Сегодня принято считать, что 20 августа 1914 года русская армия одержала под Гумбиненом победу над армией германской. Но 8-я германская армия в этом сражении отнюдь не была уничтожена. Даже её потери были меньшими, чем потери 1-й русской армии. Получив нового командующего генерала Пауля фон Гинденбурга (что наглядно опровергает поговорку «коней на переправе не меняют»), вроде бы только что разбитая 8-я германская армия практически в прежнем составе всего через десять дней после Гумбинена смогла наголову разгромить 2-ю русскую армию генерала Самсонова. Таким образом, после Гумбинен-Гольдапского сражения 8-я германская армия полностью сохранила свою боеспособность. Почему же считается, что победу под Гумбиненом одержала русская армия? Это считается только по факту оставления немцами поля боя в ночь на 21 августа 1914 года. А почему германцы оставили поле боя? Получив известие о том, что 2-я русская армия генерала Самсонова пересекла границу Восточной Пруссии и заходит немцам в тыл, командующий 8-й германской армией генерал-полковник фон Притвиц приказал отступать. Если бы не известие о движении армии Самсонова, Притвиц продолжил бы сражение утром 21 августа с очень большими шансами на окончательную победу.
Следует также уточнить, что русской армией победа была одержана не конкретно у города Гумбинен (ныне – город Гусев Калининградской области), а в Гумбинен-Гольдапском сражении в целом. Сражение же развернулось на фронте протяженностью около 60 километров. При этом русская армия добилась уверенного успеха только в центре, где русский 3-й армейский корпус отразил атаки германского 17-го армейского корпуса, а затем обратил его в бегство. На флангах же успех больше сопутствовал германской армии.
При этом наибольший успех 20 августа 1914 года сопутствовал армии Притвица на северном фланге, где германский 1-й армейский корпус выиграл бой против русского 20-го армейского корпуса и обратил в бегство русскую 1-ю отдельную кавалерийскую бригаду. При этом 28-я пехотная дивизия русского 20-го армейского корпуса подверглась такому жестокому поражению, что фактически перестала существовать как боевая единица. 29-я пехотная дивизия 20-го армейского корпуса была вынуждена отвести назад свой правый фланг, оказавшийся внезапно правым флангом всей армии.
В 2011 году на портале «Русская народная линия» публиковалась моя статья «28-я пехотная дивизия в Гумбинен-Гольдапском сражении в августе 1914 года», в которой был описан сам ход этого неудачного для русской армии боя. Но каковы были причины неудачи русского 20-го армейского корпуса и жестокого поражения русской 28-й пехотной дивизии под Гумбиненом?
Причин таких наблюдается несколько, однако, практически никто при анализе этого боя не выделяет в качестве основной причины поражения профессиональную некомпетентность начальника 28-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Лашкевича. Хотя при изучении исторических материалов по Гумбинен-Гольдапскому сражению многие обращали внимание на то, что 28-я пехотная дивизия явно не была готова к наступательным или маневренным действиям. Она не была подготовлена к взаимодействию с другими частями и соединениями. Как это могло получиться? Дивизия-то являлась первоочередной, что априори подразумевало её высокие боевые качества.
Организационно 28-я пехотная дивизия входила в состав 20-го армейского корпуса - общевойскового соединения Русской императорской армии. Штаб-квартира корпуса находилась в городе Рига. Армейский корпус того времени представлял из себя войсковую тактическую и административную единицу, включающую все рода оружия вооружённых сил государства: пехоту (инфантерию), артиллерию, кавалерию и инженерию. Корпус подразделялся на дивизии и бригады. Руководил корпусом штаб во главе с командиром корпуса. Командиром 20-го армейского корпуса с 1908 года был генерал от инфантерии Смирнов Владимир Васильевич. Ещё в 1909 году в состав корпуса входили 29-я и 45-я пехотные дивизии и 1-я отдельная кавалерийская бригада. Полки этих двух пехотных дивизий дислоцировались довольно компактно в Риге, Митаве, Либаве и Шавлях. Но уже в 1910 году 45-я пехотная дивизия была перемещена в Пензу, где вошла в состав 16-го армейского корпуса. Взамен её в состав 20-го армейского корпуса и была включена 28-я пехотная дивизия, дислоцирующаяся в Ковне (ныне – город Каунас). Как видим, в отличие от 29-й пехотной дивизии и 1-й отдельной кавалерийской бригады 28-я дивизия дислоцировалась довольно далеко от штаба корпуса. Поэтому даже в мирное время степень взаимодействия между командиром корпуса и его штабом с 28-й дивизией была слабее, чем с другими частями. А было ли оно вообще?
Начальник 29-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Розеншильд фон Паулин в своих воспоминаниях так описал ситуацию в корпусе:
«20-м армейским корпусом уже несколько лет командовал Генерального штаба генерал Владимир Васильевич Смирнов. Это был старый, добрый эгоист, которому оставался один год до ценза, то есть ему было 66 лет. В Риге он обжился со своей дочерью и проводил приятно время среди угождений окружавших и нескончаемого винта, который составлял главную суть его жизни. Войсками он интересовался мало как потому, что очень немного понимал в современных требованиях, так и чтобы не беспокоить себя напрасно разъездами, ибо старик был крайне ленив, малоподвижен и не всегда здоров. При мне он в лагерь приезжал только один раз, и отсутствие у него интереса ко всему меня просто поразило. Оказалось, по-видимому, что он и в лагерь-то приехал больше для того, чтобы повидать двух знакомых, нежели посетить полки. Не понимаю, например, для чего он приказал автомобилю ехать на стрельбище. По приезде он вылез, постоял, с людьми не поздоровался, и когда я хотел показать ему предпринятые работы, то отклонил этот разговор и уехал. Как мне говорили, он был человек крайне самолюбивый и обидчивый и всегда почему-то подозревал, что ему не оказывают достаточного почтения или обходят. Поэтому, кто хотел жить мирно, должен был ухаживать за ним и угождать, а служба тут была ни при чем. Очевидно, при таких условиях мне было бы не особенно хорошо, так как я провожу в жизнь обратные принципы и кланяться не люблю, особенно перед начальством. Итак, командуя несколько лет корпусом, генерал Смирнов допустил на своих глазах, что этот корпус был совершенно не подготовлен (28-я дивизия была еще хуже 29-й), и, главное, он сам этого совершенно не сознавал. Удивительно, как у нас это можно, и часто даже бывает, – быть начальником и приносить только один вред, живя исключительно для самого себя, извлекая все выгоды из своего положения.
Начальником штаба корпуса был генерал-майор Константин Яковлевич Шемякин, тоже чрезвычайно добрый и очень ленивый эгоист, такой же, как и Смирнов, но при этом был помешан на своей полноте. С целью похудеть он с раннего утра ездил верхом и ходил пешком по всему городу, мало обращая внимания на службу, которую совершенно не понимал. Крайне неприятно было видеть на высокой роли начальника штаба корпуса человека, который не имел понятия о службе Генерального штаба. К тому же был нерешительный и не авторитетный. Штабом всецело вертели другие. Как на одну из достопримечательностей Шемякина надо еще указать, что он придавал какое-то особенное значение тому, что на какой-то его троюродной сестре женат адмирал Григорович (морской министр)».
Если уж на дислоцированную в Риге и ближайших окрестностях 29-ю дивизию командование корпуса не обращало должного внимания, то, что в таком случае можно сказать про находившуюся на отшибе 28-ю дивизию? Она была предоставлена самой себе.
Обратим внимание на то обстоятельство, что в 1910 году в России упразднили крепостную пехоту. Существовавшие до того в Ковенской крепости 1-й, 2-й и 3-й Ковенские крепостные полки убыли в город Баку для формирования пехотных полков новой 52-й дивизии. Функции крепостной пехоты крепости Ковна с 1910 года полностью перешли к 28-й пехотной дивизии. К чему это привело? Следует понимать, что, начиная с 1910 года, эта предоставленная сама себе дивизия во время учений и маневров если к чему и готовилась, то только к обороне крепости Ковны, причём обороне пассивной. Отработке наступательных, либо просто маневренных действий должного внимания не уделялось. Взаимодействие с другими соединениями не отрабатывалось. Участие 28-й дивизии в Гумбинен-Гольдапском сражении показало просто феерическую неграмотность её командного состава в вопросах маневренного, наступательного или встречного боя. Полностью отсутствовали навыки в проведении разведки, во взаимодействии между полками, батальонами и ротами.
На протяжении предвоенных лет в 28-й дивизии наблюдалась текучка командного состава. При этом большая часть офицеров дивизии не имела боевого опыта. Сама дивизия была сформирована в 1863 году и постоянно находилась в Ковне и её окрестностях. Она не участвовала ни в русско-турецкой войне 1877-1878 гг., ни в русско-японской войне 1904-1905 гг.
Из четырёх командиров полков трое пришли в дивизию в 1910 году, и один – в 1912 году. Их можно считать старожилами. Командиры бригад, начальник штаба дивизии и сам начальник дивизии служили в ней только с 1913-1914 гг.
109-м полком с 1910 года командовал полковник Граников, 1958 г.р. Любопытно, что сначала он закончил духовную семинарию, а уже потом решил стать офицером.
110-м полком с 27.11.1912 командовал полковник Евстафьев, 1865 г.р. В должности находился менее двух лет.
111-м полком с 1910 года командовал полковник Галдобин, 1860 г.р. В русско-японской войне не участвовал, боевого опыта не имел.
112-м полком с 1910 года командовал полковник Ваулин, 1858 г.р. Окончил Николаевское инженерное училище. До этого был командиром 15-го саперного батальона. В русско-японской войне не участвовал. Полк дислоцировался отдельно от дивизии. В 1913 году в Олите, в 1914 году – в Вильне. Сложно было ожидать умелого командования пехотным полком в бою от военного инженера, бывшего командира сапёрного батальона.
28-й артиллерийской бригадой с августа 1913 года командовал генерал-майор Маллио, 1856 г.р. В должности находился чуть менее года.
Начальник штаба дивизии полковник Цыгальский занял свою должность 22.03.1914, то есть за четыре месяца до объявления войны.
Четыре пехотных полка дивизии распределялись по двум бригадам. В 1914 году сменилось три командира 1-й бригады (109-й и 110-й полки): генерал-майоры Юркевич, Яновский и Туров. Туров ушёл 27 июля 1914. Должность стала вакантной.
Командир 2-й бригады (111-й и 112-й полки) генерал-майор Российский находился в должности с 1913 года.
Начальник дивизии генерал-лейтенант Николай Алексеевич Лашкевич занял свою должность 23.04.1913 года. Вот на него особое внимание и обратим.
Дальние предки Лашкевича были мелкими польскими шляхтичами, обосновавшимися на землях нынешней Украины. Каким-то образом один из Лашкевичей попал в состав малороссийской казацкой старшины, захватившей власть в т.н. Гетманщине при Богдане Хмельницком. При Екатерине Великой казацкая старшина получила дворянские права. У Лашкевичей был свой хутор Веркеевка в Стародубском уезде, где 1856 году и родился будущий генерал. Обратим внимание, что Лашкевич фактически был помещиком. У него, в отличие от большинства генералов и офицеров русской императорской армии начала XX века, была крупная земельная собственность. Отметить это очень важно. В начале XX века большинство российских генералов происходило уже не из поместного, а из служилого дворянства. Наличие земельной собственности было явлением далеко не частым. Зайончковский отмечал, что из 70 начальников пехотных дивизий (67 армейских и 3 гвардейских), а также 17 кавалерийских (15 армейских и двух гвардейских), земельная собственность была у 4 человек, или у 4,9%. Из них два земельных собственника были гвардейскими генералами, и два – армейскими. И одним их из них был Лашкевич.
От польско-казацких предков Лашкевич унаследовал специфический менталитет и тщеславие. Он, конечно, хотел стать военным, но служить при этом не где-нибудь, а в столице, в гвардии.
Начальное образование Лашкевич получил во Владимирской Киевской военной гимназии. В 1874 году он окончил 2-е Константиновское военное училище и был выпущен подпоручиком с прикомандированием к лейб-гвардии Измайловскому полку. Кто-то, видимо, помог… В 1875 году он уже официально оформил перевод в лейб-гвардии Измайловский полк с понижением, естественно, на два чина до прапорщика, но зато прапорщика гвардии. Тут случилась Русско-турецкая война, и Измайловский полк отправили на Балканы. Прапорщик Лашкевич был ранен ружейною пулею в ногу, но остался в строю. Вероятно, рана отнюдь не была сколько-либо серьёзной, но в любом случае факт продолжения участия в боевых действиях, несмотря на ранение, создал Лашкевичу ореол героя и сильно помог последующей карьере. В 1877 году он стал подпоручиком, в 1878 году – поручиком гвардии. В 1881 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба и был причислен к штабу киевского военного округа «для занятий». А вот дальнейшая карьера продолжалась на штабных должностях: старший адъютант штаба 12-й кавалерийской дивизии, помощник старшего адъютанта штаба Киевского военного округа, столоначальник Главного штаба, младший делопроизводитель канцелярии Военно-учёного комитета Главного штаба, старший делопроизводитель Военно-учёного комитета Главного штаба, делопроизводитель канцелярии Комитета по мобилизации войск, начальник отделения Главного штаба…
Лашкевич был награждён несколькими российскими орденами, а также бухарским орденом Золотой Звезды 2-й степени (1898) и командорским крестом румынского ордена Звезды (1899). Такие награды давались уже не за заслуги, а по факту принадлежности к тонкому слою военной элиты.
О сложившихся за годы службы в столице связях Лашкевича можно только догадываться. Причём связи эти были не только в военной среде. Лашкевич очень выгодно женился на Инне Цезаревне Кавос, дочери Цезаря Альбертовича Кавоса, академика архитектуры Императорской Академии художеств и автора проектов множества зданий в Санкт-Петербурге и в пригородах, человека известнейшего и богатого. Инне Цезаревне досталось большое наследство. Например, она владела домом №6 по Столярному переулку, где содержала меблированные комнаты. В этом доме размещались и платили за аренду прикладной и табачный магазины, перевозчик роялей, прачечная, торговец дровами и строительными материалами, русская столовая, лаковая мастерская, фотография и польская столовая. Доходы Инны Цезаревны намного превышали служебное жалование Лашкевича. Связи, в том числе и родственные, у Кавосов в Санкт-Петербурге были обширнейшие, и Лашкевич в них вписался. В браке родилось четверо детей. Старший сын Георгий (1886 г.р.) закончил юридический факультет Петербургского университета и поступил на службу в МИД Российской империи. Второй сын Борис учился в элитной немецкой школе Карла Мая, закончил Пажеский корпус и служил затем офицером лейб-гвардии. Было ещё две дочери, Инна и Мария.
Получив в 1899 году звание генерал-майора, Николай Лашкевич стал просто одним из 4-х генералов, положенных по штату при Главном штабе. С 1 мая 1903 года по 10 февраля 1904 года он занимал должность начальника отдела управления дежурного генерала Главного штаба. Награды продолжали сыпаться на Лашкевича: Высочайшее благоволение (1901), Монаршее благоволение (1902), орден святого Станислава 1-й степени (1902)… Служба не пыльная, положение достаточно высокое, жалование генеральское… Живи, радуйся…
Однако в жизни почему-то начались сбои. Жена завела связи на стороне. В августе 1901 года во время пребывания в Швейцарии Инна Цезаревна Лашкевич родила дочь Нину, отцом которой был отставной генерал-майор Николай Кузьмич Березкин, ранее служивший полковником в Егерском лейб-гвардии полку. Видимо, эта связь стала причиной самоубийства первой жены Берёзкина Зинаиды Дмитриевны Стасовой (внучки архитектора В.П.Стасова и сестры знаменитой большевички Елены Дмитриевны Стасовой.) Возможно, это стало причиной и того, что 23 декабря 1900 года полковник гвардии Березкин был уволен в отставку с мундиром и пенсией с производством в генерал-майоры.
Официальный развод в те времена оформлять было долго и трудно, в течение нескольких лет Инна Цезаревна продолжала официально числиться женой Лашкевича, но семейная жизнь уже была разрушена. А тут началась Русско-японская война, и теперь сбой произошел в служебной карьере паркетного генерала. Лашкевича назначили начальником штаба 1-го армейского корпуса, предназначенного к отправке на Дальний Восток. Вероятно, у кого-то был расчет на грядущие победы, многочисленные награды и продолжение на новом уровне карьеры в столице. Но и здесь что-то пошло не так. В двадцатых числах августа 1904 года корпус высадился в Мукдене. Маньчжурская армия как раз отходила к этому городу после неудачи в Ляоянском сражении. 1-й армейский корпус принял участие в последующих боевых действиях. Крупных сражений, правда, не было. Как можно оценить вклад в них начальника штаба корпуса? Можно оценить деятельность Лашкевича отрицательно по одному тому факту, что всего лишь через два месяца после прибытия корпуса в Манчжурию генерал-майор Лашкевич был освобождён от должности начальника штаба корпуса и 8 ноября 1904 года был назначен командовать 8-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизией. Формально это нельзя считать понижением (всё же - самостоятельная должность), если не учитывать того важного обстоятельства, что дивизия находилась достаточно далеко от зоны боёв, в тыловом Владивостоке. Таким образом, от Лашкевича просто постарались избавиться, отправив в тыл, чтобы не мешал. Два месяца пребывания 1-го армейского корпуса в зоне боевых действий показали полную профессиональную некомпетентность Лашкевича, полное отсутствие у него тактического мышления. Все оставшиеся месяцы войны Лашкевич благополучно просидел во Владивостоке. Некоторое разнообразие в тыловую жизнь внесли вооруженные восстания матросов, солдат и рабочих в 1905 и 1906 годах, которые надо было помогать подавлять. Помогал и подавлял. Это же не с японцами сражаться... При всём этом он был в 1905 году награждён орденом святой Анны 1-й степени с мечами. В 1906 году Лашкевич стал генерал-лейтенантом (формулировка: за отличие).Тем временем русско-японская война закончилась. Оставаться на всю жизнь на Дальнем Востоке ему, естественно, не хотелось. Но и обратно в Главный штаб его не взяли по причине выявившейся полной профнепригодности. Да и в Санкт-Петербурге его ждали не все. 7 июля 1906 года бывшая жена Лашкевича Инна Цезаревна обвенчалась с Николаем Березкиным, а уже 11 июля 1907 года родила от него сына Андрея. На свои деньги Инна Цезаревна купила новому мужу усадьбу Мошниково в Новгородской губернии, построила там новый двухэтажный дом… Правда, потом любвеобильный Березкин прижил ребёнка от падчерицы (дочери Лашкевича), и Инна Цезаревна его покинула, но это – уже другая история, хотя по-своему важная. Вообще, кто-нибудь исследовал тему состояния морали, нравственности и семейной жизни генералитета российской армии накануне Первой мировой войны, а также влияние этих факторов на боевые качества российских полководцев?
Лашкевич же, используя старые связи, смог 27 декабря 1906 года перевестись на должность начальника 36-й пехотной дивизии, штаб которой размещался в Орле. На Русско-японскую войну эта дивизия не ходила, боевого опыта не имела. Одна пехотная бригада этой дивизии размещалась в мирное время в Орле, а вторая (143-й пехотный Дорогобужский полк и 144-й пехотный Каширский полк), на что надо обратить особое внимание, в Брянске! А совсем рядом с Брянском, в Стародубском уезде, находилось родовое гнездо Лашкевичей – хутор (помещичье имение) Веркеевка. Таким образом, Лашкевич нашёл себе должность рядом со своим имением со всеми вытекающими отсюда благами. В течение шести с половиной лет он этими благами пользовался в полной мере, бросая боевую подготовку вверенной ему дивизии на самотёк. После развала семейной жизни на воинскую службу он обращал мало внимания. Видимо, эта ситуация стала совсем нетерпимой, и 23 апреля 1913 года Лашкевич был переведен на равнозначную должность начальника 28-й пехотной дивизии, составлявшей гарнизон крепости Ковно. Подальше от своего имения…
Обратим внимание на то, что по результатам участия в Русско-японской войне карьерный рост Лашевича резко остановился. Закончив Русско-японскую войну начальником дивизии, он и к началу Первой мировой войны был также начальником дивизии. Причём все дивизии, которыми он командовал, были специфичными. 8-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия во время войны составляла гарнизон тылового города Владивостока и в боевых действиях не участвовала. 36-я пехотная дивизия дислоцировалась рядом с имением её начальника. 28-я пехотная дивизия составляла гарнизон крепости Ковно.
Сравним служебный паралич Лашкевича со служебным ростом командующих армиями Северо-Западного фронта, а также командующих корпусами и начальниками пехотных дивизий 1-й русской армии. В состав Северо-Западного фронта входили две армии. Генерал от кавалерии Ренненкампф, начавший русско-японскую войну начальником Забайкальской казачьей дивизии, в августе 1914 года был командующим 1-й русской армией. Генерал от кавалерии Самсонов, в начале русско-японской войны командовавший Уссурийской конной бригадой, теперь возглавил 2-ю русскую армию.
В составе 1-й русской армии было три армейских корпуса. 20-м армейским корпусом командовал генерал от инфантерии Смирнов, в русско-японскую бывший начальником 18-й пехотной дивизии, в боевых действиях не участвовавшей. 4-м армейским корпусом командовал генерал от инфантерии Алиев, в русско-японскую вступивший командиром 26-й артиллерийской бригады. 3-м армейским корпусом командовал генерал от инфантерии Епанчин, во время русско-японской войны бывший директором Пажеского корпуса. Дивизию под своё начало он получил только 6 июля 1907 года, то есть позже Лашкевича.
В составе 1-й русской армии были шесть пехотных дивизий (по две в корпусе). 29-й пехотной дивизией 20-го корпуса командовал генерал-лейтенант Розеншильд-Паулин. Русско-японскую войну начал командиром 7-го стрелкового полка.
27-й пехотной дивизией командовал генерал-лейтенант Адариди. В русско-японскую войну – командир 98-го пехотного Юрьевского полка.
25-й пехотной дивизией командовал генерал-лейтенант Булгаков. В годы русско-японской войны - командир 2-й резервной арт. бригады. В боевых действиях не участвовал.
40-й пехотной дивизией командовал генерал-лейтенант Короткевич. В русско-японскую войну – командир 56-го пехотного Житомирского полка.
30-й пехотной дивизией командовал генерал-лейтенант Колянковский. В Русско-японскую войну - помощник инспектора инженеров 3-й Манчжурской армии, временно командовал пехотной бригадой.
Можно видеть, что командующие обеими армиями Северо-Западного фронта и командиры корпусов 1-й армии обогнали Лашкевича в продвижении по службе. Командиры дивизий 1-й армии догнали его, будучи в русско-японскую войну всего лишь командирами полков, максимум – бригад. При этом у Лашкевича остались связи, остались покровители, но продвигать полного бездаря на более ответственные должности было бы не совсем разумно. Впрочем, в 1909 году его за что-то наградили орденом святого Владимира 2-й степени.
Можно утверждать, что именно начальник 28-й пехотной дивизии стал главным виновником её разгрома под Гумбиненом. Сохранившиеся архивные документы наглядно показывают, что у Лашкевича полностью отсутствует тактическое мышление. Например, 19 августа, несмотря на неудачу продвижения вперёд боевого охранения 110-го полка при поддержке всей артиллерии дивизии, он доносил в корпус, что перед ним немного спешенной конницы и пара батарей. При этом всё свидетельствовало о наличии перед дивизией превосходящих сил противника, но Лашкевич этого даже не понял.
В приказе №7 от 19.08.1914 начальником 28-й дивизии не было поставлено боевых задач полкам дивизии, не было указано ни районов их действий, ни согласования их работы (не указано даже, когда выступать). В нем не было учтено, что 110 полк, разбросанный в охранении на 8 верст и ведущий некоторыми своими частями бой, не имел возможности наступать сколько-нибудь методически. Для этого он должен был бы сначала собрать свои разбросанные и перепутанные роты и организовать должное управление ими.
Лашкевич не организовал взаимодействия с соседними соединениями (29-й пехотной дивизией и 1-й отдельной кавалерийской бригадой).
Лашкевич не организовал разведку расположения противника, хотя специально для этого дивизии были приданы эскадроны Павлоградского гусарского полка.
Узнав о том, что боевое охранение не может из-за огня противника продвинуться к назначенному рубежу, Лашкевич приказал атаковать противника силами трёх полков, чего не должен был делать по смыслу распоряжения командующего армией о дневке. При этом он создавал временные импровизированные объединения, то посылая генерала Российского руководить атакой, то наделяя полномочиями одного из командиров полков. Своим подчинённым он сообщал ложные сведения о том, что сейчас главный удар нанесёт 29-я дивизия, что на помощь идет 111-й полк, чего на самом деле не было. В результате хаотичных распоряжений Лашкевича 109-й полк был разбит, а его командир полковник Граников - смертельно ранен.
В ночь на 20 августа Лашкевич занялся написанием записок командирам 20-го корпуса и соседних соединений с просьбами о помощи и послал в Ушбален 111-й полк, не поставив ему конкретной боевой задачи. В течение 20 августа Лашкевич вообще не объявил ни ночью, ни днём какого-либо общего приказа по дивизии, формулирующего боевые задачи полков и согласующего их действия!!! Командиры полков 28-й дивизии на рассвете 20 августа даже не представляли себе, наступает их дивизия или обороняет какой-либо рубеж. Поэтому в некоторых описаниях действий полков за 20 августа упоминается, что огонь противника был так силен, что не позволял частям продвигаться вперед, хотя по ходу событий 28-я дивизия была сугубо обороняющейся стороной. В течение дня 20 августа Лашкевич фактически не руководил вступившей в бой дивизией. Всё руководство заключалось в том, что время от времени он рассылал какой-нибудь приказ-лозунг типа «Ни шагу назад!»
В конце концов 110-й, 111-й и 112-й пехотные полки (точнее, то, что от них осталось) и 28-я артиллерийская бригада покинули поле боя и, обходя стороной штаб дивизии, отступили в восточной направлении. При Лашкевиче осталось две с половиной роты разбитого накануне 109-го пехотного полка.
Начальник соседней 28-й дивизии генерал-лейтенант Розеншильд-Паулин отметил: «Говорят, Лашкевич во время отступления дивизии, растеряв почти весь свой штаб, стоял на какой-то дороге и чуть не со слезами упрашивал всех возвращаться в бой».
После разгрома своей дивизии Лашкевич свалил вину на подчинённых. Так, в реляции о действиях 28-й дивизии, написанной после боя и подписанной им, утверждается, что полковник Граников повёл свой полк в атаку на Покальнишкен по своей инициативе, хотя на самом деле Граников просто добросовестно выполнял приказания начальника дивизии. Потерю восьми орудий 4-й артиллерийской батареи Лашкевич попытался приукрасить описанием героических подвигов её личного состава. При этом «геройски погибшие» подполковник Белоусов, штабс-капитан Измайлович, поручики Дружиловский и Левитский были представлены им к награждению орденом святого Георгия IV степени. Высочайшим приказом это награждение было утверждено, но потом оказалось, что эти офицеры отнюдь не погибли, а находятся в германском плену.
Благодаря таким изощрённым приёмам и старым связям генерал-лейтенант Лашкевич избег на этот раз наказания. Наказаны были командир 28-й артбригады и командиры 110-го и 112-го пехотных полков. Розеншильд-Паулин про столичные связи Лашкевича мог не знать, поэтому отмечал в своём «Дневнике»: «Будучи, конечно, главным виновником всей катастрофы, он тем не менее почему-то ушёл от ярости Ренненкампфа. 28-я дивизия входила раньше [до 1910 года] в состав 3-го корпуса, которым командовал Ренненкампф, и ему из ложного самолюбия не хотелось признать, что часть, которая находилась под его командованием [до 1910 года] оказалась фактически совершенно неподготовленной». Отметим, что Ренненкампф вверенные ему дивизии готовил к войне очень тщательно. Победу в Гумбинен-Гольдапском сражении обеспечили подготовленные им ранее 25-я и 27-я пехотные дивизии. Но 28-я дивизия была забрана из 3-го армейского корпуса ещё в 1910 году. За прошедшие четыре года она реально деградировала.
После разгрома в Гумбинен-Гольдапском сражении 28-я дивизия была пополнена и приняла участие в дальнейшем наступлении, стоянии на Дейме и отступлении из Восточной Пруссии. Во время стояния на Дейме Розеншильд-Паулин как-то посетил штаб 28-й дивизии, о чём отметил в «Дневнике»: «…я как-то поехал к Лашкевичу в Гертлаукен, желая лично узнать обстановку и отобрать из 28-й дивизии полковника Ольдерогге, которого у меня забрали для командования Камским полком. Обстановка жизни штаба 28-й дивизии меня прямо поразила. Лашкевич жил так, что к нему вход прикрывался часовым внутри дома и никто не допускался, кроме начальника штаба, жившего в соседней комнате. Последний тоже изолировался от штаба, и все между собой были в натянутых отношениях, чуть ли не в ссоре. Ольдерогге удалось оттянуть, но об обстановке сами ничего не знали. Впечатление было тяжелое».
Во время отступления из Восточной Пруссии Розеншильд-Паулин встретился с Лашкевичем 30 августа: «Около 5 часов дня увидел кавалькаду, двигающуюся мимо моего расположения. Оказался штаб 28-й дивизии с генералом Лашкевичем. Он не знал, что делать, мою дивизию принимал за свою и т.д.»
На следующий день, 31 августа, Розеншильд-Паулин отмечал: «Со мною рядом ехал Лашкевич со своим штабом, потерявший свою дивизию».
На дороге между деревней Обрыв и местечком Вильковишки отступавшую колонну русских войск и обозов обстреляла шрапнельными снарядами немецкая батарея. Поднялась паника, которую с большими усилиями подавил Розеншильд-Паулин, организовавший оборону и отбивший нападение немцев. Малодушные бежали… При этом «…первым подрал со своим штабом в Вильковишки генерал Лашкевич и моментально исчез».
Интереснее всего то, что по итогам отступления из Восточной Пруссии Лашкевич... был награждён Георгиевским оружием (ВП 18.03.1915). Формулировка была такая:
«Утверждается пожалование командующим 1-й армиею, за отличия в делах против неприятеля, по удостоению Местной Думы, из лиц, имеющих Георгиевское оружие:
Георгиевского оружия:
Начальнику 28-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанту Николаю Лашкевичу за то, что, получив 29-го августа 1914 года приказание прикрывать отход частей дивизии, своими распоряжениями, вполне отвечающими часто изменяющейся обстановке, не только удержался на занятых позициях, но даже продвинул части дивизии вперёд, чем сильно облегчил отход со своих позиций частей соседней дивизии. Независимо сего, в 3-х дневных арьергардных боях с 29-го августа по 1-е сентября 1914 года выдержал натиск превосходных сил противника и тем облегчил отход частей армии, лично останавливая и приводя в порядок пришедшие в замешательство части, чем способствовал общему успеху».
Как говорится, не верь глазам своим! Из «Дневника» Розеншильд фон Паулена мы видим, чем занимался Лашкевич 30 и 31 августа. Видимо, кто-то сверху настолько покровительствовал Лашкевичу, что даже командующий 1-й армией Ренненкампф должен был способствовать его награждению за фактическое бегство от своих обязанностей.
Не менее интересно, что Высочайший приказ о награждении Георгиевским оружием был подписан уже тогда, когда Лашкевич «отличился» настолько серьёзно, что был окончательно удалён с фронта (как и во время Русско-японской войны). В феврале 1915 года германцы провели наступательную операцию против русской 10-й армии, в состав которой тогда входила дивизия Лашкевича. Русские войска были вытеснены из Восточной Пруссии, а 20-й армейский корпус был окружён в Августовских лесах, где и погиб. Когда корпус во время отхода сосредоточился в районе города Сувалки, «…начальник 28-й дивизии Лашкевич самовольно и тайком уехал в Гродно, покинув свои части». Его дивизия погибала в Августовских лесах вместе со всем 20-м корпусом, а Лашкевич в это время благополучно пребывал в тыловом Гродно. И что? Его расстреляли? Нет, Лашкевич был просто отчислен от должности по несоответствию с назначением в резерв чинов при штабе Двинского военного округа. В чём выразилось это несоответствие – в приказе даже не указано. А в следующем месяце подоспело награждение Георгиевским оружием за подвиги, которые он не совершал. А с 22 октября 1915 года Лашкевич оказался снова при должности. На этот раз он был назначен командующим 2-й Сибирской стрелковой запасной бригадой в Иркутском военном округе, где благополучно пребывал до 1917 года. Даже там, в глубочайшем тылу, старые связи пробили ему награждение орденом Белого Орла (ВП 06.12.1916 за «отлично-ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны»). Видимо, уже после февральской революции он вернулся в столицу и состоял в резерве чинов при штабе Петроградского военного округа. Перед самым октябрьским переворотом 02.10.1917 Лашкевич был произведен в генералы от инфантерии с увольнением от службы «за болезнью» с мундиром и пенсией. Сведений о его дальнейшей судьбе нет.
Итак, главной причиной поражения 28-й дивизии под Гумбиненом видится личность её начальника, абсолютно несоответствующего своей должности. Закономерный вопрос, при этом возникающий: как во главе соединений русской армии могли оказываться подобные личности? Как они могли избегать наказаний за служебные преступления и, наоборот, получать награды за выдуманные подвиги?! Видимо, в Российской империи существовала серьёзная проблема с формированием генералитета армии. Было что-то гнилое в системе. По каким-то причинам успешно делали карьеру и оказывались на ключевых должностях абсолютно некомпетентные лица. Это приводило к частичным поражениям русской армии, это приводило к упущению возможностей выиграть войну. Это, наконец, и привело Россию к общему поражению в войне, к революции, к распаду государства и целой цепочке гражданских войн.
.jpg)
1. Предательство и измена