Февраль-март 1917 как информационный фантом

[Напоминаю читателю, что первая часть этой статьи окончилась вопросом: не являются ли события в Петрограде конца февраля – начале марта 1917 года вариантом революции, хотя бы и «оранжевой»? И предварительным ответом на этот вопрос: нет, не является.

О том, что на самом деле произошло в те трагические дни в столице пока еще Империи и рассказывается в предлагаемом вниманию читателя очерке].

 

Народ в событиях Февраля 1917 не участвовал

 

Революция, даже «цветная», подразумевает участие народа. Так вот.

Народ в событиях Февраля 1917 не участвовал. Это отнюдь не мое открытие. Об этом еще 60 лет назад сказал тот же Иван Солоневич в своей «Великой фальшивке Февраля». Написанной, кстати, в том числе и потому, что уже тогда в 1951-1952 годах, «наследники Февраля», − судя по описанию Солоневича это что-то вроде нынешних «союзов правых сил», ‒ болотно-либеральная мразь с тогдашними навальными и немцовыми, − на полученные ими «темные доллары» готовили «если не совсем раздел, то что-то вроде балканизации России»[i].

Как мы знаем, те «наследники Февраля» свои доллары отработали. Раздел и балканизация России успешно осуществлены. Плоды пожинаем по сей час.

Революции в Феврале 1917 года ‒ утверждает Солоневич ‒ не было. Был генеральский заговор, без которого ни известный нам заговор Милюкова, ни Гучкова с доморощенными отечественными «олигархами», шансов на успех не имели.

Именно генералитет сделал из Петрограда «пороховой погреб», набив его «мобилизованными» в количестве нескольких сот тысяч человек. Солоневич рассказывает, что «последние предреволюционные месяцы я был рядовым лейб-гвардии Кексгольмского полка.

Это был не полк, и не гвардия, и не армия. Это были лишенные офицерского состава биологические подонки чухонского Петербурга и его таких же чухонских окрестностей.

Всего в Петербурге их [таких частей] было до трехсот…»[ii].

Обратим внимание на слово «чухонские». Дело в том, что оказывается согласно Брокгаузу и Ефрону: «Инородческое население живет около столицы, окружая ее плотным кольцом и достигая 90% общего числа населения.

По переписи 1891 года 85% указали русский язык в качестве неродного языка»[iii].

Таким образом, все эти заполнившие столицу толпы вооруженных людей примерно на 85% состояли из тех, кого мы сейчас назвали бы прибалтами.

Хуже этого человеческого состава по благонадежности могли быть разве что поляки.

Впрочем, вполне допускаю, что собственных, чисто русских по происхождению, подонков на улицах Петрограда в Феврале 1917 тоже хватало. Не будем в очередной раз валить свою, русскую вину на инородцев.

Царя и Россию погубили люди не иного рода, а иного духа.

Мы знаем, что именно генералитет саботировал выполнение приказов Государя Императора о выводе из столицы этих частей, и замены их гвардейской кавалерией и иными обстрелянными и верными частями с фронта.

Более того, есть все основания полагать, что до сих пор ведущиеся атаки на последнего министра внутренних дел Российской Империи Александра Дмитриевича Протопопова (1866-1918), как и ненависть к нему бывших думских коллег, связаны напрямую с тем, что именно он докладывал Государю о реальном положении дел в Петрограде.

И настаивал на том, чтобы трехсоттысячные «биологические подонки чухонского Петербурга и его таких же чухонских окрестностей» были заменены гвардейскими частями с фронта[iv].

При такой ситуации и возник, очевидно «цветной», хлебный бунт «чухонских баб с Выборгской стороны». Солоневич неоднократно подчеркивает, что собственно народ, то есть «петроградский пролетариат, несмотря на всю его “революционную традицию”, никакого участия в Февральских днях не принимал[v]. Просто:

«23 февраля/08 марта 1917 года был “Международный женский день”, кое-как использованный большевиками: чухонские бабы вышли на улицы Выборгской стороны и начали разгром булочных»[vi].

Понятно, что в описанной ситуации сие безобразие вызвало не отпор, а восторженную поддержку вооруженного многотысячного сброда, боявшегося фронта, как черт ладана.

Но и этого мало. Присутствие в столице Государя Императора, Царя и Главковерха в одном лице, могло удержать и эти массы от выступления. Идти в лоб против Царя было все-таки страшно.

Но за день до этого Государь выехал неожиданно в Ставку, по телеграфной или телефонной просьбе Начштаверха генерала Михаила Васильевича Алексеева, что срочное дело требует непосредственного присутствия Государя[vii].

 

 

Генерал М.В. Алексеев - 1917.

Рис. Юрия Константиновича Арцыбушева

 

Кстати, то что за спиной Алексеева явно стоял какой-то большой мастер черного «пиара», следует, например, из того, что петербургская «чистая публика» после начала «волнений» стала говорить, что царь нарочно сбежал от безпорядков в Действующую армию[viii].

 

Питерская полиция – последний оплот Империи

 

В результате против мятежа, – вначале настолько вялотекущего, так что 26 февраля штатские участника заговора от керенцев до ленинцев, считали, что всему хана[ix], – выступила только многострадальная питерская полиция. Мало кто знает, что еще Петр Аркадьевич Столыпин хотел модернизировать столичную полицию и перевооружить ее броневиками.

Но Госсовет заблокировал это решение. Солоневич считает, что Госсовет так поступил из-за личной антипатии к «выскочке» Столыпину. Но я лично, − после многолетнего изучения разнообразных «странностей», связанных еще с подготовкой к японской войне, да и во время нее, − отнюдь не уверен в столь простом и невинном объяснении.

Госсовет в то время был составлен из публики разнообразной, не только Государем назначенной, так что всяко могло быть. Да и назначенная публика, как показало дальнейшее, Царское доверие далеко не всегда оправдывала.

Так что Февраль 1917 полиция Петроград встретила с револьверами и игрушечными шашками против вооруженных до зубов многотысячных псевдосолдатских масс. И сделала все, что могла, ‒ честно легла на своем посту.

Недаром протоиерей Валентин Асмус в одной из своих работ отметил, что из всех общественных слоев и страт Российской Империи в грехе Февральского переворота «одна только великолепная царская полиция неповинна, так как она изначально подлежала уничтожению».

 

Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта

 

Все это время все приказы Императора, ‒ до которого, наконец довели более-менее реальные сведения об обстановке в столице, ‒ приказы, которые по мнению всех сколько-нибудь безпристрастных историков, сразу бы нормализовали ситуацию, злостно блокировались генералами-изменниками: «“Меры противодействия революции − отправка войск в восставший Петроград − были отменены именем Государя, но помимо Его воли”[x].

Между тем пресловутый Бубликов сам признавал:

“Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено”. [Бубликов Александр Александрович (1875-1941), инженер путей сообщения, автор многих проектов по сооружению железнодорожных линий, предприниматель, член IV Государственной думы.

В первые дни Февральского Фантома сыграл одну из ключевых ролей в его информационном успехе, отправив в 13:50 28 февраля 1917 года всем начальникам ж/д станций на территории Российской Империи телеграмму, что власть перешла к Государственной Думе.

Последнее ни в коей мере не соответствовало действительности, но дало «легальную» возможность всем изменникам и двурушникам саботировать распоряжения и приказы Государя Императора. Принимал также участие в аресте Государя.

Судя по совокупности фактов был масоном высокой степени посвящения и выполнял особое задание. По его выполнении, в сентябре 1917 года, не дожидаясь октябрьских неприятностей, Бубликов эмигрировал, в начале во Францию.

В 1918 году в Нью-Йорке вышла его книга «Русская революция»].

Может быть, не нужно было даже и дивизии: там, где “восстание” натыкалось на какое-то сопротивление, оно таяло, как дым: на трубочном заводе поручик Гесса застрелил агитатора, и вся толпа разбежалась, бросив и знамена, и лозунги[xi].

Так что, может быть, хватило бы и семисот Георгиевских кавалеров генерала Иванова[xii].

Но не пустили и их. В Таврическом дворце от времени до времени вспыхивала паника: вот придут части с фронта − и тогда что?»[xiii].

А ведь действительно любопытно, как представишь себе: и что тогда?!

Я совершенно убежден, что хватило бы 2-го «Кутеповского» батальона Лейб-Гвардии Преображенского полка, взявшего в недавних боях в штыки германскую дивизию!

Учитывая, что действующий командир этого знаменитого 2-го батальона Преображенского полка «черный полковник» Александр Павлович Кутепов в Петрограде уже был, а солдаты и офицеры Преображенского полка «держали себя твердо и охотно грузились в выгоны, когда 1-я гвардейская дивизия получила приказ идти на Петроград для подавления беспорядков»[xiv].

Между тем, полковник Кутепов, уже сказал генералу Хабалову, в ответ на его приказ «оцепить и оттеснить к Неве мятежные толпы», что он не остановится не только перед оцеплением, но и «перед расстрелом всей этой толпы»[xv]. Вот только войска верные нужны.

 

Александр Павлович Кутепов − уже с погонами генерал-майора

 

И верные войска готовы были прибыть к своему командиру.

Мы знаем это достоверно, из первых рук![xvi] 2-й Преображенский батальон уже занял эшелон и ожидал сигнала к отправке, когда пришла предательская телеграммы из Ставки за подписью генерала Алексеева, что в Петрограде все спокойно и можно отправляться в казармы по месту дислокации.

Это было утром 2-го марта. К этому времени сам Государь пребывал фактически в плену.

 

«Государь не отрекался… Греха отречения на Нем нет»

 

Совершенно согласен со словами святого наших дней старца Николая Гурьянова: «Государь не отрекался… Греха отречения на Нем нет».

Так что ни Империи, ни Армии, ни нас с вами наш Царь не сдал.

 

 

Можно только строить предположения, в какой форме и когда было организовано так называемое «отречение».

Лично я уверен, что плененный Государь, лишенный верных войск и охраны, и находящийся в «информационной блокаде» узнал о нем, так сказать, постфактум, возможно даже и из газет. Когда уже физически ничего было сделать нельзя.

Но то, что даже фальшивка, именуемая уже 100 лет «отречением», не была оформлена законным образом, это вообще однозначно.

А значит нельзя говорить и о легитимности пресловутого Временного правительства. И конечно даже мнимая легитимность закончилась сентябрем 1917 года, когда Керенский своевольно объявил Россию республикой, нарушив условие так называемой временной передачи власти этому правительству со стороны Великого Князя Михаила. Передачи, тоже вполне нелегитимной, учитывая, что сам текст подписанного Михаилом документа был личным творчеством известного кадета Набокова.

Тем не менее, условие передачи, напомним, состояло в немедленном созыве Учредительного Собрания. Только оно и должно было установить форму власти в стране, как во всяком случае утверждалось публично.

Конституционная монархия как минимум, при этом отнюдь не исключалась. Созыв Учредительного собрания и был по существу единственной декларируемой задачей Временного правительства. И только в этом состояла весьма условная легитимность этой масонской группировки.

С сожалением приходится признать несомненный факт, что первостепенную роль в обеспечении успеха думско-генеральского и сопряженных оному заговоров, а, следовательно, и в гибели Российской Империи как государственной структуры, сыграло поведение высших церковных иерархов, членов Синода.

Об этом – следующий рассказ.