Хождение по искушениям за благодатью

Эссе «Хождение… Царские дни» уже публиковалось в газетном и журнальном вариантах, ниже публикуется – в авторском.

Царские дни 2018, записки паломника

Всё поперёк! Всё поперёк!..

За три дня до выезда поднялось давление до величин тектонических – как в ядре Земли. В ночь перед отъездом зуб заболел, как будто пуля в челюсть попала. Не сразу и сообразил: болеть там нечему, нерва в клыке нет. Но всё правдоподобно, боль лютая, как настоящая. При этом: дело-то знакомое; прежде случалось подобное! Ясно и теперь: искушение. (Что уж тут слова выбирать!) Бес гонит от христового дела.

13 июля, пятница; Киев.

На рассвете зуб оставлен в покое; словно б тот смекнул, что я догадался. Распрощавшись с хозяевами, старинными друзьями, двинулся к месту сбора – в Лавру. Оттуда с одесской группой отправляемся в двухнедельное паломничество по Руси – на Крестный ход в Екатеринбург, в память расстрела царской семьи век назад; далее – как сложится.

Давно задумано. Ещё в 2008 на Ганиной Яме был разговор, мол, даст Бог, и на столетие приедем.

С тех пор в реках Днепр и Исеть много воды утекло.

Абсолютное лето, макушка лета, океан зелени, умытое солнцем небо, начало восьмого; автобус с красной полосой стоит у храма Сергия Радонежского. Издали вижу своих, из города G, говорят о чём-то жарко, не по утреннему! Собрат Инженер, относящийся нервно ко всем неожиданностям, в гневе: двух мест не хватает! Привезли из Одессы лишних людей, это свинство!

Его просят успокоиться, мол, всё утрясётся. Господь всё устроит. Но он не понимает, как могут утрястись два человека. Если такое отношение вначале, говорит, то чего ждать впереди?! Он пытается всучить Иконописцу пачку светокопий с его иконы, которые намеревались раздаривать в Екатеринбурге и на Ганиной Яме и вернуться в G. Иконописец уклоняется. Инженер так расстроен, что без лишних слов вдруг исчезает за белой башней Иоанна Кущника.

Группа из Одессы – длинные платья, приглушённых тонов сарафаны, юбки, платочки. Но видны и мужчины. Крупный молодой человек в пышной седой бороде, в курортного вида ярко зелёно-синей рубашке, стоит напротив храма, отрешённо молится.

Это Фотограф. В паломничество фототехнику не взял: «Я человек православный, мне главное благодать получить, - потом расскажет он. - Фотоаппараты, свадьбы, выпускные, виньетки – всё дома!»

Руководитель группы – полненькая, бойкая одесситка Таня, иногда внезапно улыбчивая, приглашает рассаживаться.

- Едем в Голосеево, там часть наших!

- Но куда же садиться?

- Садитесь где-нибудь, - улыбчиво отворачивается.

- Нет, всё же?

Внутри автобуса происходят какие-то перемещения, и я оказываюсь на переднем месте, зависнув справа над водителями. Место, что называется, как в царской ложе: экран во всю ширь и во всю огромную высоту большого шведского автобуса. Двое моих товарищей – Иконописец и Медик – тремя рядами за спиной. За правым моим плечом оказывается иеродьякон о. Сильвестр. На нём меховая доха (всё своё ношу с собой, объяснит при случае).

Утряслись.

В Голосеево о. Андрея нет. Но нас поджидает семейная пара, которая в списке и которая никак не умещается. Каким образом и зачем Таня-руководитель включила избыточное количество людей в группу? Объясняет нехотя, мол, хозяин автобуса обещал поставить два дополнительных кресла. «Я ему звоню, он трубку не берёт!» И что теперь? Даже интересно. Ждём о. Андрея. С ним вскользь знаком, служит на приходе в дальнем селе.

О. Андрей, как и некоторые другие здесь, как и Таня, были духовными чадами знаменитого одесского старца Ионы. В своё время он и благословил Андрея, успешного торговца, разбогатевшего на одесском рынке «7-й километр», на служение.

Пока ждём, выясняется, что у одного из водителей, нет креста на шее. Жекой зовут, рубаха в клеточку, лоб скошен, живот арбузисто нависает над ремешком. Как парус-ветрило! Ему смешно:

- Всё у меня есть. Дома лежит!

Таня умильно смеётся:

- Уже пошли покупать.

И вот уже у Жеки деревянный крестик на чёрном кучерявещемся шнуре.

Второй водитель, Александр – с крестом.

Появляется о. Андрей – в красивом белоснежном подряснике. Невелик ростом, широкоплеч. Улыбается сдержанно, как-то молитвенно; благословляет.

Можно ехать? Нельзя! Два человека без мест. Если бы Инженер остался, не хватало бы трёх. Таня-руководитель берёт в руку микрофон и заводит совершенно удивительную речь:

- Не хочет ли кто уступить свои места двум людям? Им очень надо. Они из Польши… За это будет благодать, кто за други своя… Один готов остаться, это Ядерщик. Он выбирается из автобуса, вытаскивает из багажника свой чемодан на колёсиках. Но проблема не решена. Кто же ещё готов?

Ещё проходят час.

И ещё час. Многие сходили в трапезную к матушке Алипии, поели гречневой каши и супа.

Не мытьём так катаньем! В недрах автобуса выявляется интеллигентная пара, решившая сегодня же ехать на Валаам; в Екатеринбург – в другой раз.

Таким образом, место, где бы мог ехать Инженер вновь занимает Ядерщик. Жертва его не принята. Рядом с Ядерщиком, а от меня через проход, Капитан дальнего плавания, судя по виду – основательный человек.

Автобус выкручивается из Голосеевских лесов на окраинный проспект. Но новая вводная: приглашают на обед в Китаеву пустынь. Там храмовый праздник – День 12-ти апостолов. Нельзя отказать…

Наконец выбираемся из Киева. В густом потоке машин – танк на трейлере, везут на восток, долго не можем от него оторваться.

Отец Андрей оказался молитвенником. Предлагает:

- Почитаем акафист Царственным страстотерпцам, а потом каноны ко святому причастию?

- Давайте, давайте! – отвечаю за всех.

Если отбросить пустяки, вздор, лебеду, одуванчик у забора, всё то, из чего возникает жизнь… Из чего возникает сюжет жизни? Как бы так сделать, чтобы, отряхнув окалину, оставить монументальное, о чём не пожалеть.

Автобус несётся, уже в вечерней мгле, оставив слева Чернигов. В какой-то момент сносная гладь асфальта превращается в немыслимую коллекцию колдобин, словно бы специальная полка в музее; возникает и пропадает справа указатель «Глинская пустынь 14 км». Эти ямы как бы знак презрения к тем, кто едет в Россию (мол, нечего туда ездить!) и к тем, кто движется обратно (нечего было соваться!). Но с российской стороны, на пограничном переходе, нам навстречу, стоят в длинной очереди фуры с украинскими номерами, а в трёх больших грузовиках – со слоном и тюленем на кузовах – цирк.

14-15 июля.

Утро светозарное, ласковое, местность холмистая, автобус оставновиля перед понтонным мостом через Дон. Он неширок и тих. Табличка: «До 10 тонн». Подсказывают, промахнулись, нужно было свернуть, где указатель «На Кудыкину гору».

Город Задонск… Задонский Рождество-Богородицкий мужской монастырь… Но ночлег нам не дают, всё занято. Отправляемся в Свято-Тихоновский Преображенский женский монастырь. Там готовы принять. Мужской группе определено ночевать на колокольне, в храме. Летом, когда монастырские гостиницы переполнены, это обычное дело – приют дают в храмах и на колокольнях. Матрасы в закутке, уложенные пейзанской башней, ждут паломников.

Во время вечерни в храме образуется очередь к о. Андрею на исповедь. Он уже давно в чёрном подряснике. Без очереди к нему подходят монашествующие. В основном монашки. К о. Андрею, почем-то мне не вполне удобно: он мой сосед в автобусе. О многом разном уже переговорили. Попадаю на исповедь к старому высокому иеромонаху, который исповедовал «своих», а заезжих не хотел. Но вот и «наши» пробились, потянулись вереницей. Попал и я. Он меня подучил. «Стоп, стоп! – сказал на моё многословие. – В чём каешься? Всё просто говори… В гордыне?» - «Да». – Так и говори: в гордыне». – «В грубости?» - «Да». - «Так и говори…»

Перед сном Иконописец и Медик зовут читать акафист св. Тихону. В одной из монастырских башен они обнаружили часовню-келью в его честь. В этих местах, по преданию, находился когда-то шалашик будущего святителя. Для чтения в уютной часовенке всё готово. Насельницы с любовью всё устроили. На столике распечатанные тексты акафиста на церковнославянском и русском, есть аналой, подсвечники, уже горят лампады; на стенах замечательные фрески. Читаем поочерёдно. Затем так же вечернее правило.

Поднимаюсь на колокольню в полной темноте, окружённый со всех сторон святыми – фресках в темноте как-то угадываются. Ложусь на свой самонадувной матрасик. Надо мной окошко, затянутое сеткой. Место заранее приготовил, с расчётом, чтоб воздух шёл. Расчётливость оказалась неправильной. Оказался на сквозняке. К подъёму заболело горло. Впрочем, спать мало пришлось: решено поспешать, чтобы не опоздать в Екатеринбург! Ехать и ехать! Подъём в два ночи. Переезд в Задонский монастырь. Ночная литургия у мощей святителя. Причащаемся. Выезжаем затемно…

Подремали, поспали, где-то останавливались, за окном центральная Россия, до боли – Тамбов, Тарханы, речка Пензятка, где-то недалеко Саранск, направо Пенза, прямо – Самара… Ульяновская область… Кстати, об Ульянове… Рассказываю Ядерщеку о работе историка Николая Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма», тот интересовался. Ядерщик, занимавшейся наукой в Испании, науку бросил, переселился в Почаево, под сень лавры.

Ночь минула, летим сквозь день. Роскошный июль, повсюду кипят работы – прокладываются дороги, строятся мосты… Указатель на Саратов; Направо Волгоград – 727 км, Сызрань… Прямо – Челябинск, 1002… Самару проезжаем ночью. На рассвете Уфа, она за разворотом – 10 км, до Челябинска уже 415 км. Башкирия. Поля иван-чая, реки, реклама мёда… Вот и сам мёд – пирамиды из стеклянных банок сияют на солнце, хочется сказать – живым янтарём, потому что похоже.

Есть где русской душе погулять и где Господу душу отдать. Въезжаем в Уральские горы.

Мутное утро. Останавливаемся перед огромной горизонтальной стелой «Екатеринбург», украшенной бетонным орденом Ленина.

16 июля, понедельник.

Красный автобус, словно бы в мученическом облачении к празднику, промчал город насквозь, не подъехав к Храму-на-Крови. Руководство торопилось в Среднеуральский монастырь – занять места в гостинице, на трапезу и пообщаться с о. Сергием, настоятелем монастыря, к которому, как оказалось, некоторые в основном и ехали – за исцелением.

Был здесь ровно 10 лет назад.

В 2008-м таёжная эта обитель (в честь иконы Божией Матери «Спорительница хлебов») произвела грандиозное впечатление своей сказочной суровостью – высокими в три уровня храмами с многими маленькими золотыми куполами, памятником «Меч покаяния» (на клинке бодрящие слова Суворова: «Везде фронт!»), огромной стройкой на месте лагеря немецких военнопленных. Запомнился монастырь особой небывалостью: принимает женщин с детьми. В сосново-берёзовой, роще рядом с детской игровой площадкой, – кладбище жизнерадостное; в берёзово-сосновой роще светлые высокие кресты. Было несколько, теперь целый островок. Чуть ниже – на высокой голгофе огромный поклонный Царский крест, за ним однокупольный Троицкий храм – в мною любимом стиле.

За десять лет много чего понастроено и достроено: величественная колокольня из красно-бурого кирпича; купол пока на земле; ещё один храм, тоже не оштукатурен, но купол уже сверкает в небе; достроены и заселены огромные жилые корпуса…

Трудники после трапезы идут таёжный тропой на затопленный карьер мыться. Фотограф, Капитан и я – следом, напросились. Вода в котловане чёрная, водоросли со дна к свету тянутся, в черноте деревья отражаются. Поплавали, помылись, постирались. На высоком берегу тарзанка, никто не прыгает, рядом молодые горожане выпивают, скатёрка, младенцы в колясках; похлестче комариного гудения мат. Кто-то из наших кстати и весело делает женщине замечание. Насупились, но мирно; пообещали ртов не раскрывать: без мата говорить не умеют. Старая шутка, но, увы, в ней совсем мало шутки.

Руководством замыслено: после вечерни ехать в Храм-на-Крови, на ночную Литургию. Ради чего я и отправился в путь за тридевять земель. Несколько человек – Руководство, Иконописец, Медик и другие в разное время подходили к о. Сергию за благословением ехать в Екатеринбург. Это было формой риторического вопроса. Но Сергий благословил иначе: быть на ночной здесь, в Среднеуральском…

Мы уже знали, в Екатеринбург приехал патриарх Кирилл.

И вот наступила ночь расстрела. С 16-го на 17-е июля.

Сто лет назад в эти часы произошло преступление, открывшее шлюзы кровавых рек.

Мы с Капитаном к о. Сергию не подходил и, уяснив, что никто уже никуда не едет, с жаждой Господней милости выбрались на ночную трассу… Шоссе широкое, темень кромешная, комары лютые. Двадцать пять километров нужно бы как-то быстро преодолеть… Машины, возникая из черноты, пронесётся мимо ворохом искр, не думая притормаживать. Дело безнадёжное?.. Ничуть!

Легковушка, чудесно оказавшись в монастыре (водитель раз в год здесь бывает), подхватила нас.

Ночные фонари не свет дают, но представление об окружающем. Пространство запружено народом – множество голов, теней, фигур. Под стенами собора, где лестница-памятник, гигантские светящиеся экраны. Литургия служится на воздухе! Да и какой храм вместит такое множество людей! Пробираемся ближе. Алтарь сооружён рядом с памятником на ступенях. На экране и вживую видим знакомых и незнакомых архиереев, все в красном с золотом, праздничном, пасхальном! Среди них патриарх Кирилл и митрополит Киевский Онуфрий. Радостно! На травяных газонах в темноте, - не наступить бы! – спят дети и не дети – на ковриках и одеялках. Чьи-то лица укрыты от комаров, чьи-то не укрыты… В разных местах ночной, заполненной народом площади, таблички-подсказки: «Исповедь», «Причастие», «Запивка»…

… И вот их алтаря выносят Чаши с Дарами, потоками растекаются священники с золотом в руках. Говорят, сто Чаш! Чаши замирают вдоль оградки и становятся как бы родниками, к которым тут же выстраиваются очереди.

И почти нет давки. Как всё продумано! - отметил.

Вдалеке – впереди, в туманной черноте над головами людей возникают хоругви: формируется голова Крестного хода.

Вот бы Патриарх и Путин встали во главе! Кто-то пошутил: начальство пошло курочку кушать. И был посрамлён. Патриарх, как потом открылось, шёл весь путь впереди.

Плотный людской поток с иконами, детьми, колясками, хоругвями, молитвами и церковными песнями свободно лился по ночному городу. Вначале это были широкие проспекты и площади. И поток пополняется. Монашенки, выйдя из темноты переулка, стоят, встречают. С обочин вливаются в покаянную реку старушки с иконками и молодёжь благообразная...

Надумал подготовить, как мне показалось, оригинальный фоторепортаж: крупно фотографировать группы крестоходцев со спины. Вот две немолодые женщины везут за руки мальчика на скейте. Группа с рюкзачками и карематами, свёрнутыми в рулоны, к лямкам прикручены необходимые в дороге вещи – куртки, свитера, бутылки с водой… Взявшись за руки налегке идут парень с девушкой. Женщина с тремя детьми, на рюкзаке табличка: «Помогите погорельцам многодетной семье из Дивеево собрать на приобретение дома кто сколько может». Болезненно худой парень в камуфляже с крестом на высоком шесте. Седовласый с большой головой священник-инвалид в коляске.

Обгоняет мужчина на нарядном велосипеде, ребёнок на заднем сиденье – едут неспешно… Группа несёт на руках огромный императорский стяг, на цветовых полосах лозунг: «За веру! За царя! За Отечество!» Расторопный мужчина прижал к уху телефон, говорит что-то приглушённо. Стройные молодые женщины в похожих синих юбках до земли. Монах, перепоясанный чёрным блестящим ремнём. Молодой человек с табличкой «Срочная помощь 200-07-04»… Я оставляю затею. Придумка снимать со спины мне уже не кажется интересной.

Капитан то появлялся и был рядом, то пропадал. Рассвело, когда столкнулся с Иконописцем и Медиком. После ночной Литургии в Среднеуральском автобус вывез их в Екатеринбург к Храму, и они бросились за Крестным ходом вдогон. На лицах счастье: догнали!

Иконописец спрашивает: «Что это было? Почему я пошёл брать благословение у Сергия, если ради этого и приехал – уже с благословением?»

Двадцать один километр от места убийства до Ганиной ямы, где комиссары уничтожили останки страстотерпцев. Патриарх впереди. Значит ли это, что вопрос о «екатеринбургских останках» с Поросёнкова Лога закрыт и что принято: там обман?.. В эти же дни на ТВ прошёл сюжет о Путине. Посетив Петропавловский собор (место захоронения русских императоров) он почтил память государей… Перечислили имена императоров, но подчёркнуто не упомянули Николая II. Значит, сюжет о том, что президент знает, - останков царя-мученика там нет.

Среди солнечно-зелёных сосен и изящных бревенчатых храмов – Яма, усаженная цветущими царскими лилиями – травянистая воронка в земле, в которую чуть было не утянуло святую Русь. Это монастырь на Ганиной Яме.

17 июля, вторник.

К вечеру автобус вернул нас с Ганиной Ямы в Среднеуральский монастырь.

В новой Троицкой церкви схиигумен отец Сергий беседует с паломниками.

Вокруг солеи сдавленная толпа, словно б центробежной силой люди притянуты к алтарю. Длинные брюки, бороды, женщины без макияжа, юбки до пола, косынки – те одежды, которые делают благообразными почти все лица. О. Сергий в схиме. Принимает сидя. Исповедник стоит на коленях. Впрочем, кому «просто исповедаться», - объявляет келейник о. Сергия, - тому лучше подойти к другому священнику, есть к кому.

У о. Сергия русское лицо, нос прямой, лицо изнурённое. Все помнят, что он Романов и был первым настоятелем монастыря на Ганиной Яме, что воспринималось многими особо. Ему передают записки со своими горестями, с приложенными деньгами. Скрученные в трубочки записки он терпеливо разворачивает немолодыми пальцами, внимательно прочитывает, передаёт келейнику, – монаху с лицом решительного человека, – сопровождая коротким словом, а деньги (я видел дважды – бумажки по 500 рублей) возвращает просителям: «Не надо. Нет, не надо». Рядом со мной появляется высокий молодой человек, выше меня на полголовы. Он аккуратно пострижен и хорошо по-летнему одет (не джинсы и майка, а лёгкие отглаженные серые брючки и рубашка). Какая-то дама просит его встать на колени, потому что не видно, он покорно исполняет. Но нелегко долго так стоять, вскоре поднялся, словно б опомнился. Наконец, схимник махнул и ему рукой, подозвал.

Михаил – скоро весь храм узнает его имя, – встав на колени, склоняет голову к рукам старца, что-то говорит. И вдруг некая внутренняя сила начала выкручивать его тело – то влево, то вправо, буквально как тяжёлую огромную тряпку, вроде шинели. Словно б кто огромный и невидимый его выжимал, прижав ноги к полу. Михаил начал рычать, потом залаял, в какие-то мгновения хлопал ладонями себя по лицу, произнося «что это такое, что это такое!?», явно стесняясь происходящего и не в силах справиться с напастью. О. Сергий извлёк из внутреннего карманца рясы небольшой металлический крест и принялся им водить ему по хребту, шепча молитву… Нисколько не помогло! Сергий что-то сказал келейнику, тот быстро подал пластиковую бутылочку с маслом. Быть может, оно из особого святого места. Схимник налил золотистой жидкости в ладонь и омыл ею лицо страдальца. Но и умывание не помогло. Парень лаял! Отец Сергий, чей вид был спокоен и скорбен, вновь кивнул келейнику. Вдвоём они подхватили бесноватого под локти, отвели в центр храма, к большой иконе Почаевских чудотворцев Иова и Амфилохия. Там молодой человек стал ещё неистовей бесноваться, не успокоился и тогда, когда ударился обо что-то твёрдое. Я слушал звук удара. Привели обратно, к солее. Схиигумен воскликнул: «Молитесь все о рабе Божием Михаиле!». И все, человек 50-70, стоявшие поблизости, стали в голос повторять, как он научил: «Господи! Помилуй раба Божия Михаила!» Какая-то женщина не расслышала, стала просить «помилуй нас грешных», её поправили и храм взмолился как бы единым духом: «Господи! Помилуй раба Божия Михаила!» И возымело действие! Молодой человек вдруг обмяк… Перед священником на колени опустилась девушка, которая прежде всё время находилась рядом с нами. Я услышал последние слова, которые ей сказал о. Сергий: «Вы дружите, дружите!» Как я понял, благословил не бросать Михаила. Михаил с девушкой вышли из храма через по-летнему распахнутые боковые двери.

Подошла и моя очередь, дал записку: «О здравии Иоанна». Попросил помолиться о тяжко болящем сыне, сказал, что на завтра назначена вторая операция. И увидел, как от начертанного в воздухе отцом Сергием креста, дрожал воздух.

18 июля, среда.

Проехав две с половиной тысячи километров, не попасть на следующий день в Алапаевск, который от Екатеринбурга в ста пятидесяти километрах, – это неправильно. Водители заупрямились: заранее не оговорено! Руководство про Алапаевск тоже ничего не знает. Несколько человек вразумляли: «Под Алапаевском в ночь на 18-е июля были убиты родственники Николая Александровича – Елизавета Фёдоровна, сестра царицы, Константиновичи… Договорились доплатить. Маршрут в этой части паломничества был отчасти повторён

http://ruskline.ru/analitika/2008/12/23/ot_ipat_evskogo_doma_do_ipat_evskogo_monastyrya/

Мы сильно опоздал, в храм не протолкнуться. Во дворе и вокруг церкви множество людей. Высокий священник говорит с окружившими его: «…Подают записки – их прочитывают с пулемётной скоростью. Но ведь нужно каждое имя в глубокой молитве произносить…»

В Алапаевске особая атмосфера. Вроде и тот же народ, что на Ганиной Яме, но всё проще – как бы по-домашнему. В храме, в правом приделе на полу расстелены спальные маты, кто-то спит и во время Литургии, в правом – трапезная…

Из восемнадцати километров Крестного хода прохожу лишь малую часть, большую – в автобусе, Жека за рулём, подобрал. Вереница из нескольких десятков разномастных автобусов медленно тянется за крестным ходом.

19 июля, четверг.

Из Алапаевска в Верхотурье Александр гнал без остановок, семечки пощёлкивая, чтобы не уснуть.

В Верхотурье-городе два монастыря и кремль белостенный над Турой, в воспоминании словно бы хрустальный.

Напротив колокольни с часами и возник у меня с Жекой конфликт. Расстроил. Придавил. Жека с Александром ночевали отдельно, где-то в городе, и к условленному часу за нами – к женскому монастырю, где ночевали мы, - не приехали. Мы с Капитаном отправились на их поиски. Дело в том, что 10 лет назад именно в Верхотурье попал в кутузку незабвенный о. Митрофан, ныне уже покойный. Тогда его долго ждали. Пришёл, рассказал: в милиции была ориентировка на проходимца, который выдавал себя за священника, и Митрофана сцапали. Вот теперь я и подумал, не повторилось ли нечто подобное для рифмы в череде искушений. На самом деле у водителей были какие-то свои дела, в которые я чуть было не влез. И Жека разгневался. Стал шуметь: кому какое дело!.. Мне-то непонятно – из-за чего. Гадать не хотелось.

В восьми километрах от Верхотурья монастырский скит Октай – на широком притоке Туры. В своё время в Октае подвизался старец Макарий, духовник чудотворца Григория Распутина. В купальне Живоносного источника я получил травму, как-то неловко ударился в воде о перила, пробил боковую часть правой стопы, которая разболелась и вскоре опухла…

В этом увидел вразумление – по поводу моего вздорного конфликта с Жекой.

Путь наш – в Дивеево. Некоторые просили заехать в Казань или хотя бы в Седмизерский монастырь, в котором бывала Елизавета Фёдоровна, но просвистели мимо – шоссе широкое, с утра пустынное, солнцем озарённое. Надо, говорят, спешить.

20 июля, пятница.

В Дивеево столкнулся с силой жесткой и немилосердной… святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит о том, что добро может быть и не во славу Божию. А боль во славу.

Это была самая настоящая атака. Кажется, с целью убить.

Начиналось безобидно (лишь раздражающе болела нога). Вышли размяться около Паломнического центра. Возникли две цыганки. Ухоженные, но невыспавшиеся. Предложили помочь их многодетной семье. Лукавство немудрёное. А в пути ещё возник разговор об «именных кирпичиках для Канавки». Мол, можно заплатить и имя твоё будет на кирпичике, по которому пройдёт… Мол, совсем мало места для укладки осталось.

Старец преподобный Серафим говорил: «Кто Канавку пройдёт да 150 раз произнесёт про себя молитву «Богородице Дево, радуйся», тому здесь будет и Афон, и Иерусалим, и Киев». Четвёртый Предел Пресвятой Богородицы.

Я помню Дивеево во времена, когда и сама Канавка еле была видна, и когда её углубляли, обкладывая кирпичом. Теперь, говорят, уложены новые «кирпичики», гранитные. И это неприятно. Ещё и боль в ноге!..

Воочию суждено было увидеть, что тут битва свершается.

Представилось вдруг со всей горечью и раздражением, что Дивеево превращено в пространство для отжима денег! Как маслобойка для масла! Дурная мысль. И свет померк. Не святость – а обман. Произвело это на меня чрезвычайно тяжёлое впечатление. Такое искушение.

Нужно было лечь. Стопа – распухла. Вероятно, температура. Вокруг шло бурное обсуждение: «Есть гостиница «Северная» - бесплатная. Есть платная, там можно помыться, постираться, по 200, это для Дивеево дёшево, - но только завтра. А есть прямо хоть сейчас по 350-400».

Коридор, просторная комната, келья, восемь застеленных кроватей, тихо, чисто. При других обстоятельствах – бросил бы вещи и ушёл в монастырь, в храмы, на Канавку. Попросил у дежурной градусник. Завалился на кровать у окна. Не слышал, как уходили, приходили. Проснулся среди ночи в полной тишине. Все спят. Поднёс термометр к носу, направив шкалу к свету дворового фонаря. И не поверил – 42! Столбик – до упора. И опять провалился в сон. Через время очнулся – хочешь не хочешь, – в туалет надо б выбраться. А он где-то на улице. Тяжело и представить – ноги на пол спустить, потом по лестнице на первый этаж, потом идти искать… Потряс градусник, вновь сунул подмышку, не может же быть 42. Через время стянул ноги на пол, опять присмотрелся к шкале – 38.9. Другое дело!

Выбрался.

Третий час. Звёзды в небесной черноте. Вспомнил: хотел штаны и рубахи постирать. Но горячей воды нет. Однако июль, а современное моющие средство, которое тут же и нашлось, штука мощная. Управился нескоро, пропотел, нашёл, где барахлишко просушить. Дежурная из гостиницы вышла, сказала сердито, что не благословлено в День Казанской стирать...

Казанская? Значит уже 21-е.

Зря в Казань вчера не заехали.

Слышал – неподалёку от «Северной» есть три источника, один из которых как раз праздничный, в честь Казанской. Надо окунуться!

Проснулся, келья пуста. Кроме моей лишь одна койка занята, лежит в температуре Торговец Мотоциклами…

Хворь бродила по нашей группе. У кого-то до рвоты. Предложил принести ему чай, поковылял вниз, брюки стиранные сушить. Утюг, сказали, в трапезной.

21 июля, суббота.

За столом грузин, погружённый в чтение книжки, весь в чёрных волосах. Задумчиво, не поднимая глаз, с акцентом горским:

- А что такое экуменизм?

Я ответил. Через длительную паузу, пошипев утюгом, спросил, как в Грузии вспоминают Саакашвили.

- Это политика! Не хочу здесь о политике, - чёрные глаза неодобрительны. Но тут же выясняю, что о политике только и хочет говорить. Представился не без гордости: «Мамука Орбелиани, из королевского рода». Так сказал. Я перевёл: княжеского, наверное.

- Что читаете?

Мамука показал обложку: Серафим Роуз.

Знаю ли я такого?

- Американец! – кивнул я.

Гримаса возмущения отобразилась в него на лице, а из уст недоверие:

- Американец!?

С вдохновением просветителя рассказываю ему о Юджине Роузе и о святом Иоанне Максимовиче. Мамуке понравилось. С горячим восхищением воспринял, что владыка Иоанн стоял на воздухе, когда служил, как некоторые видели, и ходил по Парижу босиком. Мол, ботинки носил в руках, когда начальство велело носить обувь.

Спросил про Абхазию и Южную Осетию.

- Всё заберём! – в чёрных глазах белый огонь.

Рассказал о Саакашвили, за что его уважают в Грузии и за что клянут, о Сталине. Вдруг открылся, сказал, что написал письмо высшему руководству России и что получен благосклонный ответ, как я понял, из ведомства Лаврова.

- Если бы вы прочитали, что я написал, вы бы плакали!

08.08.08 он был в Осетии с автоматом. Друг его рядом погиб. Но теперь он видит всё иначе, всю историю с Осетией и Абхазией. Если бы республики остались в Грузии, то Грузия была бы уже в НАТО, а это, как он понимает, для Грузии очень плохо. Видит в случившемся промысел Божий. Уверен, что Абхазия и Южная Осетия вернутся (это грузинская земля! – чёрные глаза сверкают как уголь на изломе). С Россией Грузия договорится… Он видит свет в конце тоннеля в том направлении, где будет создано нечто подобное – нет, не вполне Российская империя или СССР, а нечто вроде, вроде Единого экономического союза, что ли, в который должны входить Россия, Белоруссия, Украина, Грузия, Молдавия, Казахстан… Действительно, не поспоришь: подобный геополитический сюжет ликвидирует пространства раздора: всё вновь станет общим.

Мелким шагом, пошатываясь, двинулся к источникам... Бревенчатые срубы с золотистыми куполами как храмы, красиво. Колодцы. Мужская купальня на Казанском источнике. Сошёл по дощатым ступенькам в полной уверенности, что здесь и обрету исцеление. С головой, крестясь, трижды. И возликовала душа! Если и была во мне температура под сорок – нормализовалась по ощущению мгновенно. А боль из ноги испарились. Выражение «как на свет народился» - это именно о той лёгкости, которая меня посетила, словно бы грехи прощены и ты вновь младенец, а вся избыточная температура – в пар ушла.

Вышел, на скамеечке люди беседуют.

Пожилой дядька богатырской стати как из пулемёта двум старушкам: «Я бывший офицер и бывший бандит, а бывших не бывает, поэтому своих врагов прощаю, врагов Отечества придушиваю, а врагов Церкви убиваю. Паспорт у меня советский. По нему и билеты беру. Паспорт гражданина России всего лишь один из шестнадцати, удостоверяющих личность. Я кандидат юридических наук, со мной не поспоришь…»

Старушки с восхищением слушают.

«Мало нас осталось, мало. Ещё увидимся», - говорит одна, прощаясь с ними. Тяжела в руке его палка. На кармане рубахи вензель Николая Второго.

И я, наконец, отправляюсь в монастырь…

Прошёлся по Канавке. Приложился к мощам преподобного Серафима (очередь потоком, встретил Капитана, он с девяти утра до середины дня простоял), подал записки, был на исповеди у о. Андрея, об искушениях дивеевских поведал…

На следующий день не мог стоять на службе, в ноге, где пробоина, словно б гвоздь раскалённый. Сидел снаружи на ступеньках, динами выставлены – всё слышно до шороха.

После причастия, пропев величание Серафиму, священнослужители вереницей стали прикладываться к его мощам, к главе. На челе – кружок. Я стоял за малахитовыми колоннами. Невольно наблюдал. Митрополит Георгий приложился в центр кружка, кто-то следом – мимо. Они, в золотом и чёрном, тянулись цепочкой, остальные – прихожане и паломники – отсечены золочёными заборчиками, калиточками, охраной.

Из нашей группы Смотрящий подошёл к охраннику, шепнул слово, тот пропустил, отворив. Вещь удивительная: служба охраны, - как успел заметить, - в Дивеево неумолима. Подумал, хорошо бы и мне перед отъездом приложиться. Пока выбирался из толпы, перемещаясь к проходу, охранник вдруг засеем-то отошёл в сторону, а калиточка передо мной сама собой и отворилась(!!!). Медленно так передо мной отошла, мол – давай, пока охраны нет. Совершенно чудесное событие на меня произвело должное впечатление. Воспринял, как приглашение самого Серафима. И это сразу после причастия, после болей в ноге и температуры (не верю до сих пор – 42?).

22 июля, воскресенье.

Как на крыльях я вновь прошёл над Святой Канавкой по дорожке, мощёной гладенькими гранитными кирпичиками.

Вот что есть благодать! Она ощутима физически. Здесь Афон и Иерусалим, и Киев! А то, что коммерция – не моего ума дело. Да! И тут же я нечаянно оказался на освящении строительства часовни Царственных Страстотерпцев.

Огромная лиственница, посаженная в 1904, в год рождения цесаревича Алексия, - место паломничества монархистов. Всё в Дивеево царским духом пропитано. Но нет царского храма. И вот… появляется свита владыки – дьяконы, специальный фотограф, семинаристы в стихарях, священники. Один в чёрном нарядном подряснике, видно, особо приближён – вооружён двумя дорогущими айфонами, к нему у всех особое отношение. Наконец невдалеке от столетнего царского лиственя останавливается автомобиль: владыка приехал освящать будущую часовню

После краткой службы митрополит Георгий быстро разоблачается и направляется к автомобилю. Иконописец восклицает: «Владыка! Скажите что-нибудь…» Ему хотелось услышать слово о царской семье. Оказывается, тут так не принято – просить из толпы.

23 июля, понедельник.

Водителей вновь пришлось уговаривать. Санаксары изначально в маршрут не включались. Александр поясняет: «Только на солярку. Мы люди подотчётные. Нам ничего не надо». Никто и не возражает, шапку по кругу, точнее по внутреннему периметру автобуса.

Мордовские леса. Отличная дорога… Отличная дорога внезапно оборвалась, началась тряска.

Александр как-то неаккуратно пошутил, о. Андрей попросил: больше так никогда не говорите, за такое ад. Нужно каяться. Водителям ещё веселее:

- Там хоть курить можно! А работать буду, как и здесь, как лошадь!

- К Господу нужно обратиться и покаяться, - твёрдо сказал иерей.

- Покаюсь, если вдруг дорога станет хорошей! – Ему смешно.

А дорога, что называется, убитая, чередование ям и колдобин. О. Андрей раскрывает молитвослов. В тот момент, когда из молитвенного правила о. Андрей прочитал три раза «Господи, помилуй» - из тьмы вылетела под колёса отличнейшая дорога, словно бы только перед нами асфальтоукладчик пробежал!

Впрочем, почти так и есть: Саранск совсем недавно готовили к футбольному Чемпионату мира, просто не всё успели. Где-то не успели, а дальше успели. Всему на свете находится рациональное объяснение, там Богу угодно.

- Дорога стала идеальной, - отметил я, нависая над головой Александра. - Именно как третий раз батюшка произнёс «Господи, помилуй», в ту же секунду.

Саша попробовал отшутиться, стал произносить множество слов, на что было замечено:

«И не покаялся…»

Александр вдруг повернулся к о. Андрею, вполоборота… Произнёс, серьёзно:

- Каюсь, каюсь!

- Слава Богу, - радостно засмеялся священник.

В Санаксаркий монастырь, устроенный в глухих мордовских лесах, я пытался попасть несколько раз. Тогда жив был старец Иероним. Но не случилось.

И вот наконец-то!

Теперь над могилой старца часовенка.

Наш Иконописец помнит, приезжая в 1990-х, как старец Иеронимом общался с бесноватой монахиней, которую привезли специально для встречи с ним; читал перед ней в храме Псалтырь… Иероним как бы весь светился, было в нём светящееся веселье, не просто был беловолос и белобород…

В храме читается акафист.

Поражают иконы. Образ праведного Фёдора Непобедимого, написанный с оружием яркими свежими красками, с клеймами его Жития, можно долго рассматривать. Примечаю необыченый Голгофский Крест – это одновременно икона и крест. Не отдельно, как обычно, но прямо в одном теле иконы, под перекладинами Распятия справа от Спасителя уменьшено написаны Жены-Мироносицы, с другой – Иоанн Богослов и Лонгин Сотник. Иконописец запечатлевает яркость открытий монастырского собрата.

Мощи праведного Фёдора в раке, вырезанной в форме ладьи, над нею сень в виде белого паруса, возносящего корабль вертикально в небо.

Приглашают на трапезу. Сижу – напротив фреска, стоят надо мной Владимир Креститель и Царь Николай. Почему-то радостно от этого.

23-25 июля.

Если быстро оглянуться… После Санаксарского монастыря: храм на Нерли, купание рассветным утром в тёплой чёрной воде, отражающей зелень деревьев и храм, Боголюбово и вечерня во Владимирском соборе города Владимира, в канун Дня равноапостольной Ольги, Троице-Сергиева лавра, Покровский монастырь в Москве и Оптина…

25 июля, среда.

В Оптину пустынь приехали ночью. Разместились на ночлег в Казанском храме. Спал на правом клиросе. В пять подъём, братский молебен, исповедь частично общая. Огромное утро. Литургия. Народу много, хоть и будний день. Панихида в часовне над могилами мучеников, убитых сатанистом в Пасхальную ночь 1993. Ритуальное зверство оказалось предвестием расстрела Белого дома сатаноидами Ельцына, в честь кого в Екатеринбурге возведён небоскрёб «культурного центра», ныне взирающий с ненавистью на Храм-на-Крови через реку с таинственным именем Исеть.

Иду по лесной дорожке к Иоанно-Предтеченскому скиту, в котором когда-то и зародилось здешнее старчество.

По этой дорожке прошли многие тысячи, среди них – о чём и думаю теперь – Гоголь, Достоевский, Толстой.

О каждом из них Оптина устами святых старцев имеет особое суждение. О Гоголе: «насмерть израненный боец, с честью вышел из неё в царство незаходимого Света, искупив свой грех покаянием…» О Достоевском: «Это – кающийся». О Льве Толстом: «горд очень».

Я бродил по окрестностям. Дорожка к розовой колоколенке отгорожена железной цепочкой. Вход в скит. Именно к этой двери подходил Толстой и не постучал.

Я по периметру обошёл монастырь, мало думая о времени.

Да! Надо и на источник попасть.

К источнику ведёт натоптанная через густой лес дорожка. Под деревцами в отдалении от купальни на скамеечке сидели двое пьяненьких, похожих (так почему-то представилось) на два гриба-мухоморчика, придавленных веткой, очеловеченных, потому что вели они между собой разговор на понятном мне языке.

- Э-ээ, есть сигаретка?!

Второй ему ответил:

- Да они тут православные, откуда сигаретка!

И оба захихикали.

На выходе, после купальни, две молодые цыганки вышли из высокого леса, предложили помочь им купить хлебушек. Очень похожи на тех, которые нас встречали в Дивеево и на источнике Серафима Саровского.

Цыганочки прицепились к интеллигентной старушке, которая добросовестно принялась им объяснять:

- У меня нет ничего из еды… Потом вспомнила, чем богата, подозвала одну (второй сказала не подходить), дала ей просфору.

Когда я вышел на транспортную стоянку, то автобуса нашего не увидел. Шафёр из чужого автобуса с одесскими номерами сердито передал: «В Шамардино уехали». О, как! – мысленно поразился я. Меня бросили?! Ждали всех и всегда. Порой часами. Я-то ведь ни разу нигде не задерживался. Интересная история. Уехали, кока я тропками Гоголя прогуливался. Шамордино где-то рядом, километров тридцать… Там монахиня Мария, единственная сестра Льва Николаевича много лет подвизалась. К ней в Шамордино он и унёсся из Оптиной перед своим последним побегом.

+++

Когда я вышел на площадь автомобильной стоянки, не увидел нашего автобуса. Шофёр из автобуса с одесскими номерами сердито передал: «В Шамардино уехали». О, как! – мысленно поразился я. Меня бросили?! Ждали всех и всегда. Порой часами. Я-то ни разу нигде не задерживался, ни разу меня специально не ждали. Интересная история.

Происки водителей! – согрешил я сразу.

В Москве, точнее в Сергиевом Посаде, куда мы приехали ночью двое суток назад, у водителей на стоянке около Лавры случился скандал, о котором я узнал лишь на следующий день. Как оказалось, водителей наших почему-то в гостиницу не взяли. Александр стал разбираться с дежурным по стоянке (почему-то дежурный должен был обеспечить им приют), бушевал, до кулаков дошло. Грозились вызвать полицию. Могли и посадить. Как-никак «страна агрессор». Этот автобус когда-то уже арестовывали, полгода простоял на погранпереходе: русские пограничники обнаружили в детской игрушке две гранаты (кто-то попросил водителей передать посылочку в Москву).

Грозили полицией. Обошлось.

Я этого ничего не знал: после Литургии отправился на электричке по своим делам в Москву, сообщив кому надо, что приеду во второй половине дня прямо в Покровский, к матушке Матроне. И вот, когда уже все собрались у автобуса в Лавре Александр и Жена объявили: едем прямиком в Киев! Никаких Матрон, Оптин и Шамардино!

Таня умоляла: «Как же так! У нас и человек в Москве, приедет, а нас нет. Нельзя человека бросать!» (Это она мне в деталях, во всех подробностях в Покровском рассказывала). Водители были непреклонны. Таня стала грозить, что расскажет о их подлости на границе. «А они стали надо мной смеяться!» - с горечью вздохнула Таня. Я мысленно прямо-таки и услышал хохот Жеки.

И вот теперь история!

Уехали, кока я тропками Гоголя прохаживался.

Шамордино где-то рядом, километров тридцать… Там матушка Мария, единственная сестра Льва Николаевича много лет подвизалась. К ней в Шамордино Толстой и приехал из Оптиной перед своим последним побегом.

Таксист домчал меня на лёгкой светлой машине в Шамордино быстро, одарив дивными видами красновато-зелёных полей и беседой, рассказом о жизни своей, о своей молодости.

В Шамардино я взялся за скобу ручки и постучал, как возможно, Толстой стучал. Откуда-то из сторожки вывалился, ворча, старый-престарый огромный барбос, не исключено, помнящий Толстого.

Таня всплеснула полными своими руками, взвыла буквально: «Олежечка! Прости, так получилось, мы тебе деньги соберём на такси. Мне матушка позвонила, сказала: «Срочно приезжайте на трапезу. Всё накрыто!..» - «Потрапезничали?» - «Опоздали! – Таня сокрушённо вздохнула. - Другая группа опередила!»

Я мысленно хмыкнул, усвоив, что это был урок, и мне в том числе: «Неча за похлёбкой гнаться наспех, бесу на радость, людям на смех!» Поменяли человека на еду. А их и надул лукавый.

На предложение собрать денег, придумал ответ, мол, сам бы заплатил, чтобы так сложилось как сложилось.

Хорошо, не пришлось прилюдно высказать.

Оказалось, их, опоздавших, пока вновь столы накроют, благословили помидоры в поле собирать. Отменные в Шамордино помидоры! Съёли, изголодавшись по витаминам, верно, всё, что набрали в поле, опустошили корзины.

26 июля, пятница.

Киев за окном разглядели в три часа ночи. Жека не пожелал внять просьбам, не завёз на ж.д. вокзал, откуда ночью проще выбраться, завернул автобус под мост Бандеры и приткнул около глухо спящего чёрного автовокзала. Остановил у лужи, похожей на Чёрное море. Ядерщик выпрыгнул, не глянув под ноги, влетел кроссовками в черноту, цунами подняв. Автобус, словно б в злобе, вытряхнул из себя ещё человек десять, взвыл, исчез.

Все, жившее в автобусе две недели, рассыпались на части, да и были отдельными частями, как и все, живущие на свете.

Получил ли я то, ради чего ездил?

На следующий день хирург, человек с цепким и придирчивым взглядом, прооперировал ногу. Неудачно, надо сказать.

Но всё же?!

Если бы сейчас хоть и трижды спросили – поехал бы, зная наперёд все искушения, трижды бы и ответил: да.

Паломничество по святым местам – жизнь в сжатом виде, её квинтэссенция. Ну и славно.

12-26 июля 2018 от Р.Х.: Киев, Задонск, Екатеринбург, Среднеуральск, Ганина Яма, Алапаевск, Верхотурье, Актай, Дивеево, Санаксары, Боголюбово, Владимир, Сергиев Посад, Москва, Оптина Пустынь, Шамордино…

Слава Богу за всё.

2018