Часть первая. Главы 1-6
Часть первая. Главы 7-12
Часть девятая. Продолжение
5. Встреча с прошлым. Искушение возможностью будущего
Борис Моисеевич стоял на втором этаже аэровокзала и, упираясь вытянутыми руками о поручень ограждения, обозревал вяленькую суету немногочисленных пассажиров как бы сквозь рамку из хромированных трубок. Сверху капали звуки умиротворяющих мелодий, перемежавшиеся объявлениями попеременно на русском, английском и китайском языках; откуда-то сбоку доносились обрывки очередного ток-шоу, в котором дежурная бригада сетевого драмкружка полоскала его, Бориса Херсонского, имя…
Теперь к нему должен будет подойти связной, назначенный поставить точку в том спектакле, в котором он согласился сыграть. «Может быть, точку с запятой? А так легко было согласиться. Теперь предстояло за это согласие начать расплачиваться».
Он не знал ни того, кто будет связным, ни даже пароля. Завербовавший его агент заверил, что когда настанет нужный момент, у Бориса Херсонского не возникнет никаких сомнений относительно того, что пришла пора завершать операцию.
Навалилось чувство ужаса. Что-то, точнее, Кто-то посылал недвусмысленные сигналы.
Вспомнились строки архиепископа Иоанна (Шаховского), которые он в своё время ошибочно считал цветаевскими:
«Эти маски, эти роли
Так препятствуют блаженству!
Тело нам дано для боли,
Как душа для совершенства».
«А ведь боль, даже и душевная боль… В особенности душевная – это же просто сигнал. Сигнал. Но не просто», - продолжал философствовать Борис Моисеевич. Но погрузиться в эти рассуждения ему в этот раз было не суждено, ибо совсем рядом кто-то пропел строку из его собственной песни, сочинённой в пору ранней молодости.
- Все мои иллюзии, увы, // увертюрой прозвучат печальной…
Борис Моисеевич обернулся.
- Кто сказал, что счастлив будешь ты-ы, // утеряв нелепо чьи-то тайны.
Сомнений не было. Это – пароль.
Борис сглотнул и сипло попытался пошутить:
- Узнаю твой баритональный дискант.
Перед ним стоял очень бодрого вида творческая личность в джинсовых шортах и футболке цвета яичного желтка. На одном плече висел миниатюрный, почти девчачий, рюкзачок, а на другом - сумочка с принадлежностями для профессиональной фотосъёмки.
- Бородецкий… Надо же. И ты с ними…
- Главное, что ты – с нами!
Борис стоял на краю площадки, внизу копошились пассажиры, а внутри как-то неумолимо дотаивало то благое чувство, которое всего несколько часов назад было ниспослано ему в Сурб-Хаче, горном армянском монастыре. Чувство, инерции которого – как совсем ещё недавно казалось ему – должно было непременно хватить на то, чтобы хоть теперь совершить, наконец, верный поступок.
Но сейчас нужно было что-то говорить. Заполнять нелёгкую паузу.
- Ты, я вижу, всё так же снимаешь красоты?
- Скорее, патологии.
Сбросив лёгоньким движением плеча рюкзачок, Бородецкий достал оттуда стильно оформленный миниатюрный фотоальбом с чёрно-белыми фотографиями.
- Ух, ты. «Чёрная светопись Баратэску». Работаешь чёрно-белые снимки?
- Да, на чёрно-белых фотографиях всё получается как-то ярче. Это тебе от меня презент небольшой. Сейчас готовлю концептуальную выставку «A Whiter Shade of Pale».
- «Бледнее белого»?
- Да, вроде того. Буду обыгрывать разные смыслы этого выражения. И снег там будет, и японки с выбеленными физиономиями. Точнее, наши девахи, размалёванные мелом под гейш. Название взял по альбому «Прокол Харум». Кстати, иногда и мы с пацанами сэйшенуем. Джазец.
- Морбид как-то лет двадцать назад написал мне, что «джазом» ваши сэйшена называются лишь потому, что вы никогда не можете повторить тему один в один.
- Да ладно. Всё мы можем. Морбид, кстати, с нами никогда не играл. Так, один разок побренчал на репетиции. А как твои успехи?
Борису не хотелось включаться в эту игру. Он понимал, что принимая правила поведения, принятые на этой ярмарке тщеславия, ему саму придётся либо юлить, либо кокетничать. И, рано или поздно, это приведёт к тому, что нужно будет подыгрывать в той пьеске, декорации для которой уже расставлены, ружьё повешено, а зрители удобно расселись в своих засадах.
- Успехи… Это не наша лексика.
- Вот как. А какими критериями ты оперируешь?
- Другими. Миром и немиром в душе.
- Ты стал религиозен. Понятно. Ну, тем не менее, пора отрекаться. Петух должен пропеть уже с минуты на минуту.
- Слушай, Бородецкий. Ты же мой ровесник. Как это тебе удалось выглядеть так «молодёжно»?
- Про «Мёбиус» слыхал?
Борис молчал, равнодушно отметив, что пазлы складываются прямо по нотам.
- Тебя тоже перепрошьём, будешь как новый. Мотор и все прочие механизмы заработают как часы. Рекламу тебе сделали, так что турнёшь нафиг всё это хамьё и бездарей. Ладно, сейчас пацаны подойдут – я договорился с ребятами одного из тоннелей, сделаем сенсацию, сам попиарюсь на разоблачении фанатиков-милитаристов, мнящих себя способными остановить прогресс.
- Бородецкий, послушай. – Борис, наконец, полностью овладел собой и говорил спокойно и сильно. – Никакого разоблачения не будет. Я передумал.
- Боря, не тупи. Не смешно. – Бородецкий пока ещё держался молодцом и не выказывал волнения. – Эта достоевщина сейчас совершенно неуместна.
Пошарив взглядом по сторонам, Бородецкий снял очки и, прищурив миндалевидые очи, выдал найденные, наконец, слова:
- Охо-хо. Как говорится: Words don't come easy to me. – И, довольно хихикнув, отчеканил: - Твоя беда, Боря, в том, что ты боишься посчитать себя плохим.
- А твоя беда, Бородецкий, в том, что ты не боишься считать себя хорошим. Извини за киношный пафос формулировки.
- Так. Хорошо. Проникся за истёкшую седмицу идеями борьбы с мировым злом. Хорошо. Пошли, присядем. Копыта не казённые.
Борису Моисеевичу вдруг пришла мысль, что долго он не выдержит напора, и лучше ему спрятаться за спины товарищей.
- Пошли к нашим. Там и поговорим.
Бородецкий отвернулся. Но подумав, решил, что если в стриме будет трансляция того, как он накроет сразу практически всю группу фанатиков, то это принесёт ему ещё больше «лайков» в той передаче, которую он так сладострастно предвкушал.
- Пошли.
6. В джазе только девушка
Борис Моисеевич со своим бывшим однокашником, выглядевшим в два раза моложе его, спускались не на эскалаторе, а по лестнице.
На площадке - как из-под железобетона - перед ними образовалась крепкая рослая девушка в какой-то ободранной рыболовецкой сетке, накинутой прямо на телесного цвета бикини.
Русалка схватила Бородецкого за руки и томно выдохнула ему прямо в седой висок:
- Евген Баратэску! Наконец-то Вы в моих руках!
Бородецкий, точнее, конечно же, модный фотохудожник Баратэску, решил было, что это – какая-то экзальтированная модель, возмечтавшая о том, чтобы сняться у него в нуар-фотосессии. Попытался высвободить руки.
Не тут-то было.
Русалка, продолжая сжимать руки элитного портретиста своими стальными клешнями, вдруг обхватила всего его в охапку и впилась плотоядным поцелуем в сочные, хотя и несколько подрагивающие губы.
- Вот теперь всё нормульчик! Камеры наблюдения всё зафиксировали. Так что теперь – что бы там ни произошло… как говорится: «милые бранятся – только тешатся!»
И не дав Баратэску опомниться, заявила:
- А тут в сумчонке вместо фотика у нас что?
И, отпустив одну из рук фотографа, бесцеремонно открыла сумку.
- О! транслятор. Японский. Какое качество!
Затем сняла со своей сети какую-то штуковину и прислонила её к разъёмам транслятора.
- Нет! – рявкнул Баратэску.
Но треск разряда уже раздался и заструился лёгонький дымок.
- Пришлось сломать. Не выбрасывать же такую вещь. Её бы подобрали через пару минут бдительные сотрудники охраны аэровокзала. А появляться в стриме тоннеля реальности мы не хочем. Нет. Не хочем.
- Не хотим.
- Вот именно. Не хотим.
Неизвестная вновь прильнула всем своим русалочьим телом к Баратэску и приставила к нему электрошокер.
- Таки не хочем?
- Не хотим, - прошипел он. Уже, пожалуй, достаточно обречённым шипением.
- Разряд дам очень слабый, просто чтобы вырубить. Без конвульсий. А тушку я донесу, никто ничего не поймёт. Это ясно?
- Это ясно.
- Идём тихо и без нервов.
- Боря. Скажи своей знакомой…
- Какой Боря? Нет тут никакого Бори. Где Вы видели Борю?
Василиса, а это была именно она, свободной от электрошокера рукой вульгарно обняла Баратэску за шею. И остановила на несколько секунд клешню на горле. Дав коже фотографа протестировать на себе инструмент принуждения.
7. Про ложные цели и не только
Когда Василиса – то ли в одежде, то ли без оной – появилась перед нашими пассажирами, ютившимися в закуточке зоны ожидания, то ни Антон, ни Дина не оценили её эксцентричного сценического образа. Один лишь дремавший и вновь разбуженный директор Биостанции удивлённо-озадаченно крякнул.
Василиса вела в своих цепких объятиях какого-то молодящегся типчика, а вслед за ними с несколько отсутствующим лицом плёлся Борис Моисеевич.
- Принимайте трофей. Вот, поймала «языка». Сейчас будем разговоры разговаривать.
- Ребят. Может, хватит? – Баратэску пока ещё не смирился с мыслью, что он не просто остался в дураках, но и серьёзно рискует своей жизнью, попав в клешни молодой и - судя по всему – фанатичной революционерки. Или контрреволюционерки. Но от этого, пожалуй, легче не станет.
- Сейчас сюда должны подойти ребята с тоннеля реальности, запишем репортаж, все присутствующие станут своего рода знаменитыми людьми, сможете получать гонорары… Борис…
- Какой Борис! Тут нет никакого Бориса! Что Вы плетёте! – Василиса сделала своему пленнику какую-то пакость, и он тут же умолк, сдерживая гримасу боли.
- Послушай, детка. Когда эта комедия закончится, я ведь могу сделать так, что тебе дадут реальный срок. – Фотографу, видимо, надоело бояться, да, к тому же, меньше всего ему хотелось выглядеть жалким «трофеем».
- А вы, господа исследователи мегалитов, вы-то хоть понимаете, что стали участниками маскарада?
Присутствующие молчали.
- Понятно. Не понимаете.
И, сморщившись, обратился к Василисе:
- Уберите шокер. Я не собираюсь от вас сбегать. Это вы сейчас начнёте разбегаться в разные стороны по своим «шхерам».
Василиса ослабила объятия.
- Я пересяду вот сюда, чтобы мы видели друг друга. Да и ваше, мадам, близкое соседство меня уже утомило. И кто это посоветовал тебе так вульгарно вырядиться? Русских сказок, что ли, начиталась про разумных сироток. Которые отгадывали загадки про то, как быть и одетыми, и голыми? Ну, да ладно. На это мне… с прибором. Снимать тебя буду не я, а те, кто тебя будет оформлять.
К Баратэску возвращалась утраченная было уверенность в себе.
- Ребят. Я вот гляжу на вас и лишний раз убеждаюсь в том, что дурости человеческой нет предела. Вы что, настолько глупы и самоуверенны, что никогда не утруждали себя попыткой задуматься над одним простейшим вопросом… Который звучит примерно так: как, скажите ради осьминога, обстоят дела с изучением мегалитических объектов в других местах земного шара? Или вы думаете, что вы одни тут такие духовные и «продвинутые»? Америка с Израилем. Британия с подопечными им Китаем, Индией и Турцией. Персия… Они что, по-вашему, никогда не размышляли о том же, о чём и вы размышляете? Или вы всерьёз считаете, что Ротшильдам с Рокфеллерами жалко миллиарда-другого фантиков, чтобы основать серьёзные научные институты? Посадить туда всяких Мэсков с Гэйтзами, Петровых с Васечкиными, дать им в помощники самых лучших спецов по допотопным цивилизациям вкупе со всякими колдуньями, йогами и исихастами? Да хоть десять институтов можно наоткрывать. Фантиков под это дело выделить – дело нехитрое.
Но никто не открыл их.
На это было несколько причин.
Первая и самая важная причина – запустить камни невозможно. Я не знаю почему, но умные парни сказали, что нельзя. И точка.
Вторая причина – почему бы не дать возможность вам, мои юные друзья, заняться чем-нибудь таким… космическим, вселенским… Таинственным. И, понятное дело, всеспасительным. У вас же без мессианства – никак. Хе-хе. Да. Ну, и, при этом, – гарантированно бесперспективным. Занимайтесь себе - сколько влезет. Чем бы дитя ни тешилось. Лишь бы не мешало взрослым дядям заниматься серьёзным делом.
- Серьёзным делом? Это клонированием в промышленных масштабах? – Антон почувствовал, что если не вывести друзей из состояния какого-то гипнотического оцепенения, которое наводила на них речь Евгена Баратэску, то скоро они начнут превращаться в безвольных кроликов.
- Для Вас, молодой человек, - Баратэску обратился к Антону, повернув голову вполоборота, - проблема замены запчастей станет актуальной лет через пять – десять. А вот Борису Моисеевичу…
- Нет тут никакого Бориса!
- Девушка, да угомонитесь уже. Game is over. Так вот, для людей более старшего поколения запчасти совсем будут не лишними. Тем более, когда людям этим есть, что сказать или показать миру. Или спеть. Короче говоря, обидно уходить из активной жизни, когда наконец-то появилась возможность серьёзно продлевать сроки своего долголетия. Дело это недешёвое, но серьёзные люди вложили свои миллиарды именно в эту тему. А не в попытки запустить каменные генераторы.
Вот так-то. Вложившись в программу «Мёбиус», серьёзные люди заложили основы фактически нового человечества. Не партии, проповедующей очередной способ изменения мира. Не секты, проповедующей очередной способ изменения своего к миру отношения. А общества людей, преданных «Мёбиусу». Ибо «Мёбиус» гарантирует своим… сто, двести, пятьсот лет активной физической жизни. Столько, сколько будет нужно для того, чтобы люди, принятые в круг избранных, могли полностью раскрыть свой творческий потенциал.
- Всё это очень интересно, - Юрий Владимирович испугался, что в какой-то момент не справится с искушением и тоже размечтается о членстве в «Мёбиусе». – Очень интересно. Но, если мы такие уж ничтожные и глупые тупицы, ковыряемся в свих песочницах, занимаясь тупиковыми исследованиями… Если мы так микроскопичны и потешны для серьёзных людей, то что же Вы так разволновались? Пытаетесь мешать нам. Не вижу логики.
- Да никому вы, болезные, не мешаете. И не можете помешать. Всё идёт по плану. Вы нам не то, что не мешаете, вы нам помогаете. Да-да. Очень. В любом деле всегда есть некие силы, которые будут мешать. Общественные, научные и тому подобное. Вот мы и решили, что лучше уж самим создать тех, кто будет как бы «мешать» нам. «Как бы мешать!» Тех, кто будет как бы «бороться» против нас. «Как бы!»
Помните, есть такое золотое правило: «если не можешь побороть протест, постарайся возглавить его». А есть не золотое, а бриллиантовое правило: «если хочешь контролировать протест, сам же его и сфабрикуй!»
Сфабриковать – это значит изначально заложить в теме такие элементы, которые гарантированно вызовут резонанс. Когда настанет время воспользоваться этим резонансом. Просчитываем отталкивающими для той или иной целевой аудитории атрибуты, и наделяем этими атрибутами сфабрикованное пугало.
Баратеску зевнул, окинув простофиль победным взглядом.
- Никак не пойму: вроде, культурные образованные люди, не пипл какой-то «ЕГЭшный». Неужели никого из вас не насторожили все эти водевильно масонские ритуалы? Прямо «общество Туле». Розенкрейцеры совдеповские.
Не понимаете простейшей вещи: все службы всегда работают в рамках правил игры, которые заключаются силами, стоящими за локальными правительствами. Их задача – служить охранителями. Менты охраняют пипл от босоты, чекисты – от террористов, пожарники – от пожаров. И так далее.
Исходя их этого, могли бы задуматься: а кто вас использует? Какая-то ЧВК с отставным свадебным генералом. А вы, небось, уж размечтались о том, что вас приняли в некий тайный орден чекистов. Который готовится к Армагеддону.
- Укушу, - тихо предупредила Василиса.
- Ладно-ладно. Давайте без фанатизма. По существу, - Баратэску уже мысленно потирал руки. Сейчас он надломит этих лохов, а потом – под камеры будет уже их просто размазывать. Главное, полагал он, поярче метафоры, повыразительнее мимику.
«Операторы, смею надеяться, не подведут с подачей».
- И потом, Вы, Антон, меня тоже несколько удивили. – Баратэску немного призадумался, подбирая уничижительное словцо, долженствующее способствовать водворению этого юнца на своё место.
- Листал я как-то Ваши размышлизмы на тему эсхатологии. Нет, не потому, что Ваше имя мне что-то говорило. Ни раньше не говорило, не говорит и сейчас. Просто мы же разрабатывали сцену разоблачения террористической организации, которая в бессильной злобе импотентных фанатиков пытается остановить колесо Истории. Вот и подбирали актёров для постановки. Присматривались к тем, кого брать в труппу. Тогда-то и знакомились с тем, кто собою что представляет.
Антон поглядел в маслянистые глаза Баратэску. Фотограф любовался собою, таким рафинированно нефанатичным обладателем вполне удовлетворительной потенции.
- Полистал, значит, я Ваш доклад на эту тему. Небездарно. Что греха таить. Небездарно. Понравилась мысль из Исаака Сирина, описывавшего времена антихристовы.
- Ефрема.
- А, да, Ефрема Сирина, а не Исаака. Ну, так вот. Не Вы ли, Антон Павлович, приводили слова этого подвижника, суть которых сводится к тому, что великий лжец прельстит так сказать «консерваторов» своим показным благочестием. И борьбой с мелкими бесами, со всякой шушерой типа…
- Типа Ваших хозяев.
- Ну, можете считать, что я пользуюсь некоторыми благами, которыми со мной расплачиваются те, кого вы обзываете «содомитами» и прочими нехорошими словами. Но сами-то Вы, лично Вы, Антон Павлович, совершено сознательно согласились служить Великому Инквизитору. Тому самому, который, согласно Ефрему Сирину, околпачит религиозников тем, что «не будет брать даров и станет говорить о зле с гневом».
Василиса, ещё несколько минут назад метавшая молнии, испепеляющие фирменную электронику, сейчас обратилась к Антону с неподдельным простодушием:
- Это правда, Антоша? Если нет, то ответь ему!
- Господин Баратэску, оставьте Вашу лукавую софистику менее взыскательной публике. О том, что некто, так или иначе, работает на создание условий для воцарения Великого Инквизитора уместно было бы говорить, если бы это настроение поддерживало бы абсолютное большинство населения. То есть все те, кто будет страдать от бедствий и хаоса, которые наступят после разрушения остатков государственности по всему миру.
- Правильно. После того, как рухнет Система, наступит время хаоса. И выходом из этого состояния хаоса станет добровольное принятие того транснационального политического и экономического проекта, который вы называете «царством антихриста».
- Господин.. ээ, - Вмешался окончательно проснувшийся директор Биостанции.
- Баратэску.
- Да. Господин Баратэску, Вы, наверное, слышали в детстве анекдот про то, как Василий Иванович отправил Петьку учиться логическому мышлению? Ну, про логическую причинно-следственную связь отсутствия у Фурманова воблы и предположения о том, что тот является тайным импотентом? Не слышали? Подзабыли? Ну, так я расскажу. Тут у нас дамы, поэтому я воздержусь от озвучивания аутентичного текста. Но, тем не менее.
«Решил Петька выучиться логическому методу мышления. Котовский объясняет ему:
- Смотри, Петька, у меня в кармане вобла. Следовательно, я люблю пива попить. Следовательно, с мужиками поболтать. О чём поболтать? Правильно. О бабах. А раз есть о чём поболтать, значит, есть что вспомнить. А раз есть, что вспомнить, значит у меня в этом смысле всё в порядке. Понял?
- Понял.
Подходит Петька к Фурманову.
- Товарищ Фурманов, у Вас есть в кармане вобла?
- Нет.
- Значит, у Вас с этим делом не всё в порядке!»
Присутствующие для приличия хохотнули, кто искренне, кто – за компанию. Баратэску понял, что его «вышучивают». И взывать к разуму, ломая волю собеседников, уже не получится. Тогда он принял решение резко менять тактику.
- Зря, Борька, ты выкинул этот фокус. Надо было действовать по нашему плану. Сейчас тебя бы показывали по всем тоннелям реальностей как жертву похищения. Этих лохов преподнесли бы в качестве человеконенавистнической организации, пытающейся дестабилизировать ситуацию и нанести вред экономической, экологической и прочим жизням Конфедерации…
Теперь придётся реализовывать припасённый план «Б». Ты что же, дорогой наш «последний герой», полагал, что нет у нас запасного плана? На тот случай, если ты что-то выкинешь?
М-да… Я был уверен, что ты, как и положено любому талантливому еврею-литератору, мечтаешь стать великим Русским Поэтом. Шанс у тебя был. Но.. не судьба.
Последнюю фразу Баратэску мог бы и не озвучивать. Борис Моисеевич Херсонский прекрасно понимал, что сейчас он отказался от возвращения в мир культуры, мир, который он до самого недавнего времени считал одним из важнейших инструментов борьбы со злом. Понимал он, что теперь разработчики долгосрочных идеологических кампаний спишут его в расход, а нового такого шанса в этой жизни уже не представится. Поскольку ни о каких услугах «Мёбиуса» не будет даже и речи.
Но, с другой стороны, он вдруг почувствовал такую силу и такую свободу, что ему больше не нужен был ключ от двери, которую нужно было непременно закрыть за собой, дабы оставаться самим собою.
- Бородецкий… Впрочем, не так. Господин Бородэску. Я не хочу, чтобы мой голос дурачил пассажиров… едущих в вагоне поезда на ту станцию, на которую сам я ехать не хочу. И другим не советую. Объявляйте маршрут другими голосами.
- Дурак. Да уж. И вправду, людям доверять на слово можно лишь в самых исключительных случаях. Ну, дело хозяйское… - Баратэску поднял глаза вверх и с удивлением обнаружил, что странноватая девушка из компании «полигональщиков», встала и совершенно бестактно вытаращилась на него. – Мадмуазэль, Вы чего? У меня что, ус отклеился?
- Нет, не ус, – нараспев ответила Дина. – У вас началось отторжение имплантированных тканей. Я чувствую Ваши чакры. Ощущаю, как приближается волна боли, которая утопит вас в «прокрустовой луже».
- Какой «прокрустовой луже!» Что за бред?
Тем не менее, Баратэску резвенько вскочил с кресла и начал испуганно шарить руками по спине в районе почек.
В этот момент Василиса молча встала и нанесла несколько коротких сильных ударов по содержимому жёлтой футболки фотографа. Баратэску обмяк сразу, после чего боевая русалка схватила его в объятия и усадила бесчувственное тело рядом с собой.
- Так. Началась регистрация на ваш рейс. Антоша, там к тебе Вика приехала, что-то передать хочет. Я посижу с ним, покараулю. Потом сделаю отход по другой схеме.
- А Фома? – Антону некогда было соблюдать конспирацию и играть в эту подходившую к завершению часть игры.
- Всё будет нормально, давайте, нет времени.
8. В привокзальном околотке. Прокрустова «лажа»
Напялив на лицо отрубившегося фотографа антиквидную маску и прикрыв его глаза тёмными очками, Василиса оставила Баратэску полулежать в кресле зоны ожидания, а сама на ходу набросила на себя извлечённый из сумки лёгонький плащик. Это переоблачение позволило ей тот час же превратиться из околобогемного вида мадам в обычную пассажирку вполне приятной наружности.
Агенты, озадаченные вопросом вызволения младшего научного сотрудника Трастова Фому Константиновича, топтались подле комнаты, в которой оный нарушитель общественного порядка томился в ожидании штрафа.
Подойдя к агентам, уставившимся в экран висящего под потолком визора, Василиса обратилась к тому, кого мы вслед за Антоном нарекли Дон Кихотом.
Однако, обладание мушкетёрской бородкой вовсе не делало этого человека ни д’Артаньяном, ни, тем более, Дон Кихотом. Скорее уж галантерейщиком Буонасье.
- Водолаз, Музыкант куда-то пропал. Туристы пошли его искать всей толпой.
- Куда?
- В сторону Терминала «А».
- Репортёры ещё ничего не сообщали об этом…
- А что, они должны были уже что-то сообщить?
Дон Кихот, точнее, агент Водолазов, понял, что совершил небольшой прокол, но понадеялся, что любимица их свадебного генерала ничего не заметит.
- Ну, они же ищут их. Вот уже часов шесть. Или семь.
- Надо срочно найти их, объявили начало регистрации. А я попробую вытащить этого клиента. Кстати, могли бы уже давно это сделать и без меня.
- Не получается, он несёт всякую чухню… Я боялся, как бы он не завалил операцию. Передаю его тебе, бегу искать Музыканта.
«Давай, беги. Надо же. Вроде, такой человек, а оказался «кротом»».
В куртке Фомы, так же, как и в куртках прочих членов группы, присутствовавших в аэропорту, были встроены «жучки». И Василиса прекрасно знала: кто, где, с кем и о чём говорил. И о чём не говорил. Водолазов даже не предпринимал попыток выручить бедолагу, набравшегося раньше времени горячительными напитками. Водолазов ждал сигнала от своего агента Баратэску, чтобы завалить Фому перед репортёрами в тот момент, когда Музыкант, то есть Борис Моисеевич, должен был устроить признание в компании другой команды репортёров. Но теперь что-то пошло не по плану и Водолазов помчался в сторону Терминала «А» на поиски пропажи.
А Борис Моисеевич вместе с товарищами в этот момент двигался в сторону, диаметрально противоположную той, куда был направлен Водолазов. Василисе оставалось выручить Фому, провести его к группе и покинуть вокзал.
Протрезвевшего Фому премудрая сирота вытащила достаточно просто. Нагуглив текст регионального Кодекса об административных правонарушениях, она мегерой ворвалась в комнатушку охраны и, демонстративно включив портативный стрим-транслятор, потребовала у сонных сторожей точной формулировки того: в чём именно заключалось нарушение Фомой регламентированных норм поведения в аэропортах Евразийской Конфедерации.
- Пожалуйста, представьтесь! А теперь отвечайте мне односложно на каждый из вопросов: задержанный спал на креслах? Катался по вокзалу на скутере или на каком-нибудь вьючном животном? Переодевался в туалете? Кого-то пачкал мороженым? Расклеивал листовки или иную рекламную продукцию? Загромождал багажом проходы? Или, может быть, предлагал пассажирам гостиничные услуги или услуги частного извоза?
Охранники несколько оробели, поскольку связываться со склочницами, которые не боятся записывать разговор, они немного побаивались.
- Нет? Тогда на каком основании вы удерживаете сотрудника корпорации «Мёбиус»? Завтра начнётся карантин, авиасообщения приостановят. Сотрудник, опоздав – по вашей милости – на рейс, не попадёт в место, предписанное командировочным листом. Вы представляете себе размер неустойки, который вам присудят погашать? Хотите попасть в рабство «Мёбиусу» на несколько лет? Деньги некуда девать!?
Блеф с «Мёбиусом» сработал идеально. Ведь теперь выходило, что у охранителей воздушных ворот Тавриды не было никаких формальных поводов держать Фому в узах. Следовательно, они могли «попасть» на очень серьёзные деньги, если бы их начали таскать по судам.
Они с неприкрытым облегчением спихнули премудрой Василисе певца свободы, который, в свою очередь также несколько присмирел, посидев часок в околотке.
КОНЕЦ ДЕВЯТОЙ ЧАСТИ
(Окончание следует)
1.