Ко дню памяти русского православного мыслителя, церковного историка, публициста, писателя, журналиста, издателя, поэта, искусствоведа, церковного композитора и дирижера Виктора Ипатьевича Аскоченского (1/14 октября 1813-18/31 мая 1879) мы переиздаём одну из его статей.
Публикацию (приближенную к современной орфографии) специально для Русской Народной Линии (по первому изданию: Аскоченский В.И. [Подп: Отсталый] Мои воспоминания об Иване Босом // Домашняя беседа для народного чтения.- 1861.- Вып. 4.- С.61-66) подготовил профессор А. Д. Каплин.
Примечания в квадратных скобках - составителя.
+ + +
После тщательного сбора и изучения информации о жизни православного подвижника Иоанна Босого (Ивана Ивановича Расторгуева (1799 (1800) - 1849) 19 июня 2014 года Священным Синодом Украинской Православной Церкви (Журнал №17) было принято решение о причислении его к лику местночтимых святых Киевской епархии.
29 декабря 2015 года в Десятинном монастыре Рождества Пресвятой Богородицы состоялось прославление блаженного Христа ради юродивого Иоанна Босого.
Память блаженного совершается в день его прославления.
+ + +
Мои воспоминания об Иване Босом
Несколько слов в «Киевлянине» об Иване Босом пробудили и во мне воспоминания об этом удивительном человеке, истинном подвижнике и теперь уже неземном молитвеннике за нас грешных.
В первый раз мне удалось увидеть его в начале 1836 года зимою. Я тогда был еще студентом. Не помню хорошо, в какой именно день, отправился я в Лавру к обедне; холод был нестерпимый; я шел, закутавшись как можно плотнее в шинель, и учащал мои шаги, чтоб согреться. Гляжу, - на подъеме Александровской горы, находившейся тогда в первобытном состоянии и крепко напоминавшей собою Кавказ с его стремнинами и провалами, бежит какой-то господин, довольно плотного сложения, лет этак сорока. Он был без шапки, в легком нанковом халате, простиравшемся до пят; на ногах его не было ни сапог, ни даже каких-нибудь чулков. Господин этот гнал перед собою деревянный шар, величиною с небольшой арбуз, который, скатываясь вниз, доставлял немало хлопот тому, кто подгонял его. Удивленный таким явлением, я невольно остановился. - «Чего ты стал? Сказал Босой, взяв в руки непослушный шар. Иди вперед, вперед, вперед! Видишь, шар-то твой все катится назад, как ты ни стараешься; а ты все-таки толкай его, и иди вперед!».
Недовольный такою фамилиарностью, (нельзя же-с: студент был; важная, значит, фигура!) я плотнее завернулся в шинель и пошел быстрее от моего нежданного собеседника.
- Ты не спеши, раб Божий! Шар-то возьми с собой; тебе ведь приказано гонять его. Ты куда идешь? - сказал Босой, поровнявшись со мною.
- В Лавру, отвечал я.
- Вот и хорошо. Ты в Лавру и я в Лавру. Давай же вместе подгонять шар.
И бросив свою игрушку, он принялся подталкивать ее. С Крещатика подъем сделался круче, и я опередил моего спутника, который гонялся за своим шаром, вилявшим из стороны в сторону и скатывавшимся назад.
Воротившись в академию, я рассказал о встрече моей товарищам, и узнал от них, что спутник мой был известный всему Киеву юродивый Иван Босой[i].
Недели через две случилось мне быть в Михайловском монастыре. Отслушав обедню в домовой архиерейской церкви, я проходил мимо подъезда келлий, занимаемых владыками. Гляжу - стоит Босой, и с комически-гордым видом оделяет нищих деньгами, кусками хлеба, а иным показывает шиш. Заметив меня, он подскочил ко мне и подавая какую-то монету, сказал: «вот и тебе, раб Божий! Возьми, дружок, возьми; тебе деньги надобны».
- На табак что ли? Сказал я с насмешкой. (Никогда не прощу себе этой глупой студенческой выходки!).
Иван Босой сплюнул.
- И без табаку будет у тебя горько во рту, сказал он, отдавая монету какой-то подошедшей женщине. - Возьми, сестрица, прибавил он, и помолись за него - дурака.
Оскорбленный таким названием, я чуть не выругал навязчивого моего благодетеля; а он, захохотав мне вслед, закричал: «пожалеешь, брат, о моей копеечке!».
Прости меня, подвижник Христов! Отринутая мной копейка твоя стоила мне тысячи скорбей в малой и злой моей жизни!...
Потом, не помню уж когда именно, но только летом, встретил я Ивана Босого на Плоском. Это была пора самых пламенных, юношеских моих мечтаний и надежд. Пользуясь вниманием одной достойнейшей девицы, которая, по неисповедимым судьбам Промысла Божия, стала потом моей женою, счастливый и беззаботный, я шел по улице, чуть ли даже не напевая что-то. Вдруг на самом повороте улицы к Щекавице, с саженною палкою, на которой привязан был огромный букет простых, полевых цветов, перемешанных с бурьяном и крапивою, очутился передо мной Иван Босой. - Здравствуй, приятель, - сказал он, подходя ко мне. А я был... (тут он назвал имя девицы, о которой я мечтал).
- Как же ты ее знаешь? Спросил я с непритворным изумлением.
- Вона! Кого я не знаю! Бедненькая! Повянет, все у ней повянет[ii]. На-ка вот и тебе цветочек!
И не ожидая моего согласия, он выбрал из своего букета два облетевших одуванчика и, прибавив к ним крапивы, сказал: «возьми!».
- На что они мне?
- Я и сам знаю, что не нужны, да возьмешь, возьмешь! За третьим сам пойдешь![iii]
- Сумасшедший! Сказал я, отходя от него с досадой. Веселое настроение моего духа исчезло; я пошел тихо и скромно; а за мной гнался раздражающий смех юродивого.
После этого, я уж не видал Ивана Босого. Прошло несколько лет; пошатавшись по свету, и убоявшись бездны канцелярской премудрости, я воротился вспять к моим пенатам, моим ученым занятиям, моей любимице - литературе. В 1852 году я был уже в Киеве. Как-то между разговорами я узнал от моего доброго хозяина, когда-то евшего со мной одну академическую кашу, что Иван Босой умер.
Подробности подвижнической жизни этого необыкновенного человека сильно заинтересовали меня. Не оставляя трудного подвига юродствования, Иван Босой приютился под церковью св. Андрея Первозванного, в огромной, нежилой зале, служащей как бы фундаментом дивному созданию знаменитого архитектора Растрелли. Зала эта замечательна, между прочим, тем, что в ней содержался некоторое время плененный Ферзеном Косцюшко, предводитель польских конфедератов.
Теперь эта зала, старанием известного нашего писателя Андрея Николаевича Муравьева и по благославению высокопреосвященнейшего Арсения, митрополита киевского, обращена в церковь, во имя препод. Сергия, Радонежского чудотворца. В этой-то зале Иван Босой открыл станноприимницу. Сам без всяких средств, живущий только о имени Христове, вменивший в уметы все сокровища мира, подвижник собирал целые толпы странников, так что в иную пору число их простиралось у него до 200 человек [iv]. Он предлагал им трапезу, беднейших оделял деньгами и сам вызывался быть их руководителем по святым местам русского Иерусалима. В приобретении средств для содержания своей странноприимницы Иван Босой употреблял очень простой способ: он прямо являлся к более зажиточным из киевлян, и настоятельно требовал того или другого для своих дорогих гостей, - и никто не отказывал ему в этом. Главным помощником его в таком святом и богоугодном деле был тогдашний киевский гражданский губернатор И.И. Фундуклей [1], к которому Иван Босой имел безпрепятственный доступ и называл его казначеем своей странноприимницы. Молва о благотворительности Босого быстро разнеслась по всей России, и он стал отовсюду получать приношения, давшие ему полную возможность поддерживать богоугодное заведение. И между тем сам Иван Босой оставался все тем же босовиком; на него, казалось, не дейстовали ни лютые морозы, ни удушаюший зной; всегда веселый и, по-видимому, беззаботный, он ходил днем по святым местам Киева, а ночью предавался молитве и богомыслию.
К сожалению, я не умел в ту пору собрать более сведений о жизни и подвигах блаженного [v]. Известно только, что он был уроженец г. Зарайска, но когда начал подвиг юродства, когда прибыл в Киев - ничего этого не знаю. По смерти Ивана Босого, оказались на нем тяжелые вериги, почти вросшие в тело, с которыми и похоронили его на Щекавице. Мне сказывали, что целые шесть дней оставался он не погребенным; и не взирая на то, что в комнате было постоянно душно от прилива посетителей, желавших поклониться усопшему, не слышно было от него ни малейшего мертвенного запаха. «За гробом его, пишут в «Киевлянине», шли тысячи народа, и слышен был плач многих безпомощных, лишившихся в нем своей подпоры» [2].
Примечания
[1] Иван Иванович Фундуклей (13 ноября 1804 года, С.- Петербург - 1880) - меценат. С 1839 по 1852 был гражданским губернатором Киевской губернии. Эти 13 лет его губернаторства, покончившего на время с коррупцией, в истории отмечены как лучшие годы правления губернией. Уехал в Польшу в 1852 году, вице-председатель государственного совета Царства Польского (1865). Почётный гражданин Киева (1872).
[2] По свидетельству духовника подвижника протоиерея Десятинной церкви Петра Гороновского Иван Босой умер смертью праведника:
«Иван Босой заболел, меня призвали его напутствовать. Я его исповедовал, совершил над ним елеосвящение и приобщил Христовых Тайн. До смерти его были сильные морозы с заметелью, а когда он умер, то сделалась оттепель и стояла хорошая погода. На погребение его стеклось великое множество народа разных сословий тысячами, его погребли на Щекавице в веригах, залитых на нём навсегда, положив в возглавие его тот камень, о который он полагал поклоны. Через несколько времени приходила ко мне жена Ивана Босого с дочерью девицею, и не скорбели, что он их оставил, возлюбив Господа Бога паче всего. Он был не то что юродивый, а был подвижником Христовым в собственном смысле этого слова: возлюбив Бога паче всего, а ближних как сам себя. Если угодно будет Господу Богу прославить Своего праведника, то он прославит его видимо».
[i] Тогда же записал я в дневнике моем встречу и разговор мой с юродивым.
[ii] Моя жена умерла через два года потом в лютой чахотке.
[iii] С ужасом припоминаю теперь пророческие слова блаженного. Они оправдались во всей силе.
[iv] Если что есть неверного в этих показаниях, - усерднейше прошу всех киевлян указать мне это и поправить, для чего мы с охотою открываем страницы нашего журнала.
[v] Усерднейше просим тех, кто ближе знал блаженного и присутствовал при его погребении, сообщить нам подробнейшие сведения. Нет никакой надобности в литературном достоинстве описаний: тут нужны факты, как можно более фактов.
