Несколько замечаний об относительности времени

Часть 1

Часть 2

Итак, вернемся к Юго-Западному фронту.

Мы помним, что ТГ1 Клейста ударила по северному основанию Львовского выступа в общем направлении на Киев; планировалось, что Клейст дойдет до Днепра в районе Киева и затем повернет вниз, на юго-восток вдоль Днепра (Днепр, если смотреть на карту, идет от Киева по диагонали вниз вправо, вплоть до Днепропетровска). Непосредственно через выступ у вермахта наступала 17-я армия, южнее, через Бессарабию и Приднестровье – 11-я армия. Таким образом, предполагалось окружить и уничтожить все войска Юго-Западного фронта, охватывая их с севера и востока танковой группой Клейста, а с запада и на юге – 17-й и 11-й армией.

План грандиозный, но он сразу стал пробуксовывать. Клейста примерно на неделю задержали в районе Броды-Дубно-Луцк наши мехкорпуса; это дало возможность отойти трем армиям РККА из выступа без окружения. Ближе к Киеву ТГ1 вклинилась между 5-й армией Потапова и 6-й армией Музыченко; армия Потапова сместилась немного на север и прижалась к Припятским болотам, армия Музыченко сместилась вниз, на юг, к 12-й армии Понеделина, в район Винницы.

7-го июля немецкие войска заняли Бердичев, 9-го июля – Житомир. Житомир расположен всего в 130 км западнее Киева. 16-го июля была взята Белая Церковь в 80 км на юг от Киева. Таким образом, образовался клин, вытянутый в сторону Киева. Командование Юго-Западного фронта организовало контрудары по немецкому клину. Неся большие потери и опасаясь удара с севера во фланг со стороны 5-й армии Потапова, командование группы немецких армий «Юг» приостановило свое наступление в районе Житомира и Белой Церкви.

Советское командование ожидало, что вермахт сосредоточится на захвате Киева – но немецкое командование группы армий «Юг» во главе с генерал-фельдмаршалом Рундштедтом решило сосредоточится на окружении Винницкой группировки. Вермахт нанес основной удар в направлении Умани – это 120 км на юг от Белой Церкви.

Умань находилась в тылу 6-й и 12-й армий.

На юг от Белой Церкви наступали танки Клейста; с запада и юго-запада район Умани атаковали мотопехотные части 17-й и 11-й немецких армий.

По мере стягивания фронта наши 6-я армия Музыченко и 12-я армия Понеделина стали смешиваться, в итоге была создана так называемая группа Понеделина, объединившая обе эти армии. Генерал Павел Григорьевич Понеделин показал редкие для 1941 года умение руководить обороной и высокую стойкость – но удача отвернулась от него…

Началось с того, что руководство Юго-Западного фронта (Кирпонос) предложило передать обе эти армии под управление Южного фронта (Тюленеву); с одной стороны, в этом был определенный смысл – группа Понеделина все больше отрывалась от основных сил Юго-Западного фронта и воевала вплотную на южном фланге с 18-й армией Южного фронта – и Ставка утвердила это предложение. С другой стороны, Тюленев не чувствовал особой ответственности за эти армии, они были даны ему как бы в нагрузку; кроме того, возникла неразбериха при передаче руля из одних рук в другие.

В течение трех дней, 25-27 июля, Южный фронт ничего не знал о критически важных событиях в районе Умани и фактически самоустранился от проблемного участка фронта.

Впрочем, когда Тюленев включился, стало только хуже.

Советское командование вплоть до начала августа полагало, что немцы хотят оттеснить наши армии к югу и прорваться к днепровским переправам, и в своих директивах исходило из этой идеи.

Но 6 и 12 армии, отбиваясь из последних сил, видели, что их окружают. Вплоть до конца июля немцам не удавалось замкнуть кольцо юго-восточнее Умани – но командование Южного фронта запрещало отход в этом направлении и приказывало атаковать на восток, в сторону Днепра; а там были как раз наиболее сильные танковые подразделения вермахта…

1 августа стал переломным днем в сражении под Уманью. Утром генералы Понеделин и Музыченко послали по радио отчаянное сообщение Военному совету фронта и Ставке: «Положение стало критическим. Окружение 6-й и 12-й армий завершено. Налицо прямая угроза распада общего боевого порядка 6-й и 12-й армий на два изолированных очага. Резервов нет. Просим очистить вводом новых сил участок Терновка, Ново-Архангельск. Боеприпасов нет. Горючее на исходе».

2 августа немцы замкнули кольцо на юго-востоке и стали его уплотнять, но все же там можно было еще пробиться; однако комфронта Тюленев упорно приказывал пробиваться на восток… С восточной части протекала река Синюха; в местах наиболее ожесточенных попыток переправиться казалось, что в речке бьют бурые родники: солдатская кровь убитых в воде бойцов окрашивала воду…

Но Иван Владимирович Тюленев, кроме того, что был командармом, был ещё и опытным политиком; когда обозначилось поражение под Уманью, он, предвосхищая грубые вопросы, написал в своем донесении 4-го августа в Ставку: «Группа Понеделина продолжает оставаться в прежнем положении, причем совершенно непонятна медлительность в выполнении неоднократного приказа о выводе его частей на реку Синюха… От Понеделина получена радиограмма панического содержания, что организованный выход из боя без уничтожения своей материальной части или без немедленной помощи извне якобы невозможен. Эта оценка положения Понеделиным неверна, и сплошного фронта окружения нет. Имеются промежутки до 10 и более километров. Топтание на месте Понеделина другим иначе объяснено быть не может, как только растерянностью, нераспорядительностью, неэнергичностью».

Классическая подстава…

Несмотря на политическую прозорливость Ивана Владимировича, Иосиф Виссарионович на неё не купился; Сталин написал в директиве Военному совету Юго-Западного направления от 12 августа 1941 года: «Комфронта Тюленев оказался несостоятельным. Он не умеет наступать, но не умеет также отводить войска. Он потерял две армии таким способом, каким не теряют даже и полки. … Мне кажется, что Тюленев деморализован и не способен руководить фронтом». Но Ивану Владимировичу в некотором смысле повезло: еще через две недели он будет тяжело ранен под Днепропетровском; после длительного лечения и выздоровления Тюленев назначен командующим Закавказским фронтом, которым командовал, кстати, вполне нормально, без провалов. В 1943 году силами Закавказского фронта была проведена локальная операция с высадкой десанта в Мысхако; эта операция позже была описана в книжке Брежнева «Малая Земля». После войны Тюленев находился на разных должностях, в частности, служил генерал-инспектором кавалерии; в 1978-м году в феврале месяце, после выхода книжки Брежнева, был удостоен звания Герой Советского Союза (ну еще бы, вместе с Брежневым воевал на Малой земле); еще через полгода скончался в возрасте 86 лет.

Понеделину повезло меньше.

К 5 августа территория, ещё удерживаемая окруженными, составляла всего 10 на 10 км, она полностью простреливалась противником, отсутствовали запасы горючего, боеприпасов и продовольствия. Среди окруженных была очень значительная доля тыловых служб. Единственным выходом был немедленный прорыв из окружения; в ночь с 5 на 6 августа была предпринята наиболее решительная попытка. Прорывались в темноте транспортными колоннами, без артподготовки. Достигнув оборонительных позиций противника, бойцы спешивались, прорывали оборону, вновь грузились на машины и продолжали двигаться вперед.

Отчаянная ночная атака в южном направлении вначале развивалась удачно; наши разбили части двух немецких горно-егерских дивизий и прорвали немецкое кольцо на глубину 20 км. Целью удара был прорыв к городку Первомайск, где стояли части 18-й армии Южного фронта; впрочем, правильнее будет «где должны были стоять части 18-й армии»; к этому времени Первомайск нами был оставлен, там были немецкие позиции, но Тюленев не сообщил об этом печальном факте в группу Понеделина. В итоге, пробившись из последних сил через позиции егерей, прорывавшиеся вместо дружеских объятий в Первомайске были встречены огнем немецких пулеметов. Днем разбитые ночью егеря пришли в себя, и авиация с артиллерией стали понемногу смешивать с землей попытавшихся прорваться красноармейцев.

Продержавшись день, на следующую ночь 7 августа окруженные сделали последнюю более-менее организованную попытку прорыва; в итоге через немецкие части удалось просочиться только отдельным небольшим группам.

Во время ночных атак попали в плен контуженный командарм 6-й армии генерал Музыченко и командарм 12-й армии генерал-майор Понеделин; вместе с Понеделиным также попал в плен генерал-майор Кириллов, командующий стрелковым корпусом.

Мне попадались воспоминания одного бойца, где тот рассказывал, что Понеделин попал в плен во время рукопашной; его оглушили прикладом по голове.

Немного позже немецкие пропагандисты сфотографировали Понеделина и Кириллова стоящими рядом с офицерами вермахта; эта фотография была вставлена в листовки с рассказом о разгроме РККА под Уманью, пленением наших генералов и призывами сдаваться; выглядело так, что это Понеделин и Кириллов призывают сложить оружие.

Ответная реакция последовала незамедлительно: примерно через неделю, 16-го августа, вышел немного странный многословный Приказ Ставки ВГК № 270, похожий на незамысловатую пионерскую агитку; вначале на нескольких листах с пафосом рассказывалось о разных случаях героизма воинов РККА, а в конце, в стиле «кое-кто кое-где у нас порой» с презрением упоминались злостные дезертиры и предатели Родины Понеделины, Кирилловы и Качаловы (именно так, нарицательно, во множественном числе). Все трое решением Военной коллегией Верховного Суда СССР от 13 октября 1941 года были заочно приговорены к расстрелу.

С Владимиром Яковлевичем Качаловым получилось нелепо – он пропал без вести 5-го августа (почти в один день с пленением генералов под Уманью), но далеко от них – на Резервном фронте; Качалов прорывался из окружения после танкового контрудара в районе Рославля – это недалеко от Смоленска, в центре; кстати, как раз в эти дни немного севернее Рославля начал наступление на Ельнинский выступ только что прибывший на фронт Жуков.

С подачи Мехлиса Владимира Яковлевича записали в дезертиры; в приказе № 270 про него было с горечью сказано: «Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, находясь вместе со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам. Штаб группы Качалова из окружения вышел, пробились из окружения части группы Качалова, а генерал-лейтенант Качалов предпочёл сдаться в плен, предпочёл дезертировать к врагу».

Позже, через несколько лет после войны, выяснилось, что Качалов не сдавался в плен, а сгорел в танке при прорыве из окружения; его реабилитировали, посмертно восстановили в партии и вернули звания и награды.

…Жена Качалова, теща и дети – также, как и родственники Понеделина и Кириллова, – были репрессированы сразу в 1941 году как семьи изменников Родины…

Плененные под Уманью генералы Музыченко, Понеделин и Кириллов провели всю войну в немецких концлагерях; в 1945-м освобождены американцами и переданы СССР. После проверки «Смершем» Музыченко вернулся на службу, позже ушел в отставку на пенсию и скончался в преклонном возрасте уважаемым человеком.

Понеделин и Кириллов, уже приговоренные к расстрелу пять лет назад, в начале, после возвращения в Союз, жили свободно, только под подпиской о невыезде; затем, через несколько месяцев, были арестованы и помещены в тюрьму 30-го декабря 1945 года; Новый год они опять встречали за решеткой… Выяснилось, что в немецком плену Павел Григорьевич Понеделин вел себя вполне достойно, к Власову не пошел, с немцами не сотрудничал; более того, при освобождении в 1945-м американцы предлагали ему остаться у них и даже должность в US армии – но Понеделин отказался. Вообще, по немногим дошедшим воспоминаниям Павел Григорьевич оставляет приятное впечатление: сдержанный, сравнительно образованный человек, лично смелый – кстати, с хорошо поставленным голосом: он подростком до революции успел послужить дьяконом в деревенской церкви; в первые дни войны издал приказ по своей армии, запрещавший расстреливать пленных.

Понеделин и Кириллов провели в тюрьме 5 лет – так непонятно долго длилось следствие; наконец, 25 августа 1950 года состоялся суд, который опять признал их изменниками Родины и приговорил к расстрелу; приговор был приведен в исполнение в тот же день...

Интересно, что днем ранее, 24-го августа, были расстреляны маршал Кулик и генералы Герой Советского Союза Гордов и Рыбальченко, которые тоже были арестованы после войны и также провели под непонятным следствием несколько лет.

В жизни таких совпадений не бывает; это ещё одна из загадок того времени…

Лично мне Понеделина по-человечески жалко; трагичная судьба; упокой, Господи, душу раба Твоего Павла…

На начало сражения под Уманью наши войска насчитывали около 160 тысяч бойцов; из окружения в итоге удалось выйти, может быть, примерно 15-ти тысячам человек; по немецким данным, попали в плен 100…110 тысяч бойцов; наверное, еще некоторая часть рассеялась по окрестностям.

На одного погибшего примерно четверо плененных…

Всех наших пленных согнали в большой песчаный карьер под Уманью; апокалиптическая картина: на верху стоят часовые, внизу, в карьере – море копошащихся и умирающих людей… Это место получило название «Уманской ямы».

Еды для пленных у немцев было немного – раз в день привозили цистерны с баландой, как-то распределяли ее по этому людскому морю… Кто-то подставлял пилотку под черпак с баландой, кто-то безучастно умирал в стороне…

Через две недели после описанных событий, 28-го августа, в Умань прилетел Гитлер, в свите которого были Риббентроп, Гиммлер, Кейтель; также с Гитлером прилетел Бенито Муссолини. Вместе с дуче был его сын, Витторио. Формальным поводом было прибытие на восточный фронт воинского контингента из Италии; планировалось, что бравые итальянские парни из дивизии «Торино» промаршируют мимо гостиницы «Регина», которая располагалась на улице Советской (ныне «улица Небесной Сотни»); на 2-м этаже гостиницы был подходящий большой балкон для фюрера, дуче и свиты.

Но итальянские парни подкачали и немного застряли в 25-ти км от Умани; Гитлер и Муссолини в итоге сами поехали им навстречу, но встреча получилась не очень эффектной – в это время шли дожди, дороги размокли, техника и телеги вязли в раскисшей земле, итальянские берсальеры выглядели измученными и были по уши в жидкой грязи…

Также Гитлер и Муссолини посетили «Уманскую яму»; после этого посещения Гитлер распорядился распускать украинских и прибалтийских пленных по домам. Сердобольные женщины из окрестных мест под эту лавочку забрали сколько смогли солдатиков…

Так, командир 44-й горнострелковой дивизии генерал-майор Ткаченко Семен Акимович был пленен под Уманью. Но вскоре после этого из лагеря, находившегося недалеко, в Гайсине, он был отпущен домой, как украинец. Он устроился работать в местечке Узин. Но через некоторое время его кто-то опознал и выдал. Солдатиков распускали – но не командиров... Ткаченко был арестован жандармерией 6-й полевой армии. В последующем содержался в лагерях Хаммельбург, Пладен, Хоэнштейн, Заксенхаузен; из последнего пытался организовать побег, но был схвачен гестапо и расстрелян в апреле 1945 года.

Судьба…

Умань окончательно подтолкнула Гитлера к проведению крупной операции на окружение всей группировки Юго-Западного фронта; во время очередного совещания он с обычным пафосом заявил, что это будут вторые Канны, которые по своей грандиозности затмят первые; Умань – генеральная репетиция; Киев будет премьерой германского военного искусства, которое должен будет признать весь мир.

Основные события начались со второй половины августа, через две недели после разгрома Уманского котла.

21 августа Гитлер подписал директиву об уничтожении киевской группировки РККА. Ф. Гальдер в своем дневнике записал, что «…эта директива имеет решающее значение для всей Восточной кампании».

Директива, в частности, определяла, что важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, Донбасса и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа.

По сути, это была отмена начального плана «Барбаросса».

Что в это время происходило на фронтах?

Группа армий «Центр» (Федор фон Бок) вела кровопролитные бои в районе Смоленска; как раз в середине августа немцы отражали в центре давление Жукова на Ельнинский выступ и стояли на месте. На правом (южном) фланге фон Боку удалось 19-го августа захватить Гомель; по ходу этой операции вермахт взял в плен более 70 тысяч пленных.

Гомель находится примерно в 220 км к северу от Киева.

На Киев в это время уже несколько недель безуспешно наступала 6-я полевая армия под командованием Райхенау – это та самая армия, которая позже дойдет до Сталинграда, но уже под командованием Паулюса.

Фельдмаршал Вальтер фон Райхенау, потомственный военный и аристократ, эффективно руководивший наступлением своей армии, вместе с тем был убежденным нацистом, презиравшим всех неарийцев и особенно евреев. Это его войска в рамках наступления на Киев заняли Белую Церковь 16-го августа – и там вскоре начались массовые расстрелы евреев немецкими айнзацгруппами при активном участии местных галичан. В подвале комендатуры (где сейчас находится магазин «Каштан» на улице Ярослава Мудрого) скопились примерно 90 малолетних детей, оставшихся после экзекуции их родителей. Дети хныкали и плакали, чем вызвали беспокойство у нескольких немецких пехотинцев, которые пожаловались своим капелланам; капелланы стали писать возмущенные и жалостливые письма властям и командованию.

Вальтер фон Райхенау положил конец всей этой сентиментальной возне: по его приказу 21-го августа всех детей вывезли в ближайшую лесополосу и расстреляли.

Чуть позже, в октябре, он выпустил ставший широко известным и популярным в армии приказ «О поведении войск в восточном пространстве» (Das Verhalten der Truppe im Ostraum). В приказе говорилось, что в обязанности солдата на востоке входит также задача искоренения азиатского и еврейского влияния на Европу; приказывалось любой ценой и без оглядки на потери среди мирного населения подавлять партизанское движение и на месте уничтожать захваченных партизан; также запрещалось делиться продовольствием с местным населением и расстреливать всех, кто отказывался активно сотрудничать с оккупационными войсками.

Еще немного позже, 1 декабря 1941, Райхенау будет назначен командующим группой армий «Юг» вместо отправленного в отставку Рунштедта. Казалось бы, всё складывается хорошо – но Аннушка уже пролила своё масло… Вскоре после Рождества, 14-го января, Вальтер с приятелями принял участие в экзотической охоте под Полтавой при 40-градусном морозе – и там в его голове внезапно лопнул маленький сосудик; а еще через два дня он скончался в самолете, срочно улетавшим с ним из азиатской Полтавы в европейский Лейпциг…

Самолет с его телом, кстати, потерпел аварию при посадке во Львове – врезался в ангар…

Возвращаясь к Киеву – весь август Райхенау долбился в укрепрайон вокруг города, но без заметных успехов. Киев защищала 37 армия под командованием Власова (да, того самого); Андрей Андреевич, кстати, командовал в те тяжелые дни очень грамотно и мужественно; видимо, что-то переклинило у него в голове через год…

Большой головной болью для вермахта была 5-я армия Потапова. Она располагалась северо-восточнее Киева и все время била сверху в левый фланг наступающим немцам. Соответственно, немецкое верховное командование вместе с ТГ2 Гудериана повернуло на юг и 2-ю полевую армию Вейхса, только что успешно закончившую операцию под Гомелем. 2-я армия специально затачивалась на уничтожение нашей 5-й армии. Мотопехота Вейхса и танки Гудериана шли на юг параллельными курсами, но войска Гудериана двигались восточнее и нацеливались на Конотоп – Ромны (а это примерно 220 км восточнее Киева), а Вейхс двигался из Гомеля вниз вдоль восточного берега Днепра на Чернигов – Киев.

Таким образом, 2 армия Вейхса, подойдя к Киеву с севера и севера-востока, тем самым заходила бы в тыл 5 армии Потапова, находившейся в тот момент примерно в 150 км западнее Днепра.

Гудериан, во всяком случае поначалу, был против разворота своей ТГ2 на юг; он рвался на Москву.

Гитлер специально встретился с «быстрым Хайнцем», чтобы разъяснить ему смысл этого маневра; он объяснил Гудериану, что «сырьевые ресурсы и продовольствие Украины являются жизненно необходимыми для продолжения войны»; фюрер также указал на необходимость скорейшего овладения Крымом, который, по его словам, являлся «авианосцем Советского Союза в его борьбе против румынской нефти»; напоследок Гитлер немного распалился и в сердцах сказал: «Мои генералы ничего не понимают в военной экономике!»

…Вообще, у фюрера – бывшего ефрейтора, к тому же эмоционального и порой невоздержанного на язык – были сложные отношения с немного спесивым и аристократичным генералитетом. Так, несколько позже, в сентябре, Гитлер обвинит начальника штаба вермахта Вильгельма Кейтеля в дезинформации и заявит, что ему приходится работать с болванами. Кейтель сильно оскорбится такими речами и захочет даже подать в отставку либо застрелиться, но Йодль, его заместитель, отговорит Вильгельма от поспешных действий…

Кейтель уйдет из жизни позже, через пять лет, 16 октября 1946 года – его повесит вместе с Йодлем американский сержант Джон Вудс на своих фирменных веревках с 13 узлами по приговору Нюрнбергского трибунала. Кейтель и Йодль подадут прошение о замене унизительной для боевых офицеров казни через повешение на расстрел – но суд отклонит их просьбу. Злые языки в этом усматривают сходство Нюрнбергского трибунала с Пуримом, еврейским праздником отмщения: как известно, после казни Амана (главного гонителя библейских евреев) по просьбе своей любовницы Эсфири царь Артаксеркс повесил также 10 сыновей Амана; дочь его покончила с собой.

Эсфирь просила Артаксеркса именно повесить своих гонителей, ибо согласно талмуду «проклят всяк висящий на древе».

Некоторые конспирологи, кроме прочего, злорадно указывают на совпадение числа казненных в Нюрнберге с числом казненных в ветхозаветной истории: приговорили к повешению 11 немцев, последователей Гитлера (=детей Амана); один – Геринг – за два часа до казни каким-то образом сумел покончить с собой (отравился), как дочь Амана; остальных повесили, как 10 сыновей Амана.

…Но мы не будем здесь заниматься семитской конспирологией и искать в простом совпадении какой-то смысл; казнь Кейтеля и Йодля просто пришлась к слову…

Кстати, интересна судьба сержанта Джона Вудса, добродушного увальня и штатного палача армии Соединенных Штатов. После казней в Нюрнберге и Токио он стал мегапопулярным в Штатах и сумел сделать небольшой гешефт, продавая куски своих фирменных удавок, на которых висели тела казненных немцев и японцев, и рассказывая в многочисленных интервью, как он повисал на ногах у повешенных, чтобы прекратить агонию и ускорить смерть; публика с замиранием сердца читала про хруст шейных позвонков и прочие технологические нюансы... Вудс был по натуре творческим человеком, хотя и немного туповатым: через четыре года, в Сан-Антонио, когда петлю заменили электрическим стулом (прогресс не остановить), старина Джонни выступил с инициативой и предложил увеличить напряжение на электродах стула в полтора раза. Сказано-сделано; после апгрейда Джонни решил посидеть на обновленном стуле и в шутку прицепил себе на лоб медную скобу; также в шутку он сказал своему помощнику: «Hey you boy, turn on!»

Помощник оказался еще более тупым, чем Джонни – и включил рубильник…

Вернемся к Гитлеру и Гудериану.

…В итоге переговоров (правильнее сказать, уговоров) Гудериан получил небольшую передышку и подкрепления, после чего, начиная с 24 августа, покатился на юг, отбиваясь левым флагом от Еременко и нацеливаясь на Конотоп – Ромны в 220 км восточнее Киева. Справа от него двигалась 2-я армия Вейхса, которая через Чернигов нацеливалась в тыл 5-й армии и Киевской группировке.

Для нашего Генштаба такой маневр был неожиданным и не сразу понятым. Так, 24 августа начальник ГШ Шапошников во время переговоров до прямому проводу с командующим Брянским фронтом Еременко предупредил последнего о вероятном ударе противника на Жиздру в обход Брянска с севера. При этом, как вспоминает в своих мемуарах Еременко, Шапошников добавил, что этот удар нужно ждать завтра или послезавтра, и указал на необходимость принять срочные меры по усилению указанного участка. Другими словами, Шапошников ориентировал Еременко, что Гудериан ударит на восток – хотя тот уже начал движение на юг.

Несколькими днями ранее, 20-го августа, Потапов по согласованию со штабом и командованием Юго-Западного фронта (Кирпонос) начал отвод своей армии на левый берег Днепра. Дело в том, что его армия к тому моменту находилась в опасной позиции, будучи слишком далеко выдвинутой на запад.

Сам Киев лежит в основном на правой, западной части Днепра; дополнительно перед ним полукольцами, опирающимися на Днепр и выгнутыми на запад, были расположены несколько хорошо оборудованных полос обороны, образующих вместе с городом Киевский укрепрайон. Киевский укрепрайон успешно оборонялся 37-й армией Власова.

Оборону правее укрепрайона держал 27-й стрелковый корпус, подчинявшийся 37-й армии; этот корпус был выдвинут немного вперед и отстоял от Днепра на запад примерно на 80 км.

5 армия располагалась еще правее 27-го корпуса и была на ещё большем удалении от Днепра – до 160 км. Если смотреть на эти позиции с немецкой стороны, то напрашивался удар в стык по диагонали между 27 корпусом и 5-й армией. Собственно, Райхенау так и планировал – он сконцентрировал кулак из одной танковой и трех пехотных дивизий и планировал одним ударом прорваться через этот стык к Днепру, после чего, не форсируя Днепр, подняться вверх вдоль реки и тем самым отрезать 5-ю армию от днепровских переправ и основных сил.

Но Михаил Иванович опередил немцев и начал 20-го августа очень хорошо организованный и продуманный отвод своих сил на левый берег Днепра. Как отмечал западногерманский военный историк А. Филиппи, "русская 5-я армия ускользнула из окружения... Как и прежде, эта армия противника сумела, усилив сопротивление с фронта, ввести в заблуждение командование действовавших против нее немецких соединений и скрыть подготовку к отходу, чтобы затем внезапно отступить на всем фронте".

Но здесь возникло осложнение, оказавшее отрицательное влияние на всю оборону Киева. Дело в том, что 27-корпус находился ближе к Днепру и в соответствии с планом должен был стартовать через два дня после начала отхода 5 армии, чтобы синхронно с ней выйти на левый берег; но операция 27-го корпуса планировалась другим штабом и протекала по своему плану. Через два дня после начала отвода войск Потапова немцы обнаружили этот маневр и то, что правый фланг 27 корпуса стал открытым; они немедленно ударили в сторону Днепра своей танковой дивизией, обходя правый фланг нашего корпуса и сбивая сравнительно слабые заслоны на своем пути.

Через сутки 11-я танковая дивизия Райхенау вышла к переправе через Днепр у Окуниново, которая расположена в 60 км севернее Киева – как раз на стыке 27 корпуса и 5 армии.

Мост у Окуниново был отличный – длиной 2,5 км, с тремя металлическими фермами и хорошей грузоподъемностью. Возле него было предмостное охранение и саперная часть, которая заминировала мост и ждала команды на подрыв.

Маршал Баграмян, бывший тогда начальником оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, так описывает в своих воспоминаниях эпизод у Окуниново: "По досадно сложившимся обстоятельствам мост не удалось взорвать, хотя к взрыву все было заблаговременно подготовлено. Командир саперного подразделения имел прямую телефонную и телеграфную связь со штабом фронта. Когда показались фашистские танки, он вызвал меня по телефону и только начал докладывать, линия прервалась. Тут же удалось связаться с ним по аппарату Морзе. Но и на этот раз телеграфист не успел отстукать распоряжение на взрыв — линия внезапно вышла из строя. Мост так и не был взорван..."

Какая-то мутная история; что, саперы не могли сами крутануть ручку взрывателя, видя, как немецкие танки въезжают на мост?..

Говоря словами прапорщика Задова: «Извините, Иван Христофорович, но версия Ваша – барахло»...

Так либо иначе, переправа у Окуниново была сходу захвачена танкистами Райхенау, и немцы хлынули по мосту, создавая плацдарм на левом берегу Днепра.

Наши сразу стали пытаться разрушить мост и ликвидировать плацдарм, атакуя его с севера войсками 5-й армии и с юга – 27-м корпусом, но увы: мост был поврежден, но сохранил работоспособность; плацдарм был немного сжат, но остался на месте.

Ситуация для 5 армии сразу стала угрожающей.

С одной стороны, в соответствии с жестким указанием Ставки и командования Юго-Западного фронта Потапов должен был обеспечить оборону по Днепру севернее Киева, не допуская переправы немцев на левый берег; с другой стороны, на его левом фланге образовался Окуниновский плацдарм, на котором танкисты 11-й танковой дивизии все время прогревали моторы, готовясь атаковать, а на правый фланг и в тыл справа накатывалась с севера 2-я армия Вейхса.

Несколько дней, пока Вейхс был еще на подходе, Потапов пытался совместно с 27-м корпусом ликвидировать Окуниновский плацдарм – но это было ему уже не по силам…

За два месяца непрерывных боев с начала войны 5-я армия значительно ослабла…

Затем с севера накатилась немецкая 2-я армия.

Конфигурация фронта у 5-й армии была нехорошей – напоминала букву «Г»: ножка шла по Днепру вверх от Окуниновского плацдарма примерно на 80 км, а затем поворачивала на восток немного севернее Чернигова, еще примерно на 60 км.

28-го августа начались бои севернее Чернигова, их интенсивность сразу стала резко нарастать. Ослабленная 5-я армия физически не могла сдержать противника, имевшего в два-три раза большую численность, и понемногу стала отжиматься вниз, к Чернигову. Одновременно усилилась активность немцев на Окуниновском плацдарме, где Райхенау все время подкачивал его свежими силами.

Стала реальной угроза окружения 5-й армии – стоило лишь войскам вермахта соединить в букве «Г» кончики ножки и полочки, Окуниновский плацдарм и Чернигов.

За спиной 5-й армии протекала Десна; эта река огибала Чернигов с юга и впадала в Днепр под острым углом недалеко от северной окраины Киева, фактически соединяя левый и правый фланги 5-й армии; таким образом, Десна была в тех условиях идеальным рубежом обороны для Потапова: вместо «Г» его фронт стал бы значительно более короткой прямой линией. На третий день ожесточенных боёв Михаил Иванович обратился утром 30 августа в Военный совет фронта с предложением об отводе своей армии с Днепра на Десну. Вечером ему по прямому проводу ответил Тупиков, начальник штаба у Кирпоноса; ответ был отрицательным. Василий Иванович сказал: «Здравствуйте, товарищ Потапов. Командующий фронтом лично не в состоянии быть у аппарата — болен, — и поручил мне передать, что он поражен вашей телеграммой, одинаково ее неожиданностью и содержанием, не вяжущимися с твердым мнением о вас. Ведь вы знаете, что такое Днепр, и этого достаточно, чтобы телеграмма была неожиданной… Сталин и его устами советский народ сказали: "Ни шагу от Днепра!" Так обязаны понимать обстановку и мы».

Потапов ругнулся про себя, но делать нечего – приказы должны исполняться…

Через день немцы с боями подошли на 10 км севернее Чернигова и смогли ночью 2-го сентября захватить большой плацдарм на Десне за Черниговом, восточнее его, в районе деревни Вибли. Вечером того же дня из Москвы за подписью Шапошникова пришла телеграмма в штаб фронта с категорическим требованием удержать Чернигов и решить проблему с плацдармом у Вибли. Потапов получил небольшое усиление и начал отчаянные атаки на плацдарм, в которых непосредственно участвовали даже присланные офицеры из штаба армии – но все атаки были отбиты, а положение только ухудшилось…

5-го сентября положение стало критическим; на Окуниновском плацдарме, на левом фланге 5-й армии, танки и мотопехота Райхенау перешли в наступление в северном и северо-восточном направлениях. Для Потапова и его штаба было очевидным, что немцы будут брать их в клещи в междуречье Днепра и Десны, и только незамедлительный отвод войск армии с Днепра на рубеж Десны может спасти их от окружения и разгрома.

С таким предложением генерал Потапов снова обратился вечером 5 сентября по ВЧ к командующему фронтом, но получил от него категорический отказ. Более того, на следующее утро он получил приказ, фактически нереальный, на проведение решительной контратаки на Окуниновский плацдарм совместно с войсками 37-й армии Власова.

«…Жизнь на нитке, а думает о прибытке»…

Приказы, даже очевидно неправильные, должны выполняться…

Возможно, Потапов не знал всех нюансов, но Кирпонос находился под жестким прессингом со стороны Москвы; было очевидно, что Шапошников относится к донесениям командования Юго-Западного фронта с недоверием и подозрительностью.

Ситуация осложнялась еще и громоздкой системой управления, существовавшей на тот момент: командование Юго-Западного фронта (Кирпонос, Тупиков) подчинялись Ставке и Генштабу не напрямую, а через командование Юго-Западным направлением, руководившим действиями Юго-Западного и Южного фронтов. Главнокомандующим Юго-Западного направления был Буденный.

Семен Михайлович находился меж двух огней, но более поддерживал фронт, так как был ближе и более отчетливо видел контуры надвигающейся катастрофы.

7-го сентября начались бои в пригородах Чернигова, наметилось окружение 5-армии. Потапов опять по ВЧ просит Кирпоноса разрешить отход на рубеж Десны; Кирпонос ничего Михаилу Ивановичу не ответил, но сам вечером, в 21-30, послал большую телеграмму в два адреса, Буденному и Шапошникову, где описывал тревожное положение своего фронта и, в частности, просил санкции на отвод 5-й армии.

Буденный поддержал Кирпоноса – но Шапошников, переговорив со Сталиным, приказал всем оставаться на местах…

На следующий день немцы заняли Чернигов и начали формировать кольцо окружения вокруг 5-й армии; Потапов, не дождавшись поддержки со стороны командования фронта, своей властью приказал отходить (впрочем, скорее, прорываться) своим частям на рубеж Десны с наступлением темноты 8-го сентября.

На следующий день 9 сентября Потапову стало известно, что из Ставки ВГК наконец было получено разрешение отвести 5-ю армию за Десну: "Верховный Главнокомандующий санкционировал отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на реку Десна с обязательным удержанием фронта Воропаево — Тарасовичи и киевского плацдарма".

К вечеру 10 сентября Потапову удалось вывести свою армию – вернее, ее остатки – из окружения в междуречье Днепра и Десны; от армии осталось меньше дивизии, около 4000 бойцов, без транспорта и средств связи. Поздним вечером Потапов обратился к начштаба фронта Тупикову с просьбой вывести его армию в резерв для переформирования; также он предложил еще раз обратиться к Главкому (Буденному) и в Москву с докладом о критической обстановке на фронте.

Тупиков знал реальную обстановку в масштабах фронта лучше Потапова; обстановка казалась почти безнадежной – но они оба надеялись на Москву, как утопающий надеется на чудо…

Но чуда не произойдет; Василию Ивановичу Тупикову, как и Михаилу Петровичу Кирпоносу, оставалось жить всего 10 дней…

Итак, что за обстановка сложилась на всем Юго-Западном фронте к 10-му сентября?

Вернемся на месяц назад, в Умань.

После разгрома Уманского котла (примерно 200 км южнее Киева) 6-я армия Райхенау продолжила безуспешное давление на Киевский укрепрайон, а ТГ1 Клейста, этот ударный наконечник группы армий «Юг», покатился вниз, к изгибу Днепра.

Днепр идет от Киева вниз на юго-восток (на карте – вниз по диагонали слева направо), а затем, примерно на расстоянии 400 км от Киева, поворачивает почти под прямым углом на юго-запад (вниз по диагонали справа-налево) и еще через 200 км впадает в Черное море. В месте поворота Днепра находятся Днепропетровск и, немного южнее, Запорожье; недалеко от Запорожья, возле Никополя, располагалось самое крупное в Европе месторождение марганцевых руд.

Марганец необходим для выплавки стали и был стратегическим материалом для Германии.

Кроме того, излучина Днепра была очень важна для вермахта и как удобный плацдарм для наступления на Ростов и далее на Кавказ.

Всего лишь через десять дней после окружения наших войск под Уманью части ТГ1 Клейста завязали бои в Днепропетровске (19 августа) и Запорожье (18 августа), то есть прошли за десять дней примерно 300 км от Умани; 18-го августа был взорван ДнепроГЭС, 25-го пал Днепропетровск; правда, Запорожье отбивался до 4-го октября.

Южнее, вдоль черноморского побережья, продвигалась немецкая 11 армия; примерно в эти же дни были заняты прибрежные города Николаев и расположенный в устье Днепра Херсон.

Севернее, между ТГ1 и 6-й армией Райхенау, наступала 17 армия; к двадцатым числам августа она вышла к Днепру на всем его протяжении от Киева до Днепропетровска и в итоге смогла захватить несколько плацдармов на левом берегу.

Итак, к 24-му августа, когда Гудериан вместе с Вейхсом повернули на юг, немецкие пехотные части стояли вдоль всего побережья Днепра, а ТГ1 находилась в районе Днепропетровска-Запорожья, в 400-стах км от Киева.

В конце августа наш Генштаб ожидал вполне логичной атаки ТГ2 Гудериана севернее Брянска на Москву, в результате чего Брянский фронт (Еременко) готовился к отражению наступления именно в этом направлении. Нестандартный ход Гитлера с перенацеливанием Гудериана на юг вызвал вначале некоторое замешательство и запаздывание в действиях нашего руководства.

ТГ2 начала наступление в стык между 21-й и 13-й армиями Брянского фронта (БФ), быстро двигаясь на юг в направлении Конотоп – Ромны. 13 армия была слева от Гудериана (восточнее); 21-я армия, отступавшая на юг после разгрома у Гомеля, оказалась справа от ТГ2 (западнее). Но западнее ТГ2 также на юг наступала и немецкая 2-я армия; в итоге наша 21-я армия оказалась между ними: на левом фланге наступал Вейхс, на правом – Гудериан.

Конотоп - Ромны находятся на 200…220 км восточнее Киева – это был глубокий тыл Юго-западного фронта.

Для прикрытия конотопского направления от танков Гудериана 26-го августа срочно создана 40-я армия (на базе стрелкового корпуса), которая в тот же день вступила в бой в районе Шостки (70 км севернее Конотопа).

40-я армия относилась к Юго-Западному фронту (ЮЗФ).

В итоге получилась немного запутанная ситуация с фронтовой принадлежностью наших армий, обороняющих северное направление: возле Днепра от наступающего с севера Вейхса отбивалась 5-я армия (ЮЗФ); ее соседом справа была отступавшая из-под Гомеля 21-я армия (БФ); еще далее против ТГ2 сражалась новая 40 армия (уже ЮЗФ), а соседом справа у 40-й армии были опять части Брянского фронта.

Такая чересполосица получилась из-за разбитой у Гомеля 21-й армии БФ, которая отступала в полосе ЮЗФ. 6-го сентября эта армия была наконец передана ЮЗФ, в составе которого и попала в окружение через 10 дней…

40-я армия оказалась новой заплаткой, пришитой к ветхой одежде – и в итоге дыра оказалась еще хуже…

3 сентября танки Гудериана взяли городок Кролевец (опорный узел новой 40-й армии в 35 км севернее Конотопа), а 7-го – и сам Конотоп, после чего нацелились на Ромны, которые были теперь от них всего в 60-ти км.

Попытки Еременко атаковать во фланг «подлеца Гудериана» оказались безрезультатными; к тому же, имевшая полное господство немецкая авиация очень эффективно помогала гасить его атаки.

После утраты Конотопа наши войска попытались контратаковать, но ТГ2 9-го сентября нанесла сильный встречный удар и прорвала фронт; на следующий день, 10 сентября, были взяты Ромны.

В образовавшийся прорыв потекли и левофланговые части 2-й армии Вейхса, формируя внутреннюю часть кольца.

Вечером 10 сентября генерал Тупиков (начштаба ЮЗФ) доложил Военному совету фронта последние данные обстановки и свой вывод из ее оценки, который сводился к тому, что, пока не поздно, надо отводить войска фронта на линию реки Псел, где уже был, по его мнению, подготовлен тыловой оборонительный рубеж.

После обсуждения Военный совет фронта направил в Ставку ВГК телеграмму следующего содержания: "Танковая группа противника прорвалась в Ромны, Гайворон. 40-я и 21-я армии не могут ликвидировать эту группу. Требуется немедленная выброска войск из Киевского укрепленного района на пути движения противника и общий отход войск фронта на рубежи, доложенные Вам. Прошу санкцию по радио".

Если мы посмотрим на карту, то легко поймем логику этого предложения: река Псел текла примерно с севера на юг параллельно направлению удара Гудериана, но немного восточнее; тем самым, отведенные на эти рубежи войска ЮЗФ образовали бы сплошной плотный фронт, обращенный на запад против Гудериана, при этом река Псел была бы естественным противотанковым рвом перед новыми оборонительными позициями.

И все бы хорошо, если бы не один нюанс – расстояние на восток по прямой от Киева до новых позиций составляло примерно 250 км; это означало, что отходящие войска, включая тыловые подразделения, госпитали, писарей, связистов, рембаты, склады и все остальное, а также разные боевые подразделения должны были пройти от Киева на восток примерно 250 км мимо нависающих с севера 2-й армии Вейхса и ТГ2 Гудериана и с атакующей в спину 6-й армией Райхенау – и это при полном господстве немецкой авиации.

Кто мог защитить отступающих и встать стеной во время движения между ними и атакующим вермахтом? – Да никто; в своем донесении штаб ЮЗФ, собственно, это и признал, указав, что 21-я и 40-я армия не способны остановить немцев, а 5-я армия Потапова, хотя и сдерживала из последних сил атаки Райхенау и Вейхса, но таяла на глазах и конец ее был очевиден.

В своё время немного подобный маневр смог сделать Моисей: по его мольбе Бог раздвинул воду и сделал проход в Черном море, а после сомкнул его после отхода основных сил еврейского народа; но Тупиков, Кирпонос и даже Буденный, конечно, не могли тягаться с Моисеем…

Поэтому штаб ЮЗФ и предлагал сдать Киев – тогда появились бы дополнительно примерно 100 тысяч бойцов 37-й армии Власова, которые могли помочь с защитой при отходе. С другой стороны, Власов ведь тоже сковывал войска 6-й армии, защищаясь в Киевском укрепрайоне; оставив Киев, он высвободил бы дополнительные силы 6-й армии…

В общем, куда ни кинь всюду клин; но, собственно, других вариантов у командования ЮЗФ не было – надо было отходить подальше на восток, используя все наличные силы, включая киевскую 37-ю армию.

Хотя, честно говоря, даже на 10 сентября этот план выглядел самоубийственным…

Пройти под фланговым огнем 250 км для малоподвижных и плохоуправляемых войск РККА образца 1941 года было абсолютно нереальным планом…

Единственное, что могло спасти фронт – сильная и решительная помощь извне; но вот с такой помощью возникли проблемы.

Напомним, 10-го сентября вечером Военный совет (ВС) ЮЗФ направил свое вышеприведенное предложение в Ставку. Через несколько часов, уже 11-го сентября, во втором часу ночи ВС ЮЗФ был вызван начальником Генерального штаба Шапошниковым на переговоры по прямому проводу. В результате состоявшихся переговоров стало ясно, что Ставка ВГК категорически отвергает предложение ВС ЮЗФ об отводе его войск на восток.

Шапошников настаивал, что в Ромны "просочилась" лишь "часть подвижных войск противника", не более 30—40 танков, и Ставка уверена, что "Военный совет фронта сумеет справиться с эпизодом у Ромны". Борис Михайлович обратил их внимание на то, что операция отвода всего фронта не простая вещь, а очень сложное и деликатное дело; в итоге Шапошников с некоторой угрозой сказал, что Ставка считает: нужно держаться на тех позициях, которые занимают части – так, как этого требуют наши уставы.

В качестве подсластителя Шапошников проинформировал, что через три дня Еременко начнет операцию по закрытию прорыва к северу от Конотопа и что в поддержку ЮЗФ направляется 2-й конный корпус генерала Белова из Днепропетровска.

Ироничный Потапов назовет этот маневр «Ход конем»… Заметим в скобках, что длина этого хода была немаленькая: кони должны были пройти около 500 км – до встречи с танками...

Суммируя ночные переговоры, маршал Шапошников сказал, что Ставка ВГК ближайшей задачей ЮЗФ считает разгром противника в районе Конотопа; брать же для этой цели соединения из Киевского укрепленного района, как предложил генерал Кирпонос, он категорически запретил…

Тогда, не теряя времени, генерал Кирпонос решил действовать по плану «В»: обратился к главкому Юго-Западного направления маршалу Буденному с просьбой еще раз указать начальнику Генерального штаба на опасность, грозящую Юго-Западному фронту, и поддержать предложение о его отводе войск.

Маршал Буденный, полностью разделяя точку зрения генерала Кирпоноса и будучи опытным политиком, утром 11 сентября сразу зашел с козырей: направил телеграмму лично Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину: "… Полагаю, что к данному времени полностью обозначился замысел противника по охвату и окружению Юго-Западного фронта со стороны Новгорода-Северского на юг и от Кременчуга на север. Для противодействия этому замыслу необходимо создать сильную группу войск. Юго-Западный фронт сделать этого не в состоянии. Если Ставка ВГК в свою очередь не имеет возможности сосредоточить в данный момент такую сильную группу, то отход Юго-Западного фронта является назревшим..." В заключение маршал Буденный прямо заявил, что "промедление с отходом Юго-Западного фронта может повлечь к потере войск и огромного количества материальной части"; закончил он свою телеграмму словами, "если вопрос с отходом не может быть пересмотрен, прошу разрешения вывести хотя бы войска и богатую технику из Киевского Ура; эти силы и средства, безусловно, помогут Юго-Западному фронту противодействовать окружению".

Что же, эта утренняя телеграмма Семена Михайловича казалась очень взвешенной и разумной – но она стоила ему должности…

Кстати, обратите внимание – Буденный четко указал на Кременчуг как точку исходного удара вермахта на север; тогда для многих это было неочевидным моментом; все думали в основном о защите с северного направления, от Гудериана и Вейхса…

Вечером 11 сентября Сталин связался по прямому проводу с ВС ЮЗФ.

Он не возражал против отвода войск фронта, но при обязательном выполнении двух предварительных условий:

- немедленно перегруппировать силы, создать за счет внутренних ресурсов ударный кулак и начать отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Еременко (Брянским фронтом), сосредоточив в этом районе девять десятых авиации;

- немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псел или где-либо на этой линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и на запад и отведя пять-шесть дивизий на этот рубеж.

И только после этого начать эвакуацию Киева, тщательно подготовив взрыв мостов.

Предложение Сталина было вполне логичным и понятным; например, Мартиросян оценивает его очень высоко, с нотками восторга. Но у этого предложения был один изъян – выполнить оба этих пункта в условиях 11 сентября 1941 года было абсолютно нереальной задачей…

Заканчивая разговор, Сталин с раздражением сказал, что «надо перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления".

Почему-то эти сердитые слова Сталина (равносильные обвинению командования Юго-Западного фронта в трусости), выбили из колеи комфронта Кирпоноса; Михаил Петрович внезапно для окружающих заявил Сталину, что у него и мысли об отводе войск не было, пока Ставка не начала обсуждать этот вариант; ЮЗФ и не собирался оставлять Киев.

Тупиков схватился за голову…

Тут уже Сталин встал в тупик; он зачитал выдержки из утренней телеграммы Буденного и сказал, что вот видите, Шапошников против отвода частей, а главком (Буденный) – за отвод, так же, как и Юго-Западный фронт.

Кирпонос опять твердо заявил, что он Киев оставлять не намерен.

Сталин помолчал, постукивая своей трубкой, подумал и подвел черту: "Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки..."

В этот же день стало известно, что маршал Буденный был освобожден от обязанностей главкома Юго-Западного направления, а на его место назначен маршал С. К. Тимошенко.

Кстати, замена Буденного на Тимошенко была только звеном в цепочке нескольких перемещений высшего комсостава: также вечером 11 сентября Ставка, недовольная действиями Ворошилова и Жданова по организации обороны Ленинграда, приняла решение отозвать маршала Ворошилова с должности командующего Ленинградским фронтом; на эту должность был назначен командующим Резервным фронтом Жуков.

Мы помним, что несколько дней назад Георгий Константинович более-менее успешно выдавил немцев из Ельнинского выступа, что было очень высоко оценено Ставкой, истосковавшейся по хоть какой-то победе – за бои под Ельней 4 дивизии впервые получили звание гвардейских.

Таким образом, вечером 11 сентября принято решение энергичного Жукова направить В Ленинград; а вот на его место – командующий Резервным фронтом – как раз и перевели Буденного.

Также 11 сентября командующим Западным фронтом вместо Тимошенко стал командарм Конев, недавно сумевший выйти из окружения с остатками своей разбитой 19-й армии под Смоленском.

Таким образом, в один день, 11 сентября, произошла многоходовая кадровая рокировка: вместо Ворошилова в Ленинград назначен Жуков, вместо Жукова на Резервный фронт поставлен Буденный, вместо Буденного с Западного фронта прибыл Тимошенко, а на место Тимошенко встал Конев.

Так что едва ли правомочно говорить, что Буденный был снят; скорее – передвинут вследствие непонятного разнобоя между ним и Кирпоносом, и кажется, что вышеприведенный разговор Сталина с Кирпоносом не был спусковым крючком всей этой перестановки, так как разговор состоялся уже поздним вечером 11 сентября; но такие сложные кадровые решения не делаются за 10 минут, а подготавливаются заранее – похоже, что к этому моменту все уже было решено.

Вообще, представление о Буденном как о туповатом кавалеристе, рвавшемся с шашкой наголо порубать немецкие танки, не вполне соответствует известным фактам. Например, в мае 1939 года, после не очень удачного первого испытания прототипа установки БМ-13 (=будущая «Катюша»), руководивший артиллерией РККА Кулик потребовал прекратить дальнейшую разработку «этих самоварных труб»; его поддержал Ванников. Семен Михайлович тоже принимал участие в первом испытании и даже несколько пострадал – не отошел в укрытие вместе с остальными членами комиссии, а остался неподалеку от машины, чтобы лучше видеть; после залпа поднялись тучи пыли вперемешку с пороховой гарью, и Буденный матерился, долго очищая от копоти и гари свои знаменитые усы – но потенциал «катюши» он оценил.

Семен Михайлович, узнав через месяц о намерении артиллерийского руководства свернуть работы по БМ-13, в июне 1939 года обратился лично к Сталину; Сталин, надо отдать ему должное, правильно оценил ситуацию, поддержал Буденного, и БМ-13 была доведена до ума; контрольное испытание рабочего образца установки было проведено на Софринском полигоне за пять дней до начала войны…

Приписывают маршалу и инициативу создания ВДВ – хотя, очевидно, и без него было много авторов у этого рода войск; во всяком случае, характерно, что в возрасте 48-ми лет Буденный первый раз в жизни (и, кажется, последний) совершил прыжок с парашютом.

Все знают, что Буденный еще с Гражданской войны знаком со Сталиным; но также давно Буденный знал и Шапошникова: есть известная фотография «Командиры Первой Конной армии в Полевом штабе РККА», на которой запечатлены 8 человек; с правого края там рядышком стоят Борис Михайлович в штатском пиджаке с галстуком и Семен Михайлович в форме; перед ними, кстати, сидит Климент Ефремович…

Может быть, именно потому, что Буденный хорошо знал и Сталина, и Шапошникова, он свое донесение направил сразу Сталину через голову Шапошникова…

Раз уж зашла речь о Буденном, – есть еще несколько интересных моментов.

Семен Михайлович был трижды женат.

Первый раз он обвенчался в 20 лет с гарной дивчиной Надей из соседней станицы в 1903-м году. Позже крепкая казачка воевала вместе с Семеном в Гражданскую войну, прожила с ним 22 года, ничем особым не болела и случайно застрелилась (при свидетелях), играя с заряженным пистолетом мужа; детей у них не было.

В этом же году (некоторые пишут, что на следующий день – но это едва ли) Семен Михайлович женился на Ольге, оперной певице из Большого театра; Ольга Стефановна Будницкая была моложе Буденного на 20 лет, и у них был страстный роман.

Кстати, в Большом Оля пела на одной сцене с Машей, женой Шапошникова, солисткой Большого театра (сопрано); они были ровесницами, и Маша тоже была значительно моложе своего супруга (на 17 лет).

Ольга прожила с Буденным насыщенных 12 лет, но детей у них также не было. Под конец семейная жизнь разладилась - Ольга Стефановна заводит бурный роман с одним из теноров Большого театра, и добрые люди не оставили маршала в безвестности… Кроме того, его «канареечка», как называл жену Буденный, стала посещать иностранные посольства и иногда подолгу, далеко за полночь, там задерживаться. В 1937-м году, в тот день, когда Буденный был в командировке за пределами Москвы, ее арестовали. В итоге она призналась, что семь лет сожительствовала с сотрудником польской разведки и получила от него в качестве вознаграждения за предоставленные сведения более 20 тысяч рублей; также ей ставили в вину, что она хотела отравить мужа.

Признания Ольги Стефановны вызывают сомнения, так как, с ее слов, она подвергалась побоям и унижениям во время допросов. Так либо иначе, её приговорили к лагерям с последующей ссылкой. Буденному якобы сказали, что его жена умерла в тюрьме, поэтому он не делал попыток облегчить ее судьбу. Впрочем, когда Берия дал старт амнистиям после смерти Сталина, Буденный написал большое ходатайство в Прокуратуру насчет своей, тогда уже бывшей, жены, которое закончил словами: «Я не верю, чтобы она могла совершить преступление против советской власти». Вскоре Буденный заберет Ольгу Стефановну из Сибири в Москву, поможет ей получить однокомнатную квартиру и устроит в хорошую больницу для психически больных, так как у Ольги начались психические отклонения. Но все это будет значительно позже, после войны; а в 1937-м, после ареста жены, Семена Михайловича смогла утешить его теща, которая жила вместе с дочкой и ее мужем в одной квартире. Она очень хорошо относилась к зятю и после ареста дочки подошла к вопросу с еврейским прагматизмом – сосватала ему свою племянницу Машу (двоюродную сестру Будницкой), которая часто приходила помогать родной тете по дому.

Вопрос был не совсем простой и даже деликатный – Маше было 19 лет, маршалу 54 года; но в итоге, стараниями энергичной тещи, было достигнуто согласие при полном непротивлении сторон…

Третий брак оказался для Буденного счастливым – они жили с супругой душу в душу, и та родила ему двух мальчиков и дочку. Последний мальчик, Миша, родился в 1944-м году, когда его папе был 61 год.

Кстати, Мишина дочка, Анастасия Михайловна, была первой женой пресс-секретаря Пескова; а дочь самого Буденного, Нина, была замужем за известным артистом Михаилом Державиным.

Михаил Михайлович легко нашел общий язык с Семеном Михайловичем и хорошо с ним ладил; иногда они подшучивали друг над другом. Как-то во время небольшого дружеского застолья Державин спросил: «Семен Михайлович, у меня тут намедни Эфрос спрашивал – а читал ли твой тесть «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого?.. Не знаю, что и ответить…» Буденный хмыкнул, погладил свои роскошные усы и сказал: «А ты ему, Миша, ответь, что твой тесть «Войну и мир» читал, и не один раз; а первый раз он прочел её еще при жизни автора…»

И, заканчивая тему с Буденным, – маленький штришок, вишенка на торте: якобы малограмотный кавалерист Семен Михайлович Буденный знал немецкий, английский, французский и турецкий языки.

Этот факт ставит меня в тупик; я могу объяснить его только тем, что Семен Михайлович на самом деле был не совсем тем, кем его представляют; но это уже сугубая конспирология, выходящая за рамки данных заметок…

Вернемся в 11-е сентября 1941-го; после напряженных переговоров в итоге всё осталось, как есть – за исключением замены Буденного на Тимошенко.

На следующий день начальник Генерального штаба Шапошников от имени Ставки все же дал командующему Брянским фронтом генералу Еременко директиву, предписывавшую в целях оказания содействия Юго-Западному фронту «самым срочным и решительным образом покончить с группировкой противника в районе Шостка, … Конотоп и соединиться с войсками ЮЗФ… Операцию начать 14 сентября. Желательно закончить эту операцию и полностью ликвидировать прорыв между Брянским и Юго-Западным фронтами не позднее 18 сентября..."

Но Еременко не смог покончить с группировкой Гудериана ни 14-го, ни позже – у него просто не было достаточных сил…

Общая обстановка на Юго-Западном фронте к исходу 13 сентября так оценивалась Военным советом фронта в его боевом донесении, посланном в Ставку и новому главкому Юго-Западного направления в 19 часов 30 минут в этот же день:

"Положение войск фронта осложняется нарастающими темпами:

а) прорвавшемуся на Ромны, Лохвица и на Хорол противнику пока, кроме местных гарнизонов и истребителей отрядов, ничто не противопоставлено, и продвижение его идет без сопротивления; …

б) фронт обороны Кузнецова (21 армия) взломан окончательно, и армия фактически перешла к подвижной обороне; …

в) армия Потапова (5 армия) также не может стабилизировать фронт и ведет подвижную оборону; …

г) 37-я армия (Власов) сопротивляется более устойчиво, но и у нее обстановка нарастает не в ее пользу;

д) началось перемешивание тылов 5-й и 21-й армий;

е) по-прежнему считаем наиболее целесообразным выходом из сложившейся обстановки немедленный вывод войск из Киевского УРа и за этот счет укрепление фронта Кузнецова, Потапова, переход в наступление на … Кролевец, в последующем — общий выход. Чтобы это оказалось посильным, необходима помощь авиацией и переходом к активным действиям Брянского фронта. Кирпонос, Бурмистенко, Тупиков".

Что интересно в этом донесении? – В нем вскользь в пункте а) упоминается местечко Хорол; а ведь появление этого местечка среди населенных пунктов, занятых силами вермахта, являлось очень грозным знаком; по сути, это был уже почти окончательный приговор Юго-западному фронту.

Почему так?

Откатимся по времени немного назад, к 27 августа. К этому моменту у вермахта еще не было четкого плана по окружению Киевской группировки РККА; основной удар с севера в тыл этой нашей группировки наносил Гудериан (ТГ2), ассистировал ему Вейхс (2 армия). Наступление с северного направления, начатое 24 августа, развивалось вполне успешно; танки Гудериана пробивались в направлении Конотоп-Ромны, Вейхс двигался к Чернигову.

В свою очередь, 27-го августа командующий группой армий «Юг» Герд фон Рундштедт предложил ударить с юга, из района Кременчуга, навстречу Гудериану, с тем, чтобы окружить весь наш Юго-Западный фронт. На следующий день с небольшими поправками этот план был утвержден.

Таким образом, план окружения Киевской группы войск приобрел окончательные формы только 28-го августа.

Рундштедт подготовил и провел очень изящную и дерзкую многоходовку. Обычно по жизни сложные мероприятия срываются; это только в голливудских боевиках бывают хэппи-энды.

Но Рундштедту повезло.

На 27 августа у вермахта еще не было плацдарма для наступления на левом берегу Днепра возле Кременчуга, при этом сам город находился на нашей, левой стороне. Более того, танки ТГ1 Клейста в этот момент были сосредоточены в основном возле Днепропетровска и Запорожья, в 150 км от Кременчуга вниз по Днепру; напротив Кременчуга находились войска 17-й полевой армии вермахта.

Но для эффективного пробоя нашей обороны и быстрого замыкания кольца требовался ударный наконечник, ТГ1.

Соответственно, фельдмаршалу фон Рундштедту надо было решить несколько последовательных задач, жестко увязанных по времени:

1 – захватить плацдарм на левом берегу в районе Кременчуга;

2 – навести там достаточно мощную переправу, способную выдержать танки;

3 – переместить к этому моменту ТГ1 на расстояние 150…200 км к созданной переправе и перевести войска (танки, артиллерию, пехоту и прочее) на плацдарм;

4 – нанести удар с плацдарма в заданном направлении.

К тому моменту 17-я армия уже имела также плацдарм на левом берегу в районе Черкасс, примерно в 100 км выше по течению в сторону Киева относительно Кременчуга, и в принципе, можно было ударить и оттуда.

Но тогда танкам Клейста пришлось бы проехать лишних 100 км; кроме того, в соответствии с утвержденным планом одновременно с ТГ1, нацеленной на север, мотопехота 17-й армии должна нанести удар на северо-восток, на Полтаву, которая была всего в 100 км от Кременчуга.

Поэтому Рундштедтом был выбран Кременчуг, а Черкасский плацдарм использовался для отвлечения внимания советского командования и создания определенной напряженности.

31 августа 100-я лёгкая пехотная дивизия 17-й армии форсировала Днепр примерно в 30 км от Кременчуга ниже по течению напротив села Дериевка, между местами впадения рек Псёл и Ворскла. Вначале немцы заняли большой песчаный остров Молдован, затем переправились на левый берег.

На немецких картах этот остров, напоминающий окорок, имел условное обозначение «Sсhinken». Отсюда и кодовое название операции по форсированию Днепра: «Sсhinken» - «Шинка», или «Окорок».

Подготовка к переправе держалась в строгом секрете. Все населённые пункты в зоне операции имели кодовые названия: так, село Келеберда называлось «Берлин», колхоз Ленина - «ферма Лейпциг», село Павливка – «Потсдам», Саловка – «Саар»…

Вот удивились бы колхозники, узнавши, что они живут не в деревне Павливка – а в Потсдаме…

Захват Дериевского плацдарма в первой фазе операции являлся отвлекающим маневром.

Наше командование, ожидавшее немецкое наступление в этом районе, вполне логично решило, что создание плацдарма в междуречье Псёл - Ворскла преследует цель дальнейшего наступления в направлении Полтава – Харьков; для ликвидации этого плацдарма были переброшены все имевшиеся поблизости немногочисленные резервы Юго-Западного направления, в том числе часть войск снята с обороны Кременчуга; в течение нескольких последующих дней 17-я армия вела упорные бои за расширение плацдарма, что укрепило наше командование во мнении, что именно здесь 17-я армия вермахта будет развивать дальнейшее наступление.

План по отвлечению внимания сработал.

Неожиданно через два дня, утром 2 сентября, немного южнее Кременчуга, почти в устье реки Псёл другие части 17-й армии форсировали Днепр у хутора Воровского (ныне карьер Редуты) – это в 15 км выше по течению от Дериевского плацдарма. Наши основные части были южнее, сдерживая Дериевский плацдарм, поэтому немецкие войска сравнительно легко закрепились, навели понтонный мост, продвинулись немного вперед, захватили переправу через Псёл и повернули на север, вдоль Днепра, охватывая Кременчуг с востока.

8 сентября, в 6 часов утра после мощной артиллерийской подготовки 257-я пехотная дивизия немцев неожиданно форсирует Днепр еще выше по течению, почти в северном пригороде Кременчуга, и начинает охватывать город с севера.

Сложилась реальная угроза окружения наших частей в Кременчуге, но оборонявшие город войска сумели оперативно выйти из этого мини-кольца; к исходу 8 сентября части 17-й армии немцев вошли в опустевший Кременчуг.

Левый берег Днепра на описываемом участке боев с нашей стороны защищала 38-я армия Фекленко.

Николай Владимирович сумел подтянуть какие-то части к Кременчугу и заблокировать город. На самом деле немцы сами перешли к обороне и стали готовить переправу – именно в Кременчуге, но командование 38-й армии продолжало считать Полтавское направление главным направлением удара 17-й армии, тем более, что вермахт продолжал там вести активные боевые действия.

Рундштедту повезло с погодой: началась неделя затяжных дождей. Когда уже более-менее определилась ситуация с плацдармами, ТГ1 Клейста форсированным маршем двинулась на север, в сторону Кременчуга. Нелетная погода снизила до нуля и без того невысокую активность нашей авиации, что способствовало сохранению в тайне маневра ТГ1.

Поскольку немцы в период с 9 по 12 сентября в районе Кременчуга активных боевых действий не предпринимали, у нашего командования сложилось впечатление, что части 17-й армии здесь остановлены контрударами и серьёзной угрозы не представляют. Командарм-38 генерал-майор Фекленко снова своё внимание переключил на район Черкасс и на Дериевский плацдарм между реками Ворскла и Псёл. Немцам удалось ввести в заблуждение относительно своих намерений наше командование (хотя, напомним, Буденный предполагал, что вермахт нанесет удар именно от Кременчуга; впрочем, возможно, он имел в виду Дериевский плацдарм).

Трёхдневная пауза как раз позволила немецким сапёрам подготовиться и примерно за сутки навести мощный 16-ти тонный наплавной мост в северной части города; Рундштедт для этого оголил остальные участки и стянул все саперные мостовые подразделения в Кременчуг. 10-го сентября в 15-30 немецкие саперы начали разбирать мост на южной окраине города (плацдарм у карьера Редуты), после чего перевезли его севернее и, безостановочно работая под дождем ночью, сумели навести новый мост в черте города меньше, чем за сутки – к 14-00 11-го сентября.

Сразу по этому новому мосту пошли первые подразделения 16-й танковой дивизии (ТД) ТГ1 Клейста. Войска шли непрерывным потоком. К утру 12-го сентября 16-я ТД сосредоточилась в нагорной части Кременчуга. По плану наступления, с этого рубежа 1-я ТГ Клейста должна была нанести главный удар в северном направлении для соединения с танковой группой Гудериана. За 16 ТД двигалась 9-я ТД и другие части ТГ1.

Дожди и низкая облачность не позволили нашей авиации установить передвижение бронетанковых и механизированных колон на Кременчугский плацдарм. Части РККА на плацдарме оказались полностью не подготовленными к удару непонятно откуда взявшейся танковой дивизии: оборонялись от 17-й полевой армии, как вдруг немецкая пехота расступилась – и из-за их спин на нас накатилась танковая лавина...

Клейст не стал терять темп и не дал отдыха своим танкистам после марша и ночной переправы – уже в 9-00, утром 12-го сентября, 16-я ТД перешла в наступление на север вдоль дороги Кременчуг – Хорол.

В течение 40 мин 16 ТД проломила оборону нашей 297-й стрелковой дивизии и вышла на ее тылы.

Городок Хорол находится в 80-ти км от Кременчуга; уже вечером того же дня, 12-го сентября, немцы подошли к Хоролу и повернули на Лубны, которые были всего в 30 км северо-западнее.

На следующий день, 13-го сентября, были взяты Хорол и Лубны.

В это время с севера навстречу Клейсту наступали танки Гудериана; 13-го утром они заняли местечко Лохвица. Между Лохвицей и Лубнами расстояние примерно 40 км; таким образом, это был последний свободный коридор, через который потенциально могла бы выйти Киевская группа войск РККА.

Но это в теории; напомним, что Лохвица расположена на расстоянии 200 км восточнее Киева…

На следующий день, 14-го сентября вечером, передовые части ТГ1 Клейста и ТГ2 Гудериана встретились между Лубнами и Лохвицей; формально кольцо замкнулось – хотя перемычка была очень слабой, символической. В последующие дни фронт окружения стал спешно уплотняться как танковыми, так и пехотными частями.

По сути, 13-го вечером кольцо окружения почти замкнулось – оставался только 40-ка километровый зазор между Лубнами (ТГ1) и Лохвицей (ТГ2); поэтому немного странным выглядит приведенное выше донесение ВС ЮЗФ в Ставку, где только вскользь упоминается появление немецких частей возле Хорола – ведь появление там немецких войск означало почти полное окружение всего ЮЗФ, а о таких вещах не говорят вскользь; может быть, командование ЮЗФ полагало, что туда проникли с северного направления отдельные подразделения ТГ1?... В общем, как-то непонятно; возможно, в тот момент наше руководство еще не понимало, что к Лубнам прикатили танки Клейста – ведь всего неделю назад они воевали гораздо южнее, у Днепропетровска, и Клейста никто не ждал в 300-х км севернее…

Следующие несколько дней были весьма драматичными для военного руководства ЮЗФ и Ставки.

Для более четкого понимания тех событий следует пояснить, что Военный Совет ЮЗФ состоял из комфронта Кирпоноса, начштаба Тупикова и просто члена ВС Бурмистенко. Генерал-полковника Кирпоноса мы знаем – Михаил Петрович кадровый военный, воевал еще в Первую мировую войну, затем в Гражданскую, Финскую и так далее; кто такие Тупиков и Бурмистенко?

Генерал-майор Тупиков тоже был кадровый военный, имел за плечами Военную академию им.Фрунзе и работу военным атташе перед войной в Германии – Василий Иванович составлял секретные аналитические записки для начальника Разведупра Голикова, он покинул Берлин 21-го июня в самолете «Аэрофлота», их чуть не сбили над Польшей.

Член ВС ЮЗФ Бурмистенко был штатским партийцем, входившим в советскую номенклатуру – перед войной Михаил Алексеевич занимал посты Председателя Верховного Совета УССР и второго секретаря ЦК КП(б) Украины.

Тупиков, пожалуй, острее прочих понимал смертельную угрозу фронту; возможно, Кирпонос тоже, но он боялся – или считал бессмысленным, – спорить со Ставкой. Утром 14-го сентября Тупиков за своей подписью, через голову Кирпоноса, отправляет срочную телеграмму Сталину, где еще раз излагает тяжелейшую обстановку, в которой оказался Юго-Западный фронт, возможные действия немцев в ближайшие один-два дня, а затем делал жесткий вывод, что если войска не будут отведены на левый берег Днепра, то катастрофа ЮЗФ неизбежна, никто и ничто не сможет ее предотвратить; в конце документа Василий Иванович просил Сталина разрешить фронту оставить Киев, и сегодня же, то есть 14 сентября, начать отвод войск за Днепр, на его левый берег; завтра будет поздно.

Примерно через пару часов к аппарату "Бодо" Стали вызвал Кирпоноса, Бурмистенко и Тупикова; состоялся следующий примечательный разговор.

«…У аппарата Сталин. Согласен ли товарищ Кирпонос с содержанием телеграммы Тупикова, его выводами и предложением? Отвечайте.

Бурмистенко. У аппарата член Военного совета, здравствуйте, товарищ Сталин. Командующий и я не согласны с паническими настроениями Тупикова. Мы не разделяем его необъективной оценки обстановки и готовы удерживать Киев любой ценой.

Сталин. Я требую ответа у Кирпоноса, командующего. Кто командует фронтом - Кирпонос или Бурмистенко? Почему за командующего отвечает член Военного совета, он что - больше всех знает? У Кирпоноса разве нет своего мнения? Что у вас случилось после нашего с Вами разговора 8 августа? Отвечайте.

Кирпонос. Фронтом командую я, товарищ Сталин. С оценкой обстановки и предложениями Тупикова не согласен. Разделяю мнение Бурмистенко. Примем все меры, чтобы Киев удержать. Соображения на этот счет сегодня направляю в Генштаб. Верьте нам, товарищ Сталин. Я Вам докладывал и повторяю вновь: все, что имеется в нашем распоряжении, будет использовано для обороны Киева. Вашу задачу выполним - Киев врагу не сдадим».

(В это время Тупиков побледнел, но сдержал себя.)

«Сталин. Почему Тупиков паникует? Попросите его к аппарату. Вы, товарищ Тупиков, по-прежнему настаиваете на своих выводах или изменили свое мнение? Отвечайте честно, без паники.

Тупиков. Товарищ Сталин, я по-прежнему настаиваю на своем мнении. Войска фронта на грани катастрофы. Отвод войск на левый берег Днепра требуется начать сегодня, 14 сентября. Завтра будет поздно. План отвода войск и дальнейших действий разработан и направлен в Генштаб. Прошу Вас, товарищ Сталин, разрешить отвод войск сегодня. У меня все.

Сталин. Ждите ответа…»

Собственно, вышеприведенный разговор не нуждается в комментариях, всё понятно; особый колорит беседе придает тот факт, что Клейст наступал с Кременчугского плацдарма уже третий день и через несколько часов после приведенного разговора его передовые части встретятся с танкистами Гудериана, замкнув тем самым кольцо окружения вокруг ЮЗФ; всем участникам переговоров по эту сторону фронта – Кирпоносу, Тупикову, Бурмистенко, - оставалось жить всего пять дней…

…Тупиков понимает, что терять ему нечего, и он продублировал своё донесение, послав телеграмму схожего содержания своему непосредственному начальнику Шапошникову, закончив ее фразой: «Начало понятной Вам катастрофы дело пары дней".

Начальник Генерального штаба не согласился (или сделал вид, что не согласился) со своим подчиненным и также ответил телеграммой:

"Командующему ЮЗФ, копия главкому ЮЗН (=Юго-Западное направление).

Генерал-майор Тупиков представил в Генеральный штаб паническое донесение. Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки командиров всех степеней. Необходимо, не поддаваясь панике, принять все меры к тому, чтобы удержать занимаемое положение и особенно прочно удерживать фланги. Надо заставить Кузнецова и Потапова прекратить отход. Надо внушить всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад, необходимо выполнять указания тов. Сталина, данные им 11 сентября".

На следующий день вечером, 15 сентября, в разговоре по прямому проводу с новым главкомом и членом Военного совета Юго-Западного направления С. К. Тимошенко и Н. С. Хрущёвым Шапошников заметил: «Считаю, что мираж окружения охватывает, прежде всего, Военный совет Юго-Западного фронта, а затем командующего 37-й армией… Кирпонос занял позиции пассивного сопротивления противнику».

Новый главком Тимошенко подтвердил, что Киев никто сдавать не намерен.

Мартиросян в этом пункте резко обвиняет Тимошенко, считая, что тот преступно долго вникал в дела ЮЗФ, молча просидев 3 дня, начиная с 13 сентября, на обкомовской даче под Полтавой вместе с Хрущевым, где тогда располагался штаб командования.

С одной стороны, действительно, Семен Константинович никак не отреагировал на маневр Клейста и его наступление от Кременчуга; мы видим, что еще 15-го сентября, когда уже состоялось окружение, Тимошенко поддакивает Шапошникову насчет миража в головах у его подопечных и собирается удерживать Киев в духе партработника Бурмистенко. С другой стороны, это сейчас, с высоты времени и сидя за компьютером с чашкой хорошего кофе, ситуация кажется понятной, а промедление преступным; но ведь у Тимошенко был еще и Южный фронт, да и положение было запутанным; кроме того, не был же себе врагом Семен Константинович, чтобы просто так сидеть и смотреть, как немцы уничтожают Юго-Западный фронт; поэтому я бы не стал судить так определенно…

Во всяком случае, уже на следующий день, 16-го сентября, Тимошенко включился в процесс управления – но как бы не в полном объеме…

В ставке у Тимошенко в это время находился начальник оперативного отдела штаба ЮЗФ Баграмян, то есть прямой подчиненный Тупикова. По инициативе Тупикова до Тимошенко был доведен вышеприведенный разговор Сталина с ВС ЮЗФ (от 14-го сентября), после чего Тупиков приказал Баграмяну вернуться в штаб фронта не позднее 16 сентября с письменным приказом Тимошенко на отход; почему-то Василий Иванович был уверен, что Тимошенко даст такой приказ от своего имени без санкции Москвы – что немного странно…

Но действительно, Тимошенко отдал приказ на незамедлительный отвод войск и оставление Киева, с чем Баграмян и вернулся 16-го сентября вечером (перелетел через линию окружения на самолете); но приказ был устный…

Я ссылался несколько страниц назад на приказ № 270 Ставки ВГК от 16-го августа, где поминались недобрым словом Понеделин, Кириллов и Качалов; приказ вышел по итогам нашего поражения под Уманью и полностью назывался так: «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия». В этом документе под страхом смертной казни командирам запрещался отход без письменного приказа вышестоящего начальства. Приказ был свежий, месячной давности, и его хорошо знали и Кирпонос, и Тимошенко.

Тем не менее, Семен Константинович отдал устное распоряжение на отход – при том, что Шапошников был против отхода, а Сталин колебался. Соответственно, выполнив его устное распоряжение об отходе, Кирпонос автоматически бы нарушал расстрельную статью приказа № 270.

Таким образом, Тимошенко не решился взять ответственность на себя, но переложил ее на Кирпоноса.

После бурных разговоров Кирпоноса, Бурмистенко, Тупикова и других генералов Управления командующий твердо сказал: "Без письменного приказа маршала Тимошенко или Москвы я ничего не могу предпринять. Разговор со Сталиным вы все помните и знаете. Вопрос слишком серьезный. Ждем ответа из Москвы. Устное решение Тимошенко срочно передать в Генштаб и запросить, что делать? Все. На этом закончим".

Мухин обвиняет Кирпоноса в трусости – может быть; но понять Кирпоноса можно…

Понять можно и Тимошенко: Семен Константинович сочувствовал командованию ЮЗФ и хотел им срочно помочь, – но тоже опасался взять ответственность на себя и пойти против Шапошникова.

Хотя, на самом деле, это ничего не решало – фронт уже стал распадаться…

Кирпонос распорядился готовиться к отступлению, но не начинать без его подтверждения. Подтверждение из Москвы пришло через сутки, поздним вечером 17-го сентября – Шапошников сообщил: "Сталин разрешает оставить Киев и переправить войска фронта на левый берег Днепра".

Кирпонос, буквально за несколько минут до окончательной потери связи со штабами армий, успел передать приказ 5-й, 21-й, 26-й и 37-й армиям на прорыв в восточном направлении. Находившимся вне котла 38-й и 40-й армиям надлежало поддержать выход войск фронта из окружения ударом на Ромны и Лубны.

Громадное количество людей и техники начало движение на восток, в основном – сами по себе; командование и штаб фронта потеряло все нити управления... Необычайно ясная погода, наступившая после затяжных дождей, помогала немецкой авиации утюжить колонны отступающих…

Лётчики люфтваффе расстреливали мечущихся людей, как мишени в тире, на выбор…

Через сутки, в ночь на 19 сентября, части 37-й армии Власова отошли из Киева на восточный берег Днепра. Они сразу оказались в окружении, но героически сражались еще неделю, пока не были частично уничтожены, частично взяты в плен. К чести Власова надо отметить, что Андрей Андреевич не бросил свои войска, продолжал командовать – и сумел с остатками армии и штабом выйти с боями из окружения, хотя и был ранен.

Военный совет и штаб Юго-Западного фронта, получив подтверждение от Ставки и передав армиям приказ на отход, сами сразу тут же ночью собрались в колонну и двинулись на восток; на следующий день их догнала колонна штаба 5-й армии во главе с Потаповым.

На другой день утром, 20-го сентября, немцы блокировали эту группу (вроде бы около 3000 человек, в основном офицеры) в живописной роще в 12 км от Лохвицы и в течение дня, к наступлению темноты, в основном уничтожили ее.

Кирпонос был убит вечером, во время очередного минометного обстрела: одна из мин разорвалась возле командующего, ранив осколками грудь и голову; после взрыва Кирпонос обхватил обеими руками голову и без стона упал на землю; через минуту он скончался.

Тупиков продержался до наступления темноты; он собрал остатки офицеров и бойцов, всех, кто еще остался в живых, и скомандовал: «Идем на прорыв без шума; следуйте за мной тихо». Немцы не ожидали внезапной атаки и немного растерялись; пока пришли в себя, большая часть группы вырвалась и в итоге ушла к своим – но сам Василий Иванович погиб в перестрелке во время прорыва у хутора Овдиевка, в 2-х км от рощи. Вечная память…

Генерал Потапов, будучи тяжело раненным и контуженным, попал в плен и всю войну провел в концлагерях; в 1945-м освобожден американцами и вернулся на Родину; после проверки СМЕРШем восстановлен в правах и продолжил службу, в 1961-м получил звание генерал-полковника, в 1965-м умер от рака.

Мы подошли к финалу Киевского сражения…

С 16 по 20 сентября немцы сходящимися ударами расчленили окруженные войска фронта на 6 различных групп; ещё через неделю, к 26 сентября, все было кончено.

РККА потеряла 4 армии; по разным оценкам, наши безвозвратные потери в Киевской операции составили примерно 620 тысяч человек.

По немецким данным, к 24-му сентября под Киевом взято в плен 665 тысяч – но сюда включены бойцы, плененные под Гомелем и на соседних участках; по более трезвым оценкам, непосредственно в Киевском котле были пленены примерно 430 тысяч человек.

…На двух убитых приходится пятеро пленных; под Уманью, для сравнения, на двух убитых приходилось 8 плененных; в Минском котле – первом от начала войны – на 2-х убитых приходилось 32 пленных; мы видим, что упорство сопротивления РККА растет.

И, чтобы совсем закончить с этой темой, хотелось бы коснуться пары моментов, сравнительно часто обсуждаемых в контексте сражения под Киевом.

Момент первый: предложение Георгия Константиновича Жукова оставить Киев, сделанное на вечернем совещании у Сталина ещё 29-го июля, за что вспыливший Сталин снял Жукова с должности начальника Генерального штаба и отправил командовать Резервным фронтом.

Обычно этот эпизод преподносится как иллюстрация военного таланта Жукова, за полтора месяца вперед предвидевшего проблему, и как иллюстрация некоторой вздорности Сталина и его недооценки Жукова.

Но нет сомнений, что весь этот эпизод является выдумкой, причем вполне очевидно, зачем он придуман.

В 60-х годах, при Брежневе, оживился интерес к прошедшей войне; примерно в это время была сформирована официальная правильная версия Великой Отечественной войны; соответственно, некоторые факты, не соответствующие правильной версии, опускались; нужные события немного усиливались и слегка ретушировались.

Характерной чертой того времени было появление большого количества мемуаров и воспоминаний, в том числе военных руководителей, – например, издание в некотором смысле канонической книги Жукова «Воспоминания и размышления».

В правильную версию не вписывался Сталин в качестве лидера, возглавившего страну и приведшего ее к Победе; Сталин по официальной легенде был мрачным подозрительным деспотом, создавшим культ личности и допустившим репрессии по отношению к верным ленинцам и талантливым военачальникам, он обескровил армию, проспал начало войны и так далее; по официальной версии в войне победил советский народ и советская армия, руководимые Коммунистической партией, а Сталин был где-то сбоку и неизвестно чем там занимался.

Мрачный деспот Сталин никак не подходил на роль хорошего парня и народного лидера; введение его фигуры в историческую композицию резко усложняло картину и тянуло за собой разные неудобные темы – а официальная история не должна быть очень сложной, потому что она является важным компонентом государственной пропаганды; пропаганда же должна быть сравнительно простой и понятной; сложной пропаганды не бывает – она так не работает…

Тогда своего рода альтернативой Сталину сделали Жукова; для этого Иосифа Виссарионовича немного задвинули в тень (собственно, его и задвигать никуда после Хрущевского десятилетия не надо было; он и так уже был задвинут глубоко в чулан), а Георгию Константиновичу добавили глянца.

Надо понимать, что культ Жукова была создан не на пустом месте – как бы то ни было, Жуков был очень значительной фигурой среди военного руководства и много сделал для Победы; в конце концов, его достаточно высоко ценил Сталин, - например, доверил принимать парад Победы и так далее, а уж Сталин хорошо знал Жукова, он с ним прошел всю войну. Поэтому не будем раздавать скоропалительных оценок; примем историю как она есть…

Возвращаясь к 29-му июля – советским военным историкам как-то надо было объяснить факт перемещения Жукова с поста начальника Генерального штаба на должность командующего только что созданного Резервного фронта; формулировка «в связи со служебным несоответствием» никак не могла быть озвучена в рамках создаваемой парадигмы. Тогда был сделан великолепный ход – придумали версию о гениальном провидце Жукова, предвосхитившим киевские события, и о буке Сталине, неспособном понять провидца и отправившего его за это на фронт с поста начальника Генштаба; одним выстрелом убили двух зайцев: и перемещение объяснили, и военный талант Жукова подчеркнули.

Но если взглянуть чуть внимательнее на события конца июля, то становится вполне очевидным, что Георгий Константинович не мог предложить оставить Киев в то время.

В конце июля еще только заканчивалось окружение наших 6-й и 12-й армий под Уманью; танки ТГ1 Клейста только начали движение на юг, окружая Музыченко и Понеделина и уходя от Киева; у Гитлера еще даже не возникла идея повернуть ТГ2 Гудериана на юг, а сам Гудериан только что занял Смоленск и нацеливался на Москву; группа армий «Юг» еще не вышла к Днепру, а 5-я армия Потапенко еще только отходила в сторону Киева, прикрываясь припятскими болотами.

Если бы в конце июля-начале августа мы оставили Киев, то подписали бы смертный приговор 5-й армии, так как тем самым позволили бы немцам выйти ей в тыл; может быть, кстати, и Гудериану не пришлось бы поворачивать в сторону от Москвы, так как Клейст мог и сам с Киевского плацдарма окружить наш Южный фронт и выйти на Кавказ и бакинскую нефть. Мне просто лень перечислять все возможные неприятности и фантазировать на эту тему, так как ситуация выглядит вполне определенно – оставить Киев в конце июля было бы совершенной нелепицей, так как это почти автоматически приводило бы к катастрофическим последствиям; Жуков такое предложить просто не мог…

Таким образом, якобы провидческое предложение Жукова оставить Киев и гневная реакция на него Сталина, приведшая к отставке Жукова с поста начальника Генштаба – выдумка советского агитпропа, которая потребовалась при написании официальной версии Великой Отечественной войны, чтобы спрятать истинные причины отставки Георгия Константиновича.

Странно, что многие современные историки до сих пор всерьез обсуждают эту сказку.

Второй момент, который хотелось бы затронуть – тема сдачи Киева и отхода за Днепр. Почти как правило, этой теме придается едва ли не решающее значение; считается, что несвоевременный отход оказал критическое влияние на ход событий – дескать, если бы не запоздали с отводом войск из-за упрямого Сталина и нерешительного Кирпоноса, то все было бы по-другому.

Но при более детальном взгляде на те события мы видим, что отвод войск 37-й армии Власова на левый берег Днепра сам по себе не имел особого значения и никак бы не повлиял на результаты сражения: основные события разворачивались в 200-х км восточнее, в районе Конотопа – Лубны, где ТГ2 Гудериана и ТГ1 Клейста, пробившись через наши войска, создали кольцо окружения; отошел Власов на 15 км восточнее из Киевского укрепрайона, или остался на месте – вообще никак не влияло на ход боевых действий возле Конотопа и Лубны.

Гипотетически, войска 37-й армии могли бы помочь 5-й армии Потапова, отбивавшейся севернее Киева от войск 2-й армии Вейхса – но это только гипотетически, так как солдаты Власова, сидевшие в окопах в Киевском укрепрайоне, не соловьев под каштанами слушали, а отражали атаки 6-й армии Райхенау; если бы Власов переправился на левый берег, то ведь и Райхенау никуда бы не делся, и войскам Власова так же пришлось бы отражать его атаки и на левом берегу – только в менее приспособленных условиях, ведь Киевский укрепрайон был хорошо оборудован и опирался на городскую инфраструктуру.

Кстати, широко известные противотанковые «ежи» вначале назывались «звездочками Гориккера» по имени их изобретателя Михаила Львовича Гориккера, в звании генерал-майора руководившего подготовкой Киева к обороне; эти «ежи» впервые массово использованы для защиты от танков именно в Киевском укрепрайоне.

…За создание противотанкового ежа генерал-майору Гориккеру был вручен фотоаппарат марки ФЭД…

Конечно, вызывает определенное недоумение не совсем адекватная реакция Шапошникова и Сталина на происходившие события, их недоверчивое отношение к донесениям командования ЮЗФ и недооценка противника. Это с одной стороны; но есть и другая сторона. Поставьте себя на место Шапошникова; командование ЮЗФ во главе с генерал-полковником Кирпоносом с самого начала чувствовало себе нервно и неуверенно на западном берегу Днепра. Еще в начале июля, когда только первые немецкие части прорвались к Киеву, есть основания полагать, что у командования ЮЗФ уже возникла нервозность; имеется характерная телеграмма, которую Сталин отправил Хрущеву 11-го июля 1941 года: «Получены достоверные сведения, что вы все, от командующего Юго-Западным фронтом до членов Военного Совета, настроены панически и намерены произвести отвод войск на левый берег Днепра. Предупреждаю вас, если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать район УРов на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров».

Сталина можно понять; думается, его возмущала пропорция, когда на двух убитых бойцов приходилось тридцать два сдавшихся в плен…

На следующий день Хрущёв и Кирпонос послали ответ, в котором категорически отрицали эти обвинения; но Сталин не выдумал же свои обвинения – наверное, были основания…

Через месяц, 8 августа, Сталин опять обратился по прямому проводу к Кирпоносу: «До нас дошли сведения, что фронт решил с лёгким сердцем сдать Киев врагу, якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это?» Кирпонос опять решительно всё отрицал и заверил, что им и Военным Советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не сдать. Тем не менее, в тот же день, 8 августа, на базе частей, оказавшихся в районе Киевского укрепрайона и резервов Ставки была образована 37-я армия под командованием Власова; к 16-му августа эта армия нанесла несколько контрударов и немного отодвинула фронт на внешние обводы киевских укреплений.

Возвращаясь к исходной точке – поставьте себя на место Шапошникова; вы видите, что командование ЮЗФ не очень надежное, оно требует все время психологической поддержки (в виде угроз расстрелять их как дезертиров J). В то же время, что будет, если разрешить Кирпоносу оставить Киев и отойти на 250 км (!) на восток, на рубеж реки Псёл? – Совершенно очевидно, что ничего хорошего не будет; в условиях августа-сентября 1941-го года РККА была не способна выполнить такой сложнейший маневр – организованный отвод 4-х армий на 250 км под постоянными атаками противника; вместо организованного отхода будет беспорядочное бегство без какого-либо особенного сопротивления – что, собственно, и случилось с 19-го по 26 сентября, когда почти полмиллиона солдат и офицеров сдались в плен в течение недели… С винтовками, пулеметами, пушками, машинами, танками и складами с горючим, боеприпасами, продовольствием и обмундированием…

Когда обозначился кризис на Киевском направлении Юго-западного фронта – то есть когда ТГ2 Гудериана и 2-я армия Вейхса повернули на юг и стали с боями быстро продвигаться в тыл ЮЗФ, - у Ставки было, собственно, только два способа решить эту проблему: назовем их «хороший» и «плохой».

Хороший способ – это создать сильный заслон в северном направлении от наступающих с севера на юг танков Гудериана и Вейхса и ударом в их левый фланг и тыл с востока на запад отрезать наступающих от основных сил и разбить их. Собственно, Ставка и хотела это сделать: спешно созданная 40-я армия пыталась затормозить Гудериана, а Еременко (Брянский фронт) все время бил по его левому флангу – но ничего не получилось; «подлец Гудериан» оказался слишком силен, а у ЮЗФ и Ставки не было на тот момент свободных резервов, чтобы нанести удары с соответствующей силой.

…Вместо удара в пах и апперкота похлопали по губам ладошкой…

Оставался еще плохой способ – окруженным армиям занять круговую оборону и сражаться до тех пор, пока фронт не будет прорван извне – или погибнуть с боями, если кольцо не получится разорвать; окруженная группировка могла сковать значительное количество войск и нанести им хоть какой-то урон.

…Помню, очень давно, когда я в студенчестве подрабатывал летом воспитателем в пионерском лагере, у одного из отрядов был гордый девиз, который они всегда с энтузиазмом хором оглашали на утренней линейке: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» Но одно дело пионерская линейка в могучей империи, и совсем другое – окружение в 41-м…

Собственно, именно по такому варианту, только в зеркальном отражении, пойдут события под Сталинградом, когда 6-я армия Паулюса будет сопротивляться еще два с половиной месяца после окружения в зимних приволжских степях, сковывая наши значительные силы и позволив вермахту без особых проблем отойти с Кавказа.

Думаю, что Шапошников и Сталин, поняв, что им физически не удержать Гудериана, старались направить события по второму плохому варианту и выжать из ситуации максимум возможного для страны. Но если бы Борис Михайлович прямо озвучил ВС ЮЗФ, что у Ставки нет сил им помочь и фронту надо будет умереть с боями в окружении, то впечатлительный Михаил Петрович Кирпонос рванул бы на восток в тот же день со всеми вытекающими последствиями; поэтому Шапошников до последнего, пока фронт не рухнул сам по себе, удерживал командование ЮЗФ от отхода – в том числе обещаниями помочь и преуменьшением угроз со стороны немцев.

Война, особенно в 1941-м, – вещь тяжелая, жестокая и кровавая…

На этом заканчиваю немного затянувшуюся третью часть заметок и извиняюсь перед читателями, дочитавшими до конца, за некоторое обилие цифр и технических подробностей – не всем это интересно, но как-то не удалось без них обойтись…

Спасибо за внимание.