Роман очень сложен для анализа: перед нами только первая часть большого произведения, вторую часть – самую главную – Достоевский написать не успел: смерть вырвала перо из его рук. Если перед нами одна половинка яблока, то вторую мы можем себе представить. Иное дело – художественное произведение: пока в нем не поставлена последняя точка, мы не можем в точности сказать, что хотел сказать автор. Предположить можем, но не больше.
Летом 1878 года Федор Достоевский и Владимир Соловьев совершили поездку в Оптину пустынь. В пути Достоевский рассказал своему спутнику замысел дилогии. «Церковь, как положительный общественный идеал, должна была явиться центральною идеей нового романа или нового ряда романов, из которых написан только первый – «Братья Карамазовы», - говорит Владимир Соловьев.
И продолжает: «Если мы захотим одним словом выразить социальный идеал Достоевского, то это не будет слово – народ, но будет – Церковь».
Роман назван «Братья Карамазовы». А кто главный герой? Все братья? Отнюдь нет, главный герой – только один из них, самый младший - Алеша. Но ему уделено немного места, речь в основном идет о Дмитрии и Иване. «Главный роман второй, - пишет Достоевский в кратком предисловии, - это деятельность моего героя уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент. Первый же роман произошел еще тринадцать лет назад и есть почти даже и не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя». А коли так, то читатель не может и знать, каков замысел всего произведения, какая его главная мысль. Писатель не оставил нам ни заметок, ни плана следующего романа.
Мы можем только догадываться о том, что Алеша Карамазов посвятит свою жизнь служению ближнему. К такому выводу «подталкивает» нас эпиграф, взятый автором из Евангелия: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12, 24).
Замысел эпопеи Достоевский взял из жизни. Отбывая срок заключения в Омском остроге, писатель познакомился с отставным поручиком Ильинским, который за отцеубийство был осужден на двадцать лет каторжных работ. Эту историю Достоевский изложил на страницах своей «тюремной» книги «Записки из Мертвого дома». Через некоторое время он получил из Сибири ошеломляющее известие: поручик Ильинский невиновен, убийство совершил его младший брат, который ловко подделал улики. В этом он сознался сам, так как его замучила совесть. Настоящий преступник был арестован, а Ильинский вышел на свободу (на каторге он пробыл десять лет).
Роман открывается главой, вернее, книгой (такое оглавление у автора), которая называется «История одной семейки». В ней рассказывается о помещике Федоре Павловиче Карамазове, его беспутной развратной жизни, безобразном поведении и из ряда вон выходящих безнравственных поступках, о его трех сыновьях, которые были для него одной обузой и которых он старался спровадить куда-нибудь подальше, чтобы они не мозолили ему глаза. Они росли без родительской любви (мать Мити сбежала от своего гнусного мужа и очень скоро умерла, мать Ивана и Алексея тоже быстро скончалась), вне стен родного дома, среди чужих людей, - души их были искалечены с самого начала.
Неблагополучная семья – так сказали бы в наше время. Но и в девятнадцатом веке говорили примерно теми же словами. Как ни жаль, а были такие семьи. Это позволило прокурору Ипполиту Кирилловичу в своей обвинительной речи против Мити сказать весьма грозные слова: «В самом деле, что такое это семейство Карамазовых, заслужившее вдруг такую печальную известность по всей даже России? Может быть, я слишком преувеличиваю, но мне кажется, что в картине этой семейки как бы мелькают некоторые общие основные элементы нашего современного интеллигентного общества, - о, не все элементы, да и мелькнуло лишь в микроскопическом виде, «как солнце в малой капле вод», но все же нечто отразилось, все же нечто сказалось».
А почему это «сказалось»? Почему появились такие семьи? Причина тут одна – безбожие. Оно, безбожие, как ржавчина, разъедает душу человека, семью, общество, государство. Достоевский как чуткий художник, как человек верующий, как человек, обладающий тонкой интуицией, не мог, конечно, не видеть этого, не мог не болеть душой об этом, не мог не сказать своего пламенного слова по этому поводу. Он прекрасно понимал, что если ничего не изменится, что если русский народ и дальше будет терять веру, то ничем хорошим это не кончится.
Х Х Х
Мотив возрождения, воскресения человека звучит на протяжении всего романа. Суть этого процесса Достоевский выразил так: «восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков».
Кого же планировал возрождать писатель? Алешу? Нет, это персонаж положительный, его не надо возрождать. А вот других героев – Митю, Ивана, Катерину Ивановну, Аграфену Александровну, Лизу и других – надо, причем обязательно. Но как их возродить? Ведь это дело чрезвычайно трудное. Чтобы показать возрождение одного человека, нужно написать большой том. А тут эвон сколько народу. Наверно, Достоевскому понадобилось бы написать не один том, а минимум полдюжины.
Каков лучший путь, ведущий к возрождению? Ответ нам дает Евангелие: делать добрые дела. Это очень хорошо понимает Митя. Во сне он видит погорелое селение, худых испитых женщин; на руках у одной из них плачет ребенок, он просит есть, но у матери нет молока.
«Нет, нет, - все будто еще не понимает Митя, - ты скажи (обращается он к ямщику): почему это стоят погорелые матери, почему бедны люди, почему бедно дитё, почему голая степь, почему они не обнимаются, не целуются, почему не поют песен радостных, почему они почернели так от черной беды, почему не кормят дитё?
И чувствует он про себя, что хоть он и безумно спрашивает и без толку, но непременно хочется ему именно так спросить и что именно так и надо спросить. И чувствует он еще, что подымается в сердце его какое-то никогда еще не бывалое в нем умиление, что плакать ему хочется, что хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дитё, не плакала бы и черная иссохшая мать дити, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни у кого и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем карамазовским".».
Мите вторит Алеша: «Как хороша жизнь, когда что-нибудь сделаешь хорошее и правдивое!» - говорит он, обращаясь к мальчикам.
Алеша стал бойцом. Бойцом с Богом в душе. А значит, великим делателем. Вот как об этом замечательно говорит Достоевский:
«Он (Алеша) не остановился и на крылечке, но быстро сошел вниз. Полная восторгом душа его жаждала свободы, места, широты. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звезд. С зенита до горизонта двоился еще неясный Млечный Путь. Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю. Белые башни и золотые главы собора сверкали на яхонтовом небе. Осенние роскошные цветы в клумбах около дома заснули до утра. Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною… Алеша стоял, смотрел и вдруг как подкошенный повергся на землю.
Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее, плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее, любить во веки веков. «Облей землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои…» - прозвенело в душе его. О чем плакал он? О, он плакал в восторге своем даже и об этих звездах, которые сияли ему из бездны, и «не стыдился исступления сего». Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров Божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, «соприкасаясь мирам иным». Простить хотелось ему всех и за все и просить прощения, о! не себе, а за всех, за все и за вся, а «за меня и другие просят», - прозвенело опять в душе его. Но с каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его. Какая-то как бы идея воцарялась в уме его – и уже на всю жизнь и на веки веков. Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга. И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь свою потом этой минуты. «Кто-то посетил мою душу в тот час», - говорил он потом с твердою верой в слова свои…»
Кто мог его посетить? Его мог посетить только Сам Господь! И помогать ему в течение всей его жизни творить добрые дела!
Об этом и должна была идти речь во втором томе. Но он, к сожалению, не был написан...
Николай Кокухин, член Союза писателей России, член Союза журналистов России
