1
Вяземский желчный, Вяземский грустный…
Долго живший, обретший мудрость, розы разводившие яркие: двести лет не осыпаются словесные лепестки.
…ах, масленица!
Блины, как маленькие солнцА, великолепие грядущих застолий, и радость будущей весны (настала б духовная когда-нибудь!)
Здравствуй, в белом сарафане
Из серебряной парчи!
На тебе горят алмазы,
Словно яркие лучи.
Ты живительной улыбкой,
Свежей прелестью лица
Пробуждаешь к чувствам новым
Усыпленные сердца!
Да раскроются новые чувства! Да будут они глубже и ярче прежних…
Каждое поколение должно превосходить отцов, или движение человечества бессмысленно: просто нагромождение людей.
Всеобъемлющее восприятия – для жизни нужно всё, что может предложить жизнь:
Мне нужны воздух вольный и широкий,
Здесь рощи тень, там небосклон далекий,
Раскинувший лазурную парчу,
Луга и жатва, холм, овраг глубокий
С тропинкою к студеному ключу,
И тишина, и сладость неги праздной,
И день за днем всегда однообразный:
Я жить устал, - я прозябать хочу.
И всё равно – сколь много ни будь необходимого, усталость скрутит сознанье, прокатит шары вялости по его лабиринтом, и воспоминание о праздничном и трагичном Пушкине остро пронзит сознание князя.
Всё равно.
Ход извечен: за очарованием разочарование, за всплеском бодрости усталость…
Вяземскому известны наизусть эти чередования, и то, что других не будет, ограничивает жизнь ею самой, не оставляя вариантов.
Вяземский долго писал, стремясь охватить все варианты, предлагаемые жизнью, исследовать стихом и чувством всё – меру и безмерность, тайну небосвода и секреты грусти, увядание розы и расцвет будущего.
Не представимый, как всегда.
2
Пышный, величественный стих, но и – лёгкий, шампански играющий; и – столь дружественный часто, наполненный ощущением: без дружбы – невозможно бытие:
Друзья! Вот вам из отдаленья
В стихах визитный мой билет,
И с Новым годом поздравленья
На много радостей и лет.
Раздайся весело будильник
На новой, годовой заре,
И всех благих надежд светильник
Зажгись на новом алтаре!
Пётр Вяземский был разнообразен: от пейзажа до психологического портрета, от стихов гражданских до альбомных, шуточных; но всегда – расшифровывая собственную душу, открывая те бездны, которые могли и пугать, но необходимы были, необходимы…
…иначе – не получится личности, иначе – будет скучно и серо…
Уж чего, чего, а скуки князь Вяземский допустить не мог.
Ага, плутовка мышь, попалась, нет спасенья!
Умри! Ты грызть пришла здесь Дмитриева том,
Тогда как у меня валялись под столом
Графова сочиненья!
Задорное лукавство – непременный атрибут подлинной поэзии, и поэзия Вяземского в лучших своих проявлениях поднимается колоннами высоты в прозрачно-густой воздух духа.
Александрийский стих должен быть приподнят, торжественен, обязан лучится мрамором, которому не грозит ветхость, и Вяземский, давая образцы подобного, умело наполняет его современным поэту содержанием:
Я, признаюсь, люблю мой стих александрийский,
Ложится хорошо в него язык российский,
Глагол наш великан плечистый и с брюшком,
Неповоротливый, тяжелый на подъем,
И руки что шесты, и ноги что ходули,
В телодвижениях неловкий. На ходу ли
Пядь полновесную как в землю вдавит он -
Подумаешь, что тут прохаживался слон.
Собственно – современность: понятие условное: поэту современны все времена, - и образы истории, мелькающие в сочинениях Вяземского, доказывают это…
…блестит санный снег…
Альбом, противоречий смесь, распахивает в действительность свои страницы – а действительность наша, куда заходит мудрый князь, улыбаясь – так, что становится понятно: только поэзия и способна донести тени былых времён…
