Ранее, в просвещенные времена ельцинизма, Россия стояла в рейтинге "Фридом хаус" ступенькой выше и гордо именовалась "частично свободной". В чем состояла эта частичка свободы, сейчас уже и не упомнишь. Осматриваешь политический пейзаж 2004, и кажется, что всЈ на месте. В 1997 году показали кощунственный фильм "Последнее искушение Христа", а в 2003 - выставку "Осторожно, религия". Тогда существовали медиа-магнаты, а сейчас Березовский, Потанин и другие все еще на своих позициях, хотя Гусинского, допустим, и устранили радикально. Олигархи? Тоже вроде бы не блистают своим отсутствием. Правозащитники расцвели даже более пышным цветом по сравнению с серединой 90-х, хотя и совершенно непонятно почему.
Вся эта неясность со степенями несвободы совсем неслучайна. Она присуща самой той идеологии, которая стоит за исследованиями "Фридом хаус".
Наверно, следует согласиться с тем обвинением, что выборы в России являются несвободными. И отмена губернаторских выборов тоже шаг недемократический. Но давайте задумаемся: какова та мера, которой измеряется свобода-несвобода, и есть ли таковая мера в распоряжении Homo sapiens?
И если над этим поразмыслить, то "рейтинг свободы" будет выглядеть все более и более загадочным.
Можно ведь составить рейтинг лучших фильмов года. Можно даже составить рейтинг худших фильмов года. Но я сильно сомневаюсь, что можно составить рейтинг, взяв за точку отсчета "ни то ни сЈ" или "ни рыба ни мясо".
"Ни то ни сЈ" не подходит в качестве меры или крайнего предела, поскольку является отрицанием всякого предела и всякой меры. Это расплывчатость и неопределенность как таковые. И, будучи полезными в некоторых отношениях, в качестве эталона не годятся никуда.
Конечно, если мы живем в Зазеркальном королевстве (с чем многие согласятся), то можно один фильм считать более "ни-рыба-ни-мясным", а другой - значительно менее. Примерно по этому принципу и составлен рейтинг американской организацией "Фридом хаус". Он не доступен человеческому пониманию, поскольку в качестве меры взяты вещи не предельные, не крайние. Свобода, толерантность и Декларация прав человека указывают не какую-либо норму, пусть ненормальную и неправильную. Это просто неопределенность, отрицание всех и всяческих крайностей. Она сама не поддается измерению и мерой также не может служить.
В этом смысле символичным выглядит само название этой организации: "Фридом хаус". То есть это даже не Liberty-hall - место, где можно говорить, что хочешь, и поступать, как вздумается. Нет, это именно первостатейная глупость в виде "Дома свободы".
Однако, в этом смысле у свободы нету никакого дома, как нет на Земле такого места, где бы можно было разместить "ни то ни сЈ".
"Фридом хаус" - такая же пошлость, как "картофель свободы" в буфете Конгресса США, переименованный из картофеля-фри в пику французам.
Это все та же бессмертная американская пошлость, с которой столкнулся некогда Чарлз Диккенс. Честертон отмечал, что "Диккенс находил тиранию общественного мнения оскорбительной не столько из-за того гнета, жертвой которого делалось меньшинство, сколько из-за связанной с ней идеи о безграничном и тупом самодовольстве большинства.
Мысль об этих миллионах легковерных людей, повторявших в один голос, что Вашингтон - самый великий в мире человек и что королева Виктория живет в лондонском Тауэре, - тяжелым кошмаром преследовала его воображение".
Достойные образцы такого кошмара можно обнаружить и по другую сторону Атлантики. Рождественская передача "Вест Энд" на Русской службе Би-Би-Си иллюстрирована еврейскими мелодиями многих стран. А главный гвоздь программы в духе толерантности: рождественская пьеса, где все герои - гомосексуалисты. И, в некотором отношении, это ничуть не удивительно. Никакой меры и порядка нет, и всЈ что ни на есть - это лишь тупая и глупая шутка.
Почему терпимость выражается именно таким образом? И к чему здесь выражается толерантность, если Христианский праздник иллюстрируется еврейскими мелодиями? К своему собственному безумию, разве что...
В этом безумии нет и не может быть никакой системы. Полный хаос. Можно сказать, "Фридом хаос".
И этот хаос очень полезен, потому что в нем все пропадает, но ничего не исчезает. Это как борхесовская космическая библиотека наоборот, где ни одна из книг не стоит на своем месте.
В этом - и российском тоже - хаосе находятся самые прекрасные вещи и свойства, символы и надежды.
Здесь есть всЈ. И духовное возрождение. И истинный, а не телевизионный, патриотизм. И долг отца, и честь офицера. Невинность и счастье супружества. Здесь, и только здесь, вы найдете надежду на возрождение Российского царства. Все эти прекрасные и почти неземные вещи находятся в беспорядке, и ни одна из них не стоит на своем месте.
Поэтому не нужно думать, что в России нет признаков и условий возрождения.
Они есть, но их невозможно обнаружить.