Считается, что они поборники либеральных ценностей, радетели о правах меньшинств. Но как в таком случае эти люди могут сочувствовать тоталитарному националистическому режиму на Украине? Почему, стеная по поводу положения геев в Чечне, закрывают глаза на горе Одессы? Нет, они явно не беспристрастны, и равенство прав и свобод, о котором они так любят разглагольствовать с трибун, - фикция. «Права и свободы для всех, кроме...» - какой бы этноним вы ни подставили, это уже будет не либерализм. Даже если этот этноним обозначает тот народ, чей язык ты унаследовал от своей матери. Просто в этом случае мы имеем дело не с традиционным расизмом, а с «саморасизмом» - неприятием собственной идентичности. От этого суть явления не меняется.
Тютчев считал, что это качество чуть ли не изначально присуще русским. Корень его столь глубок, что «пока неизвестно, докуда он доходит», - писал он. Действительно, паразитические черты в поведении нашей элиты мы наблюдаем ещё в Древней Руси. И всё же тогда это не было ещё самоотрицанием. Сама русская идентичность была ещё смутной, неоформившейся, но скрепляющая её православная вера имела достаточно высокий престиж, чтобы удерживать русских людей от явного нигилизма. Византия, в орбиту которой попала средневековая Русь, не требовала от неё радикальной ассимиляции. Какие бы ни были пороки у этой империи, культурный расизм не был ей свойствен. Всё изменилось после того, как Византии не стало. Русь, особенно западная её часть, оказалась уязвимой перед латинской экспансией. Еретические ценности латинского мира были несовместимы с традиционными православно-русскими, и принятие первых требовало отречения от последних. Так возникает трагическое раздвоение русского сознания.
Паразитическое ренегатство распространяется на Руси под видом унии. Ныне более популярен термин «европейская интеграция», но от перестановки терминов суть явления не меняется. Те, кого мы привыкли называть «либералами», - на самом деле униаты. В 16 веке они инициировали церковный раскол, но разве сейчас они не занимаются тем же? Разве «Украинская автокефальная церковь», «Украинский патриархат» не являются униатскими проектами? Они пока ещё формально дистанцируются от греко-католиков, но кто сказал, что уния не может дробиться? Зародившаяся как партия, она саму партийность противопоставляет традиционной монархической русской соборности. Уния, по сути, и есть воплощённая в русских условиях идея партийности.
Классиком замечено: человек ненавидит других за то зло, которое сам же и причинил им. Предал ближнего - и тут же в тебя вселяется жгучая к нему ненависть. А как же иначе себя оправдать?
Русофобия униатов - той же природы. Ненависть копилась, копилась, пока не превратилась в фобию. Это не метафора: пассионарный униат ненавидит фанатично, шизоидно. И он не успокоится, пока не исчезнет с лица земли тот народ, которому он или его предки изменили. Чистая психология.
Униатское сознание - это не узко религиозный, а культурный феномен. После расцерковления Руси, когда традиционная религиозность заняла лишь одну из культурных ниш, в остальной, уже преимущественно светской, культуре униатство никуда не делось и по-прежнему играет большую роль. В ХХ веке оно просто подавило традиционный русско-православный стиль.
Все славянские элиты, после того как их нации получают независимость (даже если они получают её из рук самой России), становятся русофобскими как раз в силу своего униатства. Не являются исключением элиты бывших русских народностей - малороссов и белорусов. По поводу последних кое у кого ещё остаются иллюзии, но таких с каждым годом всё меньше.
Это элиты, а как же сами народы - широкие массы простолюдинов? Некоторые полагают, что они-то на глубине сохраняют русское самосознание и когда-нибудь обязательно скажут своё веское слово, поставив нигилистические элиты на место. Такое мнение обычно высказывают те, кто воспитан в духе советской идеологии, преувеличивавшей роль «народных масс» в истории и идеализировавшей их. Более трезвым представляется отношение к простолюдинам Константина Леонтьева, считавшего, что «у них охранение есть лишь дело привычки и незнания», и отмечавшего: «Кроме буржуазии, в высшей степени обыкновенной и европейской по типу своему, они ничего из среды своей, предоставленные самим себе, выделить до сих пор не могли».
В XVI веке отпавших в унию относили к «ляхам». Сами ляхи, однако, униатов своими признавать не спешили. Это они ввели в обиход этноним «украинец», подразумевая под ним «бывший русин». Поэтому мы имеем полное право сказать: Украина придумана ляхами для униатов, и это чисто униатский проект. То, что нынешние московские «либералы» ходят на митинги под украинскими флагами, в оранжевых шапочках и шарфах - лишнее свидетельство тому, что они такие же униаты.
Уния стала распространяться на Великороссию, после того как она утвердилась в 16 веке на Малой и Белой Руси. Смута, вскоре постигшая Московское государство, имела очевидную религиозную подоплёку. Проводником Унии в Великороссии являлся какое-то время сам московский первоиерарх. Митрополит Игнатий был возведён в патриархи при польском ставленнике Лжедмитрии, но решение принимали не ляхи, а собор русских православных епископов. Однако в Великороссии нашлось в то время достаточно решительных противников униатской экспансии, и патриарх Игнатий был смещён и вынужден был бежать в Речь Посполитую, где уже ничто не мешало ему формально перейти в греко-католичество. Униатом он и умер в литовском городе Вильно. Избиравшие его православные епископы остались в России. Пройдёт ещё несколько десятилетий, и их преемников ревнители древнего благочестия назовут «новыми униатами».
Можно, конечно, старообрядцам не верить, как многие и поступают: всё сводить к буквоедству, «осолонь-посолонь», двоеперстию-троеперстию, но уж слишком эти аргументы неубедительны для объяснения катастрофы такого масштаба, как Русский раскол XVII века. Сравните церковные книги XI и XVI веков - это очень разные тексты. Значит книги «справляли» и раньше. Даже графика поменялась - и ничего, никакого раскола не произошло. Следовательно, дело не в «справе» как таковой. Раскол - это реакция не на «букву», а на чужой, чуждый русскому человеку, стиль веры. Привременность, сентиментально декорированная под вечность для иллюстрации «вероучительных истин»; Христос, не торжествующий в страдании, а торжественно страдающий на Кресте... Раскол произошёл тогда, когда в русских храмах стали писать фрески в подражание европейским барочным художникам. «Святые» с телесами рубенсовского Ганимеда, со сдобными, пухлыми щеками и чувственными губами являли русскому человеку всё что угодно, но только не святость.
И русский человек возопил от такого кощунства:
«Лепше бо ... без владык и без попов, от диавола поставленых, до церкви ходити и православие хранити, нежели с владыками и попами, не от Бога званными, у церкви быти и с тое ся ругати, и православие попирати».
Иоанн Вишенский, которому принадлежит цитата, был родом из Львова, Аввакум Петров - из Нижнего Новгорода. Оба - русские люди, верившие в то, что Господь не попустит Святой Руси утонуть в европейском барокко. (Однако в замысле Божием о нас барокко оказалось зачем-то нужно. Исторгнут из Церкви был протопоп Аввакум. Правда, недавно канонизирован Иоанн Вишенский. Чудны дела Твои, Господи: за одинаковые мысли и схожий пафос в одной и той же церкви одного анафематствуют, другого - причисляют к святым).
«Помните ли вы, как Мелхиседек жил в чащине леса того, в горе сей Фаворстей, семь лет ядый вершие древес и вместо пития росу лизаше? - допрашивал Аввакум современных ему князей церкви. - Прямой был священник, не искал ренских, и романеи, и водок, и вин процеженых, пива с кордамоном, и медов малиновых и вишневых, и белых всяких крепких. Друг мой, Иларион архиепискуп Рязанский! Видиши ли, как Мелхиседек жил. На вороных и в каретах не тешился ездя. Да еще был и царскиея породы. А ты кто? Воспомяни о себе, Яковлевич, попёнок!.. Ох, ох, бедной! Некому по тебе плакать...»
Избыточевавшее декоративностью, кичившееся аристократической роскошью барокко оскорбляло русский вкус, и это касалось не только оформления храма и церковных служб, но и повседневной жизни и быта тогдашней стремительно вестернизируемой элиты. Уния начиналась с «романеи» и «пива с кордамоном», на европейский манер «оздобленных» теремов, подражания другим европейским модам... «Воспомяни о себе!..» Да что, скажете, плохого в европейских удобствах? Ничего, кроме того, что пленившимся ими и вера европейская начинает казаться «удобней». Заводишь немецкую рессорную колесницу, потом делаешь «евроремонт» в палатах, а после этого наступает черёд храма и службы в нём - естественная последовательность, путь, с которого не свернуть слабому, уже «удобно» маловерному, человеку. «Ох, ох, бедной! Некому по тебе плакать...»
Дела давно минувших дней, скажете вы. Какая там нынче вера? Где она сохранилась, кроме маленькой пятипроцентной ниши, до которой мало кому, по большому счёту, и дело-то есть? А коль веры нет, то нет и унии, и нечего ворошить старый хлам в век торжества науки и технического прогресса.
Пятая колонна так пятая колонна - термин можно скалькировать и с испанского языка: дело, в конце концов, не в слове. Вот только какая ж она теперь «колонна», а тем более «пятая», на бывшей Малой Руси - Украине? Она там теперь первая власть. И на её знамёнах так и написано: «Уния» - «европейская интеграция». Греко-католики и новые униаты из православных благословили русофобский переворот, фактически вдохновили террор против русских - всё по праву «духовных лидеров нации», и никто этот статус особо у них и не оспаривает, и никакая европейская учёность, никакой европейский прогресс в этом им не препятствует. Наукопоклонники, которых буквально оскорбляет появление православного батюшки в телевизоре, относятся к скандально злобным даже по критериям светской этики митинговым проповедям украинских униатов, греко-католиков и раскольников-филаретовцев, с полным сочувствием и одобрением. Кто к кому примкнул - украинские религиозные униаты к «пятой колонне» или «пятая колонна» к украинским религиозным униатам? По-моему, никто ни к кому не примыкал - это одно и то же. «Рационалистическое вырожденчество», как определил А.Ф.Лосев. Оно же - «прогрессистский атеизм».
Европейский атеизм принято считать новой стадией в эволюции человеческой мысли, знаменующей переход к антропоцентризму. На самом деле ничего особо нового в нём нет, это продолжение рационалистической теологии средневекового латинства. Атеист ничего не знает и знать не может о существовании или несуществовании Бога, о Его вмешательстве или невмешательстве в нашу жизнь, он может лишь верить в своё знание, и основы такой веры сформулированы задолго до Ньютона средневековыми католическими теологами-схоластами. Если что менялось в европейской мысли в новое время, то разве что концентрация пошлости.
Тут опять будет уместно помянуть Лосева:
«Научный позитивизм и эмпиризм, как и всё это глупое превознесение науки в качестве абсолютно свободного и ни от чего не зависящего знания, есть не что иное, как последнее мещанское растление и обалдение духа... Это паршивый мелкий скряга хочет покорить мир своему ничтожному собственническому капризу. Для этого он и мыслит себе мир как некую бездушную, механически движущуюся скотину (иной мир он и не посмел бы себе присваивать); и для этого он и мыслит себя как хорошего банкира, который путем одних математических вычислений овладевает живыми людьми и живым трудом (иное представление о себе самом не позволило бы быть человеку материалистом)».
Вы можете назвать рубеж, когда средневековый, ренессансный, барочный скряга превратился в современного «паршивого мелкого скрягу»? Вряд ли, но даже если б смогли, всё равно скряга у вас останется скрягой.
Точно так же никто не в состоянии указать, когда заканчивается уния-религия и начинаются униатские (выросшие из унии и пропитанные её духом) идеологии.
«Ибо два зла сделал народ Мой: Меня, источник воды живой, оставили и высекли себе водоёмы разбитые, которые не могут держать воды». (Иер. 2:13).
Бог христиан даёт людям живую воду личностной веры, и эта живая вода - Личность Самого Бога («Аз есмь Истина»); средневековые схоласты-католики пытались напоить людей затхлой водой редуцированной до простых формул абстрактной истины из ими же выстроенного дырявого водоёма. Построить средствами человеческой инженерии источник, сравнимый с нерукотворным, из которого утоляет людям жажду Господь, так же невозможно, как возвести Вавилонскую башню до неба, но именно этим всегда занимался европейский рационализм, именно поэтому Европа перестала нуждаться в христианстве и возненавидела и замыслила подчинить любым способом тех, кто отверг её выбор, - непослушную восточную «схизму». Уния - в чистом виде продукт европейского рационализма.
«Вам дороги ваши обряды? Что ж, мы уважаем ваш выбор». Это была заведомо лукавая пропагандистская тактика: иезуиты прекрасно осознавали, что дело отнюдь не в обрядах. Просто они любыми средствами вербовали сторонников для своей партии, понимая, что этим соборный христианский народ раскалывается ими на части. Но если так, если отвергнут краеугольный камень христианской веры - догмат соборности, то уния уже за пределами христианства, она - идеология, псевдорелигия.
Для идеологии обряды и в самом деле архаика, так как никакой особой политической ценности они не представляют. Главное для политика - эффективное управление массами. «Папа - наместник Христа на земле», - это важно, в этом извольте не сомневаться. Папа возглавляет церковь учащую, состоящую из других иерархов и священнослужителей, вы же, всякие прочие, - церковь учимая, и будьте любезны усвоить: послушание правящим «пастырям» паче поста и молитвы, а заодно и всего остального. Заповеди о любви к Богу и ближнему важнее? Но вы же не можете в точности знать, как надо любить Бога и ближнего, только нам, «учащим», закончившим духовные академии, это известно, вот и слушайтесь нас беспрекословно, мы вас научим и тем самым в рай возведём. Соблазнить православных иерархов, наделить их статусом правящей элиты, которая может карать и миловать всех остальных по своему усмотрению, - такая цель прямо не ставилась, но достигалась всеми возможными средствами. В результате Церковь, богозданный и Богом руководимый народ, превращалась в квазигосудраственную структуру, целенаправленно управляемую Главным Учащим («Великим Инквизитором») и выстроенной им «вертикалью».
Эта, вначале синкретическая, идеология не могла не породить новые и новые, всё более рационально структурированные, идеологии. Не одним Достоевским подмечена кровная связь социализма с католичеством. Русский социализм - это, соответственно, русское католичество, то есть уния. И украинский национализм, и все остальные русские измы - родом из унии.
Уния санкционировала служение идеологиям в качестве «религиозного долга», и это главный признак, по которому можно отличить русского униата от не-униата. Это только кажущийся парадокс, что великорусские националисты часто сочувствуют украинским: на самом деле они собратья по унии, новейшие униаты. И терпимость московских либералов к бандеровцам объясняется тем же униатским родством. Всё это одна и та же ренегатская идеология, частности важны только для узких специалистов.
Агрессивно нигилистическая униатская пассионарность не иссякнет, пока православная Русь сохраняет способность противостоять европейскому рационализму. Наука нейтральна, она не ненавидит, ненавидят униаты, маскирующиеся под учёных. Однако для широких масс, благодаря доминирующей в русском обществе униатской пропаганде, они-то и есть эталонные учёные; наслушавшись их, массы верят, что Россия безнадёжно выпала из прогресса, что её, такую, как она есть, отрицает сама логика бытия. Эти же пропагандисты объявляют начётчиков-подражателей европейского рационализма, своими реформами разрушающими традиционную Россию, русскими патриотами. То бишь, конечно, российскими. Слово «русский» нехорошо их тревожит. Как будто вынуждает перед кем-то оправдываться.
