Её переполняют – любовь и нежность, лучащаяся нежность, переходящая в трагедию, взрывающую реальность; но всё равно – любовь, словно соткавшая Настасью Аглаю Кински, выплёскивается с экранов, вливаясь в сердца и души поколений, завораживая, покоряя, открывая нечто, чего не знали раньше…
Настасья Аглая: ни ту, ни другую она, названная так, поскольку скандально-знаменитый её отец слишком любил «Идиота», не сыграла, увы, – сыграла Наташу из «Униженных и оскорблённых», и сделала это так, будто ей ведом код женской «русскости»: ведом настолько, что любовь-сострадание начинают вибрировать в мозгу, впитывающим фильм…
Она идёт по снегу…
Она идёт так, будто космос в себе несёт, и крылья не зримо развеваются за спиною; а трагедии, бушующие у Достоевского каждые пять минут, взрываются, что гранаты (как вообще его герои умудряются выживать?), передаёт всем: неповторимыми голосовыми интонациями в не меньшей мере, чем удивительным лицом своим…с очаровательно нависающей верхней губой – над нижней, со струением тициановских волос, сложно определить их цвет, столько отливов, но главное – сиянием глаз…
Озёра тайны – глаза актрисы…
В них – космос любви, переливающийся оттеночно, вдруг углубляемый ненавистью, снова становящейся любовью, опять солнечно сияющей…
Кински – совсем девочка – почти соблазняющая – впрочем, всегда сам готов соблазняться – пожилого Мастроянни-архитектора; Кински, врывающаяся в элегантно-утончённый, чувственно-эстетский фильм А. Латтуады «Оставайся собой»; Кински…возможная дочь растерянного от такого поворота событий Мастроянни; Кински - уже вся, несмотря на двадцать лет словно пропитанная субстанцией любви, убеждающая его в обратном, да и вообще – неважно это: ведь отец тот, кто растил, присутствуя ежедневно, а у неё есть такой.
Любовь должна завершится на самой высокой, сквозной, изводящей пронзительностью ноте: Кински исчезает из кинотеатра, где что-то смотрят с Мастроянни: как сделала её мать – гирлянду лет назад…
Пожилой М. Пикколи, играя врача, безнадёжно отравленного любовью к ней, Настасье Аглае, говорит: Любовь – это когда лицо становится важнее тела.
Глядя в лицо Кински понимаешь, насколько он прав.
Глядя в её лицо – понимаешь, что такое бесконечная нежность.
Лучащаяся.
Облучающая миллионы посторонних зрителей (все зрители посторонние, но и отчасти – свои).
Длится фильм «Болезнь любви», Кински между двумя врачами: старым и молодым, Кински, вдруг узнающая о смертельной болезни своей, и оба…становятся ЕЁ врачами.
Её нельзя вылечить.
Она больна любовью – слишком большая доза оной приводит к физической непоправимости; об этом хорошо бы написал Ангелус Силезиус, знавший потаённые корни мира – интересно, как бы Настасья Аглая прочла его мистические перлы?
Со сцены, с экрана, с пьедестала любви: неважно…
Финал фильма открыт: может быть, она выживет, героиня Кински, там, за пределом сюжета, хотя с её диагнозом не бывает подобного в жизни.
А в кино?
…иногда кажется, актёрское мастерство настолько растворено в ней, что и не играет ничего актриса: врывается в жизнь, переворачивая чужие, делая мужчин счастливыми, отбирая это счастье, будто хрустальный шар его принадлежит только ей.
Она играет – и: сердце лопается от любви и нежности.
И у неё также, наверно.
Она много играла в русской классике: Тургенев, Достоевский… чувствуя её, настолько далёкую от многого-европейского, настолько пронизанную токами всеобщности…
«Любовники Марии» исполнены А. Кончаловским по мотивам А. Платонова – и, хоть от Платонова там можно найти пару эпизодов от силы, хоть немыслимая его фраза в принципе не переводима на язык кино, после фильма… сознание само заливают слёзы.
Она светла.
Она лучится ангельством: такою чистотою, что даже опытный обаятельный развратник с гитарой, лишающий её героиню девственности, ощущает сие.
Зачем в «Париже, Техасе» бежала?
От мужа…
От сына.
Но там такой крутой вираж сюжета, что и в вину ей не поставить бегство, как и работу в сомнительном заведение…
Ей, вероятно, её героиням, ничто вообще не поставить в вину, поскольку Настасья Кински – великолепный, живой и трепещущий символ любви…
 кв.jpeg)
