Китайская война 1900 года

Часть 1

Часть 2

Часть 3 

Часть 4

Часть 5

 

НЕ СОСТОЯВШИЙСЯ СИНОП АДМИРАЛА АЛЕКСЕЕВА

Вместо заключения

 

Невиданная инициатива адмирала

 

В этой заключительной части расскажем об одном малоизвестном предложении адмирала Алексеева, реализация которого позволила бы России перехватить инициативу в вялотекущем, но грозящем войной конфликте интересов двух империй.

20 сентября 1903 года, видя наше отставание в подготовке к войне с Японией, и убежденный в ее неизбежности Евгений Иванович Алексеев выступает с невиданной инициативой нанесения по Японии превентивного удара.

В случае высадки японских войск на корейском побережье Желтого моря он предлагает «оказать противодействие открытою силою на море»^[1], то есть, силой ответить на наглую и очевидную агрессию. Однако столь радикальный вариант решения проблемы не вызвал понимания даже среди безобразовцев. [Единственным, как ни странно, кто уже в самый канун войны поддержал адмирала, или, во всяком случае, обнаружил понимание его точки зрения, стал начальник Главного штаба генерал В.В. Сахаров, но и то только в 10 часов утра 26 января 1904 года^[2]. Когда, откровенно говоря, было уже немножко поздно].

Но упрямый командир «Африки» не отступает. На совещании 18 декабря 1903 года, где рассматривался план боевых действий флота, он, уже открыто, заявил, что считает желательным «идти к Сасебо и отыскать неприятеля для нанесения ему второго Синопа»^[3].

И ведь получилось бы, стопроцентно получилось!

Все эти любители нападать без объявления войны, почему-то страшно тушуются, когда подобные меры применяют к ним самим.

В 1955 году в Нью-Йорке вышел сборник воспоминаний участников обороны Порт-Артура, посвященный 50-летнему юбилею этой обороны. В частности, там впервые был предан гласности эпизод с несостоявшимся Синопом адмирала Алексеева.

Прежде, чем привести этот рассказ, скажем несколько слов о его авторе^[4].

 

Борис Иванович фон Бок

 

Борис Иванович Бок (1879-1955)^[5] [братья Бок – Борис и Николай свою фамилию, во всяком случае до революции, писали без приставки фон] ‒ офицер флота.

Мичман с 06.05.1901, лейтенант с 06.12.1905. С 11 октября 1903 по март 1904 вахтенный начальник на крейсере 2-го ранга (урожденном клипере) «Джигит».

Поскольку «Джигит» весь 1903 год стоял в вооруженном резерве в Дальнем – в целях неуклонной экономии государственной копейки, то мичман Борис Бок канун русско-японской войны встретил в должности адъютанта Наместника на Дальнем Востоке.

Хорошие отношения, установившиеся у молодого офицера с адмиралом, позволили ему быть в курсе проблем, мало известных широкой публике как тогда, так и, тем более, в наше время.

Защищая Порт-Артур Борис Бок командовал батареей из четырех 75-мм морских орудий с крейсера «Паллада» на редуте № 1 Порт-Артура. Был ранен там и контужен, по выздоровлению вернулся в строй. Затем командовал батареей на 2-м редуте, и также командовал хорошо, поскольку награжден был орденом Святого Георгия 4-й степени [08.07.1907 – за отличие в боях на сухопутном фронте в войну 1904-05].

 

 

Бравый мичман Борис Бок времен порт-артурских. Фото, даже такого качества найти в открытом доступе трудно, поэтому привожу оба

 

Помимо Георгия Борис был награжден орденом Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом (28.08.1904, утв. 01.08.1905) ‒ за мужество и самоотверженность во время осады крепости Порт-Артур, и орденом Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом (10.10.1904, утв. 01.08.1905) ‒ за мужество и самоотверженность во время осады Порт-Артура.

После сдачи крепости японцы оставили офицерам личное оружие и ‒ под честное слово не воевать больше с Японией ‒ отпускали желающих в Россию.

Офицеры, не желавшие дать честное слово врагу и хотевшие разделить участь своих солдат, могли добровольно (!) идти в плен. В числе этих офицеров оказался и Б.И. Бок.

По возвращению из плена 26-летнего героя Порт-Артура ждали заслуженные награды. Лейтенант Бок получил назначение на одну из царских яхт «Нева». В июне 1907 года премьер-министр Российской Империи Петр Аркадьевич Столыпин получил предложение Императора отдохнуть с семьей в финских шхерах.

Путешествие по морю ‒ даже Балтийскому ‒ всегда связано с Романтикой. Не оставила она своим вниманием путешественников и в этот раз. Старшая дочь премьера Мария полюбила лейтенанта Бока: «За эти восемь дней плавания решилась моя судьба и, хотя ничего еще не было сказано, но бывают чувства яснее слов, и в душе я бесповоротно знала, Рано ли, поздно ли, но я буду женой одного из офицеров «Невы» лейтенанта Б.И. Бок»^[6].

2 февраля 1908 года состоялась помолвка, о которой Столыпин-папа на вечернем докладе рассказал Государю. Николай Александрович сказал, что хорошо знает жениха и поздравляет невесту с отличным выбором.

21 апреля состоялась свадьба лейтенанта флота Бориса Бока с фрейлиной двора Марией Столыпиной. Строго говоря свадьба была намечена на 20 апреля, но в этот день венчалась Великая Княжна Мария Павловна с Наследником Шведского престола, и на ответственном мероприятии должен был присутствовать Столыпин-папа, как глава правительства. Поэтому наши молодые стали мужем и женой на день позже.

 

 

Мария Петровна Бок

 

Через две недели после свадьбы молодые отправились в Германию, куда Бок был назначен русским морским агентом (атташе). По совместительству Борис Бок стал заодно морским агентом и в Голландии. На этом ответственном посту он пробыл два с половиной года. На это же время приходится начало его литературной деятельности. Бок стал печататься в периодических изданиях под псевдонимом “Портартурец”.

Истинным удовольствием и отдохновением от наших буден, станет для любого русского человека описание тех последних дней и лет старой Европы в воспоминаниях Марии Петровны Бок, по счастью переизданных в последние годы.

В 1910 году Борис Иванович становится старшим лейтенантом, а в следующем году выходит в отставку, получив в наследство небольшое имение недалеко от Либавы. Одновременно Борис Бок получает придворный чин камер-юнкера и становится уездным предводителем дворянства. Во время Великой войны он, понятно, вновь возвращается на службу.

Не приняв революцию, капитан 1-го ранга Б.И. Бок в 1918 году эмигрировал в Швецию. Но затем принял участие в Белой борьбе – в 1919 году активно помогал известному нам Ливенскому отряду в Латвии. В своем имении в Литве жил по весну 1935 года.

 

 

Борис и Мария фон Бок – 1930-годы

 

Затем провел три года в Японии у брата Николая. Затем вернулся в Европу, жил в Польше (1939-1945), Австрии (1945-1948), Германии (1948). В Германии вместе с семьей попал в лагерь перемещенных лиц в Мюнхене.

В 1948 смогли выехать в США.

Когда русские эмигранты ‒ ветераны Порт-Артура, раскиданные по всему лицу земли, решили выпустить сборник воспоминаний, посвященный 50-летнему юбилею той войны, председатель юбилейного комитета капитан 1-го ранга Бок, проживавший в ту пору в Сан-Франциско, стал одним из организаторов подготовки этого уникального издания.

Он включил в него ряд и своих очерков, в которых изложил свой, во многом отличный от традиционного, взгляд на предысторию русско-японской войны и причины первых поражений нашего флота. В частности, каперанг Бок посвятил немало добрых слов Наместнику Дальнего Востока и Главнокомандующему первого периода войны адмиралу Алексееву.

Капитан 1-го ранга Российского Императорского Флота Борис Иванович Бок, выполнив свой последний долг перед Родиной, скончался в Сан-Франциско 4 марта 1955 года, через несколько дней после выхода в Нью-Йоркском издательстве юбилейного сборника «Порт-Артур. Воспоминания участников».

Приводимое ниже свидетельство, отличающееся, по крайней мере, деталями и датами от приведенных выше, опубликовано в этом сборнике на страницах 23-27. Итак, слушайте. Рассказ называется «Завтрак у Наместника».

 

ЗАВТРАК У НАМЕСТНИКА

 

В Порт-Артуре в этот день было тихо

 

«2-го октября 1903 года^[7], сменяя в полдень дежурного адъютанта при Наместнике Его Величества на Дальнем Востоке, я был изумлен, когда он передал мне, что сейчас должен прибыть из Японии наш посланник барон Розен, и что адмирал Алексеев приказал провести его незамедлительно в кабинет.

Это известие своей неожиданностью вызвало мое крайнее удивление. С введением Наместничества, адмиралу Алексееву были переданы все дипломатические переговоры с Японией, Китаем и Кореей, для чего была создана в Порт-Артуре дипломатическая канцелярия, под управлением Плансона. Всякий приезд наших посланников из упомянутых стран был заблаговременно известен. За ними посылался один из крейсеров, а скучающие артурцы, придираясь к таким случаям, устраивали пышные приемы, как на эскадре, так и в городе. Поэтому было ясно, что приезд барона Розена связан с какой-то таинственной целью.

Незадолго до часу посланник прибыл, и я проводил его в кабинет Наместника.

 

 

В этот день в Артуре было особенно тихо, потому что накануне начались соединенные маневры армии и флота, и все суда и войска ушли из крепости. Как будто барон Розен был вызван именно в этот день, чтобы не возбуждать в городе лишних разговоров об его приезде. В час был завтрак, на котором, кроме Наместника и Розена, присутствовал только я».

 

Уверенность в неизбежности войны

 

«Продолжая начатый в кабинете разговор, Наместник сказал барону Розену, что его доклад только укрепил в нем уверенность в неизбежности войны. Уверение генерала Куропаткина, посетившего незадолго до этого Японию, в неподготовленности японцев к войне, адмирал объяснял полным незнакомством генерала с японцами. [Вот опять Куропаткина за дурака считают. Потом-то Адмирал убедится в своей ошибке. Да поздно будет. – БГ]

‒ Наиболее для меня ценным, ‒ сказал Наместник, ‒ являются донесения большого знатока японцев, капитана 2-го ранга Русина, которые всегда только подтверждают мое мнение о неизбежности войны. По лихорадочной деятельности их флота, пребывающего в постоянных упражнениях, слишком очевидна их подготовка к войне с нами».

 

Наш ответ ‒ вооруженный резерв

 

«Как бы в ответ на это, у нас, под давлением Министра Финансов, ввели вооруженный резерв, выводящий наши суда на много месяцев в году из строя.

Далее Наместник жаловался, что на все его донесения о неизбежности войны Петербург остается глухим.

И когда он недавно просил об увеличении кредитов на плавание судов эскадры, для сокращения пагубного вооруженного резерва, то получил не только отказ, но и предупреждение, что с приходом на Восток для усиления флота новых боевых судов, срок вооруженного резерва должен быть увеличен, так как кредиты для плавания судов останутся без изменения.

‒ В результате моему штабу, вместо подготовки к войне, приходится разрабатывать вопрос, насколько, из-за экономических соображений Министерства Финансов, нашим судам придется сокращать свои плавания.

Из последнего доклада адмирала Витгефта я вижу, что броненосцам и крейсерам с будущего года возможно будет плавать лишь четыре месяца в году, а миноносцам даже только один.

Эта экономия не может не погубить боеспособность флота.

Не может быть боевого флота без упражнения в маневрировании и артиллерийской стрельбе”.

 

Кто все же ввел вооруженный резерв?

 

«Надо сказать, что введение вооруженного резерва было в то время новизной, изобретенной Главным Морским Штабом ради экономии. Суда стояли в портах, личный состав получал значительно уменьшенное жалование, и не расходовалось на походы угля.

Маневрирование и артиллерийская стрельба вычеркивались на это время из жизни команды, и суда пребывали в сонном состоянии».

Позволим себе чуть прервать Бориса Ивановича Бока. Удивительным образом, каперанг не замечает здесь, что противоречит самому себе: из приведенных слов Адмирала Алексеева ясно видно, что вооруженный резерв ‒ детище Министерства Финансов, а не ГМШ.

Главморштаб не изобретал вооруженный резерв. Он был лишь вынужден проводить предписанное ему в жизнь.

А ведь «знатоки» и «патриоты» по сей день, с удовольствием поносят ГМШ за это поистине преступное для русского флота нововведение. А раз ГМШ, то, разумеется, и его Начальника перед русско-японской войной ‒ с конца марта 1903 года ‒ контр-адмирала Зиновия Петровича Рожественского. Возьмем это на заметку.

 

Главный фактор в морской войне

 

«Далее Наместник говорил, что главным фактором в морской войне является нанесение неприятелю первого удара. Если мы этого не сделаем и будем выжидать его со стороны японцев, то война может перекинуться на сушу и быть весьма длительной из-за нашей одноколейной Сибирской железной дороги, провозоспособность которой ничтожна.

Высказав всё это, Наместник смолк.

Через некоторое время он, перейдя из-за присутствующих лакеев на французский язык, сказал:

‒ Вы понимаете, барон, причину вашего срочного вызова мною, и я должен вас предупредить, что я даже допускаю возможность вашего невозвращения в Японию. Упомянутый мною «первый удар» должен быть нанесен нами.

Барон Розен, как старый дипломат, хладнокровно воспринял эти слова и лишь прибавил, что война, конечно, неминуема.

Далее Наместник начал развивать свою мысль о начале военных действий: наш флот должен был на следующий день выйти к берегам восточной Кореи, миноносцы произвести минную атаку на суда японского флота и затем соединиться с флотом в Мозампо.

Завтрак подходил к концу. Вставая, Наместник обратился ко мне:

‒ Сделайте распоряжение о немедленном прекращении маневров; судам вернуться в Порт-Артур и приготовиться к окраске в боевой цвет.

Через некоторое время я был вызван Наместником в кабинет и в присутствии барона Розена получил от него для зашифровки текст телеграммы Государю Императору.

Содержание депеши было о желательности немедленного объявления войны, дабы предупредить таковое со стороны Японии». [Очень важный момент. Русским адмиралом даже превентивный удар не мыслился без объявления войны! – БГ].

 

Реакция Петербурга

 

«В срочных случаях ответы на телеграммы получались через четыре часа, но прошло уже десять часов, и ответа всё не было. Наместник нервничал, неоднократно вызывал меня, прося запросить дипломатическую канцелярию об ответе.

Наконец, около четырех часов утра Плансон принес расшифрованную телеграмму для доклада.

Телеграмма была подписана Главноначальствующим по делам Наместничества контр-адмиралом Абаза. Смысл ее был тот, что Государь Император не допускает возможности Великой России объявлять войну маленькой Японии.

В конце депеши Наместник вызывался в Петербург для личного доклада Государю.

Прочтя депешу, адмирал Алексеев приказал мне передать распоряжение о продолжении прерванных маневров и тут же передал телеграмму Государю о невозможности, в столь тревожное время, покидать ему Дальний Восток.

До января Наместник неоднократно вызывался в Петербург. Был прислан за ним специальный поезд, но он каждый раз отклонял выезд из-за угрозы войны.

12-го января 1904 года Наместником не были получены обыденные ежедневные депеши от наших посланников из Токио, Пекина и Сеула.

На запрос дипломатической канцелярии о причинах этого был от всех трех представителей получен одинаковый ответ, что им предписано сноситься непосредственно с Петербургом».

 

Прошение об отставке

 

«В тот же день Наместник подал Государю прошение об отставке и о снятии с себя ответственности за могущие произойти последствия. Ответа на это прошение до начала военных действий получено не было.

Министр Иностранных Дел граф Ламздорф, не подозревая об отнятии от Наместника права переговоров с дальневосточными посланниками, выпустил в первые дни войны «Красную книгу», в которой сваливал всю вину на адмирала Алексеева. [«Не подозревая!». А вот в этом вы сугубо заблуждаетесь, Борис Иванович! Все он знал, этот граф Ламздорф. Одна шайка с Витте и Куропаткиным. Потому и валил на адмирала Алексеева. Стрелки, говоря по-нашему, переводил. Да Государь, на сей раз, не дал].

Книга эта, выпущенная и разосланная в количестве 50 экземпляров, была по Высочайшему повелению у всех получивших ее отобрана и уничтожена.

Оказалось, что с 12 января переговоры с посланниками велись контр-адмиралом Абаза.

Таким образом, к началу военных действий Наместник не был даже в курсе дипломатических переговоров”.

 

Хотя он решительно не виноват…

 

С рассказанным, впрямую связана история, приведенная в воспоминаниях Марии Петровны Бок:

«Этой зимой 1910-1911 года мой отец [Петр Аркадьевич Столыпин] особенно интересовался двумя вопросами: проведением земства в Юго-западном крае и проведением новой судостроительной программы, в частности кредитов на постройку дредноутов.

Печать была в это время сильно занята вопросом: нужен ли России флот? Полемика была жгучая. Было два мнения:

1) создать, после разгрома нашего флота в Японскую войну, эскадренный флот,

2) ограничиться созданием флота береговой обороны.

Считая это дело исключительно важным и не будучи достаточно ознакомленным в морских вопросах, отец мой прослушал целый ряд лекций профессоров-специалистов и не только по стратегическим вопросам, но даже по кораблестроению.

Вникнув, таким образом, в суть дела, папá твердо встал на точку зрения Морского Генерального Штаба, против большинства членов Государственной Думы, считая, что России, как великой державе, необходим эскадренный флот и сделался защитником проведения морской программы.

 

 

Столыпин ‒ Нам нужна Великая Россия

 

Очень любивший флот Государь тоже считал этот вопрос весьма существенным и постоянно вел о нем переговоры с папá, входя в это дело до мелочей. Государь винил Морского Министра адмирала Воеводского в неумении говорить с членами Государственной Думы и, как говорил мне папá, неоднократно спрашивал совета, кого бы назначить вместо него.

При этом Государь упомянул раз, что он знает одного лишь адмирала, который сумел бы найти с Государственной Думой общий язык и воссоздать флот России, ‒ это бывший Наместник на Дальнем Востоке адмирал Алексеев.

 

 

Государь в морском мундире образца 1907 года

 

‒ Но, к сожалению, ‒ прибавил Государь, ‒ общественное мнение слишком возбуждено против него, хотя он решительно не виноват в неудачах нашей последней несчастной войны»^[8].

Вот такой рассказ из серии: как должно было быть.

 

Три упущенные победы

 

Обратите внимание, что планы «второго Синопа» были у адмирала Алексеева отнюдь не спонтанны, а глубоко продуманы и выношены.

Самый ранний их вариант, по имеющимся данным, относится к концу сентября ‒ началу октября 1903 года, о чем и рассказал Борис Бок.

Второй ‒ к совещанию 18 декабря 1903 года, где адмирал озвучивает план набега на Сасебо.

И последний, уже к 20 января 1904 года, когда Евгений Иванович тщетно добивается разрешения Петербурга решительными действиями нашего флота воспротивиться высадке японских войск в Чемульпо.

Где, напомним, уже стоял самый мощный из бронепалубных крейсеров флота, старший стационер русской эскадры “Варяг”.

Адмиралу не вняли ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. И все шло, как шло.

Кончилось это все 26 января 1904 года.

 

Порт-Артурская побудка

 

В ночь на 27 января/9 февраля 1904 года японский флот без объявления войны напал на нашу эскадру в Порт-Артуре и повредил два броненосца и крейсер.

Внезапная атака на русский флот была оценена самой свободной и правдивой в мире англо-американской прессой как «великолепная».

А вот в декабре 1941 года на тех же самых страницах действительно блестящая атака авианосного соединения адмирала Ямамото Исороку на Перл-Харбор, вопреки всякой справедливости и без всяких оснований, будет квалифицирована как «предательская».

 

 

Диспозиция Порт-Артурской эскадры в ночь с 26 на 27 января 1904 года

 

Однако в 1904 году «англосаксы» по обе стороны Атлантики дружно объявили о своем «нейтралитете», понимаемом ими как откровенная поддержка Японии. Чего ж еще было ждать?

Со стороны Англии ‒ это очевидно для всех.

По сути дела ‒ это была англо-японская война против России. Недаром после войны высшие японские военные были награждены высшими британскими орденами.

Роль самых соединенных штатов почему-то меньше отражена, хотя старались они изо всех соединенно-штатских сил. С законной гордостью Теодор Рузвельт признавался потом, как в самом начале войны он вызвал послов Франции и Германии и «в высшей степени деликатно» пригрозил им санкциями, если «и в этот раз Японию попробуют лишить плодов ее побед».

В победах Японии президент Тедди не сомневался заранее. Знал, что все уже сделано для победы. На второй день после начала военных действий он писал своему сыну:

«Война началась, конечно, весьма катастрофично для русских, но, между нами, ‒ об этом не должна знать ни одна душа ‒ я был бы в высшей степени доволен японской победой, так как Япония ведет нашу игру»^[9]. [Как это похоже на слова, кажется, уже другого Рузвельта про никарагуанского диктатора и палача Сомосу: «Он, конечно, сукин сын, но наш сукин сын!»]. 

Впрочем, цели и задачи “просвещенных мореплавателей” по стиранию с лица земли русского народа и его государства нам известны.

 

 

Батареи Порт-Артура ведут огонь по японской эскадре

 

А подготовка офицеров и матросов нашей Тихоокеанской эскадры образца 1904 года оказалась покруче хваленой всеми демократами американской эскадры образца года 1941, несмотря на проклятый вооруженный резерв. Вот свидетельство атаковавших нас той январской ночью:

«Едва успела желтая сигара выскочить из трубки и шлепнуться, как лягушка в воду, русские принялись стрелять и освещать море прожекторами.

Надо отдать им справедливость, если они и не были начеку, то не растерялись, и с быстротою молнии заняли свои посты. В одну минуту пушки были заряжены и прожекторы поставлены»^[10].

Про утро 27 января, когда адмиралу Того под Порт-Артуром пришлось несолоно хлебавши развернуться на 180° и с большой скоростью удалиться, мы уже говорили.

Да, еще удалось заблокировать многократно превосходящими силами крейсер «Варяг» в корейском порту Чемульпо, где «Варяг» вместе с канонерской лодкой «Кореец», обладательницей серебряного Георгиевского рожка за штурм фортов Таку^[11], должен был, по идее, служить гарантом независимости Кореи от японских посягательств. Пока русская эскадра не подойдет.

Он и служил. До последнего снаряда.

Первоначально я и не думал писать о «Варяге», считая, что подвиг его и так всем известен и свят в своей безупречной чистоте для любого русского сердца. Но появились нынче многознатцы, по бессмертному выражению А.К. Толстого: “не то аптекари, не то патриоты”, хотя некоторые и носят морские погоны, поднимающие уже “пяту свою” на «Варяга» и его командира.

Флигель-Адъютант последнего Русского Императора, Контр-Адмирал Русского Императорского Флота, а в день исторической битвы при Чемульпо, Капитан 1-го ранга, командир крейсера 1-го ранга «Варяг», Всеволод Федорович Руднев, его офицеры и матросы ответить “этим” уже не могут. Придется ответить за них. Но этот ответ мы перенесем к годовщине подвига «Варяга».

 

Японцы ненавидят Алексеева, но зато любят Куропаткина

 

Приобретения своего Россия не заметила и им не воспользовалась

 

Подведем итоги сказанному здесь об адмирале Алексееве, одном из последних крупных русских государственных деятелей. На сей раз действительно русских, без иронии и двусмысленностей, поскольку верность адмирала Отечеству и Престолу несомненна.

«Из анализа четко обоснованных стратегических и тактических выкладок в докладах и приказах Евгения Ивановича Алексеева следует, что адмирал принадлежал к числу наиболее выдающихся русских флагманов конца XIX ‒ начала XX века, что обусловило и его качества дипломата.

Будучи в первую очередь моряком, адмирал и в вопросах внешней политики руководствовался, прежде всего, стратегическими соображениями. Именно этим определялись и его жесткая позиция в корейском вопросе, и идея превентивного удара по Японии. Как политик и как флотоводец адмирал. Алексеев, постоянно выступавший за поддержку дипломатии силой и за определявшуюся нуждами флота политическую экспансию, был, наверное, самой яркой и выдающейся в России фигурой так называемой «эпохи нового маринизма».

Мастерски используя для этих целей русский флот, он наиболее ярко воплотил тенденции данной эпохи в истории России»^[12].

Руководство Алексеева международными силами во время китайской кампании говорит о том, что в его лице Россия приобрела полководца большого масштаба.

Но приобретения своего не заметила и им не воспользовалась.

Зато очень хорошо заметили это те, кто навязал Государю кандидатуру «самостоятельного и ответственного» Командующего Маньчжурской армией генерала Куропаткина для нейтрализации человека, который был способен выиграть войну ‒ Главнокомандующего!

 

Горыныч становится окончательно трехголовым

 

Читавшие наше историческое расследование о Цусиме в курсе не имеющего аналогов в военной истории Главнокомандующего Е.И. Алексеева, который не мог приказать ни своему морскому, ни сухопутному «подчиненному». Гибрид Горыныча Маньчжурского трехголового.

Окончательно Горыныч стал трехголовым после гибели адмирала Макарова, который, как и Наместник-Главнокомандующий войну-то хотел выиграть.

Оставив Артур, в связи угрозой его окружения при бездействии «куропаткинской» армии, и прибыв в свою новую ставку ‒ Мукден, Алексеев требует от Витгефта – своего артурского зама по флоту, ‒ оказать противодействие высадке японского десанта.

Предлагает назначенному Командующим Тихоокеанским флотом “решительному и инициативному” Н.И. Скрыдлову инкогнито прорваться в Порт-Артур. Убеждает Куропаткина двинуть войска на выручку блокированной крепости.

Однако все трое ‒ Витгефт, Скрыдлов и Куропаткин ‒ саботируют распоряжения Главнокомандующего.

С этого момента наш виртуальный Горыныч становится окончательно трехголовым, причем боковые головы, вместо того, чтобы совместно бороться с внешним врагом, стремятся причинить максимальный вред голове средней ‒ направляющей и координирующей.

Именно саботаж совершенно уместных и справедливых требований адмирала Алексеева, несомненно, является одной их первопричин так называемого поражения нашей страны в той войне.

Интересно выяснить было бы для благодарных потомков причины этого саботажа.

В отношении адмиралов Скрыдлова и Витгефта данных, к сожалению, пока недостаточно, хотя недостойная позиция первого ‒ очевидна, а в отношении декларируемого слабоволия последнего сомнения у меня имеются. С генералом же Куропаткиным все ясно. Конкретно.

 

 

Генерал Куропаткин в Маньчжурии глазами американки Мэри Эванс

 

А сейчас последуем в изложении событий Военной энциклопедии 1911 года.

 

«Считая при таких условиях невозможным нести долее…»

 

На глазах Алексеева происходила явная сдача Куропаткиным наших позиций в Маньчжурии.

Следует отметить, что уже во время русско-японской войны и сразу после нее, многие вполне компетентные исследователи, на основании известных им фактов и свидетельств, как с нашей, так и японской стороны, считали, например, что: «Сражение под Лаояном не может быть иначе рассматриваемо, как открытая измена генерала Куропаткина»^[13].

«Считая при таких условиях невозможным нести долее ответственность за наши неуспехи, Алексеев стал просить о сложении с него обязанностей Главнокомандующего.

12 октября 1904 года последовал на его имя Высочайший Рескрипт следующего содержания:

„Евгений Иванович!

С сожалением уступая настойчивым просьбам Вашим об освобождении Вас от обязанностей Главнокомандующего вооруженными силами Моими на Дальнем Востоке, Я выражаю вам Мою искреннюю признательность за все Ваши многосложные труды по формированию войсковых частей Наместничества, по сосредоточению их в районе военных действий и за высшее руководство вооруженными силами на Дальнем Востоке в тяжелый начальный период войны.

Пребываю к Вам неизменно благосклонный и благодарный Николай".

12 ноября того же года на имя Алексеева последовал новый Всемилостивейший Рескрипт, в котором деятельность его и личные боевые заслуги получили следующую Высокомилостивую оценку:

„Евгений Иванович!

Освободив Вас, согласно Вашему желанию, от обязанностей Главнокомандующего сухопутными и морскими вооруженными силами, действующими против Японии, Я с удовольствием вспоминаю заслуги Ваши на Дальнем Востоке, как во время китайских событий в 1900 году, так и при настоящих военных действиях с Японией, при чем Вы своею благоразумною деятельностью вполне оправдали Мое к Вам доверие.

После несчастного случая с эскадренным броненосцем «Петропавловск», на котором погиб Командовавший флотом вице-адмирал Макаров, Вы, вступив, по Моему повелению, в непосредственное командование флотом Тихого океана, проявили свойственные Вам энергию и распорядительность, отбивая многократные атаки неприятеля брандерами и миноносцами, направленные преимущественно на заграждение выхода из Порт-Артура.

Высоко ценя Ваши боевые заслуги и в изъявление искренней Моей признательности, жалую Вас кавалером Императорского ордена Нашего Святого Великомученика и Победоносца Георгия третьей степени, коего знаки при сем препровождая, пребываю к Вам навсегда неизменно благосклонный и искренно благодарный Николай".

Среди своих подчиненных Алексеев пользовался большим уважением и авторитетом, ‒ за твердость воли, огромную трудоспособность, прямоту характера, большой государственный ум и ясное понимание сложной политической и стратегической обстановки^[14]».

Про уважение и авторитет Евгения Ивановича у подчиненных мы уже могли судить по запискам лейтенанта Р. и воспоминаниям каперанга Бориса Бока.

«К сожалению, ‒ [а вернее к несчастью России – БГ] ‒ все эти положительные качества его» ‒ адмирала Алексеева «были парализованы», ‒ а теперь мы знаем ‒ умело нейтрализованы ‒ «тем распределением власти на театре войны, которое очевидец событий ее, барон Теттау, назвал в своих воспоминаниях «своеобразным, и не вполне ясным».

Русская печать, отмечая в свое время оставление Алексеевым своего высокого поста, справедливо назвала его «безмолвной жертвой несчастно сложившихся обстоятельств»^[15]”.

Последним серьезным политическим шагом Е.И. Алексеева стало представление по запросу МИД своих соображений применительно к условиям будущего русско-японского мирного договора, использовавшихся для составления инструкций русским уполномоченным^[16]. Рассматривалась кандидатура Е.И. Алексеева и на вновь вводимый пост Морского Министра, но разумеется, Витте не пожелал видеть бывшего Наместника в составе своего кабинета.

8 июня 1905 года состоялось упразднение Наместничества на Дальнем Востоке.

13 июня того же года адмирал Алексеев был назначен членом Государственного Совета и Адмиралтейств-Совета, с увольнением от должности Наместника и с оставлением в звании Генерал-Адъютанта.

До конца своей долгой жизни (1843-1917) Алексеев продолжает сохранять доверие Императора.

 

Японцы ненавидят Алексеева, но зато любят Куропаткина

 

То, что это было именно так подтверждает свидетельство врага.

Чувствуя в адмирале Алексееве большую моральную силу и зная об его наступательных тенденциях, японцы весьма ценили его.

Со своей точки зрения.

 

 

Состоявший при японской армии английским военным агентом генерал сэр Ян Гамильтон занес в свою „Записную книжку штабного офицера” очень характерное наблюдение:

«Японцы ненавидят Алексеева от всей души, но, насколько я мог заметить, видимо, любят Куропаткина»^[17].

Комментарии излишни.