокруг меня, оскалив клыки. Я тогда обиделся на сестёр за то, что пёс не был привязан и ушёл. Вроде, собак они не любят, но говорят: «Ничего не можем поделать – жалко». Рекса лесорубы зимой оставили умирать в лесу, привязав к дереву. У него отмерзли задние лапы. Каким-то образом он вырвался из ошейника и прибился к инокиням, они его подкармливали и подлечивали. На следующий день после инцидента, по моему настоянию, сдали его в приют в райцентре. В этом году на Масленице, после ужина у инокинь, прошу Маргариту посветить мне фонариком дорогу. Пока она собиралась, я прошел к калитке, открываю её, и вдруг мне на грудь бросается большой черный пёс, обдавая горячим дыханием моё лицо. Выходит из дома Маргарита, кричит: «Батюшка, не бойтесь, Рич (сокращенно от Ричард) не тронет, он добрый!» А я ей: «Но у него же на морде не написано, что он не кусается!» На следующий день звоню Маргарите, говорю: «Безпокоит Рич». Полусонная София: «Да, Рич, я слушаю» - «Нельзя ли мне увеличить пайку, совсем я у вас отощал?». Маргарита: «А помните, как я на эту просьбу отвечала пословицей: «Голодный волк лучше сытой собаки». Потом, спохватившись: «Послушайте, Рич, Вы же собака (к собаке обращается на Вы – иг. К.). Как же Вы говорите по-нашему, по-человечьи?!» А потом: «Батюшка, это же Вы, а не Рич, как же Вы меня разыграли?»

Вот такие незамысловатые, с сердечной теплотой зарисовки.

Смысл всего сказанного такой: «Оглянитесь вокруг («обернитесь» - как поют Лепс с Меладзе), сколько красоты вокруг, святынь, прекрасных русских людей. Оцените богатство, дарованное нам Господом. Давайте будем посещать и поддерживать не только всемирно известные Троице-Сергиеву Лавру и Дивеевский монастырь, но и такие скромные обители, как Спасский, где живут такие милые, чистые, простодушные и добродетельные подвижницы». Ну вот и звон к обеду. Спаси Христос!

Игумен Кирилл (Сахаров), настоятель храма свт. Николы на Берсеневке, член Союза писателей России