«Это был очень искренний человек»

Сегодня исполнилось 100 лет со дня кончины известного черносотенца, лидера «Русского Народного Союза имени Михаила Архангела» Владимира Митрофановича Пуришкевича. В связи с памятной датой известный историк, автор монографии, посвященной Пуришкевичу, д.и.н., профессор Андрей Александрович Иванов дал интервью телеканалу «Царьград». 

По его словам, «причины особой популярности Пуришкевича лежат на поверхности». «Один из лидеров черносотенного движения, яркий депутат Государственной думы, выдающийся оратор, думский скандалист, герой многочисленных фельетонов и карикатур, участник убийства Распутина, непримиримый борец с советской властью. Одно это перечисление, как мне кажется, говорит о неординарности этого человека, сумевшего стать в начале XX века едва ли не самым узнаваемым и популярным политиком. Что же касается парадоксальности, то это была действительно крайне неоднозначная личность, не укладывающаяся в весьма упрощённый и карикатурный образ неуравновешенного черносотенного злодея, каким его изображали в советское время. Пуришкевич умудрялся сочетать в себе, казалось бы, несочетаемое», - отметил А.Иванов.

«Он мог быть шутом и серьёзным политическим деятелем; наглым и грубым в политике, но нежным и любящим в семье; плевать на общественное мнение и подстраиваться под него; быть убеждённым контрреволюционером и активным участником революции; быть монархистом и презирать монарха; бороться за самодержавие и быть его разрушителем; способным на низкие поступки и на порывы рыцарского благородства; самовлюблённым и жертвенным… Тут берега сходятся, тут все противоречья вместе живут, — эти слова, сказанные одним из литературных персонажей Достоевского, в полной мере можно отнести и к Пуришкевичу», - подчеркнул историк.

«Занимаясь этим персонажем не один год, я прихожу к мнению, что незыблемым у Пуришкевича было лишь искреннее и глубокое патриотическое чувство. Все остальные принципы могли довольно стремительно меняться в зависимости от политической конъюнктуры. Но, как бы круто его ни заносило, ни увлекало самолюбие, он всегда стремился действовать во благо Родины. Другое дело, что интересы России и его представление о них далеко не всегда совпадали», - добавил он.

«Что же касается его религиозности, то она была весьма специфической. В Бога он верил, Церковь поддерживал, но при этом подходил к религии сугубо прагматически, исходя из её "полезности" в деле народного воспитания и укрепления государственности. Показательно, насколько легко он преступил заповедь "Не убий", приняв участие в "ликвидации" Распутина. А позже, осознав, что это убийство стало "первым выстрелом революции", раскаивался лишь в том, что друга Царской семьи не ликвидировали "по-тихому", "криминальными руками"», - отметил Иванов.

Говоря о скандалах, связанных с именем Пуришкевича, Иванов отметил, что «это особенности психики, умело использованные в целях политического пиара». «Он был одним из первых российских публичных политиков, включивших скандалы в свой арсенал и понявших, что любое упоминание в прессе работает на его узнаваемость и популярность.

Находясь в Думе, он постоянно выкрикивал реплики с места, сбивал своих политических противников остроумными комментариями, мог швырнуть стаканом в Милюкова, засвистеть в полицейский свисток или воткнуть 1 мая красную гвоздику в застёжку брюк, вызывая негодование левых. При этом в "приличном обществе", например, на заседаниях Совета объединённого дворянства, Пуришкевич вполне держал себя в руках, пояснив однажды участвовавшим в съезде дворянам, что тут не Дума, чтобы он мог позволить непристойные выходки», - продолжил историк.

«А то, что Пуришкевич столь явно выделяется на фоне других политиков-скандалистов, следует отнести к его природным данным. Его "расторможенность", крайняя эмоциональность, взвинченность отмечались всеми современниками. И даже за пределами Думы он регулярно позволял себе "шалости" — например, однажды, к полному восторгу детей Василия Шульгина, "во всём своём депутатском престиже" съехал у них на глазах по перилам лестницы», - подчеркнул он.

Историк отметил, что вина Пуришкевича в расколе и последующем распаде правого движения, безусловно, есть. «Но определять её меру я бы не решился. В развернувшейся после подавления революции 1905 года борьбе самолюбий и личных амбиций были повинны многие вожди правых партий, не последнюю роль в этом сыграл и лично Пётр Столыпин, стремившийся ослабить и поставить под контроль оппозицию справа», - добавил Иванов.

«Но то, - продолжил он, - что Пуришкевич как минимум дважды был виновником раскола в монархическом движении — из-за разрыва с Александром Дубровиным и ухода из Союза русского народа и в годы Первой мировой войны, — это неоспоримый факт».

Также историк коснулся деятельности «Союза Михаила Архангела». «Главная особенность в том, что созданный Пуришкевичем в 1908 году союз стал первой черносотенной партией парламентского типа. Он уже не подвергал сомнению необходимость Государственной думы, не выступал против изменений, данных Манифестом 17 октября, предлагая лишь их консервативную "корректировку". Кроме того, РНСМА особо сосредоточил свою деятельность на таких перспективных сферах, как народное образование, студенческие организации, спортивное воспитание молодёжи, кинематограф, создание экономических организаций среди рабочих и так далее. И хотя добиться больших успехов партии Пуришкевича не удалось, в ряде моментов РСМА заметно опережал черносотенные союзы старой формации в оценке перспективных для работы направлений. Разве потеряла актуальность идея правого политика отвлекать молодёжь от революционного радикализма при помощи широкого распространения футбола и других спортивных игр?» - вопрошает ученый.

Он считает, что в годы Первой мировой войны в сознании Пуришкевича произошёл «левый поворот"». «Но "прогрессистом" Пуришкевич не стал, он просто использовал ситуацию в своих политических интересах. Осознав, что ближайшее будущее не за правыми, он стал отмежёвываться от них, чтобы не "потонуть" вместе с ними. Отсюда и его "братания с евреями", и размежевание с черносотенцами, и солидарность с "прогрессивной общественностью" в нападках на правительство», - отметил историк.

«Кроме того, - продолжил он, - Пуришкевич, действительно делавший в годы войны немало полезного в деле оказания помощи армии, быстро осознал, что широкая реклама его бурной деятельности возможна исключительно при медийной поддержке, получить которую реально лишь при благожелательном отношении к нему оппозиционной прессы. И в последнем он своей цели достиг. Масоном Пуришкевич никогда не был, а что касается его ориентации на англичан и неформальных контактов с ними, то сближение это произошло примерно по тем же причинам, хотя вместе с тем нельзя исключать и искреннего порыва страстного и переменчивого Пуришкевича».

Затем А. Иванов коснулся убийства Г.Е. Распутина, соучастников которого был В.М. Пуришкевич. «О том, что это было, версии выдвигаются до сих пор, и для освещения их потребовалось бы немало времени. Поэтому в рамках нашего разговора, наверное, уместнее поставить вопрос так: почему монархист Пуришкевич оказался соучастником преступления, совершённого в отношении лица, близкого Царской семье? Полагаю, что тут сыграли роль многие причины: искренняя убеждённость политика в том, что Распутин является проходимцем, губящим Россию; личные обиды на императрицу Александру Фёдоровну; утрата веры в возможности самодержца вывести страну из того непростого положения, в котором она оказалась к концу 1916 года», - продолжил он.

«Не последнюю роль сыграло и желание крайне амбициозного Пуришкевича выступить в роли "спасителя Отечества" и "войти в историю". Более того, источники позволяют нам с большой долей вероятности предположить, что эта криминальная история должна была стать прологом к дворцовому перевороту, идее которого Пуришкевич, похоже, симпатизировал», - добавил Иванов.

Отвечая на вопрос корреспондента о том, почему весной 1918 года большевики амнистировали Пуришкевича, А.А. Иванов подчеркнул: «Отвечая на первый вопрос, скажу так: Пуришкевичу просто очень повезло. Поскольку первоначально большевики стремились действовать не только из "революционной целесообразности", но и исходя из принципов элементарной законности, Пуришкевича и судили в ходе открытого процесса, широко освещавшегося прессой, и наказание определили достаточно мягкое. Затем, уже в апреле 1918 года, ему удалось выйти из тюрьмы в связи с болезнью сына, а к пролетарскому празднику 1 мая он и вовсе был амнистирован, как и ряд других политических заключённых. Задержись он в тюрьме до объявления красного террора, участь его была бы иной. Позже известный руководитель ВЧК Яков Петерс обвинял в этом "слабосердечии" союзников большевиков».

«Что же касается деятельности Пуришкевича на белом Юге, то никаким идеологом он не был (в отличие, например, от Шульгина). Он претендовал на эту роль, но безуспешно. Для белых генералов Пуришкевич, поднявший монархическое знамя, оказался слишком одиозной и неудобной фигурой, но среди офицеров и "буржуазных обывателей" он сумел стать достаточно популярным политиком оппозиционного толка. Ему удалось создать новую политическую партию, он собирал полные залы во время своих лекций на политические темы и неизменно удостаивался оваций публики. Обратной стороной этой популярности были, с одной стороны, регулярные попытки антибольшевистских властей Юга России пресечь эти не вписывавшиеся в "непредрешенческую" политику выступления лектора-монархиста, а с другой — попытки физической ликвидации Пуришкевича большевистскими подпольщиками», - подчеркнул историк.

Он также отметил, что «версия об отравлении Пуришкевича сёстрами милосердия была запущена Ароном Симановичем — автором вышедших в 1920-х гг. весьма своеобразных мемуаров "Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина"». «В этих "мемуарах" так много нелепиц, фантазий и явных фальсификаций, что доверять им не приходится. Пуришкевич действительно умер от сыпного тифа, который свирепствовал в начале 1920 года в Новороссийске. Версия же об отравлении загадочными сёстрами милосердия нелепа уже хотя бы потому, что во время болезни за Пуришкевичем ухаживала его жена, служившая в это время старшей сестрой Алексеевского лазарета», - отметил историк.

«"Урок", как мне кажется, здесь может быть только один. История Пуришкевича — это довольно назидательный рассказ о том, как незаурядный, богато одарённый талантами человек в силу личных амбиций, тщеславия и жажды популярности невольно стал одним из могильщиков того дела, которому служил. Но вместе с тем, в отличие от многих других российских политиков, это был очень искренний человек, что заставляло отзываться о нём с уважением даже его политических врагов», - заключил Андрей Иванов.