Самое жестокое общество в человеческой истории

Несколько недель назад мировые и российские СМИ сообщили об аресте гражданки Германии, уроженки города Фленсбург, уничтожившей пятерых своих новорожденных детей подряд. Первое свидетельство преступления было обнаружено в 2006 году, когда полиция Фленсбурга нашла трупик младенца на бумажной сортировочной станции. Год спустя тельце очередной жертвы оказалось на одной из городских парковок. Выследить мать-убийцу удалось только в сентябре 2012 года, после пятого рецидива, когда следователи взяли на вооружение современные методы анализа ДНК.

Подобные явления - уничтожение своего малыша сразу после родов - отнюдь не единичны.  Процессы над родительницами-убийцами происходят и в Германии, и во Франции, и у нас. Самое громкое дело связано с деяниями ещё одной немки, которая в течение своей жизни умертвила целых восемь малышей и закопала их в цветочных горшках в собственном саду.

Когда представляешь это воочию - кровь стынет в жилах. Понятное возмущение общественности выплёскивается на страницы газет и на форумы интернета. Блогеры живо обсуждают, какого наказания заслуживают убийцы и как предотвратить подобные преступления. Но в возмущённых эмоциях чувствуется какая-то натяжка, какое-то недопонимание проблемы. Вот яркий пример: в полемике на портале otvet.mail.ru лучшим комментарием подобной статьи признан следующий: «Вот поэтому я не против абортов».

Чудовищное заблуждение, если не хуже! Кто, с помощью каких аргументов, может объяснить, почему уничтожение извлечённого на свет младенца - это жестокое убийство, а уничтожение такого же младенца в утробе матери - невинное житейское дело? Что меняется от того, погублен организм внутри или снаружи? Не с таким ли успехом можно противопоставить расстрел в тюремном дворе приговору, приведённому в исполнение прямо в тюремной камере? Разве от перемены места экзекуции смертная казнь перестаёт быть смертной казнью?

В минувшем марте вся Россия была потрясена событиями в Брянске. Подробности этой истории журналисты называли «кошмарными». Несколько дней сотни волонтёров искали по всем кварталам города девятимесячную Аню Шкапцову, похищенную неизвестными прямо из коляски. Как выяснилось, похищение было инсценировано родителями, которые хотели таким образом скрыть совершённое ими самими убийство. Незадолго до инсценировки гражданский муж Аниной мамы, Светланы Шкапцовой, попросту выставил ребёнка на холодный балкон. Ему надоел непрерывный плач, и пара решила избавиться от грудной малышки - «чтобы не мешала жить полноценной жизнью».

Миллионы людей содрогнулись от подобной жестокости, безоговорочно осуждая родителей-убийц. Но стоит задуматься: разве не такими же мотивами руководствуется львиная доля клиентов абортария? «Ребёнок зачат не вовремя; роды сейчас не к месту; у нас другие планы; беременность помешает жить и работать» и так далее... То есть, сам факт жизни одного человека мешает «полноценной» жизни другого. А кто может объяснить: в  чём разница между замораживанием девятимесячного младенца на балконе и разрыванием щипцами на куски четырёхмесячного плода? И в том и в другом случае мы имеем дело с маленьким человечком, у которого есть головка, ручки и ножки. И в том и в другом случае этот человечек не обладает развитым сознанием, не отдаёт  себе отчёта в том, что его убивают - но  в обоих случаях испытывает предсмертные физические страдания. Почему же замораживание такого человечка на балконе - кошмарное преступление, а разрывание на куски щипцами - нормальное дело?!

То, что жизнь человеческого организма начинается не после извлечения его из утробы, а в момент соединения материнской и отцовской клеток, - азы биологической науки. Сразу же при встрече двух родительских генетических комплектов возникает существо, одарённое всем набором своих собственных, личных талантов и возможностей. Уже в первые дни существования человеческого зародыша предопределено, будет ли он мальчиком или девочкой, блондином или брюнетом, флегматиком или холериком, внимательным или рассеянным, больше способным к языкам или к математике. От нас зависит только одно: в какой мере новому жителю планеты удастся реализовать свои дарования -  и удастся ли вообще? В какой бы момент развития ни наступила смерть - она будет одинаково означать конец целого мира возможностей и надежд.

Если взглянуть на проблему не с точки зрения биологии, а с точки зрения гуманизма, то никакой принципиальной разницы между абортом и убийством новорожденного так же найти невозможно. Гуманизм считает смертную казнь ужасной прежде всего ввиду моральных страданий приговорённого. Новорожденный не испытывает моральных страданий, равно как и плод: они оба не сознают, что приговорены. Но в таком случае человек, убитый во сне или исподтишка, тоже не успел испытать моральные страдания. Однако такая форма убийства никак не может быть признана гуманным деянием.

Наконец, самым весомым считается правовой аспект аборта: якобы, можно избавиться от плода, поскольку он ограничивает права матери - на активную жизнь, учёбу и работу, и даже на здоровье. Однако точно такие же ограничения (и даже бóльшие!) - вызывает уже рождённый ребёнок. И жестокое убийство Анечки Шкапцовой было совершено именно по этой причине: её существование на белом свете «ограничивало права»,  с позволения сказать, мамаши и папаши.

Говоря об абортах, мы зачастую руководствуемся каким-то поразительным допущением: что право на жизнь одного человека может быть прерогативой одного или двух других людей (в данном случае родителей). Но разве мы не осудили те времена, когда жизнью раба мог распоряжаться рабовладелец,  а жизнью подданного - деспот? Да, родители несут ответственность за ребёнка, и из этой ответственности вытекают их права - но эти права не могут быть настолько безграничными, чтобы позволить отнимать саму детскую жизнь! В конце концов, рабовладелец тоже организовывал существование своих рабов, а тиран - своих подчинённых, как родители организуют существование своих детей. Но даже рабовладелец и тиран, отправляя несчастных на смерть, прежде находили за ними мнимую или подлинную вину. Что же касается приговорённых к аборту, у них ещё не было шансов даже провиниться...

Вот уже много лет наше общество обсуждает кровавые преступления Сталина. Но, несмотря на очевидную жестокость этого руководителя и абсолютно аморальное поведение в отношении своих же соратников по партии, в народе не сформировалось устойчиво отрицательного сталинского образа. Рациональных объяснений неистребимой сталинской популярности достаточно много. Но, возможно, у неё есть и глубокая провиденциальная причина: все репрессии против сограждан, ГУЛаг и Голодомор, на весах Небесного Судии перевешены сталинским запретом абортов в 1936 году.    

В пылу полемики часто приходиться слышать ссылки на этот законодательный акт: мол, запрет абортов - признак тоталитарного общества, признак сталинизма. При этом мало кто отдаёт себе отчёт, что в те годы умерщвление плода считалось преступлением абсолютно во всех странах планеты: и в монархической Персии, и в демократической Америке. Единственной страной, где позволялось совершать аборты в двадцатых-тридцатых годах ХХ века, была большевицкая Россия, - как раз когда народившееся тоталитарное общество проходило свою самую кровавую фазу и человеческая жизнь потеряла всякую цену.

Современное общество напрасно кичится своим гуманизмом по сравнению со сталинской Россией, якобинской Францией или Испанией времён Альбы. Каждый год в абортариях нашей страны прерывается больше человеческих жизней, чем прервалось по приговорам троек за всё сталинское тридцатилетие. Совсем немногим лучше статистика по странам Западной Европы. На этом фоне абсолютным лицемерием выглядит идолизируемый Евросоюзом запрет смертной казни. Европейское правосудие с пылом оберегает жизнь серийных убийц вроде Брейвика, не желая и слова промолвить в защиту миллионов жизней невинных младенцев. А сколь бездонно лицемерие ювенальной концепции: отпустить предостерегающий шлепок рождённому ребёнку - нельзя, а расчленить и выбросить в кровавый таз нерождённого - можно?!

В наши дни часто можно услышать вопрос: как могли люди тридцатых годов радоваться жизни и боготворить власть, не замечая царившего в стране кровавого террора? Задумаемся, - когда-нибудь наши далёкие потомки будут так же ломать голову: как могли мы радоваться жизни и считать гуманным чудовищное общество, ежегодно обрекающее на смерть миллионы детей? 

Причём нынешняя либеральная мясорубка будет, пожалуй, пострашнее любой древней тирании: не только из-за количества погубленных, но также из-за масштабов вовлечения  в преступную деятельность. Всё-таки инквизиторы и палачи во все века составляли ничтожное меньшинство, и их труд никогда не находил моральной поддержки в народе. Ныне же грехом детоубийства запятнано огромное количество людей, едва ли не большинство (если учесть, что моральную ответственность за аборт должны в равной степени нести оба родителя) - и их деяния не встречают массового осуждения. Напротив, в обществе бытует довольно агрессивная идеология оправдания детоубийств - при условии, что они совершены до рождения.

Совершенно алогичная дифференциация убийств, совершённых до рождения и после рождения ребёнка, имеет своё психологическое объяснение. Появление малыша на свет порождает дополнительный букет эмоциональных связей, позволяет включиться инстинктивным механизмам сострадания. Согласитесь, что очень трудно убить человека, с которым ты общался - гораздо проще стрелять в незнакомую тень, в силуэт на стене. Вот почему палач - это всегда лицо, незнакомое  с приговорённым и ограждённое от любых контактов с ним до экзекуции. Палач не убивает человека - он устраняет проблему. Человека в акте казни просто нет, есть лишь человекоподобная тень, которая «препятствует полноценной жизни» общества.

Благодаря схожей психологической иллюзии наше общество оказалось в плену жесточайшего заблуждения. Мы негодуем, когда зримый комочек плачущей плоти зарывают в землю цветочного горшка или бросают в мусорный бак, но считаем само собой разумеющимся убийство такого же комочка, который виден только в образе тени на плёнках УЗИ.

Владимир Тимаков, депутат Тульской городской думы, выпускник кафедры общей генетики Биологического факультета МГУ