Николай Второй: несостоявшаяся реставрация Самодержавия

В день 103-й годовщины февральской катастрофы 1917 года уместно вернуться к моей ноябрьской статье «Николай Второй: несостоявшаяся реставрация Самодержавия. Размышления о смысле служения Царя-Мученика». Но не для того, чтобы, воспользовавшись поводом, напомнить о статье. Сразу после публикации я получил немало откликов, среди них были и критические замечания, в том числе довольно резонные. И я обещал ответить моим критикам публично, но всё руки не доходили. Теперь вот дошли.

1. Один из моих критиков в священном сане, учёный игумен, подверг критике терминологию, которую я использую в своей статье. В частности, он посчитал неуместным термин «реставрация самодержавия». Он написал: «Реставрировать можно то, что пришло в упадок, обветшало, пришло в негодность. Но как ты сам показываешь в статье, в начале ХХ в. в обществе было ещё довольно много сил, выступавших за самодержавие, готовых его поддержать. На тот момент это была ещё абсолютно рабочая модель управления страной. Так что уместнее было бы, на мой взгляд, говорить не о реставрации, а об актуализации самодержавия, попытке его нового осмысления (в частности, в свете славянофильской теории)». На взгляд моего критика, «умирало не самодержавие, а исторические формы его бытования, именно поэтому Николай Александрович активно вёл поиски новых форм реализации принципа самодержавия в условиях ХХ века - отсюда эксперименты с созданием Думы, крестьянская реформа, подготовка Поместного собора и пр. И даже отречение от царства в пользу брата - тоже отчаянная попытка переиграть революционеров и всё-таки сохранить легитимную власть. Не получилось, но самодержавие никуда не делось: ни при большевиках, ни даже при демократах. Просто оно перестало быть легитимным».

На мой взгляд, всё-таки уместно говорить именно о реставрации самодержавия, которую пытался осуществить Государь Николай II. Самодержавие на глазах умирало, стремительно превращалось в конституционную монархию, действительно ветшало. Государь пытался его сохранить и реставрировать. Однако практически весь тогдашний политический класс уже не готов был жить при самодержавии, он хотел жить, как на Западе, где никакого самодержавия не было. Для того чтобы изменить ситуацию, нужна была революция сверху, на которую Император не решился.

Это, кстати, крайне актуально и сейчас. И сегодня нужна революция сверху. И сегодня наш национальный лидер на неё не решается, пытаясь, как заметил один острослов, «донести и не расплескать».

Что же касается мысли моего оппонента о том, что самодержавие (как принцип устроения власти, как я понимаю) «никуда не делось: ни при большевиках, ни даже при демократах», то целиком и полностью с нею согласен. Более того, я думаю, что сегодня мечтать о возрождении монархии в том виде, какой она была в XIX - начале ХХ века, бессмысленно. Это удел мечтаний утопистов-легитимистов. Современная монархия может быть только квазимонархией, как «красная монархия Сталина» и как, с некоторыми оговорками пока, «суверенно-демократическая монархия Путина».

Не устроил моего критика и термин «геополитическая западня», поскольку, «получается, что в эту западню его заманил отец, император Александр III - подложил сыну свинью». Лучше, мол, говорить «о сложном геополитическом наследстве, которое досталось Николаю II».

С этим я могу согласиться. Действительно, я хотел намеренно заострить проблему, поскольку в православно-патриотической среде существует некое противопоставление «сильного Александра III» и «слабого Николая II». Эту тенденцию заложили уже современники последнего царя, её подхватили некоторые эмигранты, которые пытались снять с себя вину за предательство Царя, некритически восприняли ее и современные монархисты. Всё-таки в итоге получилась геополитическая западня, в которую сам Император Александр III попал, того не желая, многое он тоже получил в наследство от отца, которого окружили либеральные царедворцы. Я хотел показать, что Николай II пытался выбраться из западни, но, увы, не смог.

Не согласен отец игумен и с тезисом о славянофильском мировоззрении как трагедии: «Даже если согласиться с тем, что негативное отношение к Петру было ошибкой славянофилов и Николая, разве можно считать славянофильское мировоззрение как таковое причиной трагедии Николая? Скорее, можно говорить о том, что славянофилы недооценили роль Петра, не поняли суть "революции сверху". В противном случае этот тезис можно понять таким образом, что если бы Николай исповедовал западнические взгляды, то никакой бы трагедии не произошло».

И этот тезис я специально заострил. Наверное, правильнее говорить о том, что славянофилы (в узком смысле этого слова, когда славянофилами называют членов московского кружка 30-50-х годов XIX века и их прямых наследников) ошибались и ошибаются их наследники в оценке Петра Великого. Конечно, нам сегодня нужна здравая ревизия славянофильства, а не обращение к западничеству. Кто-то, наверное, может и так фривольно интерпретировать мои мысли, как написал мой критик. Я об этом не подумал. Дело в том, что я себя мыслю частью славянофильской историософии в широком смысле понимания славянофильства, и критикую некоторые положения славянофилов изнутри, ни в коем случае не пытаясь поставить под сомнение основополагающие идеи славянофильства.

2. Профессиональный историк, профессор одного из петербургских вузов написал, что «по некоторым частностям можно поспорить». В частности, «так ли уж всеми правыми деятелями осуждалось разрушение общины? Насколько помню, были среди правых и сторонники этой меры». Были и сторонники, но среди правых политиков, которые пытались заручиться поддержкой П.А. Столыпина. А вот правые идеологи и теоретики традиционно выступали против разрушения общины, справедливо считая это ударом по социальной основе самодержавия.

Второе возражение касается союза с Францией: «Думаю, что с союзом с Францией, который заключил Александр III, все сложнее. Этот противовес Германии, как к нему ни относиться, гарантировал на какое-то время европейский мир. Союз с Германией, при всей его желательности, развязывал бы ей руки для большой войны, к которой она стремилась. Конечно, континентальный союз Россия - Германия - Франция был бы лучшим выходом из ситуации, но тогда он был абсолютно невозможен».

Ошибка была не в самом по себе союзе с Францией, тут манёвр был вполне допустим, как мы в 1870 году не стали мешать Пруссии разгромить Францию. Ошибка была в том, что краткосрочный союз начали превращать в долгосрочный, а ведь Франция не меньше стремилась к войне, чем Германия. В результате из силы, поддерживавшей геополитическое равновесие в Европе, Россия превратилась в члена одного из противостоящих военных блоков со всеми вытекающими.

Согласен с тем, что континентальный союз Париж-Берлин-Москва (Санкт-Петербург) был невозможен, но если бы тогдашняя элита поддержала своего Императора, можно было бы России сохранить свою роль миротворца и геополитического балансира, препятствовавшего войне.

Последнее возражение моего учёного оппонента носит историософский характер: «Не думаю, что император Николай II не смог стать Петром Великим, потому что ему "мешало" славянофильство. Даже если бы оно ему не мешало, он бы им все равно не смог стать. Как и Иваном Грозным (тут славянофильство, вроде как, мешать не должно было). Просто он был человеком совершенно иного склада. Он просто не мог быть властным, харизматичным, наводящим на подданных страх, предельно жестким; не мог быть вождем, ведущим за собой. И это, конечно, не его вина, скорее беда. Да, он по-своему боролся, наверное, сделал всё, что мог сделать, и в этом его подвиг. Но большего сделать не мог, и как бы правые или императрица Александра Федоровна ни призывали его стать Петром Великим или Иваном Грозным, из этого всё равно ничего бы не вышло. Просто потому, что он был человеком совершенно другого склада. Павел Петрович попытался было стать Петром Великим, тоже ничего из этого не вышло».

Конечно, по большому счёту, Божий Промысл правит Россией и миром. И в том, что Господь в пору угасания в народе веры, массового обмирщения духовенства, утраты дворянским служилым сословием понимания самого смысла своего предназначения, господства декадентской культуры в среде творческой интеллигенции, в целом какой-то духовно-психологической расслабленности общества (успехи проповеди толстовства - тому наглядный пример) послал России Царя, который хотел править по-евангельски любовью, пробуждая совесть в сердцах своих подданных, был иной, не сразу понятый русскими людьми (а некоторыми до сих с трудом воспринимаемый), великий смысл. Но статья моя посвящена не этому, тогда нужен был бы другой жанр и другой стиль. Я же пытался показать те реальные процессы, которые происходили в обществе и которые можно было изменить человеческими силами.

3. Третий мой оппонент, видный православный аналитик и общественный деятель, совершенно согласен с оценкой Петра I, которую давал Николай II. Он пишет: «Очень верная мысль о том, что все заимствуемое Россией, не должно применяться бездумно, без адаптации к русским условиям, а обезьянство и слепое копирование выходит нам боком. Тут Царь был как нельзя прав. И в этих его словах совсем нет того фокуса, который ты Николаю II приписываешь. Царь не любил Петра не за его "реформы сверху", а за западничество, некритическое заимствование, небрежение к русскому».

Отчасти это так. Конечно, антизападничество Императора Николая II было главной причиной неприятия Петровских реформ. Однако тут очень тонкая грань, когда можно отбросить все Петровские начинания. И вот тут необходимо правильное отношение к деятельности и наследию Петра Великого, которого в православной среде нет до сих пор. И заложником такого отношения стал и Государь Николай.

Далее мой критик упрекает меня в том, что говоря о союзе с Францией, я не принимаю в расчёт того, что «немцы реально были настроены агрессивнее всех, причём антирусская составляющая в их настрое была очень сильна». Вот с этим абсолютно согласен. И в этом была трудность, каждый - Франция, Германия - хотели своего. Миссия Николая II была весьма и весьма затруднительной.

«В целом, Россия была заинтересована в противовесе Германии и подстраховке. Сама по себе эта комбинация верная. Превращать ее в открытый антигерманский союз не надо было, но тут не мы, а французы и особенно британцы постарались», - пишет мой оппонент. С этим я согласен, о чём уже писал выше.

В заключение мой оппонент пишет: «Насчет несостоявшейся опричнины соглашусь с тобой и в том, что шанс в 1905-07 гг. был и в том, что этот шанс реально не мог быть реализован. Для этого Царь либо значительная часть его окружения должны были быть настроены на революцию, сверху или снизу, не важно, важно, что на революцию, на коренные изменения и соответствующие потрясения и издержки, а к этому никто готов не был. Царь не был "сталиным", не был радикалом, не мог быть революционером, что в его положении естественно. Я думаю, Николай II был заложником "ветра истории", дувшего не в его паруса. Россия по сумме факторов должна была пережить революцию, а большевики вопреки своей воле стать орудием очищения России от петербургского, западного, петровского морока. Большевики очистили Россию от западнической элиты, а поднятая ими волна социальной мобильности низов смела к 1937 году их самих. Великая Отечественная война довершила русификацию страны - насколько это было при СССРе возможно, со всеми оставшимися от большевиков родимыми пятнами».

Я уже писал выше о действии Промысла Божия в русской истории. Мы нуждаемся ещё в здравом осмыслении нашего трагического и героического ХХ века. Пока у нас куда более популярны крайние точки зрения. Красные патриоты идеализируют советское время, снова упрекают Николая II в слабости, сравнивают его с Горбачёвым или Януковичем. Белые патриоты предлагают снова вычеркнуть советскую эпоху из нашей истории, вести преемственность от Российской Империи (слава Богу, тут Президент Путин своей поправкой в Конституцию о преемственности от СССР остудил горячие головы).

Поэтому мы обречены обращаться к осмыслению февральской катастрофы, очередную годовщину которой сегодня вспоминаем. Понимать логику действия Царя-Мученика Николая нам важно не только для того, чтобы усваивать уроки истории и не повторять ошибок, совершённых нашими предками, но и для того, чтобы уметь аргументированно противостоять попыткам ложно интерпретировать его действия.

Император Николай Второй не сдал страну, как эскадрон в три дня, как написал остроязыкий современник, слова которого к месту и не к месту поминают, он боролся до конца, но обстоятельства оказались выше его человеческих сил...

Анатолий Дмитриевич Степанов, главный редактор «Русской народной линии», председатель «Русского Собрания»