Ровно 100 лет назад, 16/29 октября 1914 года, в самом начале еще официально необъявленной войны с Турцией, совершил свой подвиг русский флотский священник - иеромонах Антоний (Смирнов), отдавший жизнь за други своя.
Василий Смирнов, как в миру звали будущего отца Антония, родился в 1843 году в священнической семье и происходил из Самарской губернии. Чувствуя призвание к монашескому служению, Василий 15 лет подвизался послушником Мойского монастыря, а затем продолжил свое послушание в Седмиозерной Богородицкой пустыни. В 1881 году, когда ему было уже 38 лет, Василий принял монашеский постриг, а через год был рукоположен в иеромонахи. Затем последовали годы монашеского служения то в одном, то в другом монастыре, пока в 1909 году священноначалие не определило уже пожилого монаха для прохождения пятилетней службы на флоте, поскольку, согласно существовавшей традиции, военных моряков Русского флота окормляли исключительно иеромонахи. Попав на минный заградитель «Прут» (бывший пароход Добровольного флота «Москва»), отец Антоний должен был завершить свое служение в 1914 году, но тут грянула Первая мировая война...
В отличие от Германии и Австро-Венгрии, Турция не сразу вступила в войну с Россией. Если Балтийский флот был мобилизован еще 27 июля, начав первые военные действия 2 августа с объявлением войны Германией, то Черноморский флот до 28 октября вынужден был ежедневно ожидать удара противника, но в то же время делать вид, что он не собирается воевать с Турцией. Два с лишним месяца турки выдерживали нейтралитет и приступили к агрессивным действиям против Российской империи лишь с середины октября 1914 года. Напасть на Россию именно в это время Турцию подвигло прибытие в Константинополь двух немецких крейсеров - «Гебена» и «Бреслау», сумевших прорваться к турецкому берегу. Став кораблями турецкого флота «Гебен» был переименован в «Явуз Султан Селим», а «Бреслау» - в «Мидилли». При этом команда на обоих кораблях оставалась полностью немецкой, подчинявшейся своему прежнему командиру контр-адмиралу Вильгельму Сушону, который был назначен главнокомандующим военно-морскими силами Османской империи. В конце сентября под влиянием Германии «нейтральная» Турция закрыла Дарданеллы для торговых судов всех стран, чем перекрыла до 90% внешнего товарооборота Российской империи. А в середине октября немцы и турки решили приступить к открытым военным действиям против России.
Тем временем, 15/28 октября 1914 г. минный заградитель «Прут» вернулся после маневров в Севастополь. «Прут» в это время являлся единственным большим заградителем Черноморского флота (брал на борт 750 мин новейших образцов) и в отличие от других, только что оборудованных для этих целей пароходов, имел прекрасно подготовленный экипаж, состоявший из 9 офицеров, врача, иеромонаха и 296 человек команды. Командовал кораблем капитан 2-го ранга Г.А.Быков. Только вернувшись в Севастополь, «Прут» получил новый приказ - срочно следовать в Ялту, взять на борт один из отставших пехотных батальонов и немедленно возвращаться обратно.
Хотя война с Турцией еще не началась, то, что это должно случиться со дня на день, не было уже секретом. Поэтому командир «Прута» был всерьез встревожен сообщениями о том, что в море в сопровождении миноносцев вышли «Гебен» и «Бреслау». В связи с этим Быков приказал затемнить «Прут» и ходовых огней не зажигать, а сам всю ночь не сходил с мостика, внимательно наблюдая за горизонтом. Почти добравшись до Ялты, капитан «Прута» получил радиограмму, в которой сообщался новый приказ: держаться ночь в море, а после рассвета возвращаться в Севастополь, вскрыв, если появится неприятель, пакет с распоряжениями на случай войны и планами минных заграждений. А на рассвете пришла очередная радиограмма: «Война началась»...
Началась она без всякого объявления, явочным порядком: немецкие крейсера «Гебен» и «Бреслау» обстреляли российские порты. «17 октября, в 6 часов утра, перед Севастополем неожиданно появился "Гебен", который принялся обстреливать суда и город, - писал в работе "Флот и война" современник событий морской офицер Г.К.Граф. - Было роскошное осеннее утро. Совершенно спокойное море, прозрачное голубое небо и ласковое солнце не давали ни малейшего повода думать, что начался новый акт исторической драмы. Вдали за горами, по направлению к Евпатории, были слышны редкие выстрелы. (...) Отвечали на стрельбу только береговые батареи, суда же, из-за невозможности стрельбы с рейда через горы, молчали. Между тем в воздухе началась усиленная работа, и радиотелеграммы сыпались одна за другой; то и дело приходили распоряжения. Вообще видно было, что командование растерялось. В это время "Гебен" преспокойно гулял по минному полю. К сожалению, береговое крепостное начальство без разрешения командующего флотом не решалось включить заграждение, а командующий, не имея прямой связи с берегом, медлил, ибо ожидался приход "Прута" и миноносцев типа "Ж" и "3". Первый шел с полным грузом мин из Ялты; миноносцы же накануне ночевали под Севастополем и должны были вот-вот вернуться. Вскоре было получено радио, которым "Прут" доносил, что его открыл "Гебен". Действительно, завидев возвращавшегося "Прута", "Гебен" прекратил обстрел Севастополя и пошел ему навстречу».
Немецкий крейсер быстрым ходом шел
наперерез, лишив «Прут» возможности уйти от преследования. Как отмечал известный
знаток Российкого императорского флота лейтенант Г.М.Гельмерсен, «Гебен» «мог состязаться один с тремя русскими
самыми сильными в Черноморском флоте кораблями, его артиллерия была более
дальнобойной и вся она находилась на одном корабле. Большим преимуществом была
также его скорость в 26 узлов против 16, которая давала ему инициативу в
сражении. Эти качества крейсера-дредноута являлись серьезной угрозой старым
линейным кораблям Черноморского флота. Он один мог атаковать в любой момент, в
любом месте, как на море, так и на побережье». Поэтому у бывшего торгового
парохода не было никаких шансов справиться с вражеским крейсером.
На требование «Гебена» сдаться, «Прут» гордо поднял на фок-мачте большой парадный Андреевский флаг, предпочтя гибель плену. Понимая, что силы для ведения боя неравны, а уйти - нет никакой возможности, Быков принял решение затопить минный заградитель. «Ввиду присутствия столь опасного груза, как готовые к постановке мины, да еще частью пироксилиновые, участь корабля была решена: через несколько минут он должен был взлететь на воздух. Тогда, отлично сознавая опасность, минный офицер лейтенант Рагузский (правильно - Александр Рогуский. - А.И.) бросился открывать кингстоны, а затем, чтобы ускорить погружение корабля, спустился вниз с целью взорвать приготовленный на всякий случай подрывной патрон», - рассказывает в своей книге Г.К.Граф. Приготовив кингстоны к открытию и заминировав трюм, команда «Прута» стала покидать корабль на шлюпках. Но шлюпок на всех не хватило, и часть экипажа была принуждена прыгать в воду, хватаясь за брошенные за борт койки. На корабле остались лишь капитан, часть офицеров, несколько специалистов из команды, врач и судовой священник.
Когда «Гебен» открыл огонь по непокорному судну, большая часть команды уже успела отойти на шлюпках достаточно далеко. Уничтожив документацию и приведя в действие взрывные устройства, капитан Быков, решивший погибнуть вместе с кораблем, отдал остававшимся на борту членам экипажа приказ покинуть тонущее судно. Около 8.40 «Прут» встал вертикально и с гордо развевающимся на сломанной мачте Андреевским флагом скрылся под воду...
Вражеским огнем были убиты два офицера, боцман и 25 матросов. Капитан Быков был ранен осколком, контужен в голову и выброшен взрывной волной в воду. Не успевшие удалиться от тонущего «Прута» члены экипажа (капитан, два офицера, два кондуктора, судовой врач и 69 матросов) были взяты в плен подошедшими к месту трагедии турецкими миноносцами. Успевшие отплыть на безопасное расстояние матросы были встречены вышедшей из Балаклавы подводной лодкой «Судак», которая передала их шедшему к месту гибели «Прута» госпитальному судну «Колхида». Таким образом, трем офицерам и 199 матросам удалось благополучно вернуться в Севастополь.
Погиб и 71-летний иеромонах Антоний. В последний момент он уступил свое место на шлюпке матросу, а сам до последнего продолжал молиться и благословлять отплывающих с тонущего корабля матросов, пока не погиб вместе с кораблем. Биограф о.Антония В.Бондаренко так описывает эту сцену:
«В перегруженных шлюпках шла перекличка. Моряки не могли найти только отца Антония. Кто-то неуверенно сказал, будто видел его в последний раз на верхней палубе минзага. И в этот момент среди клубов дыма, окутывающих горящий "Прут", показался корабельный священник. Он стоял на нижней ступеньке трапа, почти касающейся поверхности моря, и осенял крестом перегруженные до предела шлюпки. Командир корабля крикнул из воды:
- Батюшка, садитесь! Мины могут взорваться!..
К кавторангу Быкову присоединились другие офицеры и матросы:
- Спасайтесь, батюшка!
- "Прут" сейчас затонет!
- Прыгайте в воду, мы вас подберем!..
- Спасайтесь сами, - ответил седой священник. - Мест в шлюпках на всех не хватит, вы молоды, а я уже пожил на белом свете и стар.
После этих слов отец Антоний вернулся в свою каюту, облачился в ризу и, выйдя на горящую палубу с крестом и Евангелием в руках, еще раз благословил команду. Потом направился внутрь гибнущего корабля. Матросы, глотая слезы, провожали глазами любимого пастыря, офицеры поднесли руки к козырькам фуражек, отдавая честь доблестному священнику».
Описал этот подвиг и Г.К.Граф: «...Глаза всех еще оставались прикованными к палубе. Там виднелся отец иеромонах Антоний, который, стоя в полном облачении, осенял крестом находившихся в шлюпках. Семидесятилетний пастырь (...) не захотел покинуть ни родной корабль, ни смертельно раненных, которых не представлялось возможным спасти. Вот уже и палуба стала уходить под воду, а еще через несколько минут "Прута" не стало. Только рябь морской волны выдавала место его гибели... Рагузский (лейтенант, взорвавший корабль и погибший вместе с ним. - А.И.) и отец Антоний... Первое из этих имен встает наряду с именами Сакена, Казарского и славной памятью безвестных героев "Стерегущего", а другое - сверкает в ореоле великих слов нашего Спасителя: "Больше любви сея никто же имать, да аще кто душу положит за друга своя..."»
В журнале «Наставления и утешения святой веры христианской» так говорилось о мужественном поступке судового священника: «В душе поднимается пламя восторга и чувство гордости за своих родных воинов, умеющих с непостижимым геройством умирать за Родину, Царя и святую веру. В то же время возникает чувство глубокой радости и благодарности скромному иеромонаху о.Антонию за духовную мощь, которая проявилась у него при преждевременной могиле на дне морском. Отец Антоний, с крестом в руке и именем Бога на устах, благословляя и осеняя святым крестом своих духовных чад, отдался в объятия смерти, спасая честь русского оружия. На скрижалях истории нынешней войны имя о. Антония, вместе с погибшими на "Пруте" героями-воинами, будет записано золотыми буквами. Неистощим героизм в русском народе».
За этот подвиг отец Антоний 4 ноября 1914 года был посмертно удостоен ордена святого Георгия 4-й степени, став первым русским военным и единственным флотским священником, удостоенным за годы Первой мировой войны этой высокой воинской награды.
Журнал «Летопись войны 1914 года», поместивший на своих страницах некролог пастырю-герою, писал: «Каждая война выдвигает своих неведомых дотоле и незримых миру героев долга. Выдвинула их и настоящая. До нее совершенно неизвестен был русскому обществу семидесятилетний старец-иеромонах Бугульминского монастыря Самарской губ. Антоний (Смирнов). А теперь это имя облетело весь мир и сохранится в памяти потомства как образец героического самоотвержения и выполнения долга до конца».
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
