Отец Симеон Павельчак учуял запах гари уже два дня назад. Дожди не выпадали три недели, а жара стояла испепеляющая, немыслимая для северной России. Столбик термометра не опускался ниже + 30 почти целый месяц. Это становилось настоящим кошмаром: урожай хлеба и картофеля пропадал, ягоды в лесу не уродились, а скудные, как никогда прежде, сельские сады подверглись опустошительным налётам скворцов и дроздов-рябинников, в результате чего кусты смородины, крыжовника и малины даже у тех сельчан, кто не ленился их поливать, оказались голыми, лишёнными ягод. Признаки грядущего несчастья замечались уже давно, но, как всегда у нас, никто и в ус не дул, надеясь на пресловутый «авось». Впрочем, отец Симеон, крайне обеспокоенный прогнозом, услышанным весной от одного монаха Троице-Сергиевой лавры, куда он ездил на исповедь, уговорил местного фермера и бизнесмена Ивана Коржикова опахать в несколько рядов поле вокруг деревни. Эта простая мера должна была обезопасить село от пожара, пришедшего со стороны. Иван ворчал и упирался, но, в конце концов, уступил доводам священника. Теперь и он, и другие сельчане с удивлением сознавали, как прав был батюшка. Телевидение по двум программам, которые только и были доступны в этом медвежьем углу, постоянно передовало жуткие сообщения о сгоревших деревнях и пропавших в огне стариках. Местных жителей утешало и приободряло сознание, что их Теменёво расположено весьма выгодным и безопасным образом в пожарном отношении: с севера, запада и юга его окружали поля, отвоёванные у леса предками теменёвцев, а с востока протекала река, ширина которой напротив храма составляла 800 метров.
Отец Симеон вышел из своего маленького уютного чистенького домика, прилепившегося сбоку небольшой каменной церкви, с биноклем в руках. Еле ощутимый ветерок тянул с востока, из-за реки, откуда он вчера ясно улавливал запах гари, напомнивший священнику пору его молодости, проведённой в Подмосковье. Какой это был год? Да, 1972. Тогда горели торфяники, и дым ощущался даже в столице. Ценой больших усилий и жертв стихию победили, но в те времена она не была столь беспощадной, а общество было иным, лучше организованным. Помимо пожарников торфяники тушили солдаты, студенты, рабочие с заводов и добровольцы. Сейчас власть бездействовала. Оставалось уповать на Бога и в какой-то степени на собственные силы. Уже пару раз отец Симеон по просьбе прихожан служил молебны о дожде. В первый раз прошение осталось безответным, во второй - дождь выпал, но в минимальном количестве, принесший лишь временное облегчение. Такой поворот событий совершенно ясно указывал на гнев Божий, о чём батюшка и сообщил односельчанам. Его стали спрашивать, за что же прогневался на них Господь, за какие грехи посылает столь страшную кару. Священник отвечал: «А что, разве не за что нас наказывать? А всеобщее пьянство, а аборты, которых по официальным данным в Российской Федерации совершается по 2 миллиона в год (в действительности раза в полтора больше), а наркомания, а преступность, а молодёжь, не желающая не то что повенчаться, но и просто расписаться в ЗАГСе, живущая «гражданским браком» или попросту блудом? А наличие беспризорников, по-нынешнему бомжей, которые никому не нужны! В год у нас убивают 12000 детей, и после этого вы спрашиваете «за что?» Да просто чудо, что мы ещё до сих пор полностью не истреблены и не исчезли с лица земли, а всё ещё коптим небо в обобранной и «реформированной» России!»
Священник приложил бинокль к глазам и посмотрел на юго-восток. Когда-то отец Симеон был страстным охотником, изъездил и исходил с ружьём за плечами не одну сотню километров. Этот двенадцатикратный старенький бинокль в потёртом футляре неизменный его спутник во всех походах. В дали за лесом он увидел чёрные клубы дыма и метавшиеся над вершинами деревьев чёрные точки. Это были всполошившиеся птицы. Сбежав с крутого бережка к воде, отец Симеон прыгнул в лодку, причаленную к маленькой пристани у подножия холма, на котором стоял храм. Он не стал заводить мотор, а заскользил прямо по течению, в этом месте довольно быстрому. Через километр запах дыма усилился, и удушливое облако с противоположной стороны достигло другого берега. Лесные обитатели ломились к воде через прибрежные заросли. Множество больших и мелких бурунов будоражили поверхность реки, направляясь к противоположному берегу. Мыши, белки, зайцы, лисы, хорьки, куницы – все спасались от пожара, кидаясь в спасительные струи. Стадо лосей в пять голов, не обращая внимания на человека, ринулось в воду, стремясь оставить между собой и разбушевавшимся огнём надёжный пласт воды. Отец Симеон понимал, что множество зверей и птиц уже погибли в стремительно рвущемся пламени, для которого иссохшая лесная подстилка явилась самой подходящей пищей, лакомым блюдом. «Хорошо ещё» - рассуждал он, - «что у большинства зверей и всех птиц детёныши уже подросли и, пожалуй, смогут спасаться вместе с родителями, если хватит силёнок». Через полтора километра ниже по течению огонь добрался уже до самого берега на противоположной стороне.
Видны были яркие языки пламени и слышен треск горящего прибрежного хвороста. По хвое громадных елей, десятилетиями величественно отражавшихся в чистых струях, бегущих вдаль, весело взлетали яркие огоньки, словно зимой на Рождество. Едкий дым уже переплыл реку, хотя ширина её в этом месте достигала километра, и разъедал носоглотку так, что священник закашлялся. Это расстояние оказалось неодолимым препятствием для некоторых мелких зверюшек. Батюшке пришлось выступить в роли деда Мазая, спасая неудачливых пловцов, разве что некрасовский персонаж выручал зверюшек от разлившейся воды, а священник от иной стихии – разбушевавшегося огня. Для начала с помощью большого сачка для рыбы он выхватил из воды пару обессилевших белок. Затем подхватил крошечную, длиной с карандаш, плывущую ласку. Затем увидел два толстых, скреплённых воедино, бревна, плывущих посередине реки, на которых сидели два мокрых дрожащих зайца. Этих он осторожно взял на буксир, используя кусок бечёвки. Вовремя была оказана помощь и лисёнку-подростку, который явно обессилел и уже начал захлёбываться. Все «пассажиры», разместившиеся в лодке священника, мокрые и жалкие, не имели сил покинуть этот спасительный ковчег, молча, и не без опаски глазели на человека, выступившего в непривычной роли спасателя.
Издали заметив в воде серое пятно, отец Симеон направил было к нему лодку, но, не доплыв, притормозил, разглядев, что серый предмет есть ничто иное, как голова плывущей рыси. «Стало быть, у нас и рыси водятся. Я их раньше не встречал» - подумал он. Священник приостановился, скоро убедившись, что хищница в отличной форме, в отличие от всякой мелюзги спокойно переплыла реку и выскочила на спасительный берег, тут же скрывшись в зарослях ольхи. Немного выждав, он причалил несколько ниже того места, где вышла рысь. Спасённые звери, к тому времени оправившиеся от шока, попрыгали на сушу, причём некоторые даже не дождались момента, когда лодка коснулась земли. «Ну, бегите, спасайтесь дальше сами и не попадайтесь в зубы и когти!» - напутствовал их батюшка.
Он уже собирался поворачивать обратно, когда заметил плывущую посередине реки лодку. Увиденное в бинокль его озадачило: довольно длинная дощатая ладья, выкрашенная зелёной краской, местами облупившейся, дрейфовала по течению. Становилось ясно, что ею никто не управляет, а между тем, лодка была священнику знакома. «Это же посудина Яшки Гудрона» - осенило отца Симеона. Гудрон был первым сельским браконьером. Прозвище своё он получил за беспримерные грязноту и неряшливость. Большую часть своей жизни Яшка проводил в лесу и на реке, совершенно забросив покосившийся полусгнивший домишко в Теменёве, где за хозяйку оставил свою сожительницу Нинку Босячку, которая приходилась ему ещё и близкой родственницей – двоюродной сестрой. Этот нечестивый союз длился уже многие годы и, хотя отец Симеон неоднократно обличал Гудрона в кровосмешении и журил за другие многочисленные проступки, злиться на Яшку было невозможно и бесполезно, поскольку очевидно, что дурак не виноват, что он дурак. Все к нему привыкли и даже не представляли себе Теменёво без Гудрона. Яшка, несмотря на свой жалкий вид, охотником и рыбаком был неплохим, разумеется, плюющим на всякие там правила и сроки, за что однажды даже подвергся аресту и восьмимесячному пребыванию в следственной тюрьме, после чего любил щегольнуть выражениями, услышанными в камере. Отделался он тогда штрафом и условным сроком, но браконьерствовать не перестал.
У непутёвого Яшки были нормальные верующие родители, местные крестьяне, иногда приводившие сына в церковь. Оттого, осиротев и став взрослым, Гудрон иногда появлялся на горизонте отца Симеона. Обычно он покупал несколько свечек, из которых самую большую неизменно ставил перед образом мученика Трифона, считая этого святого покровителем охотников.
Посмотрев на облупленную лодку, священник сразу понял, кому она принадлежит. А самого Яшки что-то не видно. Уж не приключилась ли с ним беда? Всеми презираемый Гудрон вызывал в нём жалость. К тому же, будучи человеком широкой души, абсолютно чуждый сребролюбия бесхитростный Яшка часто приводил священника на рыбные, грибные и ягодные места, дававшие возможность насладиться дарами природы, ибо идеально изучил местность. На изгибе реки лодка безвольно завертелась и отпрянула от горящего берега. Влекомая течением, она приблизилась к отцу Симеону, который, включив мотор, ринулся за ней в погоню. «Яшка огорчится, лишившись лодки, попробую её поймать» - решил он. Каково же было удивление батюшки, обнаружившего хозяина на дне ладьи! На оклики Гудрон не реагировал, но когда отец Симеон догнал зелёную посудину, то убедился: Яшка не мёртв и не пьян, он без сознания. Гудрон казался ещё грязнее и замызганней обычного. Вся правая штанина разорвана и из-под ткани вспучивалась покрытая пузырями кожа. Очевидно, Гудрон угодил ногой в раскалённые угли. Услышав звук мотора, он раскрыл воспалённые глаза и прохрипел: «Батюшка, спаси!» У отца Симеона не было под рукой никаких средств для оказания первой помощи. Секунду подумав, он вынул из кармана подрясника складной нож и носовой платок. Разрезав обгорелую штанину, он убедился, что страдальцу помогут только в больнице: ожогов было много, ожоги были сильные и домашними средствами не обойтись. Всё же он положил смоченный платок на вздувшийся пузырь повыше колена пострадавшего, а для полного компресса употребил подкладку подрясника, так как рубашка Гудрона для этой цели не годилась – оказалась слишком грязной. Повернув лодку в сторону дома, отец Симеон раздумывал, как лучше поступить: везти пострадавшего в село и там посадить на машину? До ближайшей больницы по щебёнке 70 километров. Или везти его по воде 50 км до посёлка, где есть врач? Наверное, на машине надёжней. К тому же, появляется возможность забрать из домашней аптечки кое-какие лекарства (обезболивающие и прочие) и дать их Яше до врачей. Да, так он и поступит. Гудрона спасут.
Огонь всё ещё бушевал на левом берегу реки, уничтожая кустарник и молодые деревья. Лишь крупные старые осины, не поддаваясь огню, возвышались над пепелищем, утопавшим в клубах дыма. Отец Симеон, правя рулём и поглядывая на грозные следы, оставленные огнём, размышлял о том, сколько лет потребуется природе для восстановления принесённого урона: 20, 40, 100? Яшкина посудина, взятая на буксир, подпрыгивала на бурунах, поднимаемых «Ямахой», а Гудрон, постанывая, лежал на дне моторки со старым мягким ватником под головой.
Август 2010
