.jpg)
Мы продолжаем цикл бесед с выдающейся певицей, создателем просветительного цикла «Возвращение на Родину», автором и составителем книги «Три жизни Артемьева» Линой Мкртчян.
– Елена Владимировна, второй год отсутствия Вашего Цикла «Возвращение на Родину» сродни провалу в русском культурном пространстве, это как «чёрные дыры» в русском космосе. За два десятилетия Вы собрали и вывели к своему современнику великие имена: от Григория Сковороды до Вячеслава Клыкова… Не было темы, волнующей современное общество, которую не обсуждали на вечерах Вашего Цикла учёные, философы, литераторы, кинематографисты. И это во время тотального засилья самой низкопробной массовой культуры. Как Вы решились проводить такие духовно-просветительные действа?..
– Это была попытка удержания того, что они нам ещё оставили, и того, что можно восполнить своей жертвой, потому что без этого не бывает ничего настоящего.
Завершая Цикл, я снова встала перед роковым выбором для себя: или цикл, или память об Алексее Валерьевиче Артемьеве. Это был мой долг. Каждую часть Цикла я верстала заранее. И показывала Алёше. Когда я показала ему программу цикла на 2019 год, он сказал: «Вот эти два первых вечера будут, а дальше ничего не будет». А я знала – всё, что говорил Алексей Валерьевич, сбывалось. И вот, мне сказали: «Треть зала и в шахматном порядке…». А я – монументалист, мои вечера – не салон, это знают все, кто на них бывал. Каждый вечер проходил с огромным количеством эпиграфов, в том числе и киноэпиграф, звучали стихи и музыка, они переливались во вступительное слово, затем без всяких представлений героев (потому что это были не участники, а богатыри русского духа, гении русской культуры), они начинали говорить. Когда я только задумывала этот Цикл, за семь лет до открытия, одной из стратегических задач было приглашать людей из провинции: из Архангельска, Ставрополя, Минска, со всех городов Урала – людей непостижимой красоты. Чтобы зрители, уходя из зала, говорили: «Оказывается, Россия не погибла». И чтобы они не хотели болтать по дороге, а хотели молчать, а потом, когда в их души впитается это всё до последнего микрона, рассказали бы это близким.
Поэтому, когда мне объявили «треть зала и в шахматном порядке», я, как певица, и как автор этого гигантского Цикла, привыкшая к аншлагам в больших залах, поняла, что это конец. Воистину, бактериологическое оружие под названием «коронавирус» – это разрушение, прежде всего, внутреннего мира человека.
– Елена Владимировна, из каких важных составляющих, на Ваш взгляд, складывается судьба человека?
– Пушкин как-то сказал, что нация – это вера и ландшафт. Я не зря в прошлой нашей беседе упомянула дом на Мойке. Вот такими же мистическими очагами в моей судьбе были Константиново, а также Хмелита – родовое имение и Александра Сергеевича Грибоедова, и Алексея Степановича Хомякова. В Хмелиту я была приглашаема в течение очень многих лет на международные симпозиумы славистов. Там я пела поэтические монографии Пушкина, Лермонтова, Есенина, Тютчева, Петровых, Цветаевой, Ахматовой. Рядом с Хмелитой была небольшая церковка, которая в то время была закрыта. Однажды её открыли, она была вся заледенелая, вокруг меня клубился пар. И я пела молитву перед иконой, которую написал Алексей Степанович Хомяков…
К ландшафтам моей судьбы, как ни странно, относится постылая Британщина. Я пела монографии Шаляпина, которые никто никогда не пел. А я и не знала об этом, была уверена, что Гяуров или Христов пели монографии. И когда я в Англии спела шаляпинскую монографию, и об этом узнала Марфа Фёдоровна, младшая, любимейшая дочь Фёдора Ивановича, безумно на него похожая, она устроила грандиозный банкет в мою честь.
Я была единственной женщиной, которая пела «Пророк», «Двойник» – из репертуара Шаляпина. «Старый капрал» Даргомыжского, это же целая поэма. Пела «Сомнение», потому что продолжить шаляпинскую традицию – это значит петь через него и дальше. И более того, в это невозможно поверить, я пела «Демона», это очень сложно, и для этого многим нужно жертвовать. И когда Марфа Фёдоровна узнала, что кто-то поёт шаляпинскую монографию, и что певец – женщина, она сначала испугалась, а потом, когда ей рассказали обо мне, она пригласила меня к себе домой в Манчестер. Я сидела на стуле Шаляпина, ела из его посуды. И вот этот дом Марфы Шаляпиной – тоже для меня ландшафт судьбы. И эти очаги – Хмелита, Константиново, Мойка с Капеллой, Манчестер – влияли на меня, как люди.
К ландшафтам судьбы, безусловно, относится диван (сундук) в доме Полины Львовны Трониной, на котором спал Сергей Александрович Есенин. Тронина – последний носитель русской вокальной школы, долгое время дружила с Сергеем Есениным, дружила она и с Маяковским и знала, кто и как его убил… Первым отделением Полина Львовна пела русский или немецкий циклы, а вторым отделением Сергей Александрович читал свои стихи. После концерта они возвращались из Политехнического музея пешком на Мясницкую к этому дому со львом. Дома, за крошечным штофиком домашней вишнёвки, они говорили о самом главном. Если бы Есенин пил столько, сколько приписывают ему, он вряд ли мог бы…
– Столько написать.
– Это во-первых. И вряд ли мог сидеть и до самого утра тянуть какой-то штофик вишнёвки, а побежал бы за бутылкой беленькой. Посмотрите на его последнюю фотографию, где он сидит за столом в наброшенном на плечи пиджаке. Это лицо святого человека, у алкоголиков не бывает таких лиц.
В квартире Полины Львовны стоял огромный сундук, покрытый тонкошерстным старинным персидским ковром. И когда Есенин оставался у неё ночевать, что является признаком большой дружбы между ними, он спал на этом сундуке.
А когда я впервые оказалась в доме Полины Львовны, мне было шестнадцать с половиной лет, я пела ей, читала свои стихи. В тот вечер она закрыла дверь на ключ и не выпустила меня. Навсегда я запомнила её слова: «Ты будешь великой органной певицей». И, действительно, бессчётное количество раз я пела Баха в сопровождении органа.
У нас с бабушкой и дедушкой была клеёнчатая скатерть, а у Полины Львовны я впервые увидела матерчатую старинную скатерть ручной работы необыкновенной красоты. А на столе стояла очень красивая лампа на бронзовой ножке, я никогда прежде таких не видела. И я была переполнена. Это было самое первое в моей жизни сближение с тем, что мне нужно, необходимо, и я никак не могла напитаться этим. В шесть утра она взяла меня за руку, отвела в эту маленькую комнатку, где стоял старинный сундук, и сказала: «Золотые сны. Золотые сны. А завтра я тебе всё расскажу». И когда утром она мне рассказала, на какой кровати я спала, я разрыдалась. Это было для меня начало начал. Я поняла, что дальше будет только правда. Так оно и случилось – дальше в моей жизни была только правда и красота, красота и правда. Две эти вещи неразделимы во всём, о чём бы Вы меня не спрашивали. Не существует правды без красоты, а красоты без правды. Только велика цена…
К ландшафтам судьбы для меня, безусловно, относится Пятигорск, где задолго до моего приезда и первого моего вечера в этом городе уже было создано Общество друзей Лины Мкртчян. Я пела тогда монографию Лермонтова в застеклённой картинной галерее. Всё это время шёл проливной дождь. На этот вечер съехалась вся ставропольская, кисловодская, и, конечно, пятигорская интеллигенция. И когда всё завершилось, стало постепенно темнеть и небо становилось всё более фиолетовым и всё более бархатным, оно опускалось всё ниже и ниже, и я уже боялась поднять до конца руку, потому что мне казалось, что звёзды такие огромные, что я могу коснуться их. Мне было страшно и вместе весело на душе, я была очень счастлива. Это тоже ландшафт моей судьбы – тот вечер в Пятигорске.
– Елена Владимировна, я знаю, какое значение для Вас имеет документального кино и те, кто его создаёт…
– Мне хотелось бы сказать ещё об одной плеяде великих людей – наших современников. Это отечественные документалисты, премьеры фильмов которых состоялись именно в моём Цикле. Это Борис Лизнёв, которого я глубоко почитаю как совершенно гениального человека, создавшего свой язык в документалистике и как очень талантливую личность. За ним я сохраняю право озвучивать все свои фильмы, потому что такого голоса и таких интонаций больше нет ни у кого. В этом же ряду уже покойный Юрий Андреевич Шиллер. В нашем Цикле был вечер «Новосибирск – Питер – Москва», по этому маршруту было ясно, кто будет участвовать. Из Новосибирска был Юрий Шиллер с его неповторимыми фильмами. Из Питера были Валентина Матвеева и Валентина Гуркаленко, муж которой в 1993 году был в горло убит снайпером с крыши Белого дома. Из Москвы был и Борис Лизнёв и Борис Костенко. С Борисом Костенко меня связывала большая дружба. Именно его святейший патриарх Алексей II избрал в сопутники в своей поездке по Сербии. Костенко снял удивительный фильм об этой поездке, с уже ставшим харизматическим кадром, где Святейший держит десницу святого Иоанна Крестителя. Борис Костенко – очень интересный человек, он учился в институте физкультуры вместе с Игорем Росляковым. Тем самым, который стал одним из трёх новомучеников оптинских, ритуально убиенных на Пасху 1993 года в Оптиной Пустыни. Костенко по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II стоял у истоков создания телеканала «Спас». Незабвенное время.
Вспоминая о наших великих документалистах, я не могу не сказать несколько слов о краснодарском режиссёре Валерии Григорьевиче Тимощенко, премьера фильма которого «Одинокий рай» была потрясением и громадным событием. Я вспоминаю об этом не только потому что в августе нынешнего года почил один из героев этого фильма – духовный отец Валерия Григорьевича и горячо любимый мною иеромонах Иоаким (Салтыков), но ещё и потому, что по этому фильму сразу было ясно, что перед нами большой художник. Даже по названию, ибо название – это матрица, это шифр. Следующие его работы меня поражали не только киноязыком и способом монтажа, что очень важно в документальном кино, но и тем, как он работает с музыкальной партитурой. Для меня, как для музыканта, это было важно, потому что Астор Пьяццолла был, казалось бы, использован всеми, где нужно и где не нужно, его превратили почти в антигероя. И вдруг, в фильмах Тимощенко он зазвучал так, будто бы это было впервые. Для меня это самый великий контрапункт. Я желаю Валерию Григорьевичу здоровья, сил и мужества для дальнейшей работы. Может быть, когда-нибудь он снимет фильм о Михаиле Тимофеевиче Калашникове, у которого феерическая судьба, он прожил почти век и создал оружие, которое спасало нашу Родину наряду с «Катюшами», был глубоко верующим человеком. У него лицо святого. Кстати, его предки из станицы Отрадная на Кубани. Михаил Калашников восстановил Михайло-Архангельский собор у себя на родине. Он достоин того, чтобы о нём снять документальный фильм.
Ещё я должна сказать несколько слов о Викторе Егоровиче Рыжко, именно его фильм «Русская Голгофа» открывал самую первую часть моего цикла в 2000 году. Это для всех был шок, потому что тогда ещё не все знали, как, кто, почему и зачем убили Царственных Мучеников. К тому же Виктор Егорович – профессиональный историк, он родился в Екатеринбурге, одним из первых изучал развалины Ипатьевского дома, который был взорван по распоряжению Ельцина. Это произошло как раз в то время, когда Царственные Мученики и все, кто их сопровождал, были канонизированы Русской Зарубежной Церковью, так же, как и все, кто погиб в Алапаевской шахте. Ельцин боялся, что в Ипатьевский дом начнутся паломничества. Из всей этой плеяды мне более всех дорога инокиня Варвара, это одна из самых любимых мною святых. Елизавета Фёдоровна была на виду всей Европы, а келейницу её никто не знал. Инокиня Варвара (Яковлева) могла уйти, её отпускали, но она пошла на вольные страдания из любви к Елизавете Фёдоровне. Как мне дорог её образ, её жизнь, её мировоззрение, её вера, её любовь.
Говоря о великих документалистах, я должна вспомнить их предтечу – советского документалиста Артавазда Пелешяна. Он – самый гениальный документалист мира, это признают все великие режиссёры. Он снимал чёрно-белые документальные фильмы, каждый из которых длился максимум две минуты, и в них, как правило, звучала музыка Баха. Один фильм, переживается как рождение Вселенной. А мы видим просто, как с высокой горы в водопаде медленно плывут овцы, это длится буквально одну минуту. И где-то уже внизу, в финале, мы видим в этой пучине пастуха, который придерживает одну маленькую овечку. И, глядя в этот водоворот, не то что перехватывает горло, а физически невозможно дышать. А второй фильм – женские роды, но мы не видим того, что могло бы быть самым интересным для современного зрителя, только забыть это невозможно. И тоже звучит Бах. Быть может, Артавазд Пелешян и есть последний русский философ. Мы знакомы. И это тоже человек, без которого моя жизнь была бы неполной. Если бы я не видела этих фильмов, я бы не могла сказать, что я что-то понимаю в большом искусстве.
– Что Вас тревожит в сегодняшнем дне?
– В июле нынешнего года исполнилось 180 лет со дня убийства Михаила Юрьевича Лермонтова. Разве вспомнил кто об этом в нынешнем мире, где свирепствует смерть реальности? Мне это очень больно, тем более, что судьба связала меня с семьёй Лермонтовых в Ставрополе.
Если говорить о сегодняшнем дне, даже Пушкин ошибался, потому что его «любовь к отеческим гробам, любовь к родному пепелищу» в полном забвении.
У Михаила Юрьевича Лермонтова была неоконченная последняя повесть «Штосс». И, невзирая на то, что она была опубликована уже в октябре 1841 года, а потом в 1929 году, о ней никто не вспоминает. Я только певица, музыкант, но я дерзну, как знать, быть может, мои размышления окажутся правдой. Быть может, если бы Григорий Александрович Печорин жил в предсказанной Чеховым предреволюционной России… Чехов ведь всё предсказал, и он, по традиции Гоголя, Пушкина, Лермонтова, Достоевского, показывал, каким будет мир без Бога, а из него делают смехача, сатирика. И это ещё одна ложь, ещё один миф, грязный и пошлый, а Антон Павлович более всего в жизни ненавидел пошлость. Так вот, если бы Печорин родился перед революцией, то он бы прежде Ивана Петровича Войницкого мог воскликнуть: «Пропала жизнь! Я мог бы стать Шопенгауэром! Достоевским!..»
Вообще, я должна Вам сказать, что не только «Игрок» Достоевского вышел из повести «Штосс», а весь Достоевский. Я так думаю, так чувствую. И это одно неразрывное, мистическое кольцо: Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Достоевский и Чехов. Они предсказывали, каким будет мир без Бога. И вот сегодня уже говорят о том, что могут отменить регистрацию брака в паспорте, отменить регистрацию детей в паспорте, чтобы ты не мог доказать, что это твой ребёнок. Миллионы людей доверили свои жизни гаджетам и прочим электронным «игрушкам».
Завершая книгу об Алексее Валерьевиче Артемьеве, я процитировала слова, сказанные им за несколько часов до кончины, в реанимации. В них звучит пророчество о сегодняшнем дне: «Культура к середине XX столетия приобрела значение “пульта”, в том числе, управления. Но ещё и пульта анализа сигналов из мира, куда нам доступа нет (т.е. из ада). И человек по этим сигналам может понять, что нас ждёт в культуре, а значит, и во всём. Инсталляции и перформансы – это не баловство, а сигналы с того света. Раньше говорили: “Культура не может развиваться, она или есть, или нет (т.е. или высокая, или как теперь…)”. Итак, инсталляции и перформансы – это примерно такие же сигналы, как в автомобиле: когда кончается горючее, стрелка показывает “0”. Энергия, которая творит культуру, иссякла».
– Какой же есть выход?
– Выхода два. Первый, неприятно это произносить, но он – китайский. Дело в том, что Китай давно уже национализировал все свои личные данные. У них свои технологии и они не зависят от мировых систем. Только нам это не подходит, потому что мы вступили в ВТО, мы в петле у «Google» и «Apple». SOS!
Остаётся один выход. Вариант 1939–1953 годов, когда был железный занавес, который спасал от западного влияния экономику, а главное – души русских (советских) людей. Но для этого нужен великий человек у власти, а такие люди рождаются раз в пятьсот лет.
Мы переживаем то, что заслужили, потому что мы оболгали и за тридцать серебренников продали нашу Родину.
Вспомните, что произнёс Георгий Константинович Жуков: «Мы их освободили, и они нам этого не простят».
Мы должны знать ещё одно важное свидетельство о том, почему была разрушена советская империя. Это раскаяние заклятого врага русского народа бывшего госсекретаря США Генри Киссинджера. Это как если бы такое признание произнёс Гитлер. Киссинджер сказал: «У нас был только секс, а у них была любовь. У нас были только деньги, а у них была искренняя человеческая благодарность. И так во всём. Меня сложно назвать поклонником социализма, я западный человек с западным мышлением, но я считаю, что в Советском Союзе действительно рождался новый человек, можно сказать – homo soveticus. Этот человек был на ступень выше нас и мне жаль, что мы разрушили этот заповедник. Возможно, это наше величайшее преступление».
– Но даже на руинах постсоветского пространства («целились в коммунизм, а попали в Россию») русская история не прервалась для тех, кто остался на своей земле, со своим народом.
– В «окаянные» и «безбожные» 1990-е был такой неслыханный духовный порыв и прорыв, когда русские жены вынимали из ушей серьги, снимали золотые кольца, как на Куликовскую битву, отдавали всё на строительство храмов.
– Каких усилий советским военным стоило погасить военные конфликты, вспыхнувшие на окраинах страны в результате развала Союза. А сколько в это время вернулось в Россию бесценных для нашей культуры имён, которые революция выплеснула за борт советской истории. Это Иван Ильин, Иван Бунин, Иван Шмелёв… Это дневники певицы Надежды Плевицкой, изданные её внучатой племянницей, писателем Ириной Ракшой.
– Также героиней моего Цикла… В это же время стали выходить первые тома гениально задуманного биографического словаря писателей. Издатели остановились на Пушкине. У них были деньги, возможности, но они не смогли сказать правду. Сколько Пушкин писал эпиграмм, едва ли не на всех знакомых, и ни одной эпиграммы на Грибоедова.
Ведь они в один день поступили в коллегию иностранных дел в начале июня 1817 года. Грибоедов вышел оттуда великим государственным деятелем, а Пушкин вышел великим разведчиком. И все его так называемые «ссылки» – это личные задания Государя. У Александра Сергеевича есть одно произведение, в котором оставлены топографические «свидетельства» о служении. Это «Путешествие в Арзрум». В какой-то мере это отражено и в «Капитанской дочке», потому что в Оренбурге как раз тогда работали агенты английской разведки.
– Мой учитель – издатель «Исторической газеты» Анатолий Парпара много говорил мне о «Путешествии в Арзрум» и о государственной службе Пушкина, именно как разведчика. Одним из авторов нашей газеты был физик Леонид Дода. В 1998 году мы публиковали в газете его исследования, в которых он коснулся информации, зашифрованной в сказках Пушкина. Анатолий Анатольевич Парпара был лермонтоведом, создал Фонд имени М.Ю. Лермонтова, но, мне кажется, он чуть больше любил Пушкина, и говорил, что каждому человеку русской культуры необходимо раз в год обязательно перечитывать произведения Александра Сергеевича.
– По сути Александр Сергеевич Пушкин умер на боевом посту. Он пять месяцев был в чине камер-юнкера. Пушкин – это не то, что нам внушали и внушают, это не только самый гениальный поэт России и самый гениальный прозаик. Это самая гениальная личность всех времён и народов. Ничего равного этому человеку не было нигде и никогда в мире. Даже для Леонардо да Винчи это недостижимо.
И в коллегию иностранных дел он пошёл с Грибоедовым не в каком-то кураже. Ещё отроком, в «Руслане и Людмиле», Пушкин зашифровал все свои убеждения. К тому же он обладал даром исторической интуиции. Это редчайший дар, который у него был от рождения.
Камер-юнкером Пушкин был, как я уже сказала, пять месяцев, а всё остальное время он был камергером. В переводе на воинское звание – это генерал. Поэтому и не смогли замолчать личную встречу Пушкина с Государем, после которой Николай I сказал: «Сегодня я разговаривал с умнейшим человеком в России». А Александр Сергеевич до такой степени любил Государя, что перед кончиной произнёс: «Жаль, весь бы был его». То есть стал бы меньше писать, и больше находиться на государственной службе.
Так называемые «пушкинисты» долгое время позиционировали двух врагов Пушкина как его ближайших друзей – Жуковского и Вяземского. Задолго до гибели Пушкина они сделали всё, чтобы оклеветать его. Не говоря уже о том, что Жуковский как первый царедворец, как преподаватель царских детей, конечно же знал о готовящемся убийстве. И он прекрасно знал, что Нессельроде и Геккерны его в покое не оставят. И палец о палец не ударил, чтобы не то чтобы спасти (спасти было нельзя), но хоть как-то оттянуть трагедию, предупредить…
И Вяземский заранее знал о готовящемся убийстве, но он сразу после смерти Пушкина стал в наглую домогаться Наталии Николаевны, ему только на руку был уход Пушкина, которому он смел завидовать как поэту!!!
Как видите, нет ничего тайного, что не стало бы явным.
Надо отдать должное, Государь Николай Павлович после убийства Пушкина не только его дочерей взял на полное содержание, в том числе и по замужестве, но и сыновей. И оба сына Александра Сергеевича на средства государя получили самое лучшее военное и светское образование.
– А ведь ничего этого ни один ученик не узнает из школьного курса! Сколько лжи укоренилось в русской истории!
– Колоссальный ущерб национальной безопасности и прежде всего духовной безопасности России нанесли лживые историки. Может показаться, удивительным то, что я сейчас скажу о Николае Михайловиче Карамзине. Николай Михайлович был человеком умным, честолюбивым, тщеславным и невероятно циничным. Он как-то сказал: «Я не пишу историю, я её сочиняю». И об этом свидетельствует девятый том его Истории государства российского. Как известно, Пушкин отрёкся от Карамзина именно за его 9-й том. Эта книга – кость, которую Карамзин бросил разрушителям России.
– А кого из историков XX века Вы хотели бы отметить?
– Я должна назвать двух историков, которых я люблю, которым доверяю, и которые внесли огромный вклад в дело правды. Это Игорь Яковлевич Фроянов и Сергей Владимирович Фомин.
Уникальны историки, которые после убийства Царской семьи «проросли» в эту тему. Это следователь Николай Соколов, который был обнаружен мёртвым в Париже 24 ноября 1924 года. И ещё князь Николай Давыдович Жевахов, двухтомник которого каждый русский человек должен прочитать.
Фёдор Михайлович Достоевский для меня неизмеримо больший историк, чем Николай Михайлович Карамзин. И мне очень грустно от того, что с Фёдором Михайловичем в 2021 году произошло то же, что и с Александром Сергеевичем Пушкиным в 1999-м, когда 200-летие поэта газета «Культура» отметила публикацией нескольких его стихотворений с громадным количеством рисунков какого-то грязного щелкопёра, на которых Пушкин изображён совершено обнажённым. А Пушкинский музей в Хрущёвском переулке отметил юбилей поэта выставкой, которая называлась «Пушкин и деньги», «Пушкин и карты».
То же самое сегодня сделали с Достоевским в городе Старая Русса, о чём написала замечательная газета «Слово». Некая мадам Вера Брель, маникюрша, на Соборной площади нарисовала афишу для бистро «Раскольников» – с логотипом топора. И это в Старой Руссе, в городе, где Фёдор Михайлович с Анной Григорьевной Сниткиной жил каждое лето, где величайшая святыня – Старорусская икона Божией Матери. Это к слову о современной истории.
А в том же 1999 году наши заклятые друзья англичане сняли потрясающий фильм «Онегин» с гениальным Рэйфом Файнсом. А у нас такой позор!..
Как знать, быть может, это подсознательно была своеобразная месть англичан за «Гамлета» (1964) и «Короля Лира» (1970), гениальные экранизации Григория Козинцева, снятые в самые засто-о-ойные годы, и безусловно превзошедшие по глубине постижения экранизацию пэра Англии Керра Лоренса Оливье (1948). Говоря о великих советских экранизациях, не могу не вспомнить вышедший к 150-летию Болдинской осени фильм выдающегося советского режиссёра Михаила Абрамовича Швейцера «Маленькие трагедии», всё в те же «застойные» годы. После убийства Моцарта Сальери произносит: «Ужель он прав? И… гений и злодейство две вещи несовместные». Сразу подходит к клавикорду и мощно берёт два аккорда. В ответ – стук деревянных пальцев по дереву. Так будет и с нашими современными деятелями культуры и бизнеса (ведь теперь это одно). В один прекрасный день в их руках вместо смердящих, залитых кровью русского народа, зелёных бумажек окажутся разбитые глиняные черепки.
И ещё. Никогда, ни в начале размножения у нас в стране так называемых православных психологов, ни, тем более, теперь, я не принимала их, памятуя Александра Сергеевича Пушкина. В сцене из «Фауста» бес так и произносит, обращаясь к Фаусту: «Я психолог». Пушкин нам оставил ВСЁ.
– Елена Владимировна, как в современном информационном мире возможно спасти пушкинский великий русский язык?
– Русский язык был уничтожен сначала киллерами, дилерами, брокерами, затем гаджетами. Но ещё страшнее внедрение русских слов, используемых для разрушения смыслов. Сначала через каждое слово все повторяли «как бы», затем «на самом деле», то есть, сразу возникает ощущение раздвоения: это так на самом деле или «как бы». А теперь ещё это местечковое «дааа?» почти после каждого слова. Не каждый ребёнок сегодня, если ему дать лист бумаги, сможет написать «мама». Зато сможет настучать на компьютерных клавишах. Но! «Не бойся, малое стадо». В августе нынешнего года первому бойцу за сохранение нашего русского языка и нашего образования, профессору Всеволоду Юрьевичу Троицкому исполнилось 85 лет. И он всё ещё на баррикадах! Многая, многая и благая лета! Надеюсь, его ученики продолжат святую борьбу своего учителя.
– Елена Владимировна, Ваш постскриптум к этому нашему посланию читателю…
– Я рано начала... Уже в пятом классе я была редактором не классной, а школьной стенгазеты. Писала на четырёх листах ватмана: свои стихи, шаржи, отчёты – где, в каких походах мы были, куда собирались. Сколько себя помню, я всё время за всеми записывала. У меня не было никогда друзей сверстников, я «прилипала» к людям, которые были старше меня на сорок лет и более. Мне всегда хотелось быть с теми, у кого я могу чему-то научиться…
О чём бы мы не говорили, о чём бы мы не думали с Вами, всё вернётся к любви, ради которой – всё. Которая с одной стороны невыразима словами, но о которой оставил свидетельство апостол Павел в двух финалах своего гениального Первого послания к коринфянам, 13 глава. Два финала. Первый финал: и теперь пребудут сии три: вера, надежда и любовь. Казалось бы, всё сказано. И дальше он пишет второй финал: но любовь из них больше. И хотя, как сказал Блок, «жизнь и творчество несовместимы», но здесь тоже речь идёт о любви. Не потеряла я Алексея Валерьевича ни на одну секунду. Слова о том, что время лечит, для меня снова оказались ложью… Жизнь моя завершилась ещё одним свидетельством того, что главное, ради чего стоит жить, это любовь. Но, как и все дары Божии, это дано не каждому. Венцом моей судьбы стала жизнь с Алексеем Валерьевичем Артемьевым…
«Если счастье без любви невозможно, то видно, ни покоя, ни воли не может быть без Родины» (И.С. Тургенев, «Дворянское гнездо»). Гоголь оставил нам апофеоз понимания этого через монолог Тараса Бульбы. Александр Сергеевич Пушкин говорил, что «Татьяна – это я» и «Татьяна – это Россия».
Всё – от любви и всё ради любви, и мир завершится только из-за оскудения любви, история человечества закончится тогда, когда окончательно оскудеет любовь. Вот, когда замкнётся круг…
Сегодня культуры нет, а события культуры есть. У меня в руках книга отца Леонида Сафронова с картинами нашего великого художника Алексея Кондратьевича Саврасова, которого отец Леонид воскресил из небытия и вернул народу.
Для наших любезных читателей и для Вас, дорогая Ирина Владимировна, позвольте мне прочитать стихотворение Леонида Сафронова. На прощание.
За нашей деревней, над речкою тихой
Прокатится солнце большим колесом, –
И сразу запахнется белой гречихой,
Зелёною рожью и синим овсом.
Зажгутся над речкой высокие звёзды,
В воде отразится их нежная дрожь.
И выйдешь тропинкою в синий овёс ты
И к белой гречихе в зелёную рожь.
И больше ты правду не спутаешь с ложью,
Чтоб жить не спеша, разбираться во всём,
Лишь только пропахнешь зелёною рожью
И белой гречихой, и синим овсом.
Когда упокоишься, в церковку Божию
Ты будешь деревней в гробу пронесён.
Твой гроб проплывёт над зелёною рожью,
Над белой гречихой, над синим овсом.
Беседу вела Ирина Ушакова
