Секретная Цусима

Введение
Часть 1
Часть 2

ШАНТУНГ и ЦУСИМА с палубы корабля

Стрельба в точку и по объемам

Чтобы отчетливее представить себе разницу с ситуацией на русских кораблях в боях 14 мая 1905 года и 28 июля 1904 года, и решить для самих себя, одна и та же была там «шимоза», сравним то, что произошло на «Суворове» за первые полчаса боя при Цусиме, с происходившим на «Полтаве», отставшей в бою при Шантунге из-за поломки машины от эскадры, и принявшей на себя сосредоточенный удар всех броненосных сил Того^[1].

«Полтава» испытала на себе в течение минимум получаса тот самый соединенный огонь японского флота − семи броненосных кораблей! − который 14 мая 1905 года за 40 минут вывел из боя флагманский броненосец «Суворов» и потопил «Ослябя».

И еще два часа «Полтава» одна успешно дралась с 4 японскими броненосцами, что позволило ее старшему офицеру Сергею Ивановичу Лутонину, заявить:

“Японцы не смогли даже одинокую «Полтаву» утопить”.

Секрет же успеха «Полтавы» был прост:

“Она умела стрелять, ее готовили не на смотры, а к бою”.

Бой «Полтавы» и представим читателю по дневникам ее старшего офицера. Это даст нам возможность рассмотреть бой не только в общем виде, как бы с бреющего полета, но и в натуральную величину, как видели и ощущали его непосредственные участники и очевидцы.

«Полтава», еще раз подчеркнем, выбрана потому, что по интенсивности и долговременности перенесенного ей соединенного японского огня, она одна из всей 1-й эскадры может быть сравнима с Цусимскими броненосцами, ‒ с тем, что пришлось перенести этим броненосцам почти год спустя, по крайней мере по формальным параметрам.

А это в свою очередь даст нам твердую почву для выводов, в чем сходство и в чем различие этих двух крупнейших морских сражений русско-японской войны.

И какие факторы на самом деле обеспечили в бою 14 мая 1905 года японскому флоту победу, на которую он по своей предыдущей боевой деятельности − близко не мог претендовать.

Только ли резко возросший гений адмирала Того Хейхатиро и еще более возросшее мастерство его комендоров.

Предварительно скажем, что «Полтава» − броненосец из той же серии, что «Петропавловск» и «Севастополь», из так называемых океанских броненосцев с большим радиусом плавания при “единой заправке” углем.

Интересно, что все они погибли около своей базы, нимало своей дальноходностью не воспользовавшись.

А мощные броненосцы типа «Суворов», наоборот рассчитанные на бой неподалеку от базы, − как впрочем, и японские «Маджестики»^[2], − вынуждены были идти в кругосветный поход, заваленные углем чуть не до адмиральских помещений.

Учитывая, что главным флотом России на момент их закладки и постройки считался флот Тихого океана, до которого еще дойти надо, непонятно кем было утверждено техзадание.

А если понятно кем, то − за почем?

Расхлебывать-то все пришлось строевым морякам 2-й эскадры и ее Командующему.

А теперь слово кавторангу Лутонину.

1. «ПОЛТАВА» В БОЮ 28 ИЮЛЯ

Выдержка из дневника Старшего Офицера эскадренного броненосца «Полтава» Капитана 2-го ранга Лутонина^[3]

Дан приказ

“Перейду теперь к описанию боя 28 июля. Когда сигнал − идти во Владивосток был разобран, командир приказал команде собраться на баке и с мостика объявил ей волю ГОСУДАРЯ. Обращение командира было очень немногословно:

“ГОСУДАРЬ повелевает нам идти во Владивосток. Помните, каждый должен исполнить свой долг”.

Громкое “ура” было ответом команды. Тревога пробита, все разошлись по местам.

Готовность № 1. Похвальное слово адмиралу Скрыдлову

Я обошел башни, батареи, палубы, повторил комендорам, чтобы в бою, который произойдет сегодня же, они не торопились бы выпускать снаряды, а стреляли бы с точною наводкой, чтобы запасные части были под рукою, команде запретил ходить в незабронированные части, приказал разнести все шланги, дать напор в трубах и заблаговременно поливать палубу и все, что может в бою загореться.

Пожар в бою − самое ужасное: он парализует все действия, прекращает огонь. Поэтому перед боем − на предосторожности от его возникновения должно быть обращено особое внимание.

К счастью, «Полтава» прошла в этом отношении суровую, но незаменимую школу: она два года плавала в эскадре вице-адмирала Скрыдлова. Оставалось только неуклонно исполнить все то, что было выработано тогда на эскадре, не упустив ни одной мелочи, и смело идти на Суд Божий”.

Как видим, прекрасный специалист был адмирал Скрыдлов!

Вот только в Артур ехать почему-то не хотел.

“Обходя броненосец, я видел, что настроение команды прекрасное − ни торопливости, ни суеты. Лица были спокойные, ни страха, ни колебаний я не прочел на них. Обход броненосца вселил в меня веру в успех, и я доложил командиру, что все готово к бою”.

Выход эскадры

“Эскадра была уже в строе кильватера, впереди шел разведчиком «Новик», головным − «Цесаревич». «Севастополь», «Полтава», крейсера шли сзади, миноносцы держались отдельно. Выйдя на простор, адмирал отпустил караван и конвоирующие его лодки.

Рассчитывая прорваться во Владивосток, Витгефт взял с собою только миноносцы французского и германского типов, на которых запас угля и воды обезпечивал переход в 1200 миль, а Невские миноносцы, с районом действия в 500 миль, он отослал обратно в Артур.

Это была крупная ошибка.

Не будь несчастной мысли прорыва, следовало бы все миноносцы взять с собою и ночью после боя пустить их в атаку на неприятеля; мы же добровольно лишили себя помощи 8 прекрасных миноносцев.

Даже и прорываясь, следовало бы на первый день взять эти миноносцы с эскадрою, приказав им ночью атаковать неприятеля, а к утру 29-го вернуться обратно в Артур”.

Как видим, Сергей Иванович Лутонин, как и многие порт-артурские моряки, был приверженцем не лишенной резона точки зрения, что эскадра должна остаться в Порт-Артуре до прихода 2-й эскадры.

Но!

Не пребывать в пассивном бездействии, а уже сейчас, например, 28 июля, посильно уничтожать японский флот.

Что весьма облегчило бы совместную борьбу за господство на море, по воссоединении эскадр. Да и 2-й эскадре по дороге в Порт-Артур не пришлось бы Цусиму проходить.

Флагманский броненосец

“С первых шагов нашего выступления в море, на «Цесаревиче» один рулевой привод выбыл, и он вышел из строя, подняв сигнал «не могу управляться».

Эскадра уменьшила ход, время терялось. Случай с адмиральским кораблем подействовал на всех нас угнетающе: признаться, на «Цесаревич» мы мало рассчитывали.

Броненосец этот − сильнейший в нашей эскадре по вооружению, ходу и броне, был слабейшим по личному составу. Он сделал переход из Тулона в Артур, ни разу не стреляя; в бою 27 января не был, в море выходил второй раз, а какова его команда − я мог убедиться, присматриваясь к переведенным на «Полтаву» 7 человекам.

Кроме того, проходя часто мимо «Цесаревича», видя полный бак матросов, поющих песни и пляшущих в то время, когда на других судах вся команда работала, можно было составить себе представление, что в непривычной боевой обстановке «Цесаревич» сдаст, на нем произойдут всякие сюрпризы − что и случилось на деле”.

Погода ясная

“Погода вполне благоприятствовала нашему выходу − был ясный солнечный день, море спокойно, слабый ветерок разводил одну лишь рябь.

Мало по малу, желтовато-серые скалы Ляотешана начали скрываться. Выход благополучный, японские мины пройдены, мы в открытом море и только вправо от нас рисуется на горизонте корпус японского броненосного крейсера, а за ним еще два легких − типа «Читозе». Неприятель идет по одному направлению − сходящимся курсом.

Бьет 4 склянки, команде дали обедать по боевому расписанию у орудий, офицеры сели завтракать в адмиральском помещении, так как кают-компания задраена по приготовлению к бою. Все мы торопимся поскорее кончить завтрак, мы ясно сознаем, что скоро начнется бой, японцы нас не пропустят и от боя не уклонятся, как предполагает один из лейтенантов.

Действительно, в штабе проект прорыва во Владивосток был разработан на той мысли, чтобы прорываться, всячески уклоняясь от боя. Удивительно, как такая мысль могла придти в голову, зная, что японцы имели на два узла преимущество в ходе.

На горизонте влево пока все чисто, дыма не видно − вероятно Того где-нибудь дальше ожидает нас”.

Появление неприятеля. Первая схватка

“Наконец, в 12 часу дымки показались влево: Того видимо шел из группы Эллиот, наш же курс был проложен почти на Шантунг. Расстояние между нами и неприятелем все уменьшается и уменьшается, − скоро начнется бой. «Микаса» по обыкновению в голове, за ним «Асахи», «Фуджи», «Сикисима», «Ниссин». «Кассуга». Вправо торопятся на соединение с главными силами − «Якумо» и два бронепалубных крейсера.

Почти в 12 часов дня начался первый период боя, и он продолжался очень недолго.

Того обрезал нам нос и пошел с нами контр-галсом, поместясь по нашему правому борту. Разстояние до неприятеля было очень велико, более 74 кабельтовов.

Мы сделали несколько выстрелов из 12-дюймовых пушек, поставив их на упор, но снаряды не долетали и огонь пришлось прекратить.

Зато японцам удалось нанести нам довольно тяжелый удар.

С расстояния почти 80 кабельтовов одна из 12-дюймовых бомб попала в корму «Полтавы», на 4¹/₂ фута ниже ватерлинии, пробила борт, не разорвалась и где-то застряла в сухарном отделении, которое наполнилось водою. Получившийся крен мы выравняли заполнением небольшого левого носового отсека, и я доложил командиру, что дела идут хорошо, убитых и раненых нет, повреждений в корпусе − одно, а наверху самые незначительные.

Пройдя с нами контр-галсом, Того повернул влево на 16 румбов и лег параллельным курсом, поместясь с правой у нас стороны, ближе к берегу. Вскоре начался второй период боя. Расстояние было уже меньше, огонь с обеих сторон был самый оживленный.

Враг обрушился на наш хвост и во второй период наиболее пострадавшими были «Севастополь» и «Полтава».

Два 12-дюймовых снаряда попали в батарейную палубу под 6-дюймовую башню № 1, но в коридоре вокруг башни были положены мешки с углем и действие взрывов снарядов было значительно ослаблено; пробоина в обшивке получилась огромная, но осколки задержались углем и сделанным нами раньше траверзом, потерь в людях в батарее не было, пушки не повреждены.

Но все-таки эти два снаряда нанесли нам тяжкое повреждение. Давлением газов 1-дюймовая палуба около башни была вдавлена вниз…

Эскадренный броненосец «Полтава»^[4]

Кроме того, прогнувшаяся палуба сблизила между собою два обода, между которыми ходят вертикальные ролики, башня заклинилась и вращение ее ограничилось всего 2½°.

К счастью, это случилось в то время, когда башня была по траверзу и она до конца боя 28-го июля могла стрелять по противнику”.

Негоже без погона драться

“Командир башни мичман Пчельников, с младшим механиком Толмачевым, взяв рабочий дивизион, под страшным огнем бросились исправлять повреждение: рубили зубилами загнувшиеся листы обшивки и башенного балкона, но башня упрямо не вращалась − повреждение было не там, и лишь в Артуре мы могли его исправить.

Характерен один факт: газами 12-дюймового снаряда изорвало у мичмана Пчельникова тужурку и сорвало погон; его вестовой, матрос Косенчук, увидя своего офицера в таком виде, прибежал с иголкою и ниткою, говоря, что негоже так без погона драться, и пришил его под страшным огнем”.

Среди авторов, именующих себя патриотическими, в частности, среди затрагивающих своим просвещенным вниманием японскую войну, становится модным утверждать, что именно поведение русских офицеров в ту войну положило начало розни между ними и нижними чинами, и что рознь эта вылилась через двенадцать лет в Кронштадтскую и прочую резню. В этой связи, не имея намерения опровергать очередную злонамеренную ложь врагов России в какие бы одежды они не рядились, считаю уместным обратить внимание читателя на приведенный моментальный снимок с натуры. Это не выдумаешь. А стоит многих томов.

Вернемся на «Полтаву». Ей сейчас приходится тяжело.

Попадания и пожары

“Почти одновременно две 12-дюймовых бомбы попали в верхнюю палубу, между спардеком и стоящей по траверзу 12-дюймовой носовой башней.

Взрыв этих снарядов произвел страшное опустошение, верхняя палуба от борта до борта была вырвана, мамеринец вокруг башни уничтожен, конус башни пробит в нескольких местах и тлеющие куски мамеринца свалились по трубе в зарядное подбашенное отделение, наполняя его дымом. [Верхняя палуба – начинается баком, затем следует шкафут, потом – шканцы, кончается ютом; спардек – навесная палуба посредине судна; мамеринец – приспособление в артиллерийской башне, обеспечивающее в сочетании с другими устройствами газоводонепроницаемость конструкции башни между ее вращающимися и невращающимися частями].

В это время я заделывал пробоину в корме и слышу: «пожар в носовой крюйт-камере». Зная хорошо, что пожар в зарядных отделениях и бомбовых погребах быть не может, я все-таки бегом бросился туда, спустился под башню и увидел тлеющие куски парусины; погреба были уже закрыты, бомбовый погреб уже начал кто-то затоплять. Воды в подбашенном отделении было достаточно, цистерна для питья полная и еще несколько ведер.

Приказав убрать стоявшие полузаряды и плеснуть водой на тлеющую парусину, я прекратил существовавший лишь в полном воображении пожар в крюйт-камере, бомбовый же погреб распорядился немедленно осушить”.

Внимание: начинали тлеть…

“Все возникавшие на «Полтаве» пожары в бою 28-го июля — в таком же роде: попадал снаряд, рвался, начинали тлеть обильно смоченные койки, чемоданы, но специально направленная струя воды из шланга быстро прекращала пожар в самом его начале. [Обратите внимание на описание пожаров. В частности, на слово “тлеть”. И сравните с Цусимскими пожарами].

Важно предупредить пожар, тушить его при возникновении − вот в чем состоит организация; и на Первой эскадре она была доведена до совершенства, наши корабли не горели”.

Начальство надо слушаться

“В батарейной палубе эти два снаряда произвели огромное разрушение, срезали шахту правого 6-дюймового элеватора, уничтожили обе каюты боцманов… и убили 3 человек.

Страшна была судьба этих людей. В самый разгар боя фельдфебель Кирин, находящийся по расписанию в забронированном батарейном каземате, машинный квартирмейстер боевой вахты Редозубов и строевой квартирмейстер Магаев, хозяин подачи левой 6-дюймовой башни № 2, сошлись в батарейной палубе у фельдфебельского шкапика пить чай, несмотря на мое запрещение быть в незащищенных местах. Осколками они буквально были разорваны на части.

Но и в жилой палубе не обошлось без жертв. Осколки, пронизав в нескольких местах палубу, убили 3 человека и переранили 15”.

Как это было тогда

“Как раз перед попаданием этих снарядов командир приказал священнику обойти с крестом броненосец и окропить его святою водою.

Я шел за батюшкою, и когда проходили по жилой палубе, то мне доложили, что в корме пожар от попавшего снаряда. Я пошел туда, увидел, что пожара нет и бегом догнал процессию.

Только что я прошел с правой стороны на левую и миновал броневую трубу из боевой рубки, как влетели те 2 снаряда.

Грохот разрыва был ужасный, многие попадали с ног; стоявший рядом со мной у рожка кочегар Гушнуев сразу осел − убит наповал осколками в голову: направо и налево посыпались раненые, меня даже не оцарапало, а рядом лежало 3 убитых и много раненых. В батарейной палубе был дым, едкие газы щекотали горло, всюду щепки, скрученное железо − полный хаос.

Могучие струи из 4 шлангов каскадами бросают всюду воду, дым проносится, пожара нет; зато на палубе точно потоп и сквозь пробоины вода льется ниже, в жилую”.

Красиво: могучие струи из 4-х шлангов каскадами…

Когда будем на Цусиме, вспомним эту картину…

А говорят, русский матрос был не развит!

“Удушливые тяжелые газы шимозы опускаются вниз, в жилой палубе жара, духота, газы отравляюще начинают действовать на команду, я чувствую позывы на рвоту.

Команда ругает японцев, говорит, что по конференции нельзя угощать такой мерзостью”. [Имеется в виду запретившая применение отравляющих веществ декларация об ограничении средств ведения военных действий, принятая на Гаагской конференции мира в 1899 г. В конференции участвовало 27 держав, включая Россию и Японию^[5]].

Вот так, господа. А ведь 28 июля были цветочки!

“Вслед за первым снарядом ударяет второй в соседнюю каюту, срывает обшивку; отверстие получилось от верхнего траверза на протяжении 2½ кают − почти 21 фут длиною и выше роста человека высотою.

Близость такой пробоины к ватерлинии меня беспокоит; хорошо еще, что море спокойно, нет волны, а поднимись ветер − мы начнем сильно брать воду. Удар и разрыв снарядов наверху смутно доносится в жилую палубу: жара, духота, вид раненых все это начинает удручающе действовать”.

На свежем воздухе легче дышится

“Хочется выйти наверх, в батарею, подышать свежим воздухом, а кстати посмотреть, что там делается. Обе 6-дюймовые пушки пока целы, прислуга горячится, люди уже обстрелялись и комендоры спокойно посылают снаряд за снарядом в неприятеля.

«Ну, как дело?» − спрашиваю у батарейного командира мичмана Феншоу[6]. «Отлично − ни раненых, ни убитых, орудия исправны».

Феншоу Лев Константинович – уже капитан 2-го ранга

Чтобы успокоить нервы, я подошел к пушке и решил сделать сам два, три выстрела. Почти по нашему траверзу был «Ниссин» с его типичными 2 трубами и одною мачтою. Расстояние дано 45 кабельтовов. Случайно я заметил, что мушки поставлены на ход и приказал перевести их на 40. Наблюдаю за падением снарядов − около японцев.

Стрельба неприятеля гораздо чаще нашей, но по результатам их попаданий терпеть еще можно.

Огонь наших тяжелых орудий сосредоточен на «Миказа», вокруг него то и дело поднимаются огромные фонтаны всплесков от 12-дюймовых бомб. Бой длится более часа, противник видимо утомляется, огонь его становится все слабее и слабее, он уменьшает ход и отстает − второй период боя окончен”.

А драться пока вполне можно!

“Обойдя броненосец, я увидел, что хотя попаданий было порядочно, но серьезных повреждений нет и драться мы можем.

Больше всего пострадали верхи. Шлюпки, стоявшие на спардеке, сильны избиты, задняя труба разворочена вверху, кормовые стрелы для подъема барказов исковерканы, найтовы перебиты и стрелы гуляют с борта на борт. Тотчас боцман укрепляет их стальным тросом. Мачты, особенно передняя боевая, избиты осколками, верхний мостик и вентиляторные трубы порядочно изрешетены, несколько 47 мм. пушек подбито.

Но главная артиллерия цела, все приводы в исправности”.

«Полтава» отстает от эскадры

“Левая машина начинает сдавать; осколок попал в головной подшипник, он разогрелся, приходится уменьшать ход левой машины − мы мало по малу начинаем отставать от эскадры. Вот уже левая начинает давать всего 15 оборотов, зато правая напрягла все свои силы, дает 85; мы все больше и больше отстаем, до «Севастополя» уже около 12 кабельтовов. Адмирал нас не ждет.

Старший механик Меньшов напрягает все силы, чтобы поскорее исправить повреждение, люди лихорадочно работают, из боевой рубки все чаще и чаще справляются − как дело; ясно, что, сдай машина, положение наше становится критическим, а эскадра уходит все дальше и дальше. Вот до «Севастополя» уже 20 кабельтовов.

Того в это время не дремал, он сразу прибавил ход, и стройная грозная линия японцев быстро надвигалась на «Полтаву».

Мичман Де-Ливрон с крыши верхней штурманской рубки все время дает расстояние: 60, 50, 45, 40 кабельтовов − передается по батарее и башням. Враг приближается, мы одиноки, наша эскадра далеко и вот-вот все силы неприятеля обрушатся на «Полтаву»

А силы эти были грозные: 4 броненосца и 3 броненосных крейсера, на них 12-дм пушек 16, одна 10-дм, десять 8-дм и сорок семь 6-дм, все это против «Полтавы»”.

«Полтава» versus Того

“Момент был критический. Все хорошо понимали, что, сдай окончательно машина, − мы погибли, нас расстреляют слишком уж неравны силы. Если даже машина и поправится, то не скоро догоним далеко ушедшую вперед нашу эскадру.

По крайней мере полчаса нам придется драться одним с 7-ю японскими броненосными судами.

Тяжелое было то время, но каждый из нас знал, что драться будем до конца и наш шелковый, избитый весь, флаг спущен не будет.

Настроение команды было прекрасное, ни торопливости, ни энтузиазма. Было полное спокойствие, уверенность в своих силах и решимость драться на смерть.

Я был в батарее и видел, как неприятель все ближе и ближе надвигается”.

Не зря погон пришивали!

“Расположение судов японцев было обычное, «Миказа» головным. Этот страшный противник поместился на нашем траверзе − вот-вот Того откроет огонь и засыплет «ІІолтаву» снарядами. Но что это я слышу − два резких выстрела из нашей 6-дюймовой башни № 1, слежу за «Миказою» − два белых дымка показались в его казематах: оба наши снаряда попали − расстояние было 32 кабельтова [как в начале Цусимского боя], время 4 часа 15 минут дня.

Командир башни мичман Пчельников уловил момент, он сообразил, что надо ошеломить врага, надо начинать бой и он начал его − два снаряда спасли «Полтаву» от разгрома”.

«Полтава» versus Того

Семь броненосцев Того бьют по «Полтаве»

“В ответ на наш вызов, со всего левого борта 7-ми броненосцев раздался залп по «Полтаве», но он вреда не сделал, так как был сорван преждевременно. Между нами и врагом поднялась масса фонтанов: Того, вероятно, приготовил залп на 30 кабельтовов, потому и снаряды, недолетев кабельтова на 2, обсыпали нас кучею осколков. Вслед за 6-дюймовою башнею заговорили и 12-дюймовые, открыла огонь батарея и башня № 3.

Того шел разомкнутым строем, он медленно обгонял нас, учащенно разряжая пушки по «Полтаве». Вот прошел и «Асахи», идет за ним 3-х трубная «Шикишима», она стала впереди траверза, по траверзу − «Ниссин», за ним «Кассуга» и «Якумо».

Бешеный огонь японцев почти безвреден «Полтаве»: все снаряды с ревом, зловещим воем проносятся над головою, бьют по верхам, но изредка нет нет и в корму попадают”.

Внимание: огонь японцев почти безвреден!

Снаряды, бьющие по верхам, капдва Лутонин на день 28 июля 1904 года совершенно справедливо считает безвредными для «Полтавы».

14 мая 1905 года снаряды, бьющие по верхам, взрывались, едва задев эти верха, и сметали все живое с открытых пространств.

Пример «Полтавы» специально помещен в наше историческое расследование о Цусиме, поскольку здесь можно совершенно определенно сказать об изменении японских боеприпасов к следующему бою с русской эскадрой.

«Полтава» испытала на себе тот самый сосредоточенный огонь японского флота ― семи броненосных кораблей! ― который 14 мая 1905 года за 40 минут вывел из боя флагманский броненосец «Суворов» и потопил «Ослябя». С расстояния тех самых 30 – 32 кабельтовых.

Сколько крокодиловых слез пролито радеющими о русском флоте энтузиастами о судьбе «Ослябя» при Цусиме. И броня-де тонкая и пушки слабенькие. А однотипный «Пересвет», − тоже под флагом младшего флагмана, как и «Ослябя», − отделался за весь бой 28 июля парой поврежденных орудий, пробоиной небольшой, сбитыми стеньгами, ну и еще по мелочи.

И ведь еще говорят, что шимоза была та же самая.

“Вскоре с мостика принесли смертельно раненого мичмана Де-Ливрона; он, несмотря на адский огонь, продолжал давать расстояние, пока разорвавшийся вблизи снаряд не раздробил ему обе руки. Этот же снаряд оторвал руку дальномерщику и повредил дальномер.

Один за другим два 12-дюймовых неприятельских снаряда ударились в носовую нашу 12-дюймовую башню.

Удар был настолько силен, что прислуга свалилась с ног, а град мельчайших осколков ворвался чрез амбразуру внутрь башни и переранил всю прислугу, во главе с командиром башни мичианом Зиловым. Прислугу мелких орудий я не держал наверху, а убрал ее в казематы.

Поэтому, как только передали из башни, что там нужна смена, − быстро первые и вторые номера четырех 47 мм пушек пошли в башню и заменили убитых”.

Одна и та же шимоза?

На «Полтаве» после попадания 2-х японских 12-дюймовых снарядов в 12-дюймовую башню в ней всего лишь потребовалось сменить прислугу.

В Цусиме срывало броневые крыши таких же 12-дюймовых башен от единственного попадания тяжелым японским снарядом.

Это опять же к тому, что много есть у нас энтузиастов японского флота, которые утверждают, что при Шантунге и при Цусиме была одна и та же шимоза! Просто японцы стрелять лучше стали.

Пробоина

“Впоследствии и в кормовой 12-дюймовой башне пришлось менять прислугу: она устала и потеряла силы, а так как заранее знали люди, кто кого сменяет, то смена произошла быстро, огонь не прекращался.

Спокойное до сих пор море начало понемногу волноваться и в огромную пробоину нижнего офицерского отделения полилась вода.

Пришлось задраить двери в рулевое отделение, в отделение насосов и в каземат. Все более и более лилась вода в пробоину, спускать ее вниз нельзя − нет в броневой палубе клинкета; вода в отделении поднялась фута на 3 и броненосец осел кормою.

Во что бы то ни стало надо заделать эту пробоину, прекратить доступ воды…

Люди понимали всю важность быстрой заделки пробоины, поэтому работа прямо кипела.

Не остановил ее и разрыв тяжелого снаряда в верхнем офицерском отделении, как раз над головами работавших; от сотрясения и грохота многие попадали, но ни убитых, ни раненых, к счастью, не было…”

Командир убит?

“Еще не окончилась работа − слышу голоса в носовой части: «командир убит, старшего офицера в боевую рубку». Быстро бегу я под броневую трубу рубки, по дороге соображаю, чем буду править − вероятно приборы уничтожены.

Команда смущена, слышатся возгласы: «Господи, что же это» − она любила и верила командиру. Навстречу мне несут старшего артиллериста лейтенанта Рыкова, тяжело раненого. Вероятно, думаю, в рубке вынесло всех. Пока лез я по узкой, темной броневой трубе, меня неотступно преследовала мысль, как я буду управляться, если рубка снесена и приборы уничтожены. Слава Богу, труба цела, можно передавать по ней голосом в центральный пост.

Когда я вошел в боевую рубку, я застал там все в порядке, командир стоял на левой сторон жив и здоров, на его брови что-то сочилась кровь.

− Что скажете? − обратился Успенский.

− Мне передали, что вы убиты. Требовали в боевую рубку.

− Нет, я жив.

− Теперь я и сам вижу, что живы, − кто-то просто соврал.

Командир склонился над броневою трубою и громко крикнул:

−Командир жив, не ранен.

Я тотчас покинул боевую рубку, спустился вниз и успокоил команду, она сразу повеселела. Слух о смерти командира возник после того, как из боевой рубки спустили раненого лейтенанта Рыкова”.

Об устройстве боевых рубок на наших броненосцах:

“Наши рубки специально были построены, чтобы в них убивало и ранило”

Это святая правда. При Цусиме это проявится в полном объеме! Так может быть действительно были специально построены? Талантливо, подчеркиваю, построены.

“Не говоря уже о верхнем грибе − собирателе осколков, вход в рубку незащищен бронею и осколки снарядов, рвущихся сзади рубки, свободно проникают туда.

Лейтенант Рыков был ранен как раз в то время, когда наклонился к трубе передавать приказания; осколки разорвавшегося сзади рубки снаряда ранили его в ногу, задели старшего штурмана и рулевого”.

Мичмана на войне

“Вместо выбывшего Рыкова вступил в управление огнем мичман Зилов, сам уже раненый в носовой 12-дюймовой башне.

Зилов, перетянув себе рану выше локтя, чтобы не терять крови, не пошел на перевязку, а вступил в управление огнем, довел до конца бой, отражал все ночные минные атаки и спустился на перевязку лишь в 12 часов дня 29-го июля, когда мы стали на якорь на Артурском рейде.

Пример подобной же доблести проявил и батарейный командир мичман Феншоу.

Лев Феншоу – гардемарин в кампании 1898 года ‒ все же ближе к «полтавскому» мичману

В начале третьего периода боя тяжелый снаряд, разорвавшийся в спардеке, проник осколками в батарею, убил горниста и переранил человек шесть прислуги пушек и батарейного командира.

Ему осколками вырвало большой кусок мяса выше колена.

Уйти на перевязочный пункт, покинуть свою батарею и в голову не приходило Феншоу.

Схватив первое попавшееся полотенце, он туго перетянул себе ногу и продолжал командовать. Я застал его дерущимся на оба борта: слева на нас сунулись «Чин-Иен» с крейсерами.

Феншоу переносили с борта на борт на табурете, а когда от взрыва снаряда затлели малые чемоданы, Феншоу вскочил с табурета и стал тушить пожар.

Кончился бой, начались минные атаки, он не уходил на перевязку, не оставил своей батареи. Придя уже на якорь в Артур, его снесли вниз, а затем его отправили на «Монголию», где два месяца лечили его рану”.

Победа была возможна

“Проведя всю осаду Артура на броненосце, видя беззаветную храбрость, мужество и распорядительность молодых офицеров «Полтавы», я спокойно могу сказать, что много шансов было у Первой эскадры на победу.

Личный состав мог ее дать, но ее не сумел взять тот, кто вел на Божий Суд наши прекрасные корабли”.

О нашей стрельбе

“Кормовая 12-дюймовая башня, где за недостатком офицеров был кондуктор, отвратительно стреляет, снаряды ложатся все за кормою неприятеля, очевидно мушки поставлены на ход. По переговорной трубе спрашиваю целик, − отвечают 39,4; «ставьте 30» − и сам иду в батарею корректировать. Падение почти за кормой.

Передаю в башню − 28 и вслед за тем ясно вижу, как наш снаряд врезался в корму «Сикишимы».

Носовая стреляет по «Миказе», у него обе башни повернуты на правый борт, видимо подбиты и не действуют. В нас попадания сравнительно редки, но когда тяжелый снаряд угодит в броню, «Полтава» вся вздрагивает, кренится на левый борт.

Зато через нас прямо рой снарядов проносится, их рев сливается в сплошной гул.

Наконец и до батарей дошла очередь.

10-дюймовый снаряд ударил в нашу самодельную броню, смял ее верхушку, перевернулся, отбил себе дно и пролетел в спардек; 8-тонные лебедки остановили его движение: снаряд, разбив шестерню, мирно упал в коечные сетки, где мы его и нашли после боя.

Частая стрельба раскаляет орудия: в батарее пришлось после 20 выстрелов подряд прекратить стрельбу из 6-дюймовой пушки и пробанить ее салом: вторую пушку разорвало у самого кожуха. Пришлось поторапливать стрельбою башни, и № 3 под командою мичмана Ренгартена развила самую скорую стрельбу.

Команда лихо работала, ни страха, ни уныния не заметно.

Наоборот, все рвутся вперед и часто такое рвение даже приносит вред. Трюмные Майоров и Дунин, которые по расписанию должны были работать в жилой палубе, услыхав, что на спардек пожар, понеслись туда. Пожара никакого не было, но два эти храбреца быстро попали на перевязочный пункт, их сразу же угостило наверху осколками.

Не понукать, а сдерживать приходилось команду в бою 28 июля; вот что значит быть обстрелянными − совсем не то, что в первом бою 27 января”.

Снова о пожарах

“Боязнь пожаров, несмотря на мои объяснения команде, что у нас их не может быть, заставляла многих лезть в небронированные отсеки, где легко могло их ранить.

Но когда команда увидала, что принятые меры вполне ограждают от возникновения пожаров, то стала спокойно относиться к разрывам бомб. И только хозяева носовых и кормовых отсеков после каждого разрыва обходили свои помещения − удостовериться, что пожара нет.

Зато воды на спардеке, на верхней палубе, в батарейной и даже в оконечностях жилой палубы было много.

Где были шпигаты, там вода выливалась за борт чрез них, а в жилой палубе, по временам, излишнюю откачивали брандспойтами”.

Окончание боя

“Около 6 час, в «Цесаревич» попал 12-дюймовый японский снаряд и вслед за тем на нем был поднят сигнал:

«Адмирал сдает командование».

Это было в 6 часов 15 минут.

«Полтава» к этому времени исправила повреждение в левой машине и начала входить в линию, что ей удалось к 6 часам 45 минутам вечера.

Что произошло после сигнала с «Цесаревича» − описать невозможно; получилась какая-то каша. «Цесаревич» сначала покатился влево, − мы думали, что он хочет разойтись с Того контр-галсом, но «Цесаревич» продолжает катиться дальше и лезет на «ІІобеду».

«Ретвизан» бросается на «Миказу», неприятель сосредоточивает по нем огонь, но быстро меняющаяся дистанция неуловима японцами: их снаряды ложатся за кормою.

Пройдя минут 10, «Ретвизан» вдруг отводит руля и берет курс на Артур.

Японцы усиленно стреляют в нашу кучу, слева на нас бросается «Чин-иен» с легкими крейсерами, но быстрый и меткий огонь левого свежего борта скоро отбивает охоту крейсерам атаковать наши броненосцы: мы буквально как метлой смели 2 японских отряда.

На «Пересвете» по поручням протянут сигнал «следовать за мною» − мы передаем его семафором «Севастополю». «Цесаревич», пройдя всю линию, вступает в строй концевым. Перед ним «Севастополь», «Полтава», «Пересвет» и «Победа».

Курс взят обратный − мы идем в Артур. А Того с своими броненосцами скрывается на Ost.

Эта было при самом заходе солнца.

Мимо нас полным ходом несется «Аскольд» с подбитою переднею трубою и огромною зияющей в борту пробоиною. Миноносцы идут − кто куда. На горизонте показываются, как коршуны, − японские миноносцы: они думают добить нас своими атаками ночью”…

Витгефт сделал все, чтобы быть разбитым

“Бой окончился, и смело можно сказать, что мы его не проиграли, несмотря на то, что адмирал Витгефт сделал все, чтобы быть разбитым”.

О стрельбе на контргалсах

“15 лет учились мы стрелять на контр-галсах, японцы же систематизировались в стрельбе на том же курсе и постоянной дистанции.

27 января бой показал, что на контр-галсе, при быстрой перемене дистанции, меткость японцев близка к нулю, наша же возрастает.

Тогда же все признали, что, при наших примитивных прицелах и по количеству снарядов, нам выгоднее вести бой на коротких дистанциях.

В бою 28 июля два часа адмиралу Витгефту судьба давала в руки победу, но он упорно лез во Владивосток, тщательно избегая боя. Он допустил бросить на 2 часа одинокую «Полтаву» против 7 японских броненосцев, он давал возможность Того уничтожить нас по одиночке.

С 4 часов 15 минут дня до конца боя Того был прижат нами к берегу^[7], и поверни адмирал вдруг всем на 16 румбов (180º) − что делали бы японцы?

Им оставалось бы только повернуть, если они не хотели принять боя на контр-галсе; но вряд ли бы Того сразу сообразил маневр Витгефта и хоть часть судов его мы захватили бы на расхождении.

Дистанция была до 26 кабельтовов, при повороте можно было бы сблизиться еще, довести до 20 и тогда результаты были бы другие, мы дрались бы так, как учились, а не так, как хотели японцы”.

Упрямство адмирала Витгефта

“Прошлого не вернешь. Можно только сожалеть, что один упрямый адмирал, сам давший себе характерную аттестацию «я не флотоводец», загубил чудную, обученную эскадру и вместо победы дал Родине − «нерешительное дело».

Когда перед выходом был Совет флагманов и капитанов, то выход эскадры был разработан до мелочей, но когда командир «Севастополя» спросил у Витгефта: «А как же бой будем вести?», − то на это адмирал ответил:

«Как поведу, так и будет».

Ни плана, ни цели, ни разбора случайностей, − даже не условились, к кому переходит командование в случае смерти начальника.

Вышли и ломились упрямо во Владивосток: но «пастырь поражен − и рассеялись овцы».

Личный состав 1-й эскадры сделал все, чтобы победа была нашею.

Несчастье на «Цесаревиче» обратило ее в нерешительное дело, а самовольный уход некоторых судов в иностранные порты превратил бой 28 июля в поражение”.

После боя

“Потеря в личном составе «Полтавы» за бой 28 июля выразилась в следующих цифрах: убито − 1 офицер и 18 нижних чинов; ранено − 3 офицера и около 60 нижних чинов; из них 2 офицера и человек около 20 матросов − тяжело. Такая малая потеря объясняется исключительно тем, что все люди были убраны за броню, которая отлично выдерживала японские снаряды.

«Победа», «Пересвет» и «Полтава» в строе кильватера спокойно шли к Артуру. Эти три броненосца, как вышли в строе, так и вернулись; остальные суда рассыпались и шли по способности.

На рейде мы застали «Ретвизан», «Севастополь» и «Палладу». Не было «Цесаревича», «Аскольда», «Дианы» и «Новика».

За крейсера мы не беспокоились − видимо они проскользнули, «Цесаревич» же считали ночью подорванным и были крайне удивлены, когда через несколько времени узнали, что он благополучно стоит в Киау-Чау.

Не спорю, пребывание в Циндао было несравненно лучше, чем 5 месячное расстреливание в Артуре.

Но уход сильнейшего броненосца гибельно отозвался на всей дальнейшей деятельности флота − и в море мы больше уже не выходили”^[8].

Полученные повреждения

“В Артур мы пришли около 12 часов дня 29-го и тотчас же, свезя убитых и раненых на берег, вошли в западный бассейн. Остановлюсь теперь на повреждениях, полученных «Полтавою» в том памятном нам бою.

В корпус попало пятнадцать − 12-дюймовых снарядов и один − 10-дюймовый, из них было 6 в борт и 10 в небронированные части.

Попадания в броню принесли самые незначительные повреждения.

Два 12-дюймовых снаряда, попавшие в 12-дюймовую носовую башню, сделали в броне неглубокую вмятину, получились многочисленные тонкие поверхностные трещины, плита одною кромкою вышла наружу на 2 дюйма, другою врезалась в деревянную подушку. В башне все приборы остались на местах, ничего не сорвалось и не испортилось.

Три 12-дюймовых снаряда, попавшие в нижнюю броню, сделали только отпечатки с сиянием, но броня осталась цела.

В импровизированной слойковой батарейной броне первый лист в месте попадания был сорван, остальные только вмялись − броня отлично выдержала удары тяжелых японских снарядов.

О 6-дюймовых снарядах, попавших в броню, я и не говорю: попадание можно было заметить лишь по сияниям: ни трещин, ни выбоин плиты не получили. Характерный эффект при разрыве японских 12-дюймовых бомб в небронированных частях был тот, что наружная обшивка вырывалась огромными воротами, снаряд рвался при ударе об обшивку, выворачивал ее, а затем мелкие осколки не наносили нам никакого вреда.

Например, четыре 12-дюймовых бомбы, разорвавшись в офицерских каютах совершенно раскрыли борт, уничтожили мебель, затем осколки слабо местами перебили переборку в одну шестнадцатую дюйма, отделяющую каюты от офицерского отделения, и потом, ударяясь о неподвижную 10-дюймовую броню, срывали только краску. Осколки большею частью шли вверх и очень небольшое их количество пробивало нижнюю палубу”.

Не пропускайте, не пропускайте описание повреждений!

Потом будет, что с чем сравнить.

Отметьте для себя, что четыре 12-дюймовых бомбы, разорвавшиеся в каютах, даже пожара не вызвали.

Для 1-й эскадры наши снаряды были хороши: 1-я эскадра умела стрелять!

“Газы, получавшиеся от взрыва шимозы, были очень ядовиты, от них быстро появлялись головокружение и рвота.

12-дюймовый снаряд, попавший в сухарное отделение и неразорвавшийся, был извлечен оттуда наверх мною.

Снаряд оказался, длиною около 4 фут, сталь очень мягкая, ведущий поясок широкий сплошной из желтой меди. Трубка очень строгая. Боек имел выступающими четыре с половиной оборота винта и на него навинчивался груз, который препятствовал в обычное время жалу бойка коснуться капсюля. При вращении снаряда на полете, груз свинчивался с бойка и освобождал жало.

Многие из нас заметили, что на далеких дистанциях полет японских снарядов был неправильный, они кувыркались через голову. Стенки фугасного снаряда сравнительно очень тонкие, разрывной заряд помещался в 2 шелковых мешочках, его было около 70 фунтов, и шимоза по наружному виду очень похожа на мелинит, но только бледнее его и с запахом камфары − вероятно, ее примешивали.

После Цусимы наше общественное мнение приписало небывалый разгром флота − чудодейственной силе японских снарядов и дурному качеству наших.

Никогда не соглашусь с этим, быв в трех морских боях. Кто видел «Полтаву», вернувшуюся в Артур, тот, глядя на фотографии «Орла», скажет, что «Полтава» была избита не меньше.

Однако 18 августа мы были готовы снова идти в бой, а «Микаса» после 28 июля 8 месяцев (до марта - апреля 1905 года! – Б.Г.) чинился в Куре. Кто шел в плен, тот помнит, как 10 января 1905 года мы все ее видели без кормовой башни”^[9].

То есть, во всяком случае, в феврале 1905 года флагман Того еще не мог выйти в море!

Не зря так спешил вперед адмирал Рожественский, и не зря его так тормозили из Петербурга. Дальше рассмотрим этот момент в деталях.

Продолжает Сергей Иванович Лутонин.

“В бою 28 июля у нее («Микаса») остались недобитыми лишь две − 6-дюймовых пушки с левого борта. Ее обе 12-дюймовые башни бездействовали и были повернуты от нас.

Теперь говорят, что будто ее пушки рвались от своей шимозы. Странно, что только на одной «Миказе» рвались пушки, а на всех остальных шести японских броненосцах этого не было.

Нет, все это сделали наши снаряды, они пробивали броню, они сделали такой урон в людях «Ниссина» (который только короткое время остановил на себе внимание нашей кормовой 12-дюймовой башни и четырех 6-дюймовых); − на нем одних офицеров было убито 5 и нижних чинов 29, а ранено 7 офицеров и более 40 матросов.

Плохие снаряды не вырвут столько из нутра сплошь забронированного противника.

Для 1-й эскадры наши снаряды были хороши, свое дело они делали, при Цусиме же они вдруг сдали. Не проще ли сказать следующее: 1-ая эскадра умела стрелять, 2-ую и 3-ю повели в бой на «ура» и Того безнаказанно избивал их по одиночке”.

“О 6-дюймовых снарядах, попавших в «Полтаву», и о том, что попало выше верхней палубы, я говорить не буду. Это было сплошное разрушение, но жизненных частей на верхах нет − и боевая мощь броненосца от таких повреждений не сводится к нулю”.

Далее читателю предоставится возможность побывать в Цусимском бою на броненосце, который подвергнется сравнимому с «Полтавой» обстрелу.

И него будет возможность сравнить личные впечатления от того и другого боя. И самому сделать вывод: умела стрелять 2-я эскадра, та же была шимоза 14 мая, и те же ли были у нас снаряды …

Японцы не смогли даже одинокую «Полтаву» утопить!

“Я уже говорил, что 28-го победа могла быть нашей. Японцы не смогли даже одинокую «Полтаву» утопить.

Что было бы, если бы Витгефт обладал талантом флотоводца, − личный состав 1-й эскадры дал бы ему победу, и слава 28 июля должна бы была большею частью быть отнесена на долю того, кто подготовлял эту эскадру, кто дал ей боевую организацию.

Я с гордостью могу сказать, что «Полтава» одна два часа дралась с 4 броненосцами и секрет ее успеха был прост:

Она умела стрелять, ее готовили не на смотры, а к бою”.

Слово о 1-й эскадре. Эскадра и Порт-Артур

“Над 1-й эскадрой тяготел какой-то рок.

В бой повел ее адмирал, который сам себя называл не флотоводцем.

Когда его убили, эскадра перешла под начальство того, которого тотчас же экстренно отстранили от должности и признали никуда не годным.

Когда окончился бой, то состояние судов было далеко не блестящее: у «Ретвизана», «Победы» и «Полтавы» были подводные пробоины и у всех броненосцев много надводных, куда в свежую погоду вливалась бы вода. Трубы судов были сильно повреждены.

До Владивостока оставалось идти более 1 000 миль и, главное, проскочить Цусимский пролив, где нас ожидали 5 японских броненосных крейсеров и все мелкие миноносцы, которых у врага было до сотни.

Для благополучного похода нам нужна была гарантия, что три дня простоит штиль и что 29-го враг весь день даст нам отдых − кое-как заделать пробоины. Можно ли было ожидать этого? Конечно нет. Захвати нас свежая погода, «Полтава» неминуемо потонула бы, да и «Ретвизан» не дошел бы.

Наконец, самое главное: чего достигли бы мы, даже дойдя благополучно до Владивостока?

Удаления на 1 000 миль от театра военных действий и, главное, падения Артура еще в августе.

Без поддержки флота крепость никогда не продержалась бы до 20 декабря: ведь все знают, что 9 августа японцы фактически прорвались чрез линию обороны и только наши десанты отбросили торжествующего победу врага.

Ведь только нашими снарядами и жила крепость, а кто делал бомбочки, кто разрушал отданные врагу редуты и не позволял ему ставить там пушки?

Трудно себе представить весь ход кампании, если бы Артур был взят до 1 сентября.

Армия врага не потеряла бы столько людей, она была бы свободна и Ояма обрушился бы на Куропаткина, к которому не успели подвезти подкрепления и снаряды. Ляоян не тем бы окончился, мы потеряли бы Мукден. Харбин, Владивосток, были бы отрезаны.

Первая эскадра не только не проиграла морского боя, но она еще надолго затянула сдачу Артура и тем дала возможность поправить наши дела на сухопутье.

Эскадра дала крепости десант более 2 000 человек, дала массу орудий, 12 000 шестидюймовых снарядов, без которых нечем было бы стрелять еще с сентября, дала более 20 000 бомбочек, организовала перекидную стрельбу, а главное дала такой десант, который удивлял своею храбростью даже генерала Кондратенко.

Моряки перевозят орудие на порт-артурские высоты

А был ли Владивосток оборудован к осени 1904 года?

Стессель всячески старался стушевать роль флота в истории славной обороны Артура, но беспристрастный разбор всех даже мельчайших деталей этой осады прольет истинный свет, и как Севастополем, так равно и Артуром впоследствии будет гордиться флот.

Но, к прискорбию, флот делал не то, что ему следовало, его вели не туда, где он мог решить участь войны. Будь жив Макаров, он вывел бы давно 1-ю эскадру из бассейнов, при нем не осмелился бы враг сделать высадку на Бицзыво.

Макаров спорил бы с Того за обладание морем, а в этом обладании и был секрет в выигрыше войны.

На 1-ю эскадру надо было смотреть как на предтечу Рожественского; потони она вся, но утопи еще хотя бы два японских броненосца, задача 2-й эскадры облегчилась бы.

Прошлого не вернуть, надо в будущем не повторять обычных наших ошибок, смотреть на задачу флота глазами моряка, а не кабинетного ученого или любителя-спортсмена.

Когда эскадра вернулась после боя в бассейны, то все мы думали, что, починившись, скоро опять выйдем в море.

Враг не казался нам таким непобедимым, мы хотели еще раз помериться силами, поэтому работы по исправлению повреждений шли ускоренным темпом”.

Награды и испытания

На этих словах окачивается выдержка из дневника старшего офицера героического броненосца «Полтава» славного капитана 2-го ранга С.И. Лутонина о бое 28 июля. [Сергей Иванович Лутонин родился 17.09.1864 года. Из потомственных дворян, уроженец Смоленской губернии. В службе с 1881 года. Окончил Морское Училище, 17-м по успеваемости (01.10.1884). Окончил Артиллерийский офицерский класс (1899). Зачислен в артиллерийские офицеры: 2-го разряда (1899), 1-го (1900). Произведен в: мичманы (01.10.1884), лейтенанты (01.01.1892), капитаны 2-го ранга "за отличие по службе " (01.01.1904)].

Добавим еще несколько слов.

В 7-й день августа 1906 года по представлению Следственной Комиссии были вручены награды за бой 28 июля 1904 года ряду участников.

“За отличие в делах против неприятеля” награды за этот бой на броненосце «Полтава» получили:

− командовавший броненосцем, капитан 1-го ранга Успенский − орден Св. Владимира 3-й степени с мечами;

− лейтенант Пчельников − орден Св. Анны 4-й степени с надписью “за храбрость”.

Позднее, 22 мая 1910 года старший артиллерист «Полтавы» лейтенант Александр Николаевич Рыков пожалован был орденом Св. Георгия 4-й степени.

Лейтенант Александр Николаевич Рыков в начале XX века

[Георгиевскому кавалеру хныкать не полагается!

Не считая героев «Варяга» и «Корейца» Георгии за русско-японскую войну морякам-офицерам давались весьма скупо, и каждый из них заслуживает отдельного рассказа.

Но о лейтенанте Рыкове этот рассказ просто необходим. Александр Николаевич Рыков (1874-1918) – происходил из старинного морского рода Смоленских дворян Рыковых, давшему России шесть адмиралов и генералов флота, которые вместе отдали свыше пятидесяти лет освоению Дальнего Востока. Учился в Морском кадетском корпусе в Санкт-Петербурге на одном курсе с будущим Верховным Правителем России адмиралом А.В. Колчаком.

Высочайший приказ номер 756 от 15 сентября 1894 года: «Производятся в мичманы гардемарины Морского кадетского корпус: фельдфебель Александр Колчак, унтер-офицер Александр Рыков…».

После окончания учебы мичман Рыков проходил службу на Черноморском флоте.

Во время службы на броненосце «Двенадцать Апостолов» за блестящее выполнение своих обязанностей получил в награду от Государя золотые часы с Государственным гербом. В 1901 году ‒ в загранплавание на броненосце «Ростислав». За него А.Н. Рыков награжден тремя иностранным орденами – турецким, болгарским и румынским.

В конце 1901 года лейтенант Рыков переведен на эскадру Тихого океана старшим артофицером броненосца «Полтава».

Вечером 28 июля 1904 года раненый лейтенант Рыков по возвращении броненосца в Артур помогал эвакуировать на берег раненых матросов, и лишь затем сказал: «Возьмите и меня».

Рана оказалась настолько тяжелой, что ногу пришлось ампутировать выше колена. Сначала Александр Николаевич находился в госпитале Порт-Артура. Чуть позже он был перевезен в Шанхайский госпиталь. Летом 1905 года пленные стали возвращаться на Родину. Из Шанхая он был отправлен в Севастополь.

После отпуска по ранению А.Н. Рыков был прикомандирован к Главному Морском Штабу. Через год пожалован чином капитана 2-го ранга. Ордена:

– орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом – 12 декабря 1905;

– орден Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом – 2 июля 1907;

– орден Святого Станислава 2-й степени – 1907;

– орден Святой Анны 2-й степени – 1910;

– орден Святого Георгия 4-й степени – 22 мая 1910.

Вскоре произведен в капитаны 1-го ранга. В Мировую войну служил в Главном Морском штабе в службе связи Балтийского флота в Ревеле. В декабре 1914 стал генерал-майором флота. В 1915 удостоен ордена Станислава 1-й ст. После Февраля 1917 переведен на должность начальника инвалидного дома Императора Павла I.

Сразу после Октября 1917 семью генерала выселили в комнатушку, а скромное имущество разграбили. 24 октября 1918 года А.Н. Рыков был арестован. В камеру Петропавловки набили человек тридцать офицеров.

6 декабря 1918 года флота генерал Рыков, как «социально-опасный элемент», был расстрелян ленинско-троцкистской сволочью. Когда выводили на расстрел, у некоторых в камере не выдержали нервы. Тогда первым встал и вышел, опираясь на костыли, герой Порт-Артура со словами: «Георгиевскому кавалеру хныкать не полагается!».

Двоюродный брат генерала Рыкова был тогда же потоплен на Севере в барже, ‒ вместе с другими офицерами-заложниками. Был у большевиков-ленинцев такой милый обычай.

В 2009 году в ходе проведения поисковых исследований захоронений жертв «красного террора» 1918-1919 гг. только на одном из участков территории Петропавловской крепости были обнаружены останки около 200 жертв большевистских расстрелов. Среди них удалось установить, в том числе генетической экспертизой, останки генерала флота Александра Рыкова. Его имя стало первым именем из числа людей, расстрелянных большевиками в Петропавловской крепости после захвата ими власти, личность которого удалось с точностью идентифицировать.

14 ноября 2011 года в Санкт-Петербурге состоялось отпевание и захоронение праха генерал-майора по Адмиралтейству Александра Николаевича Рыкова. И может быть именно тогда для него окончился ставший безконечно длинным день 28 июля 1904 года].

Капитан 2-го ранга Сергей Иванович Лутонин в день 7-го августа наград удостоен не был. Видимо Следственная Комиссия не сочла его достойным.

Но, как принято говорить, Царь и Отечество храброго офицера не забыли: золотая сабля с надписью “За храбрость” (2 января 1906 г.) и орден Св. Анны 2-й ст. с мечами (6 декабря 1906 г.) отметили вклад капитана Лутонина в защиту русской твердыни на Дальнем Востоке.

После сдачи Порт-Артура Лутонин, как и все офицеры, не пожелавшие оставить своих матросов, попал в плен. По возвращению в Россию в начале 1906 года ушел в полугодовой отпуск. Потом был назначен командиром мореходной канлодки «Запорожец» Черноморского флота, которую принял 16 октября 1906 года.

Высочайшим приказом по морскому ведомству № 821 от 10 марта 1908 года С.И. Лутонин был уволен от службы по болезни, с мундиром и пенсией, а также производством в капитаны 1-го ранга.

В отставку Лутонину пришлось выйти в связи с критикой им морского офицерства, опубликованной М.О. Меньшиковым в «Новом времени». Значительную часть вины за поражение в минувшей войне Лутонин перекладывал именно на офицерский состав флота. Резкие высказывания С.И. Лутонина в адрес офицерства, допущенные им в письме к Меньшикову, вызвали активное неприятие флотской общественности. В том числе, например, таких офицеров, как Н.О. Эссен.

[Следует отметить, что взгляды Сергея Ивановича иногда весьма своеобразны, и, на мой взгляд, далеко не всегда верны, а порою противоречат сами себе. Например, в вопросе о качестве личного состава флота ‒ наших матросов и офицеров, о японских и наших бронебойных и фугасных снарядах, или насчет того, какая эскадра стрелять умела.

Поражение наше при Цусиме Лутонин объясняет исключительно низким качеством и умением нашего личного состава, в частности, слабой подготовкой в стрельбе. В дальнейшем у читателя будет возможность составить свое личное мнение по этому вопросу. Сказанное никоим образом не ставит под сомнение искренний патриотизм Лутонина, не раз выказанное им мужество и стойкость в бою и его желание принести посильную пользу России и флоту].

С.И. Лутонин вернулся на службу только 11 июля 1916 года, чином капитана 2-го ранга со старшинством с 1 июля того же года. Эта несправедливость была вскоре исправлена, и 23 августа было повелено считать Сергея Ивановича “определенным на службу капитаном 1-го ранга”.

Приказом по Управлению Беломорским и Мурманским районами от 9 сентября того же года он был назначен начальником Кольской базы. Не приняв Февральской революции, 28 апреля 1917 года Капитан 1-го ранга Лутонин был по болезни отчислен от должности, а 2 мая уволен в отставку.

В гражданскую войну воевал на стороне Белой Армии в составе Черноморского флота.

Судьба «Полтавы»

Приведем еще несколько строк из записок Лутонина о героической и печальной судьбе его любимого броненосца: “Трудная, тяжелая доля выпала «Полтаве» в минувшую войну, она единственная участвовала в трех морских боях: 27 января, 31 марта и 28 июля.

31 марта она одиноко охраняла рейд, стояла близ тонувшего «Петропавловска», спасла людей и рисковала взлететь так же, как «Петропавловск». 10 июня при возвращении в Артур ее бросили концевым и она на ходу отбивалась от атак. Когда японцы обрушились на нее 28-го, с 4 часов 45 минут дня до 6 часов 45 минут вечера она была покинута, первая начала бой и дралась с четырьмя японскими броненосными судами, вышла в строю из Артура, в строю же и вернулась, выдержав 32 ночные атаки.

Во время осады она делала не только то, что ей назначалось, а шла навстречу всем нуждам обороны сухопутного фронта. Наконец, 22 ноября она вынесла последний удар, взрыв погребов, и затонула, но, к несчастью, не в открытом море, не в честном морском бою, затонула в ловушке, которую для нас специально построили.

27 января «Полтава» сама вышла добивать «Ивате», ее вернули, не дали утопить врага. 2 мая единственная «Полтава» поняла всю важность момента, сама развела пары и просилась выйти в море топить «Ясима», но ее не пустили. 28 июля она отгрызлась от непобедимого Того и хотя была вся избита, но и врагу нанесла тяжелые удары.

Личный состав броненосца любил свой корабль и верил ему (не об отличиях мечтали), все помыслы его были заработать Георгиевский вымпел, и судьба зло посмеялась над нами – у японцев теперь она, она теперь «Танго»^[10]…

Я хочу помнить одни лишь светлые моменты – наш бой 28 июля, яркое голубое небо, лучи солнца озаряют тихое, спокойное море, надо мной огромный, весь избитый шелковый флаг, «Микаса» на траверзе, «Полтава» начинает бой и в ответ получает залп семи броненосцев.

И два часа бьется одинокой на жизнь и смерть с четырьмя японскими броненосными судами, и из этой неравной борьбы с честью и славой вышла она.

Не так уж враг был силен, не так непобедим”.

И это также – святая правда!

А теперь, перенесемся, друзья мои, на палубу флагманского броненосца 2-й эскадры «Князь Суворов» в первые полчаса боя 14 мая 1905 года.

На сей раз воспользуемся дневниковыми записями старшего флаг-офицера Штаба Командующего 2-й эскадрой Тихого океана Владимира Ивановича Семенова.

2. «СУВОРОВ» В БОЮ 14 МАЯ

Из дневника старшего флаг-офицера Штаба Командующего

2-й эскадры флота Тихого океана капитана 2-го ранга Семенова

С нелепым бормотанием

“Минуты через две, когда за первыми двумя броненосцами успели повернуть и вторые два − «Фудзи» и «Асахи», − японцы стали отвечать.

Началось с перелетов.

Некоторые из длинных японских снарядов на этой дистанции опрокидывались и, хорошо видимые простым глазом, вертясь, как палка, брошенная при игре в городки, летели через наши головы не с грозным ревом, как полагается снаряду, а с каким-то нелепым бормотанием.

− Это и есть ,,чемоданы”? − спросил, смеясь, Редкин.

− Они самые...

Однако меня тут же поразило, что „чемоданы", нелепо кувыркаясь в воздухе и падая, как попало, в воду, все-таки взрывались. Этого раньше не было....

После перелетов пошли недолеты. Все ближе и ближе... Осколки шуршали в воздухе, звякали о борт, о надстройки... Вот недалеко, против передней трубы, поднялся гигантский столб воды, дыма и пламени... На передний мостик побежали с носилками. Я перегнулся через поручень.

− Князя Церетели! − крикнул снизу на мой безмолвный вопрос Редкин, направлявшийся к своей башне.

Следующий снаряд ударил в борт у средней 6-дюймовой башни, а затем что-то грохнуло сзади и подо мной у левой кормовой.

Из штабного выхода повалил дым, и показались языки пламени. Снаряд, попав в капитанскую каюту, пробив палубу, разорвался в офицерском отделении, где произвел пожар…”.

Часы и записная книжка

“Я вынул часы и записную книжку, чтобы отметить первый пожар, но в этот момент что-то кольнуло меня в поясницу, и что-то огромное, мягкое, но сильное ударило в спину, приподняло на воздух и бросило на палубу...

Когда я опять поднялся на ноги, в руках у меня по-прежнему были и записная книжка, и часы. Часы шли; только секундная стрелка погнулась, и стекло исчезло. Ошеломленный ударом, еще не вполне придя в себя, я стал заботливо искать это стекло на палубе и нашел его совершенно целым. Поднял, вставил на место... и тут только, сообразив, что занимаюсь совсем пустым делом, оглянулся кругом.

Вероятно, несколько мгновений я пролежал без сознания, потому что пожар был уже потушен, и вблизи, кроме 1 – 3 убитых, на которых хлестала вода из разорванных шлангов, − никого не было.

Удар шел со стороны кормовой рубки, скрытой от меня траверзом из коек. Я заглянул туда. Там должны были находиться флаг-офицеры − лейтенант Новосильцев и мичман Козакевич и волонтер Максимов − с партией ютовых сигнальщиков.

Снаряд прошел через рубку, разорвавшись об ее стенки. Сигнальщики (10 – 12 человек) как стояли у правой 6-дюймовой башни, так и лежали тут тесной кучей. Внутри рубки − груды чего-то, и сверху − зрительная труба офицерского образца.

„Неужели все, что осталось?” − подумал я...

Но это была ошибка: каким-то чудом Новосильцев и Козакевич были только ранены и с помощью Максимова ушли на перевязку, пока я лежал на палубе и потом возился с часами...”

Похоже на 28 июля?

“Что? Знакомая картина? Похоже на 28 июля? − высунулся из своей башни неугомонный Редкин.

− Совсем то же самое! − уверенным тоном ответил я, но это было неискренно: было бы правильнее сказать − „совсем не похоже!”.

− Ведь 28 июля за несколько часов боя «Цесаревич» получил только 19 крупных снарядов, и я серьезно собирался в предстоящем бою записывать моменты и места отдельных попаданий, а также производимые ими разрушения.

Броненосец «Цесаревич» в Циндао после боя 28 июля.

Из повреждений видны дырки в трубах

Но где же тут было записывать подробности, когда и сосчитать попадания оказывалось невозможным! Такой стрельбы я не только никогда не видел, но и не представлял себе.

Снаряды сыпались беспрерывно, один за другим...^[11]”.

Здесь было что то совсем новое!..

“За 6 месяцев на артурской эскадре я все же кой к чему попригляделся, − и шимоза, и мелинит были, до известной степени, старыми знакомыми, − но здесь было что-то совсем новое!..

Казалось, не снаряды ударялись о борт и падали на палубу, а целые мины...

Они рвались от первого прикосновения к чему-либо, от малейшей задержки в их полете. Поручень, бакштаг трубы, топрик шлюпбалки − этого было достаточно для всеразрушающего взрыва...

Стальные листы борта и надстроек на верхней палубе рвались в клочья и своими обрывками выбивали людей; железные трапы свертывались в кольца; неповрежденные пушки срывались со станков...

Этого не могла сделать ни сила удара самого снаряда, ни тем более сила удара его осколков. Это могла сделать только сила взрыва. По-видимому японцам удалось осуществить ту идею, которую пробовали достичь американцы постройкой своего «Vesuvium»...

А потом − необычайно высокая температура взрыва и это жидкое пламя, которое, казалось, все заливает! Я видел своими глазами, как от взрыва снаряда вспыхивал стальной борт. Конечно, не сталь горела, но краска на ней! Такие трудно-горючие материалы, как койки и чемоданы, сложенные в несколько рядов, траверзами, и политые водой, вспыхивали мгновенно ярким костром...

Временами в бинокль ничего не было видно − так искажались изображения от дрожащего раскаленного воздуха...”

Нет! − Это было не то, что 28 июля....

“Мое недоумение еще усиливалось тем обстоятельством, что ведь шимоза, как и мелинит, дает при взрыве густой, черный или зеленовато-бурый дым (на это мы довольно нагляделись в Порт-Артуре).

Такие снаряды тоже были и в этот роковой день, но те, которые, словно, заливали нас жидким пламенем, все жгли, все разрушали с какой-то, до сих пор неведомой, силой, − они давали облако совсем негустого, рыжего, удушливого дыма и массу едкой гари, носившейся в воздухе белыми хлопьями.

Это было что-то совсем новое!..

…Пылающие рубки на мостиках, горящие обломки на палубе, груды трупов…

Сигнальные и дальномерные станции, посты наблюдающие за падением снарядов, − все сметено, все уничтожено…

Позади «Александр» и «Бородино», тоже окутанные дымом пожара…

«Суворов» в огне

Нет! Это было совсем непохоже на 28 июля!.. Там было впечатление, что сошлись два противника, почти равные по силам, что оба они сражаются равным оружием, что это был бой... − А здесь?.. − Не бой, а бойня какая-то!..”.

А вам как кажется читатель? Похоже это на 28 июля?

На «Полтаву», которая “стрелять умела”? Ведь по ней били те же броненосцы Соединенного флота, что по «Суворову» в день Цусимы.

Правда, и ответный огонь русских броненосцев и крейсеров был куда как эффективней в тех боях при Шантунге и Урусане.

3. ЦУСИМА И ПРЕЛЮДИИ К НЕЙ

Между тем, уже летом 1905 года весьма достойные и компетентные люди совершенно добросовестно постарались сгладить разницу воздействия на вражеские суда снарядов 1-й и 2-й эскадр. Причем совершенно справедливым самим по себе утверждением, что наши снаряды вообще были исходно плохи. Это, конечно, так. Но очевидно, что во всех боях 1904 года и в бою мая 1905 года, плохи они были совершенно не в равной степени.

Прошу читателя ознакомиться с еще одним нечасто воспроизводимым свидетельством.

Акт, развертывающий ужасную картину…

Сразу после боя при Цусиме, сраженный, как и все русские моряки, его непредставимыми никем заранее результатами, хорошо знакомый нам доблестный контр-адмирал Карл Петрович Иессен, организовал силами своего отряда крейсеров полигонные стрельбы для экспериментальной проверки действия наших снарядов.

“Результаты испытаний, − писал Иессен, − …. вполне подтвердили все предположения о совершенной недействительности фугасных снарядов нашего флота, в сравнении с японскими.

Акт о произведенных опытах Иессен назвал «прямо обвинительным и развертывающим ужасающую картину причин последовательных наших неудач и поражений на море в продолжение всей этой войны»”^[12].

В этом адмирал Иессен был совершенно прав и, как мы знаем, дорого заплатил за свою правоту.

Но Карл Петрович и в страшном сне представить себе не мог, что на самом-то деле, у него были еще очень даже хорошие снаряды, и напротив, японцы били по крейсерам его отряда почти болванками, по сравнению с их снарядами при Цусиме.

Снаряды, конечно, были плохие. Но…

Своими «недействительными» снарядами 1/14 августа 1904 года, в бою в Корейском проливе с броненосными крейсерами Камимуры, три русских слабо бронированных крейсера, с незащищенной и нерационально расположенной артиллерией главного калибра, нанесли значительный вред сплошь забронированному врагу, едва не потопив «Ивате», и унеся жизни 47 человек его личного состава.

Что почти в два с половиною раза больше, чем потери убитыми и умершими от ран всего 2-го боевого отряда при Цусиме.

Обратим еще раз внимание на этот факт.

И еще. Представим себе, что вместо доблестного старика «Рюрика» в мини-эскадре адмирала Иессена наличествовал бы облегченный броненосец типа «Пересвет». Ведь при Порт-Артуре «Пересвет» и «Победа» выступили ничуть не хуже своих более мощных и защищенных братьев, да и потопить их было японцам ничуть не проще.

Взгляните на соответствующие картинки и перечтите соответствующие описания.

Вон, лейтенант В.Н. Черкасов, старший артофицер как раз с броненосца «Пересвет» докладывал после боя 28 июля, что в первую половину боя:

“Кормовая башня [«Пересвета»] произвела пожар на «Сикисиме». Один снаряд попал в кормовою башню «Сикисимы».

Во второй же половине боя: “Один 10-дм снаряд кормовой башни [«Пересвета»] попал в кормовую башню «Микасы» [после чего она замолчала. – БГ], а другой произвел пожар на «Фудзи»”^[13].

А упомянутые лейтенантом Василием Ниловичем броненосцы – это вам не крейсера Камимуры. Значительно более серьезные объекты.

Так что окажись 1 августа тот же «Пересвет» вместо «Рюрика» у Иессена, представляется почти несомненным, что Камимуре пришлось бы в тот день либо бежать, либо тонуть.

Четыре его крейсера за двухчасовую погоню, не говоря уж про предыдущий бой, наличными снарядами ничего с «Россией» и «Громобоем» не смогли сделать.

Да, людей побили изрядно. Так ведь 8-дюймовыми по открыто стоящим – немудрено.

А так, даже дедушку «Рюрика» утопить не смогли, пришлось тому кингстоны открывать.

А вот при Цусиме, те же четыре крейсера адмирала Камимура, ну может в другом наборе, за полчаса однотипный «Пересвету» броненосец «Ослябя» потопили.

Не одиноко шедший, а в составе весьма солидной по числу вымпелов броненосной эскадры.

И в дополнение еще одна постцусимская зарисовка.

Перемирие на море

Карл Петрович Иессен участвовал и в подписании протокола о перемирии на море. Психологический аспект последнего факта был важен для Российской Империи: перед японцами должен был предстать даже формально непобежденный русский адмирал.

5 сентября 1905 года уже после Портсмута, в открытом море близ залива Корнилова [Расин в Северной Корее] встретились со своим вчерашним врагом крейсера «Россия» и «Богатырь». На легкой зыби рядом покачивались «Ивате» и «Нийтака».

Совещание японского и русского адмиралов о разграничительной линии и других деталях перехода к мирному положению на море происходило на «России».

После подписания протокола о перемирии русский командующий на катере отправился с ответным визитом к японскому адмиралу на «Ивате».

Визит продолжался около 20 минут. Стоявший в это время на катере у трапа японского крейсера русский офицер имел возможность рассмотреть борт корабля.

Он обнаружил, что между казематами кормовых 152-мм орудий и трапом оказалось 7 заделанных пробоин и одна вмятина − следы Цусимы.

Четыре пробоины, по-видимому, были от 152-мм снарядов, одна от 75-мм и две от 254 или 305-мм. Позади трапа − еще одна четырехугольная заплата от 203-мм или более крупного снаряда.

Так как она была заделана тщательно «впритык», ее сначала было трудно различить. Остальные пробоины были круглыми.

«Японцы, − заключил свои наблюдения русский наблюдатель, − убедившись, что наши снаряды делают в борту круглые отверстия, имели готовый запас таких заплат для быстрой заделки русских пробоин».

Если бы русские снаряды рвались так, как японские, попадания семи снарядов на таком ограниченном пространстве борта, вероятно, привели бы чуть ли не к сплошной дыре^[14].

Причем снарядов, скорее всего, попавших подряд, – при прохождении «Ивате» через «мертвую точку».

Причиной быстрой гибели «Ослябя» считают почти одновременное попадание двух или трех снарядов примерно в один и тот же участок борта.

А наших попаданий на таком участке было семь. И хоть бы хны.

Вставили себе круглую пробку, подкрасили суриком − и вперед.

И ведь на мирную презентацию наверняка отправили не самый поврежденный в бою 14 мая броненосный крейсер Соединенного флота!

Вспомним Отчет о Цусиме сэра Уильяма Кристофера Пэкинхэма:

“Часть русского огня… постепенно усиливаясь, концентрировалась в точке японского поворота, и было интересно наблюдать, как каждый последующий корабль приближался к “горячей точке” и входил в нее, с удивительным везением избегая серьезных повреждений под жестоким и весьма точным русским огнем”.

И далее:

“Такое [удачное для японцев] начало боя подчеркивалось точной стрельбой русских, которым, однако, не везло…”.

Да, уж! Вряд ли еще в многовековой военно-морской истории человечества найдется пример столь снайперской стрельбы, сопровождаемой столь ничтожными результатами!

Между прочим, всего в Цусиме «Ивате» получил 17 попаданий.

И при этом − всего 15 раненых и нуль убитых.

Это, Карл Петрович, на тему снарядов просто плохих и снарядов, умышленно приведенных в негодность. Разница, как видим, та же, что между просто шимозой, и шимозой цусимской.

Только опять не в пользу русского флота.

Так что, боюсь, разница в бризантной силе японских и русских снарядов в день 14 мая 1905 года могла быть и побольше, чем в триста раз.

Отношение любого отличного от нуля числа к самому нулю, как известно, равно бесконечности.

4. СТРЕЛЬБА В ТОЧКУ И ПО ОБЪЕМАМ

Скажем очевидное, но также почему-то до сих пор неотмеченное.

В бою 28 июля русские и японские броненосцы представляли друг для друга, если можно так выразиться − равные по величине мишени.

Действительно, рассмотрим относительное бронирование судов русского и японского флотов на примере 2-й эскадры и Соединенного флота по состоянию на 14 мая 1905 года^[15]. По японскому флоту мы заодно получим точную картину и на 28 июня 1904 года, а по Порт-Артурской эскадре − качественную на тот день.

2-я эскадра. Схемы бронирования линейных судов

1-й отряд: «Суворовы»

2-й отряд:

«Ослябя»

Как видим, бронирование «Ослябя» значительно уступает таковому у «Суворовых». «Сисой» и «Наварин» защищены примерно по схеме «Ослябя», с голым носом и кормой. Только броня потолще.

«Сисой Великий»

«Наварин»

Небольшой бронепояс по ватерлинни был у «Адмирала Нахимова»:

«Адмирал Нахимов»

3-й отряд

Бронирование малых броненосцев приведено выше в главе про последний бой «Ушакова».

Но повторим его для удобства и здесь:

«Адмирал Ушаков»

«Николай I»

Соединенный флот. Схемы бронирования линейных судов

1-й боевой отряд адмирала Того: броненосцы «Микаса», «Асахи», «Сикишима», «Фудзи»; броненосные крейсера «Касуга» и «Ниссин»

«Микаса»

Бронирование «Асахи» и «Сикишимы» по типу «Микаса», с полным броневым поясом.

У самого старого «Фудзи» не бронированы нос и корма — по типу «Сисоя Великого». Имеющаяся броня мощная – до 457 мм. И тяжелее «Фудзи» «Сисоя» почти на 4 тыс. тонн:

«Фудзи»

Броненосные крейсера «Кассуга» и «Ниссин» − те самые пресловутые “итало-аргентинские”, которые якобы упустил адмирал Рожественский. У них, как и у всех японских броненосных крейсеров − полный броневой пояс:

«Ниссин»

2-й боевой отряд − флаг адмирала Камимура:

броненосные крейсера «Идзумо», «Адзума», «Токива», «Якумо», «Асама», «Ивате»

Схема их бронирования, на примере «Ивате», однотипного «Идзумо», приведена в главе про расстрел «Ивате» с помощью брата «Якумо» раненого «Адмирала Ушакова», и бронирование это было уж никак не хуже, чем у «Касуги» и «Ниссина». В качестве доппримера приведем схему бронирования «Якумо»:

«Якумо»

Мишени при Шантунге и Цусиме

Рассматривая бой 28 июля, можно считать, что «Цесаревич» и «Ретвизан» по типу бронирования приблизительно соответствовали «Суворовым», «Полтава» и «Севастополь» − «Сисою», а «Пересвет» и «Победа» просто однотипны «Ослябя». Один проект.

В тот памятный день, чтобы нанести существенное повреждение своим противоборцам, надо было попасть в те места, которые на приведенных схемах закрашены черным. В ином случае, снаряды противников без особого вреда для объекта обстрела либо пронизывали насквозь небронированные части, либо вообще пролетали свистя между мачт и труб. Захватывая в крайнем случае с собой небольшие куски железа. Как отметил еще капитан 2-го ранга Лутонин − печально, но не смертельно! Имелось в виду − для броненосца.

В Цусимском бою ситуация с мишенями кардинально изменилась.

Для русских артиллеристов размер мишени в лучшем случае остался прежним, а на самом деле, как мы знаем, резко уменьшился, поскольку вред боевой мощи противника могли нанести только точечные попадания в машины или орудия с расстояния не большем 25 кабельтовых!

Для комендоров же японского флота этот размер увеличился невероятно. Огромный и, на первый взгляд, необъяснимо возросший размер “русских мишеней для японских артиллеристов” стал следствием того, что новые японские снаряды взрывались, задев за любую снасть, почему уже через несколько минут после начала артиллерийской дуэли с флагманского русского корабля стало физически невозможно передать какой-либо сигнал.

Об этом и говорил в своих ответах на вопросы Следственной Комиссии адмирал Рожественский. Но и это еще далеко не все.

Вспомним про гидродинамический удар: русские броненосцы начинали течь от взрывов японских снарядов, которые вовсе ни сном, ни духом не касались их броневого пояса и вообще корабля. Достаточно было взрыва этих снарядов в некоторой зоне вокруг броненосца. К сожалению, размер этой зоны уточнить не представляется возможным из-за отсутствия возможности любых лабораторных испытаний.

Эти же, взрывавшиеся о воду снаряды в радиусе до ста, а по некоторым свидетельствам до двухсот, метров, от русского корабля осколками ранили и убивали наших моряков. Артиллерийские потери!

Создается впечатление, что тот же Семенов сильно преувеличивает точность японской стрельбы. Наиболее вероятно, что она была ничуть не лучше, а может, и хуже, чем 28 июля. Тем более после мандража с петлей Того. Да никакой особой меткости и не требовалось 14 мая с японской стороны. Достаточно было стрельбы по площадям. А точнее сказать − по объемам.

Те снаряды, которые уничтожили в первые же минуты боя все надстройки «Суворова» и вывели из строя половину экипажа, в бою при Шантунге просто не были бы замечены, а эффект их действия свелся бы к перебитому шкоту, штагу или как там это еще называется на профессиональном морском жаргоне.

И это, заметим, еще отнюдь не вся разница между снарядами, использовавшимися японцами 28 июля и 14 мая.

Крышка кормовой башни «Суворова» в начале боя 14 мая была сорвана попавшим в нее 12-дюймовым фугасным снарядом.

Японский снаряд того же калибра в бою при Шантунге 28 июля оставил, как мы помним, неглубокую вмятину на броне соответствующей башни «Полтавы», или, как изящно выразился кавторанг Лутонин, «отпечаток с сиянием» на этой самой броне.

Эх, да что там говорить!

А ведь есть любители, а может, даже профессионалы, которые всерьез рассуждают о том, что при Цусиме нам пришлось бы еще хуже, если бы японцы стреляли бронебойными. Видимо, «сияние с отпечатков» слишком бы глаза слепило. В общем, очередной бред. И какова была бы меткость японских комендоров 14 мая в этом случае, можно только гадать: когда не видно следов от попаданий, но зато известно, что при сближении бронебойность у русских снарядов, пусть и лишенных взрывной силы, значительно лучше.

Еще раз. Для простоты и для особо упертых: представьте себе дуэль, где вам, чтобы поразить противника надо влепить пулю ему точно в лоб, шагов эдак с пятидесяти.

А вот ему достаточно, чтобы пуля прошла хотя бы в полуметре от вас, задев хотя бы так называемую ауру − ваше биополе.

При попадании в нее пуля эта немедленно взрывается с фатальным для вас исходом.

Так что не надо насчет точности и меткости.

А вот то, что стреляли японцы максимально часто, что совершенно необходимо для успешной стрельбы по площадям и объемам, − это очевидно.

Поэтому, подчеркнем вновь, все “суперсекретные” данные насчет того, что Того-де берег снаряды являются просто очередным витком уже вековой дезинформации о Цусимском бое^[16].

Свидетельство с той стороны

Следует с некоторым удивлением отметить, что значительная часть сказанного выше уже долгие годы не является секретом для западного читателя, интересующегося морскими сражениями русско-японской войны.

«Микаса» под русским огнем^[17]

Например, про ловушку адмирала Рожественского для его японского коллеги подробно, с опорой на данные Пэкинхэма и британскую официальную историю русско-японской войны говорится в книге английского писателя Ричарда Хока «Флот, который должен был умереть», вышедшей в Лондоне еще в 1958 году.

Говорится там и про жестокий и точный русский огонь, про удивительное везение японцев без видимых потерь миновавших «горячую точку» поворота.

Про то, что Цусима началась с того, чем закончился Шантунг: на пятой минуте боя 12-дюймовый снаряд, похоже с «Суворова», расколовшийся о мостик «Микаса», чуть не лишил Соединенный флот Главнокомандующего.

Про иные попадания в японский флагман, и отнюдь не только в него в первые десять минут боя.

Про то, что к неприятному разочарованию японских и английский специалистов стрельба 2-й эскадры оказалась много лучше стрельбы 1-й, − это, кстати, кавторанг Лутонин, на тему, какая из двух Тихоокеанских эскадр стрелять умела.

Что даже “3-й отряд стрелял с похвальной точностью, сосредоточив свой огонь на броненосных крейсерах.

Три снаряда, попавшие в носовую орудийную башню «Якумо» вывели ее из строя. «Асама» страдал от сильного сконцентрированного огня, пока тяжелый снаряд с одного из 12-дюймовых орудий «Николая I» не вывел из строя его рулевое устройство и не заставил покинуть линию”.

Подводя итог этой «четверти часа для русских пушек», Ричард Хок констатирует неопровержимое:

“В эти первые минуты боя при Цусиме русские разбили вдребезги все предсказания об их вероятно плохой стрельбе, тяжело повредив три вражеских судна, поразив еще несколько, и уменьшив их число на 8%”^[18].

И другой английский историк Джон Вествуд: “Если бы разрывалась большая часть русских снарядов [хотя бы часть! – БГ], результат боя был бы иным”.

Но не только качество искалеченных русских снарядов сыграло роль в эти первые, решающие минуты огневого контакта двух эскадр. Об этом – в заключительных частях нашего расследования.

Продолжение следует