Часть 2
Небесный всадник Най-Турс
Богословы всецело доверяют свидетельству апостола Павла: «Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Есть тела небесные и тела земные» (1Кор. 15:40). Апостол ясно говорит – «тела небесные есть». (Подробнее: Митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан (Баданин). До и после. Апология Книги Еноха)
Илл: Небесный воин Най-Турс. Художник Поль Мак, Брюссель (Бельгия), 1950-ые годы, в коллекции театральных эскизов Нины и Никиты Лобановых-Ростовских, на хранении в Санкт-Петербургском государственном музее театрального и музыкального искусства
Фиксацией в «Белой гвардии» ещё одного чудесного проявления святости «Най-Турса» (мы помним, что прототипом персонажа является воин мученик Феодор Келлер) можно считать то, что во время ограбления квартиры Василисы – домкома особняка на Алексеевском спуске, где квартировали Турбины - сам хозяин и его жена остались живы. Зажиточной мещанской бездетной паре бандиты угрожали кольтом Най-Турса, который стащили из жестяной коробки, пристроенной Николкой Турбиным на стене за окном его угловой комнаты на случай, если бы нагрянули с обыском петлюровцы. Нападение бандитов изрядно напугало Василису и его жену Ванду, таким образом, Промыслительно повлияло на чету прежде чрезмерно мнительных Лисовичей, преобразив их в миролюбивых, благодарных и милых соседей. «Най-Турсов кольт!.. Лучше б меня убили самого, ей-богу!.. Это Бог наказал меня за то, что я над Василисой издевался. И жаль Василису, но ты понимаешь, они этим самым револьвером его и отделали», - отчаивался и одновременно каялся Николка Турбин, обнаружив пропажу не просто реликвии, а предмета, посредством которого проявилось очередное чудотворение Най-Турса. О подобной ситуации спустя пол века скажет митрополит Сурожский Антоний (Блум): «Вместо ангела, вместо святого, вместо того, чтобы Самому прийти, Христос посылает нам ближнего нашего, причем такого, которого мы не уважаем, не любим и который нас испытывает, который ставит нам уже жизненно вопрос: а твое покаяние – на словах или на деле?». В нарушение «законов» (скорее штампов) драматургии, пистолет (кольт) в «Белой гвардии» не выстрелил. Михаил Афанасьевич Булгаков предпочел драматургическим правилам стилистику житийной литературы, к чему был привычен с детских лет.
Предварило, можно сказать предопределило, жертвенную гибель воина Феодора Келлера сонное видение самого автора романа. Михаил Булгаков общепризнан прототипом военного врача Алексея Турбина, хотя ранения в декабре 1918 года у будущего писателя, к счастью, не было. Подобные раны военный врач Булгаков часто лечил, будучи на фронте Великой войны, а также в Добровольческой армии. Тифом же опасно переболел сам, что и задержало его в СССР на всю оставшуюся жизнь, подобно мученику воину Феодору Келлеру, навечно оставшемуся в Киеве. Чудесным образом прототип Най-Турса превратил военного хирурга Булгакова в самого загадочного писателя с мировым именем, чьи произведения изучены не вполне, а истолкованы лишь отчасти. Это можно счесть главным чудотворением воина мученика Феодора Келлера, прославившим его самого.
По учению Церкви отпадение сатаны и части ангелов, ставших бесами, произошло до создания человека. Столь глубокая древность этого события послужила для апостолов ясным свидетельством божественного достоинства Иисуса Христа, когда Он засвидетельствовал, что «видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (Лк. 10:18). События «страшного 1918 года» в Киеве Михаил Булгаков соотносит с мистическими явлениями, зафиксированными в Священном Писании. Речь может идти о событиях вселенской катастрофы, когда произошло разделение всех сил небесных на светлых Ангелов и темных бесов. Тогда «большой красный дракон… хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю» (Откр. 12:4), и в разряд падших тварей вошли многие «легионы» ангелов, соблазненных возгордившимся Денницей – сатаной. С тех пор человечество имеет дело с падшими тварями, которые, вовсе «не пребывают» «на небесах», ибо стали «духами злобы поднебесными» (Еф. 6:12). В христианстве, несмотря на то, что человеку от Крещения приставлен Ангел Хранитель, воздействие сил тьмы никогда не прекращается. Более того, по слову святителя Игнатия Брянчанинова: «князь тьмы, желающий вовлечь весь род человеческий в свою погибель, приставляет к человеку одного из лукавых духов, который, повсюду следуя за человеком, старается вовлечь его во всякий вид греха».
После бурной дружеской офицерской попойки в ночь накануне записи в добровольческий дивизион 13 декабря, «валялся на полу у постели Алексея недочитанный Достоевский, и глумились «Бесы» отчаянными словами…». Потом, из толщи «Белой гвардии» вынырнет, как бы случайно, словно переметнувшийся от Достоевского, кающийся безбожник футурист-сифилитик, погрузившийся, подобно персонажам романа «Идиот», в чтение и, даже, толкование Откровения Иоанна Богослова. В финале этот кающийся футурист появится у доктора-венеролога Алексея Турбина по рекомендации отца Александра, с которым читатель встречается буквально на первой странице романа. Отец Александр – единственный персонаж, выведенный автором под реальным именем прототипа - протоиерея Александра Глаголева, прославленного Украинской Православной Церковью в чине местночтимого святого священномученика Александра Киевского в 2019 году.
В ту последнюю, «царскую» ещё ночь, к дрожащим от страха и малоприятным соседям Турбиных Лисовичам «сверху явственно, просачиваясь сквозь потолок, выплывала густая масляная волна и над ней главенствовал мощный, как колокол, звенящий баритон:
…си-ильный, державный
царрр-ствуй на славу…»
Именно в ту ночь Турбин-старший внезапно во сне увидел картавящего Най-Турса: «Умигать – не в помигушки иг'ать... Он был в странной форме: на голове светозарный шлем, а тело в кольчуге, и опирался он на меч, длинный, каких уже нет ни в одной армии со времен крестовых походов. Райское сияние ходило за Наем облаком.
- Вы в Раю, полковник? – спросил Турбин, чувствуя сладостный трепет, которого никогда не испытывает человек наяву.
- В Гаю, - ответил Най-Турс голосом чистым и совершенно прозрачным, как ручей».
На портрете, созданном в 1950-ых годах художником Полем Маком, приятелем братьев Булгаковых по Киеву, Най-Турс изображён динамично – в порыве всадника, но, в то же время, ощущается, что автор всё-таки ориентировался на изображение воина на православной иконе. Каноны иконописи предписывают лишь Иуду изображать «с одним глазом», используя профильный ракурс. Мак запечатлел Най-Турса не в пол оборота, а в три четверти – словно призывающего следовать за ним командира - так, что оба глаза видны. В портрете ощутим намёк на предательское («иудино») бегство гетмана Скоропадского из Киева за день до пленения воина мученика Феодора Келлера. А ведь и граф Келлер находился в шаге от предательства – прибывшие из германского генштаба «спасатели» уже набросили на его плечи немецкую шинель, чтобы «скрыть» царского генерала от петлюровской «директории»…
Из предсмертного дневника графа Фёдора Артуровича Келлера, записанного в Михайловском Златоверхом монастыре: «1-го/14-го декабря. …Ординарец Марков успел съездить в немецкую комендатуру, куда в продолжении всего нашего странствования по улицам и монастырям он уговаривал меня скрыться и сообщить о моём положении. Часов около восьми вечера мне доложили, что приехал немецкий офицер на автомобиле и предлагает меня увезти к ним. Офицер попросил меня, чтобы я снял свою папаху и облачился бы в его шинель, но когда он к этому прибавил, чтобы я ещё обезоружился, то на это я не согласился и предоставил ему ехать домой». В это самое мгновение Фёдор Артурович стал творить молитву, заметив неподалеку, в ограде Михайловского монастыря, своего духовного отца епископа Нестора (Анисимова).
Этот важный момент принятия генералом, тайным иноком, единственно правильного решения о спасении души, выношенного длительное время, Владыка Нестор опишет в своих мемуарах: «...Приходит посланный от графа Келлера адъютант и просит меня немедленно прийти к графу. Пока я одевался, адъютант рассказал мне, что пришёл автомобиль с немецкими офицерами, желающими увезти графа и спасти его от неминуемой расправы петлюровцев, но что граф категорически отказывается от этих услуг немцев. Немцы в течение всего дня искали графа по Киеву и только поздно ночью узнали место, где он скрывается.
Когда я с адъютантом вышел в ограду обители, мимо нас германские офицеры почти насильно провели к автомобилю графа. Они заверяли его, что им поручено только сохранить его жизнь и вывезти благополучно из города. Но граф не соглашался на это и, увидев меня, взмолился. Прося меня разъяснить немцам, что он не может уйти и оставить свой отряд на растерзание, что, если суждено, он желает погибнуть вместе со своими людьми.
Тем не менее, германские офицеры довели уже графа до автомобиля и здесь накинули на него германскую шинель. Потом они попросили его снять с себя Георгиевское оружие, чтобы легче было ускользнуть от осмотра петлюровских дозоров, патрулирующих по городу.
Но в ответ на это предложение граф Келлер отбился от державших его немцев, сбросил шинель и каску и, поблагодарив германских офицеров за заботы о нём, резко повернулся обратно и пошёл в обитель...». Вот так воин мученик Феодор Келлер избрал путь на Голгофу вслед за Государем Страстотерпцем.
Облик Най-Турса в сонном видении Турбина-старшего соответствует средневековым временам ратных и духовных свершений Александра Невского. (Подробнее: https://ruskline.ru/opp/2024/09/14/otrazhenie_duhovnogo_podviga_aleksandra_nevskogo Намёк на Святого благоверного князя, победившего тавтонцев в 13 веке, Булгаков оставил в реальном имени персонажа священника. Прежде описанных в романе чудотворений, читатель знакомится на похоронах с отцом Александром, отпевающим маму Турбиных в церкви Николы Доброго, «что на Взвозе», в мае 1918 года. Матушка Михаила Афанасьевича Булгакова, как известно, скончается три года спустя, в 1921 году. Приехать из Москвы в Киев к погребению, писатель не сумеет. Своё глубокое раскаяние в том, что не проводил возлюбленную матушку в последний путь, Булгаков оставил на страницах «Белой гвардии». Именно с батюшкой Александром Глаголевым – священномучеником Александром Киевским - сверял и Михаил Афанасьевич, и иные киевляне свои мысли в тот «страшный 1918 год». Приходя на дом к священнику, офицеры, превратившиеся внезапно, велением командира, в штатских, описывали замеченные в своих жизнях многие чудесные события после мученической гибели в декабре 1918 года генерала графа Фёдора Артуровича Келлера и тайного его погребения под другим именем в ограде Покровского женского монастыря.
«Шифровальный» ключ
Уже на второй странице романа автор раскрывает свой «художественный приём»: даёт ключ к расшифровке «Белой гвардии». Булгаковским ключом по известным причинам не пользовались около сотни лет... Ключом этим является «Саардамский Плотник», часто читавшийся у нами уже упомянутой «пышущей жаром изразцовой площади». Крытая голландским изразцом литературная печь в квартире Турбиных, воистину «совершенно бессмертная», преображается и в Софийскую площадь, и в надгробье полковника Най-Турса. Эта образная печь вот уже сто лет хранит надпись, которую сделал на могильном кресте генерала Фёдора Артуровича Келлера тайно отпевший и похоронивший «для конспирации» под другим именем воина мученика епископ Камчатский Нестор (Анисимов).
Памятник царю-плотнику на Адмиралтейской набережной в Санкт-Петербурге, 1910 г, восстановлен в 1996
Напомним, что в основу «Саардамского плотника» легло популярное предание: Вольтер в «Истории Петра I» писал о том, как русский царь во время Великого посольства в 1697 году под другим именем изучал кораблестроение, трудясь как простой плотник в Саардаме в Голландии. На этот сюжет было написано европейскими авторами несколько опер, а также русским писателем Петром Романовичем Фурманом (1816–1856) - историческая повесть для юношества. Разумеется, не без основания легендарный командир Келлер «превратился» в «Белой гвардии» из генерала в полковника, словно царь Пётр - в голландского кораблестроителя. Упоминание Саардамского плотника – Великого императора Петра – понадобилось Михаилу Булгакову и для того, чтобы сделать метку на месте мученичества воина Феодора Келлера подле конной статуи всадника, но не Медного в Петербурге, а всадника гетмана Богдана Хмельницкого на Софийской площади, где Фёдор Артурович был убит выстрелами в спину.
В том самом вещем сне Турбина-старшего, апостол Пётр, «штатский старичок, а важный, обходительный», пропускал в Рай не только Най-Турса с полками белогвардейцев, но и большевиков «с Перекопу которые» (земетим, до Перекопа оставалось ещё несколько лет). Велел апостол Пётр подождать у двери Рая, когда прибудет «за ним немного погодя неизвестный юнкерок в пешем строю», и только после этого «дверь настежь, и пожалте, говорит, справа по три». Отыскать на страницах романа этого «юнкерочка» не представляется возможным… В «вещий» авторский (турбинский) сон в «Белой гвардии» проник прямиком из реальности поручик Борис Фёдорович Келлер, младший сын генерала. Он будет убит три месяца спустя, в марте 1919 года в полтавском поместье.
Киевляне восприняли жертвенную гибель отца и сына Келлеров как подвиг варягов мучеников, киевлян 10 века, воина Феодора и сына его Иоанна. Най-Турс – это имена святых варягов, записанные в обратной перспективе, словно изображение на православной иконе, но в скандинавской транскрипции. В некоторых источниках встречается языческое написание имени святого мученика Феодора-варяга – Тур. Скандинавская версия Йан (Ян) имени Иоанн в «обратной перспективе» – это Най. Так у Булгакова появился Най-Турс. Объединив имена отца и сына святых варягов и чины прототипов (генерала и поручика), автор получил персонажа Най-Турса в чине полковника.
Другой, немаловажной причиной «понижения в чине» персонажа, чьим прототипом стал генерал Келлер, является предательство и бегство в ночь на 14 декабря 1918 года из Киева всех генералов во главе с гетманом Скоропадским, что привело к гибели мальчиков-юнкеров, предварительно не отозванных из своих позиций по защите Города… Генерал от кавалерии граф Фёдор Артурович Келлер остался единственным генералом, кто не только не пожелал покинуть Киев, но пошел «на переговоры» с Директорией и пытался с достоинством предотвратить братоубийственный вооружённый конфликт между офицерами Императорской Армии и частями разношерстной армии Петлюры.
Напрасно надеялись киевляне, что среди петлюровцев, якобы, находился Великий князь Михаил Александрович. Последний Русский Царь Михаил, в пользу которого подписал отречение Государь-Страстотерпец, был убит в Перми несколькими месяцами прежде расстрела Царской Семьи. В реальности подтвердилось обратное, а именно, что Великого князя (Царя) Михаила не только не могло быть среди петлюровцев, но и то, что участники этого импровизированного «вийска», а многие из них были солдатами Царской армии, «в плен не берут»… Даже, если старый генерал добровольно отдает им оружие и своим словом подтверждает «пленение» под сводами древнейшей киевской обители - Михайловского Златоверхого монастыря. Этот факт заставил бы задуматься правителя, не растерявшего остатки чести. Но исполнительница чужой воли под наименованием «Директория», разумеется, обладать даже остатками чести не могла…
Следующее великое чудо сотворил Небесный воин «Най-Турс» по отношению к автору записок о чудотворениях воина мученика Феодора Келлера - романа «Белая гвардия». О ранении старшего Турбина коллега-доктор заключил, что кость цела, крупные сосуды не затронуты, нерв тоже, но, что нагноение будет, поскольку в рану попали клочья шерсти от шинели, что повлечет высокую температуру и необходимость впрыскивания морфия. Не случайно «было ровно четыре часа дня на старинных часах на башне дома напротив», когда четырнадцатого декабря, Промыслительно проспавший и не явившийся к сроку Алексей Турбин, покинул опустевший магазин «Парижский шик» мадам Анжу на Театральной улице. Там ещё накануне активно проходила «запись добровольцев в Мортирный Дивизион»… А пять минут спустя - время в «Белой гвардии» рассчитано буквально по минутам и, «время от времени», течет с точностью до реального – был лишь ранен, а не застрелен петлюровцами, погнавшимися за офицером без погон, но с забытой и выдавшей его кокардой.
«Нужно было бы Турбину повернуть сейчас от Золотых ворот влево по переулку, а там, прижимаясь за Софийским собором, тихонечко выбрался бы к себе, переулками, на Алексеевский спуск. Если бы так сделал Турбин, жизнь его пошла бы по-иному совсем, но вот Турбин так не сделал»… Это признание Михаила Булгакова является точкой отсчета не только его писательского призвания, но и началом фиксации вереницы чудотворений мученика воина Феодора Келлера. Прежде чем пуля пробила мягкую внутреннюю часть предплечья левой руки, «Турбин увидал, как черная дырка сзади оделась совершенно круглым и бледным огнем, и, наддав ходу, он свернул в Мало-Провальную, второй раз за эти пять минут резко повернув свою жизнь». Улицу Мало-Провальную автор характеризует как «фантастическую», чтобы дать направление читателю в поиске реального её расположения – расположения не географического, а места нахождения по значимости в судьбах тех прототипов, чьи персонажи на ней проживали или бывали.
Образ Пресвятой Богородицы «Оранта»
Последними словами сраженного в бою Най-Турса, очутившегося у ног Николки, было название именно той фантастической улицы, где тот час и произойдёт одно из чудотворений: «…Мало-Пговальная…». В то мгновение, когда раздался петлюровский выстрел, Турбин на Мало-Провальной улице «увидел её в самый момент чуда, в черной мшистой стене, ограждавшей наглухо снежный узор деревьев в саду. Она наполовину провалилась в эту стену и, как в мелодраме, простирая руки, сияя огромными от ужаса глазами, прокричала: - Офицер! Сюда! Сюда…».
Булгаков не решился сравнить эти огромные глаза и простёртые женские руки с Орантой – мозаичным образом Пресвятой Богородицы в Софийском соборе, расположенном совсем рядом с местом чудесного спасения Турбина. Взращенный богословской литературой домашней библиотеки, Михаил Афанасьевич описал свою литературную спасительницу, женщину, увы, не самого образцового поведения так, что ассоциация с древнерусской киевской Орантой очевидна. Большеокая Софийская Оранта в романе всё же присутствует, но появляется несколько позднее - в описании молебна и Крестного хода «в честь Петлюры». Передавая всеобщее настроение киевлян по отношению к петлюровцам, писатель погружает Оранту во мрак, «как весь мрачный собор Софии».
Пресвятая Богородица Оранта. Собор святой Софии, Киев. Мозаика в апсиде, XI век
Во время отступления Добровольческой армии с Кавказа в начале 1920 года Булгаков был болен тифом и поэтому вынужденно не покинул страну. После выздоровления, во Владикавказе появились его первые драматургические опыты. Двоюродному брату он писал 1 февраля 1921 года: «Я запоздал на 4 года с тем, что я должен был давно начать делать - писать». Напомним, что знакомство М.А. Булгакова с легендарным, широко и горячо почитаемым при жизни командиром графом Ф.А. Келлером произошло в середине 1916 года. Мысль об описании чудотворений мученика воина Феодора Келлера не покидала, не давала покоя и, словно, преследовала Михаила Булгакова уже длительное время. Замысел романа вызревал. С 15/28 февраля 1920 года во Владикавказе начала выходить новая, ежедневная беспартийная политическая и литературно-общественная газета «Кавказ». В числе сотрудников газеты впервые была названа фамилия Булгакова. А спустя 4 года вышли из печати первые главы «Белой гвардии». Именно это – фиксацию чудотворений святого воина мученика Феодора Келлера - и «должен был начать делать» Михаил Афанасьевич, что и произошло.
«Утром, около девяти часов, случайный извозчик у вымершей Мало-Провальной принял двух седоков – мужчину в черном штатском, очень бледного, и женщину. Женщина, бережно поддерживая мужчину, цеплявшегося за ее рукав, привезла его на Алексеевский спуск. Движения на Спуске не было. Только у подъезда N°13 стоял извозчик, только что высадивший странного гостя с чемоданом, узлом и клеткой». Это было утро 15 декабря, когда случилось ещё одно чудо – совершенно своевременное появление у Турбиных родственника из Житомира. «Ввиду того, что теперь в городе будет происходить черт знает что, и очень возможно, что придут реквизировать комнаты, ввиду того, что денег нет, а за Лариосика будут платить», - принят был в дом нежданный постоялец. Одиннадцать дней санитарным поездом «ехал» Илларион Илларионович Суржанский из Житомира в Киев: «Выехал я, поезд был гетманский, а по дороге превратился в петлюровский. И вот приезжаем мы на станцию, как её, ну вот, ну Господи, забыл… все равно… и тут меня, вообразите, хотели расстрелять. Явились эти петлюровцы, с хвостами…». Чудесным образом спасён был и Лариосик. А «петлюровский хвост» вместо «светозарного шлема» запечатлел в головном уборе на портрете Най-Турса художник Поль Мак. Так, словно к 1950-ым годам – времени написания портрета - воин мученик Феодор Келлер вымолил у Господа прощение грехов петлюровцев против своих братьев и царских офицеров, и большевиков.
В ожидании очередного чуда – выздоровления раненого и подхватившего тиф Турбина-старшего – офицеры-приятели ночами дежурят у его комнаты, ибо «дома в такое времечко именно лучше не сидеть, а находиться в гостях… а вот винт составить можно». Предметом дискуссии за карточной игрой становится роман «Война и мир», потому только, что «писал не обормот какой-нибудь, а артиллерийский офицер». Именно это качество сочли самым значимым у писателя Льва Николаевича Толстого игроки в винт… «Жалко, что бросил служить… пас… до генерала бы дослужился… Впрочем, что ж, у него имение было… Можно от скуки и роман написать… зимой делать не черта… В имении это просто. Без козыря…». На фоне мученического подвига графа Федора Келлера богоотступничество графа Льва Толстого показалось Михаилу Булгакову кощунством, подобным греху карточной игры. Наверняка эту мысль разделял с писателем и протоиерей Александр Глаголев.
На 22 декабря – дата первого обретения мощей генерала графа Федора Артуровича Келлера - в «Белой гвардии» было назначено то самое великое чудо, благодаря которому описание чудотворений не только дошло до наших дней, но сделало роман бессмертным произведением. «Турбин стал умирать днем двадцать второго декабря. День этот был мутноват, бел и насквозь пронизан отблеском грядущего через два дня Рождества». В этой дате сходятся два разных дня, если исчислять их по старому календарю, и стилю «новому», большевистскому, введённому в Киеве петлюровцами в конце декабря 1918 - начале января 1919 года (при гетмане календарь оставался привычно царским). Писатель промыслительно приблизил дату к Рождеству. В реальности до Сочельника оставалось еще 2 недели. А сто лет спустя в Киеве вновь введен на сей раз уже «католический церковный календарь», называемый «украинским».
Чудо исцеления Турбина должно было свершиться не только при участии святого мученика воина Феодора Келлера, но и горячими молитвами Елены, сестры персонажа. Елена обещала Богородице – возможно, Софийской мозаичной Оранте с громадными, всё проникающими глазами - отдать предавшего её и сбежавшего с германцами мужа в замен на исцеление брата. Что и произошло чудесным образом! «Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвертого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, теплыми огнями зажигались в гостиной зеленые еловые ветви. Но теперь коварная огнестрельная рана, хрипящий тиф всё сбили и спутали, ускорили жизнь и появление света лампадки. Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке у кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе. Когда огонек созрел, затеплился, венчик над смуглым лицом Богоматери превратился в золотой, глаза Её стали приветливыми. Голова, наклоненная набок, глядела на Елену. В двух квадратах окон стоял белый декабрьский беззвучный день, в углу зыбкий язычок огня устроил предпраздничный вечер. Елена слезла со стула, сбросила с плеч платок и опустилась на колени. Она сдвинула край ковра, освободила себе площадь глянцевитого паркета и, молча, положила первый земной поклон». Так был вымолен и чудесным образом спасён писатель Михаил Афанасьевич Булгаков, зафиксировавший чудотворения святого воина мученика Феодора Келлера.
Продолжение следует
(Список литературы в предыдущей части)
Надежда Миллер-Христева, Киев
