Дух дышит, где хочет
Это – не исторический экскурс в прошлое, не просто бесстрастная, хотя, может быть, и познавательная страница миновавшего. Я предпринял попытку с точки зрения духовно-мировоззренческой, а не просто событийной или бытовой, представить то, что происходило с моими отдалёнными предками - запорожскими, потом черноморскими, затем кубанскими казаками. То есть, речь пойдёт о не устаревающем, о том, что сопровождает нас во всю историю и что имеет самое прямое и непосредственное отношение и к нашей сегодняшней жизни, так или иначе определяя её.
Переселившись на берега Кубани в 1792 году по повелению Екатерины II, верные черноморцы, бывшие запорожцы сразу же озаботились духовным обустройством жизни на новом месте. И хотя главной задачей их была здесь «стража пограничная от набегов народов закубанских», одно другому не мешало, не противоречило друг другу. Наоборот, исполнение этой их миссии на Кубани предполагало прежде всего духовное обустройство жизни в области. Видно, предки наши крепко помнили о том, что воинская сила без духовной крепости, не устоит. Да и не бывает этой воинской силы самой по себе, без её высокого духовного наполнения и смысла. Кажется, это положение выразил А.С. Пушкин в «Руслане и Людмиле»: «Через леса, через моря колдун несёт богатыря»… То есть и богатырь может оказаться во власти колдуна и чародея, если душа его недостаточно скреплена верой, а ум – мужеством…
Первой такой, как сказали бы сегодня, акцией стало прежде всего создание монастыря на Кубани – Екатерино-Лебяжеской Свято-Николаевской пустыни при Лебяжьем лимане у станицы Брюховецкой. А так же – передача на Кубань библиотеки и в первую очередь богослужебных книг Межигорского монастыря, окормлявшего в своё время Запорожскую Сечь. Сечевики были, скорее считались, прихожанами Межигорского монастыря, а атаманы почитали за честь быть его ктиторами. Сечь содержала монастырь.
Как справедливо пишет Полина Фалина, «казаки считали обитель своеобразной резиденцией. Украинские гетманы жертвовали ей деньги, богатые угодья» («Кубанские новости», 28 июня, 2013, № 112). (Выделено мной – П.Т.).
И поскольку на первых порах черноморцами владело несколько романтическое, несбыточное представление о том, что на Кубани будет устроена прежняя Сечь, а не новое войско, уже совсем с иным укладом жизни, то и декларировалось, что здесь должен был устроен монастырь по образцу Межигорского. Конечно, духовная и культурная преемственность была не только неизбежной, но и необходимой. И всё-таки здесь устраивалась жизнь на иных принципах – церковных, воинских, социальных, бытовых. Но эта преемственность с Запорожской Сечью и Межигорьем подчеркивалась и декларировалась, видимо, ещё и потому, что она давала право на передачу ризницы и библиотеки Межигорского монастыря на Кубань.
В связи с этим Ф.А. Щербина писал: «Черноморцы пожелали иметь такую же свою собственную обитель, мотивируя необходимость её тем, что многие престарелые и раненые казаки желали окончить жизнь свою в монашеском чине. Местом для неё было избрано красивейшее урочище у так называемого Лебяжьего лимана, напоминавшего своей фигурой лебедя и изобиловавшего лебедями. Потому, и самый монастырь был назван Екатерино-Лебяжеской пустынью». («История Кубанского казачьего войска», т. 1, Екатеринодар, 1910). П.П. Короленко прямо писал о том, что черноморцы «желали иметь у себя войсковой монастырь, который бы мог заменить им прежний Межигорский. В нём престарелые, раненые, немощные и искалеченные казаки, не имевшие своего приюта, могли бы провести остаток своей жизни, а желающие принять и иноческий чин. Отобрав на войсковой земле пристойное для монашеской пустыни место, на Лебяжьих островах Бейсугского лимана, при Азовском море, Черноморское войсковое правительство в 1794 г. вступило с ходатайством в Синод о разрешении на войсковой земле устроить войсковым коштом «пустынку». Прошение это было доведено до сведения Императрицы Екатерины II, и Её Величество, похваляя благое желание черноморских казаков, дала на просьбу их разрешение». («Древние сведения о Межигорском монастыре», «Кубанский сборник», том IV, 1898. Екатеринодар, 1897).
Но оказывается, что черноморцы задумали не такой монастырь, как Межигорский, который мог бы им заменить его, что и отмечал Ф.А. Щербина: «Черноморцы пожелали устроить свой монастырь по образцу Саровской пустыни. Из указа Синода от 7-го августа 1794 г. видно, что прежде чем Войсковое правительство обратилось в Синод с просьбой о разрешении устроить обитель, оно просило о том же и Государыню Екатерину II, которая и дала разрешение на это указом на имя Святейшего Синода. Синод, следовательно, только исполнил волю Царицы».
В Указе Екатерины II говорилось: «Снисходя на прошение нашего верного войска Черноморского, войскового правительства и старшин, всемилостивейшее позволяем в селениях сего войска в избранном ими месте устроить монашескую пустыню, в которой бы престарелые и раненые на войне казаки по богоугодному желанию своему могли воспользоваться спокойною в монашестве жизнию…».
Общественным сознанием, видимо, уже уяснялось, что Запорожская Сечь отошла в прошлое навсегда и никаких повторений её быть не может. Наследниками её черноморцы себя, конечно же, считали. Преемственность духовная и культурная была тем основанием, на котором предстояло созидать новый уклад жизни. Но не могли же не помнить черноморцы о том, что наследство им досталось небезупречное, что Сечь была упразднена и не без вины самих запорожцев. Причём, не только по вине правящей старшины, но и довольно значительной части рядового казачества. И упразднена не без веской государственной нужды и необходимости.
Принято считать, что Запорожскую Сечь разруйновала, разорила Екатерина II. Это мнение как преобладающее и единственное сохраняется и до сих пор. Да, по её велению Сечь окончательно пала в 1775 году. Но пала мирно, бескровно. Однако главной виновницей упразднения Сечи всё ещё выставляется царица. Даже в песнях поётся, что всё сделала «вража-матэ Катэрына»:
Ой, царыця Катэрына,
Шо ты наробыла, -
Стэп шырокый, край вэсэлый
Та й занапастыла.
Между тем, как действительное разорение Запорожской Сечи произошло ранее. И совершено оно было Петром I. И не без основания, так как запорожские казаки изменили русскому царю в Шведскую войну, отложились от России: «Гетман Малороссии Мазепа, как известно, изменил Петру Великому и предался шведскому королю Карлу. К Мазепе пристал и кошевой атаман Запорожского войска Гордиенко». (П.П. Короленко). Пётр I всячески старался удержать Запорожское войско за Россией, так как обстановка для Русского государства в связи с войной со Швецией складывалась действительно сложная, а потому и «не находил нужным действовать против них силой»: «Русское правительство, сильно занятое в то время открывшеюся войною со шведами на севере, всячески старалось о том, чтобы обеспечить мир для России на юге. На юге же сидели запорожцы, которые были страшны не сами по себе, а через союз с Крымом и Турцией». (Д.И. Яворницкий. «История запорожских казаков». В трёх томах т.3, Киев, Наукова думка, 1991). Но наивные запорожцы решили, что шведский король в отличие от русского царя обеспечит им права и вольности. И Петр I принял решение уничтожить Сечь: «Царь Пётр Алексеевич отдал приказание князю Меншикову двинуть из Киева в Запорожскую Сичь три полка русских войск с тем, чтобы истребить всё гнездо бунтовщиков до основания. Князь Меншиков возложил исполнение царского приказания на полковника Петра Яковлева и велел ему, по прибытии на место, прежде всего объявить запорожцам от имени государя, что если они принесут повинную, выберут нового кошевого атамана и прочих старшин и пообещают при крестном целовании верно служить государю, то все их вины простятся и сами они будут при прежних своих правах и вольностях» (Д.И. Яворницкий).
Ну а почему разрушительницей Сечи и до сих пор почитается Екатерина II, а не Пётр I, вполне понятно. Это – дела идеологические. Пётр I – «свой», западник, а потому ему и «прощается» всё – и казни, по масштабам, да и жестокости превосходящие казни при «кровожадном» Иване Грозном, и подавление народной веры с упразднением патриаршества, о чём папы мечтали веками, а также народной культуры, искореняемой как «невежество», и убийство сына Алексея, и – уж совсем комическое переодевание людей в западное платье. Разумеется, прогресса ради… Так что говоря о событиях, вроде бы, давних мы касаемся не только и не столько собственно истории, но и нашей нынешней жизни, ибо то, в каком виде выставляется та или иная страница нашей трагической истории? имеет самое прямое отношение к нашему нынешнему народному и государственному бытию.
Пришлось брать Запорожскую Сечь штурмом и хитростью. В результате триста запорожцев было взято в плен, сто пятьдесят шесть из которых – атаманов и казаков – были казнены в жестоких мучениях. Потери русских составили 288 человек, кроме того от ран умерло шесть человек. Всего раненых было сто сорок один солдат и один офицер. Таким образом, «Запорожская Сечь в шведскую войну была разорена и уничтожена, не стало и войска Запорожского, покровительствовавшего Межигорскому монастырю, который так же был разорён, и как можно полагать, лишился всех своих имений» (П.П. Короленко).
А потому, более чем странно замечание Д.И. Яворницкого, снимавшего всякую вину запорожцев за реальную измену и перекладывавшего её то ли на некие внешние обстоятельства, которые во все времена у всех есть, то ли на саму Россию: «Что касается запорожцев, то «измена» их русскому царю произошла вовсе не по их вине и была исторически подготовлена теми обстоятельствами, в какие Запорожье было поставлено после соединения с Великой Россией».
Безусловно, геополитическое положение Запорожья среди мощных международных сил влияния определяло его судьбу. Но было ещё одно очень важное обстоятельство, имеющее прямое отношение, как к упразднению Сечи, так и к преемственности от неё в дальнейшем в войске Черноморском. Дело в том, что между Сечью и Межигорским монастырём сложились своеобразные отношения. Сечевики хотели видеть Межигорскую пустынь «войсковым монастырём», то есть взять его в своё веденье, по сути, соединить Межигорье с Сечью, о чём и было возбуждено ходатайство в 1672 году. Но высшее киевское духовное начальство всячески сопротивлялось этому. Тогда сечевики предложили киевскому духовенству приписать запорожскую Самарскую Николаевскую пустынь к Межигорскому монастырю, «когда же и на это Киевская духовная власть не согласилась, то запорожцы, по предложению игумена Васковского, решились признать ещё и свою сечевую Покровскую церковь, принадлежащею Межигорскому монастырю, с тем, чтобы монастырь считал сечевое общество своею парафиею. Об этом состоялся приговор казацкой рады 4 октября 1683 года». По сути дела запорожцы стали лишь формально считаться прихожанами Межигорского монастыря, так как у них в Сечи была своя приходская Покровская церковь. И надо сказать, что высшее киевское духовенство совершенно справедливо и оправданно противилось такому соединению Запорожской Сечи и Межигорского монастыря. Ведь при этом нарушался главный принцип русской государственности о естественном соотношении власти светской и церковной. В данном случае – умаление церковной и абсолютизация светской. Нарушение этого соотношения властей во все времена приводило к неустойчивому состоянию общества. И мы видим, как при каждом падении Запорожской Сечи неизбежно приходил в запустение и Межигорский монастырь…
А потому, сечевики искренне недоумевали, почему архимандрит Иродион (Жураховский) настоятель их Межигорского монастыря, «своего» монастыря, как сказали бы сегодня, «карманного», приехал в Сечь уговаривать их остаться верными русскому царю. Когда все переговоры и уступки по удержанию Запорожья в пределах России не дали никаких результатов, то в Сечь был послан архимандрит Межигорского монастыря Иродион (Жураховский) для увещевания своих прихожан. Вместе с ним прибыли в Сечь и царские послы – стольники Кисленский и Теплинский. Приведём эту очень уж характерную ситуацию в описании П.П. Короленко, всецело продиктованную теми своеобразными отношениями, которые сложились между Сечью и монастырём, нарушавшими общепринятые православные каноны: «Послы привезли от царя запорожцам, сверх обыкновенного жалованья: кошевому 500 червонцев, старшинам 2000 червонцев, а всему войску Запорожскому пожалованные царём клейноды: пернач, бунчук, знамя, литавры и трости кошевому и судье. Главная задача послов была уговорить запорожцев остаться верными царю. Вся надежда в этом важном деле возлагалась на Жураховского, который должен был действовать на запорожцев, как прихожан Межигорского монастыря, путём духовного увещания. Жураховский добросовестно выполнил поручение царя, красноречиво убеждал духовных сынов своих не изменять России, которой служили так долго с честью и славою, и не присоединяться к врагам отечества и православия. Но всё красноречие даровитого пастыря оказалось гласом вопиющего в пустыне. Запорожцы были уверены, что при Мазепе, с помощью Карла, они будут пользоваться прежнею независимостью, свободою и волею, которые насиловались Петром I. Приняв с честью царские подарки и заявление послов о настоящих и будущих милостях царя, запорожцы остались при прежнем своём намерении действовать заодно с Мазепою. Ожесточение буйных сечевиков дошло до того, что некоторые задорные казаки оскорбляли послов и одного из них более энергичного намеревались посадить в воду; но более всего ожесточение и гнев запорожцев излился на Жураховском. Они не ожидали, чтобы глава их войскового монастыря шёл вразрез с намерением войска и явился перед ними ярым сторонником русского правительства и преданным слугою царя. Запорожцы были уверены, что архимандрит был шпионом царя, употребляя во зло доверенность их к нему, в глаза называли его шпегом и грозили сжечь его в смоляной бочке. Смиренный архимандрит молча перенёс жестокое оскорбление заблудших чад своих и, счастливо избегнувши предстоящей ему мучительной смерти, возвратился в Межигорский монастырь».
Как теперь не думать о том, что, может быть, Сечь потому и не устояла, что в само её основание были заложены отступления от православной традиции, в соотношении светской и церковной властей? Может быть, даже не вполне осознавая это, но переносить такой образец устройства войска верные черноморцы на новое место не могли…
Запорожская Сечь была упразднена в 1775 году и Запорожское войско перестало существовать. А десять лет спустя, в 1786 году был упразднён и Межигорский монастырь, и штат его переведён в Таврическую область. Примечательно внезапное уничтожение монастыря, которое нельзя считать случайным. Имеется в виду пожар, окончательно уничтоживший Межигорье. Весной 1787 года Екатерина Великая, находясь в Киеве, соизволила осмотреть Межигорский монастырь. Но… «пожар в тот же день опустошил это святое место» (П.П. Короленко). Такие события нельзя рассматривать лишь на неком бытовом уровне. В связи с этим С.В. Максимович высказал глубокую мысль о том, что как только Межигорский монастырь закончил своё многовековое бытие он «как будто стал уже лишним в русском мире, после того как не стало Запорожской Сечи и прежней казацкой Украины». «Отчего произошёл пожар, – писал П.П. Короленко, – не выяснено. Совпадение же его с днём предполагаемого посещения Екатериною II даёт повод думать, что он произошёл не случайно. Был слух, что князь Потёмкин не желал допускать Екатерину II видеть Межигорский монастырь знаменитый своею древностию и былою славою, из опасения напомнить Императрице о Запорожской Сечи и не дать ей мысли восстановить это рыцарское братство».
Скорее всего, так и было, Г. Потёмкин велел тайно сжечь Межигорье накануне посещения его Екатериной Великой. Но менее всего можно усмотреть в этом нежелание расстроить Императрицу невзрачным видом пришедшей в запустение пустыни. И уж тем более – не опаской заронить ей мысль о новом войске, о котором он в те времена, вполне возможно, и сам помышлял. Ведь создателем Черноморского войска, выполняя волю царицы, был именно он. Межигорский монастырь с упразднением Запорожской Сечи, соединённый с ней, действительно становился как бы ни к чему. Между тем он оставался духовным символом Сечи. Пока был Межигорский монастырь, Запорожская Сечь оставалась как бы не вполне и не до конца упразднённой. При всём при том, что отношения сечевиков с настоятелями бывали разными. В данной ситуации Г. Потёмкину представился удобный случай ликвидировать и духовный символ Сечи. И он, как проницательный политик, этим воспользовался. Надо быть невысокого мнения о Г. Потёмкине, человеке большого государственного ума, чтобы допускать, что он руководствовался некими мелкими мыслишками или заискивал даже перед Императрицей…
Конечно, уничтожение монастыря было кощунством. Но разве не было кощунством такое его соотношение с Сечью, при котором он неизбежно приходил в запустение? Вся разница состояла в том, что одно кощунство было явным и зримым, а другое – потаённым, внешне неприметным, а потому и более коварным.
И если Екатерино-Лебяжеский Свято-Николаевский монастырь, давно уже не существующий на Кубани, о котором теперь напоминает лишь одна кирпичная постройка в виде башни, стал уже уделом истории, то библиотека Межигорского монастыря, точнее отдельные, оставшиеся от неё книги, находились и находятся в поле общественного внимания. Да и понятно, ведь духовная и культурная жизнь народа не знает перерывов, не должна их иметь. Это не та область человеческого и народного бытия, где последующее отменяет предшествующее.
Большая же часть межигорских книг находилась всё-таки в монастыре. Если и не постоянно там пребывала, то привозилась туда, как мне удалось установить, на реставрацию. Но странная особенность проявляется в публикациях о книгах Межигорского монастыря. За исключением первого исследования П.П. Короленко. «Древние сведения о Межигорском монастыре», опубликованного более ста двадцати (!) лет назад, все последующие публикации, по сути, почти не привносят ничего нового. Во всяком случае, по внешним признакам вроде бы научные работы так и не привели к главному – к находке Межигорских книг или установлению их местонахождения. Исследование книг Межигорского монастыря свелось, по сути, к пересказам нескольких тематических направлений: как собиралась уникальная библиотека ещё в Межигорском монастыре, как рассеялись книги после упразднения монастыря и где они оказались; как и кем они переправлялись на Кубань; последующая история этих книг уже на Кубани.
Безусловно, и такие обзорные публикации необходимы как напоминание о прошлом и как познавательные. Но мы всё-таки говорим об исторической науке, где если не новизна факта, то его новая интерпретация и понимание просто необходимы. Иначе получается какая-то затяжная компиляция без всякой надежды на открытия…
Как исходный факт в этих публикациях приводится сообщение о количестве книг после закрытия Межигорского монастыря. Со ссылкой на украинского историка Н.О. Герасименко, автора исследования «До истории Межигорья» и монографии «История Межигорья» (Киев, 2005) или без неё: «В монастырской библиотеке значилось 395 книг, из них на русском языке – 53 рукописные, 174 печатные, на латинском 114, на польском 54».
Уже П.П. Короленко указывает на то, куда были переправлены книги из Межигорья: «В 1787 г. ещё до пожара, по Высочайшему указу от 10 апреля данному князю Потёмкину, ризница и церковная утварь Межигорского монастыря была передана на сохранение в Киево-Софийский собор, но так как иноки монастыря или штатный состав его предназначался к переводу в Тавриду, то Потёмкин вытребовал Межигорскую ризницу с утварью и библиотекою от киевского митрополита Самуила через чиновника Завьялова к себе и часть ризницы отправил в Полтавский Крестовоздвиженский монастырь, в ведение епископа Амвросия, а часть передал в Александро-Невскую лавру».
Самое активное участие в передаче книг на Кубань принимал атаман Кубанского казачьего войска Тимофей Терентьевич Котляревский. Достаточно сказать, что первые межигорские книги он привёз на Кубань лично. Помогали в поисках книг и передаче их на Кубань, назначенные для этого офицеры Степан Белый и Евтихий Чепига. Правда, нынешние кубанцы «отблагодарили» атамана Т.Т. Котляревского за его усердие по передаче межигорских книг, записав в «Энциклопедическом словаре по истории Кубани», что «казаки не любили его, что отмечали даже современники» (Краснодар, 1997). Словно атаман – красна девица, чтобы его любили, а казаки, взятые так сказать вообще, знали, что, как и зачем делал атаман…
Судя по большому количеству книг, указываемому людьми, перевозившими их на Кубань, в это собрание попали и книги не только из Межигорского монастыря, что подтверждалось надписями дарителей, но и реликвии из других обителей и храмов. Но на Кубани всё это, вывезенное с Украины собрание книг, вне зависимости от их принадлежности, считалось уже книгами межигорскими.
П.П. Короленко писал так же о том, как были распределены межигорские книги на Кубани: «Доставленные Чепегою в г. Екатеринодар вещи из межигорской ризницы были помещены на хранение в войсковой собор, из которого большая часть отправлена по назначению в Екатерино-Лебяжескую Николаевскую пустынь, часть оставлена на месте в соборе, где и теперь хранится, и по одной церковной вещи, согласно указа Синода (6 окт. 1803 г. № 2803), разослано по всем церквам Черномории. Межигорская библиотека передана была в войсковое училище, а из него поступила в войсковую гимназию, по упразднении которой находится во временном пользовании Екатеринодарской городской мужской гимназии».
В связи с выходом книги «Черноморская Николаевская пустынь при Лебяжьем лимане» (Харьков, в университетской типографии, 1856), содержащей главу «Книги межигорские», наказной атаман войска и первый писатель Кубани, ровесник А.С. Пушкина Яков Герасимович Кухаренко писал украинскому историку А.А. Скальковскому: «Посылаю недавно вышедшее описание Черноморской Николаевской (Екатерино-Лебяжской) пустыни. В ней замечательные по своей древности книги, которых только часть в пустыни, прочие в Войсковом соборе и нашей гиназии».
Впрочем, все эти факты содержатся в последних по времени публикациях о книгах межигорских. К примеру, в обстоятельной обзорной статье – «Судьба реликвий Межигорского монастыря», А.И. Слуцкий, О.В. Кирьянова («Кубань-Украина». Выпуск 3, ООО Картика, Краснодар, 2008). Ранее выходила статья А. Слуцкого и Б. Фролова «Судьба реликвий Межигорского монастыря» («Родная Кубань», № 3, 2004). Их же статья («Станица № 1 (44), 2005).
Наконец, к двухсотлетию Краснодарской краевой научной библиотеки им. А.С. Пушкина выпущен каталог «Книжные памятники Кубани», в котором говорится о сохранившихся на сей день межигорских книгах: «Самой старинной частью этой группы изданий в редком фонде библиотеки являются книги из Межигорского монастыря, который находился в Запорожской Сечи и был вторым по значению на Украине после Киево-Печерской Лавры. Путём полистного просмотра сотрудниками отдела было обнаружено восемь книг из Межигорья. Их можно считать первыми книгами на Кубани…» (Краснодар, 2000).
Я видел эти книги, поразившие меня кроме самого факта их существования, высочайшим качеством их реставрации. А потому повторять известные факты нет никакой надобности. Следует отметить обстоятельства более важные. В этих постоянных обзорных пересказах о судьбе книг межигорских, не отдаётся что ли полного отчёта в том, что после революции начала ХХ века и Гражданской войны, в условиях революционного анархизма, развязанной в обществе борьбы с «мракобесием» веры, эти книги могли оказаться где угодно… С этого времени начинается их новая история и новая судьба. Ведь те четырнадцать межигорских книг, которых мы знаем, находящихся в государственных учреждениях – это книги, официально изъятые из храмов и монастырей в период воинствующего атеизма. Но как это ни парадоксально, сохранились именно эти книги, которые были изъяты официально по атеистическим соображениям. А сколько было неофициальных изъятий, то есть разграблений храмов и монастырей…
И поскольку сохранились лишь книги официально изъятые, хотя это и совершалось с атеистической мотивацией, мы уже не можем уподоблять разграбление самодурью и официальное изъятие: «В апреле-мае 1922 разграбление храмов, изъятие церковных ценностей шло по всей Кубани» (А. Слуцкий, Б. Фролов). Увы, разграбление началось раньше. В условиях революционного анархизма и хаоса, «повального сумасшествия» (И. Бунин), его ничем нельзя было остановить. И как ни крути, единственным спасением для книг оказалось официальное изъятие…
А потому что уж теперь постоянно обращаться к тем давним изъятиям, если наступили разграбления новые, ещё более коварные. Судя по безрезультатным поискам утраченных книг в постреволюционное время. Боюсь, что наступило такое разграбление души, что даже сохранившиеся книги уже мало о чём говорят даже исследователям. Их значение остаётся просто неразличимым. А потому исследователи и описывают аккуратно книги сохранившиеся, но не пускаются на поиск утраченных, разграбленных…
Между тем, в этих книгах открывается такой богатый мир, понятный, вовсе не устаревший, словно куда-то провалившийся… Какое трепетное отношение к вере, к миру, к пониманию себя в этой жизни и даже отношение к самой смерти. В доказательство приведу надпись на Евангелии в серебряной оправе 1644 года издания в Москве Агафьи Гуляницкой: «Вседержителю Христу Царю Господеви единому, с Отцем и Духом в едином существе славимому Богу, я смиренная в инокинях Агафия Гуляницкая, игуменья монастыря св. мучен. Флора и Лавра паненского киевского, сие святое Евангелие серебром оправленное злотистое даю и дарую в вечную память мою и сродников моих за отпущение грехов и спасение душевное до церкви пресвятого Преображения Спасителя нашего Христа Бога на престол в межигорский монастырь общежительный киевский, и крест серебряный стоячий на престоле и другой крест деревянный сребром оправный, резаный, кадильница серебряная, ламп три сребреных, ризы трои, едни аксамитны червоны, и блаватных двои, вечными часы…
И тело мое грешное в той св. обители мает быти похоронено, гды Господь Бог благоволит душу мою от него разлучити… который подарок для лепшей певности и дальней памяти на том святом Евангелии властною рукою моею подписую и стверждаю вечне…».
После революции начала ХХ века Екатерино-Лебяжеский монастырь был закрыт, и в нём устроена коммуна «Набат». Монастырская церковь была взорвана чоновцами ранее, в декабре 1921 года. И взорвана по соображениям политическим, для дискредитации популярнейшей, поистине народной личности Василия Фёдоровича Рябоконя, дабы ему приписать этот вандализм и вызвать ненависть народа к нему. Об этом я узнал, работая над повестью о В.Ф. Рябоконе «Встретимся на том свете или Возвращение Рябоконя». (Опубликована во втором выпуске моего авторского литературно-публицистического альманаха «Солёная Подкова», М., «Эслан», 2007 и в книге «Кубанские зори», М., «Вече», 2007).
Мне попали в руки воспоминания бывшего чоновца Павла Ивановича Грибенюка, 1891 г. рождения, который оказался в монастыре, в коммуне «Набат» ещё до официальных изъятий церковных ценностей и книг. Воспоминания, как видно, писаны к кому-то из журналистов, в станице Брюховецкой в сентябре 1958 года: «В 1921 году меня направили на подкрепление отряда чоновцев в коммуну «Набат». Я уже не застал церкви – её взорвали чоновцы в декабре 1921 г. Растащили иконы, утварь. Деревянными иконами забивали окна, жгли иконы, сожгли иконостас, когда наступили морозы.
…Монахов под ружьями чоновцев выгоняли разрушать стены монастыря, работали они кайлами, хотели возвести каменный барак, для жилья, ещё строили стену на случай штурма белозелёных банд. Начальники бражничали, пили монастырские настойки, наливки. Однажды монахи в подвале подняли бунт – от недоедания (а кормили их наряду со скотом – похлёбкой из буряка и брюквы) погиб их староста отец Александр (Корнеев). Им даже не дали возможности отпеть его в церкви. И монахи отказались выполнять работы. …Сейчас, вспоминая это, оторопь берёт: за что мы так издевались – власть свою почувствовали… Были они настоящие босяки (о коммунарах – П.Т.), кто откуда – из Краснодара, Тимашевска, Новороссийска, из тюрем и лагерей повыходили, представляли себя революционерами, борцами за народное дело, а в действительности – бандиты, ворюги и грабители, шли под красными лозунгами и грабили народ. Вот что такое была коммуна. Жили коммунары на халяву, работать не хотели. Судьба распорядилась со мной иначе. Я подал рапорт в одну из воинских частей, в регулярную Красную армию, прошёл всю Великую Отечественную войну, потом служил в военкомате.
…Только вы всё это не пишите, никто не опубликует, а мне что будет? По головке не погладят. Но я врать не хочу: что было, то было…».
Журналист Владимир Антонович Островский предоставил мне материалы краеведа Ф. Палкина. Это довольно обширные машинописные рукописи, составленные по материалам Краснодарского краевого архива и его воспоминания «Комиссия по дезорганизации (тяжкие воспоминания)», помеченные 9 декабря 1969 годом, г. Краснодар. Ф. Палкин, сам участник событий, с болью описывает не только «немирное соседство коммуны и монастыря», но и все те безобразия, какие только и могут быть в условиях беззакония. Да ещё при том, что коммуна по самой природе своей была не производящей, а потребляющей… Понятно, что в коммуны «Набат» и «Всемирная дружба», в Марие-Магдалиновской пустыни, постоянно направлялись комиссии, то есть новые беззаконники. Одного из них Ф. Палкин и описывает: «Кутепов – председатель ячейки РКП (б), человек беспринципный. Вечно больной. Очень липкие руки. Нельзя забыть факта, когда Кутепов несколько ящиков литературы отправил домой. Литература очень ценная. Она была взята у священников, диакона, арестованных ЧК и размещена в нашем комсомольском клубе. …И вот эту библиотеку из нашего клуба взял себе Кутепов». Кроме того, из материалов краеведа подтверждается этот факт показаниями некоего Степного Ивана Степановича: «Кутепов забрал некоторую литературу из коммуны». Что это были за книги, неизвестно. Но коль они взяты у священников, то, конечно же, это были богослужебные книги, а не пропагандистская литература. Известно лишь то, что вывез эти книги некий Кутепов в Краснодар. Известно так же и то, что за последующие девяносто лет никто из исследователей по следам этого Кутепова, а также поминаемого Ф. Палкиным Евдокимова, других участников этой революционной вакханалии и драмы (а теперь уже по следам их потомков) так и не отправился… Исследователи старательно описывали уже известные межигорские книги, надёжно хранящиеся в государственных учреждениях, считая, что в этом и состоит их научная задача.
Удивительно и то, что среди вывезенных после революции в эмиграцию кубанских казачьих регалий, книг не оказалось… Но это ведь факт, свидетельствующий о неком духовном вырождении. Книги оказались ненужными. Нужны были лишь воинские регалии, имеющие значение уже только историческое. То есть вся многогранная жизнь казачества сведена только к военной стороне дела, в то время как силы военной, без силы духовной и развитой культуры не бывает. Видимо, эта основная сторона человеческого бытия оставлена за кем-то для «управления» казаками. Пусть забавляются историческими регалиями или, как сейчас, при «возрождении» казачества без его достаточного юридического статуса – нелегитимными погонами и воинскими званиями, то есть развязывают в обществе на свою же беду болезнь самозванства. Лишь бы не касались духовных и культурных основ жизни. Это – не про них. Осознавать это больно, ибо последствия такой избирательности неизбежно бывают столь же трагическими, какие мы уже пережили во времена революционного анархизма и беззакония.
Книги межигорские являются первыми книгами на Кубани. По ним нашими предками устраивалась жизнь на новом месте. Ныне они являются чрезвычайной редкостью и ценностью. Но, видимо, по Божьему соизволению мне встретились две книги из межигорского собрания. Это Четьи-Минеи за июнь, июль и август месяцы и августовская Четья-Минея.
Первая трёхмесячная Минея находится в плохом состоянии. На фронтисписе в начале книги карандашом записаны июньские праздники. В конце – синими чернилами написано «Степанову А.Л.». Книга содержит значительные повреждения и требует реставрации. В богослужении в память преподобного Кирилла чудотворца Белоезерского нет шести листов. Седьмой – полуистлевший на треть оборван. В слове об убогом Лазаре страница вырвана пополам. В июньском богослужении, 25 дня в память благоверного старого князя Петра – один лист оборван на треть, далее четырнадцать листов оборваны на две трети.
Старый переплёт сохранился частью лишь на задней доске. Книга одета в новую кожу, но одета не мастером, небрежно. Кожа не выделана, с внутренней стороны даже с шерстью. Кроме старой дратвы книга сшита рогожей. Следов реставрации книги нет. Текст чёткий, хорошо сохранившийся.
Данная книга идентифицируется, пожалуй, безошибочно по списку «Книги Межигорские», помещённому в издании «Черноморская Николаевская пустынь, при Лебяжьем лимане» (Харьков, в университетской типографии, 1856 г.): «Четьи-Минеи за м. Июнь, Июль и Август, Киев.печ. 1705 г. С надписью: «Року 1705 иеромонах Иларион Наместник Печеры даю сию книгу четвёртую от житий святых до обители всемилостивого Спаса межигорского вечными часы». Надпись иеромонаха Илариона не сохранилась, так как фронтисписный лист, на котором она была, отсутствует. Сентябрьская Минея находится в относительно хорошем состоянии. Старый переплёт хотя и сохранился, но полуразрушен, корешок оборван. На первом фронтисписе карандашом помечена дата «1882-го», на последнем – «1896». На последнем фронтисписе синим карандашом сделана надпись «Минека сентябрьская на один месецъ». Книга носит следы значительной реставрации. Отдельные страницы подклеены и искусно дописаны полностью. Последние тринадцать листов также дописаны заново в двух цветах – чёрном и красном. Последнего листа в книге нет, где обычно бывает имя реставратора. Качество реставрации свидетельствует о том, что осуществлял её настоящий мастер, каких на Кубани не могло быть много. В отделе редких книг Краснодарской краевой научной библиотеки им. А.С. Пушкина хранится августовская минея М., 1741 г. С пометой её реставратора: «Дописал сию Минею в Черноморской Екатеринолебяжеской Свято-Николаевской пустыне стихарный клиросный послушник Фома Волошин в лето от Рождества Христова 1845 года июня 15 дня». Здесь очень важно указание места, где производилась реставрация книг. Вполне возможно оно было единственным на Кубани. По всей вероятности, и данную книгу дописывал тот же послушник.
На бумаге есть филиграни (водяные знаки), что свидетельствует о древности бумаги, до ХVII века и ранее. Текст хорошо сохранившийся. В списке «Книги Межигорские» эта Минея не значится, хотя искусная реставрация её свидетельствует о том, что она находилась в Екатерино-Лебяжеском монастыре. Или же привозилась туда на реставрацию.
Об этих книгах я узнал в 2003 году. С 1995 они находились у одного кубанского активиста казачьего движения. Приобретение их он объясняет так. В первоначальный период «возрождения казачества» кто-то принёс ему эти книги. Дома его не оказалось, и тот передал сумку с реликвиями жене, сказав, что ему это будет более нужным. И, не назвавшись, ушёл. Поиски человека, принесшего книги, оказались безуспешными. 29 апреля 2004 года этот активист передал мне книги с условием определить им надёжное место, соответствующее их духовному и культурному значению, гарантирующее их сохранность. И – дальнейшую передачу людям, которые смогут выполнить это же условие. При этом им двигало, как видно было по всему, ясное осознание значения этих книг и того, что они должны быть сохраняемы, несмотря ни на что, при любых обстоятельствах.
Видимо, из скромности, а, может быть, и по другим обстоятельствам, мне неизвестным, этот активист казачьего движения и мой давний знакомый, не пожелал, чтобы его имя упоминалось публично в связи с книгами. А потому я его и не называю.
Следует отметить и то, что консультировал меня по этим книгам известный московский библиофил, родом из станицы Бриньковской, ныне покойный, Виктор Маркович Янко.
Эти книги не вошли в научный обиход, несмотря на мои публикации о них в широкой прессе, в газете «Кубанские новости», «Дар Екатерины» (6 августа 2004 года, № 126), в журнале «Казаки» (№ 3-4, 2005 года). Кроме того, в седьмом выпуске своего авторского литературно-публицистического альманаха «Солёная Подкова» я опубликовал переложение (не перевод) на современное написание службы преподобному Иосифу Волоцкому – «Русская звезда» из сентябрьской Минеи, естественно с рассказом об истории обретения этой книги. (М., издательство «АЛЕКС», 2010).
Удивительным было и то, что не проявили никакого интереса к сообщению о находке книг уже годы спустя, и церковные иерархи. Ну, хотя бы в качестве справки – действительно ли это межигорские книги и где они теперь находятся. Но и людям духовного звания и призвания эти святыни тоже оказались как бы ни к чему…
И это очень показательно, так как характеризует нынешнее положение и состояние нашего общества. Никому ведь не нужны сами по себе бесконечные декларации о возрождении казачества и возвращению к христианской, православной вере. Ни о каком благополучии, благонамеренном житии, «лепшей певности и дальней памяти» не может быть и речи, если святыни носятся по краю в целлофановых пакетах, как картошка, сшитые рогожей… К сожалению, конечно.
Ко всему этому необходимо добавить очень важное обстоятельство. Дело в том, что мой товарищ, передавший книги, живёт в Крымске. И когда в ночь с 6 на 7 июля 2012 года там произошло страшное наводнение, он сообщил мне, что весь его архив – поплыл… Таким образом, не передай он книги девять лет назад они тоже бы пропали в этом бедствии… Так через поступки отдельных людей мы различаем хоть и запоздало и не всегда ясно – Божественное присутствие. Теперь иначе это назвать невозможно…
Сам же факт обретения этих, ранее неизвестных книг, безусловно, свидетельствует о том, что дальнейший поиск межигорских книг небезнадёжен. Свидетельствует это и о том, что искать их надлежит, прежде всего, дома – в России, на Кубани. И с меньшей вероятностью – за рубежом. Хотя не исключено, что в условиях революционного хаоса книги могли оказаться где угодно. Но как видно по всему, искать необходимо не только, собственно книги, но и возвращать их действительное значение в нашу жизнь. И не только в церковную.
Отрадно отметить, что Кубанская Екатерино-Лебяжская Свято-Николаевская пустынь возрождается. 13 июня 2012 г. указом Высокопреосвященнейшего митрополита Екатеринодарского и Кубанского Исидора исполняющим обязанности настоятеля пустыни назначен архимандрит Трифон (Плотников). Правда, богослужения пока (или не пока) совершаются в преобразованном клубе. Это никак не может свидетельствовать о том, что справедливость, наконец-то, восторжествовала. Ну, хотя бы потому, что целую эпоху, когда в храмах и вместо храмов устраивались клубы и кинотеатры мы уже пережили. Это – продолжение всё той же, но в иных формах выраженной политики. Разве он был когда-то имуществом её? Ведь Церкви передаётся когда-то ей принадлежащее имущество под знаком установления справедливости. Здесь же мы видим совсем иное – под покровительством государства, по сути, – присвоение чужой собственности.
В нашей нынешней жизни должно найтись место в равной мере и храмам, и учреждениям культуры. И никак не иначе. Если конечно, мы хотим действительного, а не формального обустройства общества и государственности своей Родины России…
Пётр Ткаченко, литературный критик, публицист, прозаик
Примечания
Пётр Ткаченко. «Для лепшей певности и дальней памяти…». Кто разорил Запорожскую Сечь. Духовно-мировоззренческий и литературно-публицистический альманах «Поход» (Москва, Общественное движение «ПоходЪ», 2013). Книга «Кубанский лад. Традиционная народная культура: вчера, сегодня, завтра» (Издательство «Традиция», Краснодар, 2014).
http://moloko.ruspole.info/node/1048 о книгах Межигорского монастыря
https://vk.com/wall-93630851_330
https://nrnews.ru/news/kultura/102044-dlya-lepshey-pevnosti-i-dalney-pamyati.html
https://etnos.ru/arkhiv-novostej/296-almanakh-pokhod-vtoroj-i-tretij-vypuski-2012-2014.html
|
Ткаченко Пётр Иванович |
||
|
Дон. Дон: российский ордена Дружбы народов литературно-художественный ежемесячный журнал. Ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический иллюстрированный журнал: N. 8 /2005. Дар Екатерины: "Для лепшей певности и дальней памяти". https://unis.shpl.ru/Pages/Search/BookInfo.aspx?Id=486195 |
||
Ткаченко Петр Иванович. Дон: Дар Екатерины : "Для лепшей певности и дальней памяти".N. 8 /2005. Стр. 13 – 18. Карточка. Государственная публичная историческая библиотека. (ГПИБ).
https://www.tvtm.ru/moskva-siti/moskva-tainstvennaja/v-moskve-dlja-lepshei-pev.html
Цитирование из статьи Петра Ткаченко «Для лепшей певности и дальней памяти..» Гончаровым А.В. в работе «Победителям и побежденным»: эпоха гражданского противостояния на Кубани и Черноморье в объектах культурного наследия» http://old.heritage-magazine.com/wp-content/uploads/2018/06/2018_2_Goncharov.pdf
Материал к публикации подготовила Катерина БЕДА
