Но вот что действительно поражает, что в этой солидарности, за радостью об обретенной гражданской свободе, Св. Синод не обратил свое высокое внимание на отмену действия предыдущей присяги на верность Императору. И никаких действий по «освобождению» свободных граждан свободной России от действия «царской» присяги не последовало.
А значит прежняя, верноподданническая присяга, по сути, осталась действующей. А значит православных подданных Российской Империи по-прежнему, хотят они того или не хотят, связывало клятвенное, на Кресте и Евангелии, обещание верности Императору Николаю II.
И ведь нельзя сказать, что православных, тех, кто остались таковыми после славных дней февраля-марта 1917 года, вопрос это не волновал и соответствующие вопросы Синоду не задавались. Волновал и вопросы задавались с самого марта 1917 года и не прекратились задаваться и после октября-ноября того же года.
Жить стало нельзя и нету никакого порядку...
Приведем лишь некоторые примеры. Сначала - непосредственная мартовская реакция верующих на обретенные «гражданские свободы»:
Письмо членам Св. Синода группы православных христиан
Март 1917 г.
Мы православные христиане, усерднейше просим разъяснить нам в газете «Русское Слово» что означает в предстательстве пред Господом Богом присяга, данная нами на верность Царю Николаю Александровичу? У нас идут разговоры, что ежели эта присяга ничего не стоит, то ничего не будет стоить и новая присяга новому Царю.
Так ли это, и как надобно все это понимать? Мы обращались за разъяснением к своему брату умному человеку, но он нам прислал ни два ни полтора, что вы сами увидите из писем этого человека которые посылаем ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕМУ СИНОДУ в суждение.
Нам желательно не самим решить это дело, как нам советует наш знакомый человек а СИНОДОМ ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩИМ, чтобы все это понимали как надо понимать без разногласия.
Потому что от разногласия жить стало нельзя и нету никакого порядку.
Жиды говорят что присяга ерунда и обман, что можна и без присяги, попы молчат, а миряне каждый посвоему, а это не годится. Опять же стали говорить что Бога нету совсем а церкви скоро закроются по ненадобности.
А мы по своему думаем зачем же закрывать иному при церкви жить лучше.
Теперь сничтожили Царя плохо стало, а ежели прикрыть церкви еще хуже того будет, а нам нада чтобы лучше было.
Потрудитесь нам СВЯТЕЙШИЕ ОТЦЫ НАШИ разъяснить для всех одинаково как быть с старой присягой и с той которую принимать заставют?
Которая присяга должна быть милее Богу первая аль вторая?
Потому как Царь не помер а живой в заточении, находится.
И правильно ли что все церкви по закроются?
Где же нам тогда молится Господу Богу?
Неужто идти к жидам в одну компанию и с ними молится?
Потому как теперь вся ихняя стала власть и которою они над нами бахвалются.
Ежели эдак все будет и дальше то это не хорошо, и мы очень недовольны.
Православные христиане[1].
Нельзя не признать прозорливость этих простых верующих русских людей. Чувствовали, знать, какое будущее открывается перед ними. Реакция членов Синода на это письмо неизвестна. Следующий документ относится уже к июню.
«Письмо группы православных граждан Всероссийскому съезду православного духовенства и мирян
7 июня 1917 г.
Москва. Всероссийскому церковному съезду.
Просим Съезд обратить внимание на то, чтобы службы в наших православных церквах, главным образом приходских, отправлялись истово, придерживаясь устава.
Затем поддержите православно-русские устои, но не делайте больших уступок раскольникам, настаивайте на то[м], чтобы у нас было опять царское правление и боритесь с революционерами, а не шлите им свои приветствия.
Вся ответственность в госуд[арстве] будет на церк[овном] съезде.
Православные»[2].
Пробил час общественной свободы Руси
Обобщенным ответом Синода на эти письма православных можно считать следующее его, Синода, обращение к «Чадам Всероссийской Православной Церкви и всем гражданам Российской Державы» от 12 июля 1917 года:
«Господи, благослови.
Тяжелые и беспримерно грозные дни переживает ныне наша дорогая Родина. Три года раздается плач по Руси и омрачается скорбью лицо земли нашей при виде крови, проливаемой лучшими в самоотвержении своем сынами ее и гражданами - защитниками Отечества, ее святынь и достояния. Три года слышится стон России, которая, простирая руки свои, со слезами вопиет: "О, горе мне! Душа моя изнывает перед убийцами" [Иер. 4,31].
И этому стону, этому горю отцов и матерей, жен и детей нашего доблестного воинства, казалось, не будет конца; в тумане несчастий, нависшем над страной, не виделось никакого просвета.
Но вот пробил час общественной свободы Руси.
Вся страна, из конца в конец, единым сердцем и единой душой возликовала о новых светлых днях своей жизни, о новом, благоприятном для нее лете Господнем.
И расцвела надежда на то, что Русь, сбросив с себя сковывавшие ее политические цепи, обратит всю мощь свою на освобождение свое от немецкого ига, и весь разум свой - на мирное внутреннее развитие и устроение государства и общего народного блага»[3].
Как видим из этого обращения, «СВЯТЕЙШИЕ ОТЦЫ НАШИ» преддверие близкой победы еще в феврале 1917 года, которое было очевидно даже предателям-генералам, якобы воспринимали исключительно как туман несчастий, в котором не виделось никакого просвета[4].
И вот, о радость, «пробил час общественной свободы Руси». И все стало хорошо, «расцвела надежда», да вот беда, новые, нежданные напасти. Посмотрим на продолжение «Обращения»:
«Однако к глубокой скорби страны, не долгобыло суждено исстрадавшейся Родине жить этой надеждой.
Вслед за свободой к нам проник новый злой враг и посеял на Руси плевелы, которые не замедлили дать всходы, заглушающие ростки желанной свободы.
Хищения, грабежи, разбои, насилия и обострившаяся партийная политическая борьба стали достоянием нашей новой жизни и поселили в народе озлобление и рознь, повлекшие за собой внутреннюю братоубийственную войну, неоднократное кровопролитие.
И в результате, с одной стороны, - приостановка блестяще начатого наступления на врага, с другой, вместо свободы - новое взаимное угнетение, вместо братства - охлаждение любви, упадок добрых, мирных, братских общественных отношений...».
Чтобы не придираться, оставим самому бездарному и плохо организованному из наступлений русской армии, так называемому «июльскому наступлению Керенского», характеристику «блестяще начатого», не в нем дело.
Представляет интерес перечисляемые немедленные последствия «сброшенных политических цепей», наступившей «общественной свободы» и «благоприятного лета Господня». Перечисляемые как бы с некоторым недоумением.
И что же все-таки за «новый злой враг» проник в ликующую «единым сердцем и единой душой о новых светлых днях своей жизни» Русь?
И ведь это были еще цветочки.
В «Обращении Поместного собора ко всему русскому православному народу» от 24 августа 1917 года говорится:
«Совершаются неслыханные кощунства и святотатства; местами пастыри изгоняются из храмов. [...] Люди, живущие честным трудом становятся предметом глумления и хулы. Забывшие присягу воины и целые воинские части позорно бегут с поля сражения, грабя мирных жителей и спасая собственную жизнь. [...]
Наша Родина стала притчей во языцех, предметом поношения среди иноземцев из-за алчности, трусости и предательства ее сынов»[5].
Как на редкость быстро изменился тысячелетний лик Христолюбивого Русского воинства за считанные недели и месяцы «благоприятного лета Господня».
Из «Послания Собора» от 20 октября 1917 года:
«Печальные вести доходят до Церковного Собора с разных мест земли Русской.
То и дело слышим об ограблениях церквей, монастырей, ... а нередко и об убийствах служителей Божиих... [...]
Опомнитесь, православные христиане! Устыдитесь хотя бы всех иноверцев, живущих на нашей земле...»[6].
Слово патриархов
Когда удерживающий будет «взят от среды»...
Так может быть сделал какие-то выводы из предыдущего, если и не Синод, то хотя бы сам Всероссийский Церковно-Поместный Собор, открывшийся 15/28 августа 1917 года в день Успения Божией Матери в Успенском соборе Московского Кремля?
Ведь не столь трудно было это сделать.
О причинах тех бед, о которых говорили «Обращения» и «Послания» еще в 1905 году четко сказал будущий патриарх, а тогда архиепископ Сергий (Страгородский):
«Когда удерживающий, то есть, по разуму Отцов, тот строй государственной жизни, который полагает границы порочным стремлениям людей, будет "взят от среды"[7], то царство зла открыто восстанет на Церковь Христову»[8].
...мы будем тем, чем мы есть на самом деле, - рабами
А уже во время работы Собора о том же говорил еще один будущий патриарх, а тогда епископ Тихвинский, викарий Новгородской епархии Алексий (Симанский) в письмах к своему духовнику и сопредседателю Собора архиепископу Новгородскому Арсению (Стадницкому)[9].
Не участвуя сам в работе Собора, и фактически управляя епархией, 28 октября/10 ноября 1917 года, он так описывал старшему товарищу ситуацию в Новгороде:
«Настоящая несчастнейшая полоса в жизни России то и дело ставит нас перед кризисами, и опасностями, и ужасами, а в настоящее время мы более чем когда-либо "накануне" всяких новых испытаний. Здесь внешне спокойно, и это показывает, насколько народ исстрадался, что ему почти уже безразлично, кто держит власть в России.
Да и по правде сказать, не все ли равно - Ленин или Керенский?
Первый открыто объявляет себя захватчиком и врагом всего доброго, а второй - такой же авантюрист, но под внешней формой государственного деятеля. Я так много думаю и говорю (может быть, и излишне откровенно) о всем совершающемся, что прямо делается тяжко и безнадежно.
Есть конечно надежда на милость Божию к русскому народу, но достоин ли он, мы все этой милости, раз на нас лежит великое преступление - свержение единственно законной, Богом поставленной власти ....
И одно из двух: или под тяжкими испытаниями искупить это преступление - или исправить содеянное, а как - это должно быть понятно. [...]
Теперь уже разные [...] говорят мне, что я прав был, когда предсказывал крушение - им любезной, а мне всегда отвратительной [Февральской] "революции"... [...]
20-го [октября] служил в соборе соборне панихиду по императору Александру III - едва ли не единственный архиерей ...»[10].
В предыдущем письме епископ Алексий писал: «Как мы, однако, "спасая революцию", идем безнадежно к гибели и порабощению! Что же делать, раз опыт ясно и наглядно показывает, что мы не можем управляться собственными силами.
Нам тяжела была власть родного Царя - Бог посылает нам во владыки царя чужого, который поистине будет править жезлом железным, а мы будем тем, чем мы есть на самом деле, - рабами»[11].
Сказанное русского аристократом и князем Церкви епископом Алексием вполне коррелирует с мнениями других православных монархистов, высказанных в письмах к Собору.
Холодное дыхание Февраля...
Однако рассмотрение вопросов, связанных с событиями Февраля 1917 года, на Соборе вообще не было запланировано. Как сказал один церковный журналист русского зарубежья:
«Холодное дыхание Февраля веяло в кулуарах Собора»[12].
Совершив акт действительно исторического значения, вновь избрав 5/18 ноября 1917 года Патриарха, и восстановив 13/26 августа 1918 года - ровно через год после открытия Собора и незадолго до его вынужденного закрытия - празднование Всем Русским Святым, упраздненное патриархом Никоном, в остальном Собор, особенно в начальной стадии своих занятий, достаточно академично рассматривал различные аспекты церковного управления в новых, созданных не без усилий ведущих иерархов русской православной церкви, исторических условиях.
«Поддаваясь инерции якобы еще длящейся истории...», как не без печальной иронии сказал об этом архимандрит Константин (Зайцев).
Более того. Как отметил протоиерей Максим Козлов, «при внимательном изучении материалов II Ватиканского Собора и недавно опубликованных определений Поместного Собора 1917-1918 годов выявляется неожиданное множество параллелей.
Поэтому думается, что, когда сейчас все чаще встречаются ссылки на Собор 1917-1918 годов как на нечто безусловно положительное в нашей церковной жизни, нам стоит задуматься, так ли это.
Ведь, наверное, не случайно на путях Промысла Божия только одно решение Собора 1917-1918 годов было усвоено Русской Православной Церковью. Это решение о восстановлении Патриаршества.
Мы, конечно, можем говорить, что потом изменились исторические условия, но, как люди церковные, должны понимать, что, наверное, дело не только в смене исторических условий...»[13].
Страха ли ради Иудейска или по влечению своего сердца...
Неудивительно, что когда доходили до сведения Собора потрясающие человеческие документы, в основном письма простых русских людей в одночасье оставшихся без Батюшки-Царя и неформально ощущавших свое сиротство, то они либо клались под сукно, либо также академично рассматривались, без особой спешки и принятия каких-либо конкретных решений. Некоторые из писем были адресованы непосредственно митрополиту Владимиру (Богоявленскому), как почетному председателю Собора.
В письмах говорилось о неминуемом излиянии на Россию гнева Божьего за свержение монархии и фактическое отвержение православными Помазанника Божия.
Собору предлагалось объявить о неприкосновенности личности Николая II, вступиться за находящегося в заточении Государя и Его семью. Напоминалась клятва 1613 года о верности русского народа династии Романовых.
Верные сыны православной церкви обличали своих пастырей за их фактическое предательство Царя в февральско-мартовские дни 1917 года, за приветствие различных «свобод», приведших Россию к анархии.
Предсказывалось полное поражение России в уже почти выигранной войне, экономическая, хозяйственная и финансовая катастрофа, голод, взаимоистребление, и прочие достоверно случившиеся вскоре бедствия.
Все-таки верная теория, как говорят физики, верно предсказывает факты.
Практически во всех без исключения письмах подчеркивалось, что приведение православных к присяге Временному правительству, без разрешения ее от прежней присяги на верность Императору привело к тому, что над народом России с первых дней весны 1917 года тяготел грех клятвопреступления. И этот грех нуждался в соборном акте покаяния
Одно из таких писем, которому посчастливилось хотя бы быть запечатленным в деятельности Собора, приведем на суд читателя[14].
Из «Послания Святейшему Всероссийскому собору»
крестьянина Михаила Евфимовича Никонова
Семендяевского Богоявленского прихода
деревни Калуг Калязинского уезда Тверской губернии
15 ноября 1917 г.
ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВУ
Высокопреосвященнейшему Серафиму[15]
Архиепископу Тверскому и Кашинскому
ПОСЛАНИЕ
СВЯТЕЙШЕМУ ВСЕРОССИЙСКОМУ СОБОРУ
Высокопреосвященнейший Владыко, прошу Вашего Святительского благословения для передачи сего послания Святейшему Всероссийскому Собору[16].
Святии отцы и братия! [...]
Нам думается, что Святейший Синод сделал непоправимую ошибку, что преосвященные пошли навстречу революции[17].
Неведомо нам ceй причины.
Страха ли ради Иудейска[18]?
Или по влечению своего сердца, или по каким-либо уважительным причинам, но все-таки поступок их в верующих произвел великий соблазн, и не только в православных, но даже в среде старообрядцев[19].
Простите меня, что коснулся сего вопроса - не наше дело о том обсуждать: это дело Собора, я только поставил на вид народное суждение.
В среде народа такие речи, что якобы поступком Синода многие здравомыслящие люди введены в заблуждение, а также многие и в среде духовенства. На приходских и благочиннических собраниях что мы слышали - даже ушам своим не верится[20].
Отцы духовные, искусившиеся прелестью свободы и равенства, потребовали удалить неугодных им иерархов с занимаемых ими кафедр, а избрать себе по желанию.
Псаломщики потребовали такого же равенства, чтобы не подчиняться своим настоятелям.
Вот до какого абсурда дошли, подчеркнувши сатанинскую идею революции.
Православный русский народ уверен, что Святейший Собор
в интересах Святой матери нашей церкви, отечества и Батюшки Царя,
самозванцев и всех изменников, поругавшихся над присягой,
предаст анафеме и проклятию с их сатанинской идеей революции.
И Святейший Собор укажет своей пастве, кто должен взять кормило правления в великом Государстве.
Надо полагать, Тот, Кто находится в заточении, а если Он не пожелает царствовать над нами изменниками, подлежащими притче Господней о человеке высокого рода[21], то укажет, кому принять правление Государством; так выходит по здравому смыслу.
Не простая же комедия совершаемый акт Священного Коронования и помазания Святым миром царей наших в Успенском Соборе [Московского Кремля], принимавших от Бога власть управлять народом и Тому Единому отдавать ответ,
но никак не конституции или какому-то парламенту собравшихся не совсем чистоплотных людей, способных только для устройства крамольных художеств, одержимых похотью властолюбия. [...]
Все вышеизложенное, что здесь написал, не мое только личное сочинение, но голос православно-русского народа, стомиллионной деревенской России, в среде которого нахожусь я.
Крестьянин Михаил Евфимович Никонов[22].
Владыка Серафим (Чичагов) лично передал безхитростное крестьянское послание в Соборный совет, на котором оно было рассмотрено 23 ноября, через день после интронизации патриарха Тихона.
Выписка из протокола Соборного совета (№ 36, ст. 22)
о «Послании» крестьянина М. Никонова
23 ноября 1917 г.
Соборный Совет СЛУШАЛИ: «Послание» крестьянина Семендяевского Богоявленского прихода, Тверской губ[ернии], Калязинского уезда, дер[евни] Калуг, Михаила Никонова о предании анафеме и проклятию всех изменников родины, надругавшихся над присягой, и о принятии мер к побуждению пастырей Церкви соблюдать требования церковной дисциплины.
ПОСТАНОВИЛИ: «Послание» препроводить в Отдел о церковной дисциплине[23].
Отдел Поместного собора РПЦ «О церковной дисциплине» был сформирован 30 августа 19I7 года. Его председателем стал митрополит Киевский Владимир (Богоявленский).
Клятвопреступление, требующее очищения покаянием....
Ввиду, по-видимому, малой актуальности для Соборного совета вопроса «предания анафеме и проклятию всех изменников родины, надругавшихся над присягой», руки до его рассмотрения дошли только 21 марта/3 апреля следующего 1918 года, когда в положении Русской Православной Церкви произошли действительно катастрофические перемены.
Но еще раньше, тема клятвопреступления вновь возникла на заседаниях Собора.
20 января/2 февраля 1918 года открылась вторая сессия Поместного Собора. Ее работа началась в отсутствие (по неизвестным пока причинам) почетного председателя Собор и председателя отдела «О церковной дисциплине» митрополита Киевского (Богоявленского).
В канун открытия сессии 19 января/1 февраля было обнародовано самое жесткое из посланий Патриарха Тихона «Об анафематствовании творящих беззакония и гонителей веры и Церкви Православной».
Ответом на это послание со стороны большевицкой власти был декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», известный также под названием «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», принятый в день открытия Собора, и опубликованный на следующий день 21 января/3 февраля 1918 года. Этим декретом Церковь была лишена прав юридического лица и всего имущества, созданного за предыдущее тысячелетие нашими православными предками.
20-22 января Собор посвятил обсуждению послания Патриарха и изданного властями декрета. И вот здесь прозвучало слово священника о. Владимира Востокова[24], прямо связавшего происходящие гонения на Церковь с событиями Февраля семнадцатого года.
Из выступления священника Владимира Востокова
на заседании Поместного собора
22 января 1918 г.
В этом зале слишком много было сказано о переживаемых ужасах и если еще все их перечислять и описать, то можно было бы наполнить этот огромный зал книгами. Поэтому я уже не буду говорить об ужасах.
Я хочу указать на тот корень, из которого создались эти ужасы.
Я понимаю настоящее наше собрание как совет духовных врачей над опасно больной матерью - Родиной. Когда врачи приходят лечить больного, то они не останавливаются на последних проявлениях болезни, но смотрят вглубь, исследуя коренную причину болезни. Так и в данном случае нужно обнаружить корень переживаемой Родиной болезни.
С этой кафедры, перед алтарем просветителя России Св. Князя Владимира свидетельствую священническою совестью, что русский народ обманут, и до сих пор никто ему не сказал полной правды.
Настал момент, когда Собор, как единственно законное и действительно избранное народом собрание, должен сказать народу святую правду, не боясь никого, кроме Бога одного. [...]
Сталкивание исторического поезда с пути произошло в конце февраля 1917 года, чему содействовала прежде всего еврейско-масонская всемирная организация, бросившая в массы лозунги социализма, лозунги призрачной свободы. [...]
Собор должен сказать, что в феврале-марте [1917 года] произведен насильственный переворот, который для православного христианина есть клятвопреступление, требующее очищения покаянием.
Всем нам, начиная с Вашего Святейшества и кончая Мною - последним Членом Собора, должно преклонить колена пред Богом и просить, чтобы Он простил нам наше попустительство развитию в стране злых учений и насилия.
Только после всенародного искреннего покаяния умирится и возродится страна, и Бог возвысит нам Свою милость и благодать.
А если мы будем только анафематствовать, без Покаяния, без объявления правды народу, то нам скажут не без основания:
«И вы повинны в том, что привело страну к преступлениям, за которые ныне раздаётся анафема. Вы своим малодушием попустительствовали развиваться злу и медлили называть факты и явления государственной жизни их настоящими именами». [...]
Пастыри Церкви, защитите душу народную!
И если мы не скажем народу полной правды, не призовем его сейчас же к всенародному покаянию в определенных грехах, мы выйдем тогда из этой палаты соборной изменниками и предателями Церкви и Родины.
В том, что сейчас говорю, я так непоколебимо убежден, что не задумаюсь повторить то же, если бы мне сейчас и умереть предстояло.
Необходимо возродить в умах людей идею чистой, центральной власти, затуманенную всероссийским обманом.
Мы свергли Царя и подчинились евреям!
(Голоса членов Собора: Верно, верно... Реплика товарища председателя Собора митрополита Новгородского Арсения: Прошу соблюдать тишину. Здесь не митинг).
Единственное спасение русского народа - православный русский мудрый Царь.
Только через избрание православного, мудрого, русского Царя можно поставить Россию на путь добрый, исторический и восстановить добрый порядок.
Пока же у нас не будет православно-мудрого Царя, не будет у нас и порядка, а будет литься народная кровь,
и центробежные силы будут разделять единый народ на враждующие кучки,
пока исторический поезд наш совершенно не разобьется
или пока народы чужие не поработят нас как толпу, не способную к самостоятельной государственной жизни. [...]
Все мы должны объединиться в одну христианскую семью под знаменем Св. Животворящего Креста и под руководством Святейшего Патриарха сказать, что социализм, призывающий будто бы к братству, есть явно антихристианское злое явление,
что русский народ ныне стал игралищем еврейско-масонских организаций, за которыми виден уже антихрист в виде интернационального царя,
что, играя фальшивою свободою, он кует себе еврейско-масонское рабство.
Если мы это скажем честно и открыто, то я не знаю, что будет с нами, но знаю, что будет тогда жива Россия![25]
Свою речь на Соборе о. Владимир Востоков практически воспроизвел летом 1918 года в беседе со своим духовником - иеромонахом Василием в одном из подмосковных монастырей. Как и раньше, суть ее сводилась к необходимости восстановления в России монархии.
Духовник ответил так: «Все сказанное вами верно. Но для осуществления ваших надежд подвиг нужен. Слишком глубок общероссийский грех в клятвопреступлениях и непротивлении злу, начиная со 2 марта 1917 г. и с октября того же 1917 г.
И потому необходимо немедленно всероссийски начать высокий и глубокий подвиг ...»[26].
Похоже, что Россия ждет этого подвига и сейчас.
Участвуя в Белом движении о. Владимир до конца пытался придать ему православно-монархический характер, к великому неудовольствию февралистов, типа пресловутого протопресвитера Георгия Шавельского. Вплоть до прямого запрещения заниматься подобной деятельностью, полученного лично от генерала П.Н. Врангеля в октябре 1920 года. Генерал сказал, что сам он в душе разделяет взгляды о. Владимира. Но вот «союзники» грозятся немедленно прекратить и ту помощь Русской армии, которую они якобы оказывают. Напомним, что менее чем через месяц Крым пал.
Некоторую поддержку в своем выступлении на Соборе о. Владимир получил от будущего Священномученика епископа Селенгинского Ефрема (Кузнецова), выходца из рядов Забайкальского казачества[27].
Из выступления на Поместном соборе викария Забайкальской епархии епископа Селенгинского Ефрема (Кузнецова)
22 января/4 февраля) 1918 г.
[...] Что представляют собой переживаемые события в глазах человека верующего?
Это - кара Божия. Вспомните, что творилось в последние годы в жизни государственной, церковной, общественной: мы это отлично знаем, и нет необходимости пред этим собранием это изображать.
Несомненно то, что виноваты в том целые классы людей служения общественного, государственного, церковного, гордыня, самомнение, неверие, отрицание, тупое стремление все святое вытравить, попрать, разрушить, богоборство, подкоп под власть, порок во всей наготе - вот атмосфера, в которой протекала жизнь нашей родины.
И вот гнев Божий: война. Слова императора Вильгельма, что он послан Богом для наказания и вразумления народов, - сущая правда. [...]. Но это оказалось недостаточным, чтобы Русский народ... одумался и покаялся, даже напротив...
Тогда Божьим попущением - крах государственного строя и революция с ее беспредельным углублением...
Не будет легче Церкви, когда сойдут со сцены нынешние ее гонители, а ко власти вернутся те, кто эти гонения начинал, имея в своей политической программе также задачу отделения Церкви от государства...
Пришла ли в покаяние наша интеллигенция, много столь потрудившаяся над созданием крушения государственного строя и теперь являющаяся главной виновницей падения и гибели нашей Родины.
Возьмем военную интеллигенцию, не она ли в лице своих высших представителей, окружавших Верховную власть, пошла на переворот, забыв присягу.
И вот за это самое сейчас она стерта с лица земли...
Не осталось в стороне от общего греха, от этого переживаемого теперь, воистину сатанинского, наваждения, и наше духовенство, являющееся в своем роде тоже интеллигенцией. [...]
Духовенство в массе, как и жалкая по своему умственному и нравственному содержанию наша светская интеллигенция, легко поддалось революционному психозу, в котором продолжает оставаться доселе, несмотря на жестокие удары переживаемого времени, невзирая на явное проявление гнева Божия, карающего и зовущего к покаянию.
Доселе в Церкви творится то же, что и в государстве: попрание святынь, борьба за власть, стремление свести Церковь Божию с ее канонического основания, ввести в ней те же демократические порядки, обмирщить и поставить её в ряд обычных человеческих учреждений.
Мы видим, что переживаемая духовная эпидемия поразила наше духовенство не в меньшей степени, чем мирскую интеллигенцию. Буйствуя на своих собраниях и съездах, оно телеграммами приветствовало мирских разрушителей Церкви и в то же время с бешеной яростью набрасывалось на носителей церковной власти - епископов, стремившихся сохранить основные устои и святыни Церкви.
А сколько духовных лиц оставило свое служение Святой Церкви и ушло на служение революции - в комитеты, кооперативы, милиции, на политическую деятельность в рядах социалистов до большевиков включительно, не снимая, на всякий случай, священного своего сана!
Как характеризуют духовенство переживаемого времени такие факты, как насилие священника над своим епископом, факт ареста епископа священником, явившимся для сего «канонического» деяния в квартиру епископа с вооружённою бандою солдат и рабочих и с угрозою применения вооружённой силы в случае неподчинения или сопротивления! [...].
Не требуется ли, поэтому, прежде всего оздоровление церковных сил: покаяние самого духовенства, доселе в своем большинстве шедшего рука об руку с революцией, той революцией, которая в порядке своего естественного развития завершилась букетом большевизма? [...][28].
К сожалению, на теме клятвопреступления и покаяния и в этот раз Собор останавливаться не стал, завершив дискуссию по неудобной теме, уже в четырнадцать часов, а свое отношение к декрету об отделении Церкви от государства выразил в принятом 25 января/7 февраля 1918 года Постановлении.
В нем было два важных пункта.
Изданный Советом народных комиссаров декрет об отделении Церкви от государства представляет собой, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения.
Всякое участие как в издании сего, враждебного Церкви узаконения, так и попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары, вплоть до отлучения от Церкви.
О роли верности в истории
Буквально в тот же день до Собора дошло потрясшее всех известие о зверском убийстве 25 января в Киеве митрополита Владимира (Богоявленского).
Больше всего собравшихся потряс не сам факт убийства сопряженного с пытками и издевательствами. К этому уже стали привыкать в новой революционной действительности.
Самое страшное было не в том, что в митрополита стреляли, кололи штыками и растерзанное тело бросили на снег, на много часов.
Нет.
Страшное было в том, что убийцы, в количестве очень немногих человек спокойно зашли в Киево-Печерскую Лавру, тяжелые ворота которой им любезно открыли ее насельники, теоретически говоря обязанные хоть как-то защитить своего Владыку. Затем те же насельники, монахи-иноки, накормили эту банду в трапезной сытным обедом, в дружеском разговоре объяснили, где покои митрополита.
После трапезы убийцы пришли в покои Владыки, провели там несколько часов, разграбив все, что можно, издеваясь и глумясь над митрополитом, а потом спокойно вывели его и расстреляли недалеко от Лавры. Только через много часов уже окоченевшего митрополита торжественно перенесли в Лавру и торжественно отпев, похоронили.
Кажется, даже не осознав, что они подло предали митрополита «всея Руси», как называли Владыку[29]. Интересно, вспомнил ли в свои последние минуты митрополит Владимир почти зеркальную ситуацию февраля-марта прошлого года?
Россия действительно сильно изменилась с первого смутного времени, окончившегося избранием на Престол Михаила Романова и клятвой в вечной верности Династии.
Даже обладая буйным воображением, трудно представить себе, чтобы в году скажем 1610, к архимандриту Дионисию в Троице-Сергиеву Лавру входят какие-нибудь поляки с казаками и на глазах у братии издеваются над ним несколько часов, потом уводят и убивают.
Как говорится: без комментариев.
Под влиянием известия об убийстве почетного председателя Собора, было принято Постановление о патриаршем местоблюстителе. Собор уполномочил Патриарха, именно учитывая исключительность обстоятельств, назначить себе преемника, и не просто преемника, а преемника с полнотой патриарших прав, назначить его тайно, назначить не одного, а нескольких, дав каждому соответствующие грамоты, не сообщая об этом никому даже на Соборе.
На Соборе через некоторое время было заявлено Патриархом о том, что поручение Собора выполнено, местоблюстители назначены.
До сих пор мы точно не знаем, кто были эти, тайно назначенные, первые местоблюстители. Собор понимал, что Патриарха могут арестовать, могут убить, а сам Собор могут разогнать.
И, действительно, Патриарх впервые был арестован уже в 1918 году. Это спасло наше Высшее Церковное управление в 20-30-х годах от разрушения канонического преемства высшей церковной власти, к чему так стремились большевики.
А вот вопрос о клятве и ее преступлении так и не поднялся на Соборе до 21 марта/3 апреля 1918 года, когда он был поставлен на обсуждение среди прочих в IVПодотделе соборного Отдела «О церковной дисциплине», успевшего уже лишиться своего руководителя в лице митрополита Владимира.
Трагическая гибель которого стала столь яркой иллюстрацией роли верности в истории.
VIII. О клятве иее преступлении
Рассказ о том, какклятва в верности Царю, так и не была снята с бывших верноподданных
Волнует совесть верующих и ставит в тяжелое положение пастырей
Примерно через два месяца после Послания Патриарха об анафемствовании и декрета об отделении Церкви в рамках соборного отдела «О церковной дисциплине» было создано специальное структурное подразделение - IV подотдел.
В его задачу входило рассмотрение нескольких вопросов, первым из которых - «О присяге Правительству вообще и бывшему Императору Николаю II в частности». Подотделу надлежало также разобрать еще десять важных вопросов, среди которых можно назвать, например, такие: «О благоговейном совершении богослужений», «О покаянной дисциплине», «О попрании изображений Креста», «О поведении мирян в храме», «О поведении певчих в храме» и «О торговле в храме».
16/29 марта 1918 года в московском епархиальном доме состоялось первое, организационное заседание этого подотдела на котором помимо его председателя протоиерея Д.В. Рождественского[30] и секретаря В.Я. Бахметьева[31] присутствовало еще шесть человек.
Второе, а на самом деле первое рабочее заседание подотдела как раз и состоялось 21 марта/3апреля 1918 года. На нем присутствовало десять лиц духовного и мирского званий. Заседание началось со слушания доклада о. Василия Беляева, члена Поместного собора по избранию от Калужской епархии, написанного им еще 3 октября минувшего года. В докладе затрагивались те же темы, что в письме крестьянина Михаила Никонова, о значении присяги и ее преступление православными в феврале-марте 1917 года.
Доклад члена Поместного собора РПЦ священника Василия Беляева на заседании IV Подотдела соборного Отдела «О церковной дисциплине»
3 октября 1917 г./21 марта 1918 г.
В Отдел Всероссийского
Церковного Собора «О дисциплине»
члена Собора священника Василия Беляева
Доклад
Революцией вызваны такие явления, которые, оставаясь в плоскости церковно-гражданской, крайне смущают совесть верующих. К таким явлениям в первую очередь нужно отнести присягу на верноподданство бывшему императору Николаю II.
Что этот вопрос действительно волнует совесть верующих и ставит в тяжелое положение пастырей, видно хотя бы из следующих фактов.
К пишущему эти строки в первой половине марта месяца [1917 года] обратилась одна из учительниц земских школ с требованием категорического ответа на вопрос, свободна ли она от присяги данной императору Николаю II. Если не свободна, то просит освободить с тем, чтобы ей была дана возможность со спокойной совестью работать в новой России.
В мае месяце пишущий эти строки имел публичный разговор с одним из старообрядцев который всех православных называл клятвопреступниками за то, что они, не будучи освобождены от присяги императору Николаю II, признали Временное правительство.
Наконец, в сентябре месяце автору доклада поступило от одного из священников следующее письмо: «Смею обратиться к нам, как делегату нашей епархии, нельзя ли Вам возбудить вопрос пред членами Собора об освобождении православных верующих от присяги, данной Николаю II при вступлении его на престол, так как истинно верующие в сомнении относительно этого вопроса».
И в самом деле, вопрос о присяге - один из кардинальных вопросов церковной Дисциплины, как вопрос совести в связи с практическим осуществлением гражданских прав и обязанностей.
От того или иного решения этого вопроса зависит отношение православного христианина к политике, отношение к творцам политики, кто бы они ни были: императоры ли то, президенты ли?..
И является [ли] совершенно необходимым для православно-христианского сознания решить вопросы:
1) Допустима ли присяга вообще в верности правителям?
2) Если допустима, то безгранично ли действие присяги?
3) Если действие присяги не безгранично, то в каких случаях и кем верующие должны быть освобождаемы от клятвы?
4) Акт отречения императора Николая II- достаточный ли повод для православных считать себя свободными от данной присяги?
5) Сами ли православные, каждый в отдельности, в известных случаях считают себя свободными от присяги, или же требуется авторитет Церкви?
6) Если требуется авторитет Церкви, то не являемся ли мы клятвопреступниками, как сами себя освободившие от обязательств присяги?
7) И если на нас лежит грех клятвопреступничества, то не должно ли Собору освободить совесть верующих?
Священник Василий Беляев»[32].
Вслед за докладом о. Василия было оглашено письмо Михаила Евфимовича Никонова. В возникшей затем дискуссии прозвучало мнение, что Поместному собору действительно необходимо освободить паству от действия верноподданнической присяги, поскольку в марте 1917 года Св. Синод не издал соответствующего акта.
В ответ прозвучало, что решение поставленных вопросов надо отложить до той поры, пока общественно-политическая жизнь страны не войдёт в нормальную колею.
Разногласие членов подотдела вызвал и вопрос о помазанничестве. Одни сочли его «частным вопросом», не заслуживающим соборного внимания, другие - сложнейшей проблемой, решение которой требует больших интеллектуальных усилий и времени обсуждения.
Остановились на том, чтобы продолжить обсуждение на дальнейших заседаниях подотдела, причем привлечь к нему ученых из состава участников Поместного собора.
На третьем заседании, состоявшемся 29 марта/11 апреля 1918 года, за девять дней до закрытия 2-й сессии Собора, в присутствии шести лиц, проблема клятвопреступления не обсуждалась. Темой его был вопрос вопроса «О торговле в храме». Было выработано заключение, представленное руководству отдела.
О присяге на верность: вообще и в частности
Следующее четвертое заседание имело место почти через четыре месяца после третьего - 20 июля/2 августа 1918 года, через месяц после открытия третьей, ставшей последней сессии Поместного Собора. Возможно, поэтому на нем зарегистрировано рекордное число присутствующих - целых двадцать человек, в том числе два архиерея.
С докладом «О присяге правительству на верность вообще и в частности - бывшему Государю Императору Николаю II» выступил профессор Московской духовной академии Сергей Сергеевич Глаголев[33].
Поскольку большинство из нас имеет достаточно расплывчатые представления, как о клятве вообще, так и о присяге, в частности, во всяком случае, с православной точки зрения, приведем основные положения доклада:
«Докладчик, определив присягу как частный вид клятвы и сделав краткий обзор понятия о клятве, отношениях к ней и значении ее с древнейших времён и до нашего времени, изложил свои выводы по данному вопросу в следующих шести положениях:
1. Клятва в самом широком смысле есть утверждение или отрицание чего-нибудь соединенное с признанием особенно сильной ответственности за правдивость своих слов.
Призывание имени Божия в клятве выражает, что утверждаемая правда есть правда Божия, а ложь по отношению к клятве есть преступное нарушение обязанности к Богу.
2.Нужда в клятве вытекает:
1) из сознания, что мы не можем быть постоянно правдивыми и
2) из сознания, что в данном случае неправдивость может сопровождаться особенно вредными последствиями.
3. Наша нравственная слабость создает нужду в клятве, но идеал христианина конечно тот, чтобы ему верили без клятвы. Да и кроме того частое произнесение клятвы несомненно заключает в себе признание
неважного - важным,
человеческого - Божиим,
суетного - существенным.
Поэтому ещё в Ветхом Завете была дана заповедь:
«Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно». [...]
В Новом Завете [...] содержится повеление не клясться, но это - идеал, [...] при жестоковыйностичеловека хорошо, если его слова с клятвою считаются заслуживающими безусловного доверия.
Если бы человечество поднялось на такую нравственную высоту, что при клятве всегда говорилась бы только правда, то тогда на Земле стало бы нечто вроде Царства Божия. Поэтому нам нечего говорить об отмене клятвы, а нужно только говорить о размерах ее применения.
4.Присяга есть клятва, установленная и требуемая гражданскими или церковными законами в отдельных случаях и для отдельных целей.
В клятве без присяги преобладает элемент религиозный, в присяге - элемент правовой, а элемент религиозный иногда может совсем отсутствовать. Под присягою дается или утверждение, или обещание чего-либо.
5. Нарушение клятвы и присяги есть преступление, но квалификация этого преступления должна быть определяема различно в каждом отдельном случае.
Нарушение присяги может быть большим преступлением, чем убийство ближнего, и меньшим, чем похищение одного яблока из громадного сада.
Иногда нарушение присяги может казаться обязанностью для христианина, именно при противонравственных требованиях правительства, которому была дана присяга на верность.
Но здесь можно разуметь, что и в присяге разумелось право ее нарушения при безнравственных требованиях правительства или нужно признать, что дававший присягу видел неморальные элементы присяги, но по страху и необходимости принес ее.
Тогда он виновен, но как?
6. При обсуждении вопроса о нарушении присяги бывшему государю Императорe Николаю II нужно иметь в виду, что произошлоне отречение Николая II, а свержение Его с Престола, и не только свержение Его, но и самого Престола (принципов православия, самодержавия и народности).
Если бы государь по доброй воле[34]удалился на покой, то тогда не могло бы быть речи о клятвопреступлении, но для многих несомненно, что в акте отречения Николая IIмомента свободной воли не было.
Факт нарушения присяги революционным путемспокойно приняли:
1) по страху - несомненные консерваторы - некоторая часть духовенства и дворянства,
2) по расчету - купцы, мечтавшие поставить капитал на место аристократии рода,
3) люди разных профессий и классов, верившие в различной мере в благие последствия переворота.
Эти люди (с их точки зрения) ради предполагаемого блага совершили действительное зло - нарушили слово, данное с клятвою.
Виновность их несомненна; можно лишь говорить о смягчающих обстоятельствах, если таковые найдутся.
Свержение властителя может иметь для себя основания в явной преступности егодеяний, в безусловно ясном вреде от его правления, в наличности у властителя злой воли.
Но в глубине своей совести, по тщательном испытании ее, может сказать, что это было у властителя[35], то едва ли совершил грех, но любопытно было бы увидеть, чтобы кто-нибудь с внутренней уверенностью решился сказать это.
Если даже правление властителя и явно пагубно, то прежде насилия над ним должны быть употреблены другие средства для его вразумления.
Были ли использованы все такие средства?
Затем мудрено было не видеть, что переворот совершился не во имя Церкви, а против Церкви.
Кто хочет быть сыном Церкви и отрекается от Охранителя ее блага, едва ли может сказать, что он поступает по заповедям.
Но каждый в этом деянии отречения ответит пред Богом сам за себя.
Отрекался и Петр[36], но он принес достойные плоды покаяния[37].
Нужно и нам одуматься и принести достойные плоды покаяния. [...]»[38].
Как видим, у профессора Глаголева нет сомнений, что имело место вовсе не отречение. Также богослову и апологету ясно, что в той же мере, как против Царя, переворот Февраля направлен и против Церкви. Равно как понимание того факта, желающий быть сыном Церкви и отрекающийся от Охранителя ее блага, под которым в контексте доклада однозначно понимается Государь Император Николай II, не может сказать, что поступает по заповедям.
Нечеткости формулировок в докладе нет. Как же среагировали на все вышесказанное остальные участники четвертого заседания IV подотдела?
В возникшем обсуждении приняло участие восемь человек, в том числе оба архиерея. Приведем некоторые из реплик.
Протоиерей отец А.Г. Альбицкий[39], рассказывая о подробностях отречения от Престола бывшего Императора, находит, что Государственная Дума не нарушила присяги, когда взяла власть в свои руки, в лице Думского Исполнительного Комитета. Поступила она так, выполняя свой долг пред страной, чтобы удержать начинавшуюся анархию. Кроме того, манифестом бывшего Государя власть преемственно была передана Великому Князю Михаилу Александровичу и Правительству, возникшему в Государственной Думе.
Профессор протоиерей отец Д.В. Рождественский находит, что тогда бы можно было считать освобожденными себя от присяги, если бы позднейшими обстоятельствами не выяснилось, что отречение [Николая II] было под давлением, что подтверждается всем отношением к бывшему Монарху сейчас же после переворота.
Присяга безусловна, а не постольку, поскольку. Антон Владимирович Карташов[40] писал, что Святейшему Синоду следовало издать акт о снятии Помазания с бывшего Государя, но кто осмелится поднять руку на Помазанника Божия.
Великий Князь Михаил Александрович отказался занять Престол тоже под давлением.
Если порядок нашей государственной и общественной жизни восстановится, Церковь может ли вновь освятить присягу или нет?
- Может и должна, как цель благую, направленную в ограждение мира и безопасности. С пропагандой против присяги со стороны социализма и еврейства пастырям и проповедникам надо бороться; нужно воспитывать народ в верности присяге и разъяснять её значение.
[...] В.Г. Рубцов[41] говорит, что тем обстоятельством, что Церковь молилась и о бывшем Государе, и за Временное Правительство, и ничего не сказала по поводу Помазанничества и благодати, народ был сбит с толку, он ждал указаний и разъяснений от высшей церковной власти, но и до сих пор не дождался.
Архиепископ Астраханский Митрофан (Краснопольский)[42] говорит, что к присяге нужно относиться с трепетом, но Государь, отрекшись, освободил всех от верноподданнической присяги.
Немного отвлекшись в сторону от дебатов четвертого заседания IV подотдела, отметим, что епископ Митрофан был монархист, неоднократно до Февраля призывал верующих сплотиться вокруг трона.Во время Великой войны, будучи до 6 июля 1916 года епископом Минским и Туровским, часто ездил на фронт для поддержания морального духа русского воинства и не раз попадал под вражеский обстрел, сохраняя солдатскую выдержку и спокойствие. За свою деятельность по обстоятельствам военного времени епископ Митрофан 14 мая 1916 года был награждён орденом Св. Александра Невского.
В Астрахани духовный авторитет епископа Митрофана оказался столь велик, что его противникам, пришедшим к власти после Февральской революции, так и не удалось сместить «черносотенного» владыку с занимаемой им кафедры.
По всем свидетельствам крайне отрицательно и болезненно отнесся к событиям февраля-марта 1917 года, называя их не иначе, как государственный переворот, и не одобрял линию Синода, о чем свидетельствовало его выступление на Соборе 11 октября 1917 года: «Припомните это недавнее время государственного переворота, и как реагировала на него Церковь, и в каком положении она оказалась. Я не могу с подробностью останавливаться на этом событии, потому, что я лицо, подчиненное Синоду. [...]
Воззвания Синода были бездушны, они не затрагивали жизненного церковного нерва [...] Мы видели, как внутри Церкви бушевали разрушительные силы, как они коверкали и уродовали русскую церковную жизнь. Видели и попытки Синода и отдельных членов Синода противостоять эти разрушительным силам. Но чаще случалось, что последние возобладали, и Синода шел следом за ними и иногда, пытаясь ввести в русло церковную жизнь, своими разноречивыми постановлениями вносил еще больше разрухи»[43].
И вот такой человек, так спокойно говорит об уже имеющем, якобы, место автоматическом снятии присяги. Создается впечатление, что выступление владыки Митрофана на заседании подотдела, свидетельствует о том, что к этому времени многими монархистами, особенно после Октября 1917 года, была воспринята версия, что Государь-де отрекся добровольно, поставив, наоборот, всех их и Церковь в тяжелое положение.
Воспринята особенно теми из них, кто был во время соответствующих событий далеко от Петрограда, и не мог составить личное мнение непосредственно. Вспомним, например, «Белую гвардию» Михаила Булгакова:
«Ему никогда, никогда не простится Его отречение на станции Дно».
Поэтому столь распространенную версию об отречении следует считать до сих пор действующим оружием информационной войны против России. Своего рода бомбой пролонгированного действия. Но вернемся к дебатам.
В заключение епископ Чистопольский Анатолий (Грисюк)[44] сказал, что Поместному собору необходимо вынести свое авторитетное мнение по вопросу верноподданнической присяге императору Николаю II, поскольку следует успокоить совесть верующих. А для этого вопрос о присяге должен быть всесторонне исследован на Соборе.
В итоге обмен мнений было решено продолжить в следующий раз.
Интересует знать, что такое Коронование...
На сей раз перерыв между заседаниями был недолог, всего пять дней. Пятое заседание IV подотдела состоялось уже 25 июля/7 августа 1918 года. Присутствовало на нем тринадцать человек, среди них один архиерей. Так что по числу присутствующих оно стоит на втором месте после предыдущего.
На этот раз заседания началось с доклада некоего Сергея Илиодоровича Шидловского (1861-1922), члена Поместного собора по избранию от Государственной думы. Личности довольно примечательной. Крупный землевладелец, сын воронежского губернского предводителя дворянства, тайного советника, и сам действительный статский советник, то есть статский генерал, окончил элитный Александровский лицей. Службу начинал в 1880 году при Министерстве Внутренних дел, с 1891 года - чиновник особых поручений при министре. В дальнейшем дослужился до директора Департамента земледелия Главного управления землеустройства и земледелия (1905-1906), послед сего пошел в политику. Депутат III и IV Госдум, левый октябрист, один из лидеров «прогрессивного блока», лидер земцев-октябристов, член Временного комитета Госдумы. Кроме того, масон (1915-1917), занимающий высокое положение в русском масонстве[45].
Именно его Поместный Собор счел наиболее компетентной фигурой для доклада по вопросу добровольности отречения Государя Императора.
Ответ думца и масона мог быть заранее не предугадан разве только членами сего высокого собрания. Разумеется отречение было добровольным, а потому и все вопросы о присяге автоматически снимаются. Как потом писал в «Воспоминаниях» сам Шидловский:
«На соборе, не помню уже в какой комиссии и почему, был возбужден вопрос об отречении государя: было ли оно вынуждено или добровольно. Это имело какое-то отношение к вопросу о присяге: если отречение последовало добровольно, то и обязательства по присяге отпадают, а если оно было вынуждено, то остаются.
Этот чисто схоластический вопрос очень интересовал некоторых священников, придававших ему громадное значение.
Так как я был единственным членом собора, об этом осведомленным, то меня пригласили в заседание этой комиссии для дачи соответственных показаний, а потом просили написать историю всего этого революционного эпизода, что мною и было исполнено.
Меня более всего интересовало во всем этом деле, что считать вынужденным и что добровольным: равносильно ли отречение, произведенное под давлением обстоятельств, вынужденному; или же вынужденным надлежало признавать только такое отречение, которое было произведено под влиянием непосредственного насилия.
Такого рода казуистические рассуждения, вообще, находили в составе собора всегда много любителей, хотя практического значения они, разумеется, никакого не имели.
Характерною чертою собора, не знаю вообще ли или только данного состава, была большая склонность к обсуждению таких, не имеющих никакого значения, чисто теоретических вопросов; жизненная же струя в его работах чувствовалась весьма мало»[46].
Без комментариев.
Само выступление Шидловского имело достаточно косвенное отношение к основному вопросу о клятвопреступлении Февраля, и может быть объяснено только чьим-то горячим желанием перевести стрелки, выражаясь языком современности, на Государя Императора, навязав ему роль той самой унтер-офицерской жены.
Тем не менее, убедить всех присутствующих в добровольности отречения Шидловскому не удалось, о чем свидетельствуют, например, слова епископа Чистопольского Анатолия:
«Отречение состоялось при обстановке, не соответствующей важности акта.
Я получал письма, в которых высказывалось, что отречение, тем более добровольное, должно бы было состояться в Успенском Соборе, например, где происходило и венчание на царство. В отречении в пользу брата, а не сына, заключается несоответствие Основным законам: это противоречит закону о престолонаследии».
Затем преосвященный указал, что в высочайшем акте от 2 марта говорилось, что отречение императора Николая II было осуществлено «в согласии с Государственной думой». Однако через некоторое время «Государь был лишён свободы правительством, возникшим по почину той же Думы». Такая «непоследовательность» думцев служила, по мнению владыки Анатолия, свидетельством о насильственном характере передачи власти[47].
Мнение епископа о незаконности отречения было поддержано и другими присутствующими.
Реакция Шидловского была очевидна:
«Перед Государственной Думой при создавшемся тогда положении открывались два пути: либо, оставаясь на почве строгой формальной законности, совершенно отстраниться от совершающихся событий, никаким образом в ее законную компетенцию не входящих; либо, преступив закон, попытаться направить революционное движение по наименее разрушительному пути.
Она избрала второй путь и, конечно, была права.
А почему ее попытка не удалась, это все выяснит беспристрастная история».
Вот, выясняет, Сергей Илиодорович.
Когда один из участников обсуждения[48] высказал предложение, чтобы Поместный собор объявил, что православные вправе считать себя освобожденными от действия присяги на верность Государю, председатель подотдела профессор протоиерей Рождественский заметил: «Когда из школы изгонялся Закон Божий или кого-либо из священников сажали в Бутырскую тюрьму, Собор так или иначе реагировал на это.
Почему Собор не протестовал при начавшемся издевательстве над государем; разве нарушение присяги не преступно?»[49].
Отца Рождественского поддержал епископ Анатолий, указав, что Высочайшие акты от 2 и 3 марта 1917 года юридически далеко не безупречны. В частности, в них не говорится о причинах передачи власти. Не говоря о том, что к началу работы Учредительного собрания Михаил Александрович мог бы отречься в пользу дальнейших преемников из Дома Романовых.
Далее владыка подчеркнул, что состав «коллектива», - Временного правительства, - «к которому перешла власть, переданная Михаилом Александровичем», неоднократно менялся. Между тем «Временному Правительству давалась присяга. Очень важно выяснить, в чем мы в этом случае согрешили и в чем надо каяться»[50].
Не придя к единому решению, решили - по предложению секретаря подотдела - сформировать комиссию для разработки следующих вопросов: «Нужна ли присяга, желательна ли она и впредь, нужно ли ее восстановить». На этом заседание было завершено.
Как видим, несмотря на иногда вполне здравые мысли и мнения, высказанные на предыдущих заседаниях, в своей практической деятельности, IV подотдел все дальше отходил от проблемы клятвопреступления и ответственности за него. На самом деле, доклад Глаголева и его обсуждение, были последним в работе подотдела, что можно в той или иной степени отнести решению вопроса о клятвопреступлении.
Представляет интерес также состав, избранной комиссии. В нее вошли профессор С.С. Глаголев, С.И. Шидловский и протоиерей А.Г. Альбицкий. Кроме профессора Глаголева, последние два был членами «февралистской» Думы, уже заранее высказавшие мнение о якобы добровольном отречении Николая II.
Но дело даже не в этом. В конце концов, комиссия должна была решать действительно схоластический вопрос, - нужна ли присяга в создавшихся исторических условиях, - а вовсе не первоначальный вопрос о необходимости покаяния в нарушении прежней присяги на верность Государю, и об освобождении преступивших ее православных от последствий этого преступления.
Интерес представляет уровень понимания значения обсуждаемого вопроса докладчиком Подотдела по «царской проблематике» и членом соответствующей комиссии С.И. Шидловским, окончившим, напомним, Александровский лицей, и сам принадлежащий к наследственной элите Империи.
Этот уровень ясно виден из вопроса, который Шидловский задал, правда, на следующем шестом, через два дня состоявшемся заседании, но для связности изложения приведем его здесь.
Вопрос этот звучал так: «Интересует знать, что такое коронование [Священное Коронование Государя Императора] и существует ли особый чин [Коронования]».
Вопрос был задан Шидловским отцу Василию Беляеву, но ответил любознательному думцу профессор Глаголев: «Коронование не молебен, а священнодействие высокой важности и значения, совершающееся по особому чину»[51].
Более яркого примера духовного одичания русской дворянской интеллигенции, со всеми ее лицеями и университетами, придумать трудно. Даже нарочно.
То, что было яснопростому русскому крестьянину Никонову, письмо которого о Царском Короновании и его религиозном значении и послужило формальной причиной работы IV подотдела, было недоступно «видному русскому политическому деятелю», «истинно церковному человеку», по его собственной характеристике, сыну и брату воронежских губернских предводителей дворянства.
И члену Поместного Собора Русской Православной Церкви.
Действительно при наличии таких «верноподданных» существование православной монархии становилось, мягко говоря, проблематичным.
Как сказал однажды Патриарх, а тогда митрополит, Кирилл: «Почему в 1917 году рухнула монархия в России?
Именно потому, что нравственное состояние народа уже не соответствовало монархическому принципу государственного устроения».
Деградация духовная, во всяком случае, высшего образованного слоя, как видим, была действительно налицо.
И здесь, следует сказать, что у широко известного выражения: «Каков поп - таков и приход», есть и оборотная сторона.
А именно: «Каков приход - таков и поп».
Когда окружающая среда деградирует морально - рекрутирование из нее достойных, а тем более выдающихся, пастырей становится все более проблематичным.
Напомним также еще и еще, что XIX и начало XX века было тем временем, когда очень многим лично честным людям казалось, что наука доказала, что Бога нет. И только сейчас, столетие спустя создались условия, когда наука и религия, прежде всего православие, могут совместно сформировать, доступное всем желающим понять, научно-православное мировоззрение.
Поэтому кидание камней в кого-либо может обернуться совершенно непредвидимым эффектом. Как и вопрос о ком звонит колокол.
Истинно церковные люди
Шестое заседаниеIV подотдела отдела «О церковной дисциплине», оказавшееся последним, состоялось через две недели после пятого 9/22 августа 1918 года, - менее чем за месяц до закрытия Поместного собора. На сей раз число присутствующих ограничилось десятью. Но по чести говоря и ничего имеющего отношение к основному вопросу о клятвопреступлении и его последствиях, не нем и не обсуждалось.
Вначале, от лица сформированной двумя неделями раньше комиссии, профессором С.С. Глаголевым были изложены «Положения о значении и важности присяги, о ее желательности и допустимости с точки зрения христианского учения».
В делопроизводстве подотдела документ этот не сохранился, но по состоявшемуся потом обмену мнениями, можно сделать вывод, что обсуждались вопросы, имеющие сугубо теоретическую ценность. Что собственно и вытекало из поставленной перед комиссией задачи.
Тон в этих выступлениях задавал крупный специалист по проблеме добровольного отречения С.И. Шидловский. Вот некоторые из его глубоких мыслей:
«Теперь мы живем в таких условиях, что вопрос о присяге является несвоевременным, и лучше его не возбуждать». И с этим действительно трудно не согласиться.
По главному же вопросу, мнение специалиста было следующим: «Вопрос же об обязательствах по отношению к императору Николаю II можно считать ликвидированным полностью.
До переворота государь был главою Церкви: у него было учреждение[52], которым он пользовался для проявления своей власти над Церковью, как и всякими другими государственными учреждениями.
Истинно церковные люди всегда протестовали против того, что[бы] Церковь Православная была органом государственного управления. ...
Отделение Церкви от государства совершилось, и не следует возвращаться к прежнему положению вещей».
Свои выступления истинно церковный человек и бывший действительный статский советник завершил, выразив сомнение в верности прежнего «старорежимного взгляда» на верноподданническую присягу. Что собственно он до этого продемонстрировал всей своей практической деятельностью на благо России.
И вообще, считал он: «Теперь атмосфера [в стране] такая, что не дает возможности сосредоточиться и заняться отвлеченным обследованием этого вопроса. Поэтому лучше воздержаться от прямого категоричного ответа на него».
К категоричному ответу не были готовы и иные участники обсуждения, а потому решили продолжить обсуждение на следующем заседании[53].
Но таковому уже не суждено было состояться.
Покинутая благодатью Божиею
17/30 августа 1917 года, была опубликована и введена в действие, принятая за несколько дней до этого «Инструкция» по проведению в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». В результате этого проведения в жизнь Церковь лишалась своего имущества, в частности залов для заседаний, ввиду чего заседания Поместного собора были досрочно прекращены 7/20 сентября 1918 года.
Борьба за общественные свободы дошла до своего логического конца.
Если еще в июне 1917 года Господь отнял у Церкви руками «благоверного временного» министерства народного просвещения церковно-приходские школы, то теперь другие, гораздо более радикально настроенные наркоматы реквизировали церковные сосуды, сорвали ризы с икон, разогнали монастыри и превратили храмы в овощные хранилища...[54]
Трагедию постсамодержавной России Собор выразил в Послании, увидевшем свет в 11 ноября 1918 года. Вот слова, актуальные и в наши дни:
«Еще недавно великая, могучая, славная, она [Россия] ныне разваливается на части.
Покинутая благодатью Божиею, она разлагается как тело, от которого отлетел дух»[55].
Вопрос же «О присяге Правительству вообще и бывшему Императору Николаю II в частности», с марта 1917 года волновавший совесть православных, так и остался Поместным Собором не решенным. Как ни крути, но, похоже, что оставшись без царства, священство стало в основном решать свои священнические проблемы. «Когда из школы изгонялся Закон Божий или кого-либо из священников сажали в Бутырскую тюрьму, Собор так или иначе реагировал на это».
А вот на все, связанное с бывшим Государем, включая присягу на верность Ему, Собор реагировал слабо.
Как генералы, решившие, что теперь-то войну они выиграют без царственного Главнокомандующего, так и священство решило, по-видимому, что православной паствой оно успешно управит без православного Царя. Все происшедшее с Россией начиная с Февраля 1917 года непредумышленному уму позволяет оценить степень верности тезиса: «священство выше царства».
В связи с этим стоит привести отрывок из еще одного послании, адресованного Поместному собору и сохранившегося в делопроизводстве IV подотдела, хотя, кажется и не получившего на нем обсуждения. Авторы послания обозначили себя как «Патриоты и ревнители Православия города Николаева [Херсонской губ.]». На оригинале послания вверху листа неустановленной рукой поставлена резолюция: «В отдел о церк[овной] дисциплине. 1/XII. 1917»[56].
В послании в первую очередь говорилось о необходимости восстановления на престоле государя Николая II, о том, что патриаршество «хорошо и очень приятно, но вместе с тем с христианским Духом несообразно».
Этот довольно необычный тезис, авторы аргументировали так:
«Ибо где Святейший Патриарх - там должен быть Самодержавнейший Монарх.
Большому Кораблю нужен Кормчий.
Но на Корабле должен быть и Компас, потому что Кормчий без Компаса Кораблем не управит. Так точно и Патриарх без Монарха ничего самостоятельно не уставит. [...]
Где не царствует законная Монархия - там свирепствует беззаконная анархия.
Вот тут не поможет нам Патриархия».
Развернувшиеся вскоре события в чем-то подтвердили правоту авторов письма.
Повторив ошибку белых генералов, Собор не попытался возглавить здоровые, прежде всего монархические силы русского народа, что дало бы единственный шанс успешно противостать большевикам с их террором, подкрепляемым демагогией «земшарной республики рабочих и крестьян». Лозунг Учредительного собрания в ответ был, мягко говоря, слабоват.
А за Веру, народного Царя и Отечество, может быть и удалось. Известные слова Троцкого это косвенно подтверждают[57].
Но произошло то, что произошло. Собор вынужден был прекратить свою работу.
Клятва в верности Царю так и не была снята с бывших верноподданных.
IX. Присяга на верность,
действие которой никто не удосужился отменить
Потом и махнули рукой на веру
И этот факт имел последствия весьма печальные, прежде всего для самой Церкви, поскольку вопросы о клятвопреступлении и необходимости освобождения православных от действия верноподданнической присяги остались важными и волнующими православные души, несмотря на все происходившее в России с 1917 года.
Анализ этих последствий дан в «Записке» митрополита Нижегородского и Арзамасского и будущего патриарха Сергия (Страгородского) от 24 декабря 1924 года.
Сама «Записка» именовалась: «Православная Русская Церковь и Советская власть (к созыву Поместного Собора Православной Российской Церкви)» и отражала взгляды митрополита Сергия на вопросы, которые, по его мнению, необходимо было вынести на рассмотрение ближайшего Поместного собора. В частности, он писал:
«Патриарх у нас возглавляет церковь, но отнюдь не мыслит и не действует за нее. [...] Полномочным выразителем голоса церкви у нас является Поместный Собор. Только посредством этого Собора мыслит и действует в собственном смысле церковь, только соборные определения выражают общецерковное сознание и обязательны для всех. [...]
Соборные рассуждения [...], мне думается, непременно должны коснуться и того чрезвычайно важного для верующих факта, что огромное большинство теперешних граждан СССР православно-верующих связано было присягой на верность царственному[58] тогда [до марта 1917] императору и его наследнику.
Для неверующего, конечно, в этом нет никакого вопроса, но верующий не может (да и не должен) к этому так легко относиться. Клятва именем Божиим для нас есть величайшее обязательство, какое только мы можем взять на себя. Недаром Христос заповедал нам: «не клятися всяко», чтобы не подвергаться опасности солгать Богу.
Правда, последний император (Михаил)[59], отрекшись от престола в пользу народа, тем самым освободил своих подданных от присяги. Но этот факт остался как-то в тени, не был с достаточною ясностью и определенностью указан ни в соборных постановлениях, ни в архипастырских посланиях, ни в других каких-либо официальных церковных выступлениях того времени.
Много верующих душ, может быть, и теперь мучительно недоумевают пред вопросом, как им теперь быть с присягой.
Многие, принужденные в силу обстоятельств служить в Красной армии или вообще на советской службе, может быть переживают весьма трагическую раздвоенность [между] своим теперешним гражданским долгом и прежде данной присягой.
Может быть немало и таких, что из одной необходимости нарушить присягу, потом и махнули рукой на веру.
Очевидно, наш Собор не исполнил бы своего пастырского долга, если бы обошёл молчанием вопросы о присяге, предоставив верующим самим, кто как знает, разбираться в нем. [...]»[60].
О вере и верности
Важность сказанного митрополитом Сергием не может быть переоценена. Один из высших, на момент написания Записки, а в будущем высший иерарх Русской Православной Церкви, фактически объяснил многое из того, что до сих пор не ясно не только рядовым гражданам, но и специалистам по истории России последних ста лет:
«...немало и таких, что из одной необходимости нарушить присягу, потом и махнули рукой на веру».
Похоже, что наша история указывает на то, что таких было не просто не мало, а очень много, если не абсолютное большинство. Одно это позволяет по-новому объяснить известные факты. Многие военные мемуаристы, отмечают, например, что вскоре после февральского переворота, резко сократилось число солдат, посещающих церковную службу. Из этого делается обычно вывод, что и раньше русский солдат был в массе уже не церковен, и только военная дисциплина заставляла его участвовать в богослужении.
Слова митрополита Сергия позволяют дать совершенно иное объяснение этому, - несомненно имевшему место - феномену: солдаты Русской Императорской армии в марте 1917 года почувствовали себя обманутыми и оскорбленными до глубины души.
В той форме, в какой «отречение» Государя было доведено до Действующей армии генералами-клятвопреступниками, оно позволяло считать, что батюшка-Царь, сам, без веских причин оставил своих солдат, да и всю страну. А высшее церковное руководство, не только не сказало своего слова, чтобы поддержать и удержать Царя, но немедленно потребовало новой присяге, новому Временному правительству, не освободив, вдобавок солдат от старой присяги.
У огромного большинства этих простых душ могло возникнуть ощущение, что их предали сразу и царь, и священники. И ходить в церковь к ним больше не следует.
А все начальство - иуды.
Тоже самое происходило на просторах всей огромной Империи.
Махнув рукой на присягу, не добившись ничего и от Поместного собора, вчерашние верноподданные и православные махнули рукой ина верность, и на веру.
И когда говорят, что русские люди во время антирелигиозных гонений сами ломали церкви, изгоняли священников, обращали храмы в овощные хранилища, сбрасывали колокола и творили прочие непотребства, то совершенно убирают из виду решающий по важности факт, что священноначалие РПЦ в 1917году само, вольно или невольно толкнуло русских людей на этот путь.
Не о неверности и маловерии, будто бы присущих русским людям, говорит история послереволюционных лет и десятилетий, но, напротив,о слишком серьезном отношении очень многих из них к вопросам веры и верности.
Нарушение верности со стороны высшего образованного слоя Российской Империи было видно всем и невооруженным глазом. А какая вера может быть без верности.
Успех антирелигиозных кампаний и пятилеток объективно был подготовлен в марте 1917 года и развит в течение первых революционных месяцев.
Еще одно напоминание намо роли верности в истории.
При этом еще раз хочу подчеркнуть, что личная верность Христу и Его Церкви большинства священнослужителей, участвующих в работе Поместного Собора 1917-1918 гг., да и не только их, сомнений не вызывает. Как и значительного числа православных мирян.
Даже из кратких биографий участников заседаний IV подотдела и некоторых иных участников Собора, приведенных выше, видно, что кончину в основном они претерпели мученическую. Думаю, ни у кого не возникнет сомнений, что отрекись они от Христа и тем более запишись, скажем, в Союз воинствующих безбожников, то не только сохранили бы себе жизнь, но и на кусок хлеба, если не с икрой, то уж с маслом точно бы заработали.
Вместо этого были лагеря, тюремные подвалы, Соловки, Колыма и Бутовский полигон.
Но вот в вопросах соотношения священства-царства, саму позицию Церкви,как организации со своим священноначалием, в революционные, да и предреволюционные времена верной назвать трудно. В свете последующих событий...
Тот, ... кто клянется, и не изменяет
К сожалению, как мы видим, клятвопреступление генеральское было вольно или невольно распространено буквально на весь русский народ иерархами Российской Православной церкви. Наказание иерархии, как и генералитету - не замедлило. Генералы лишились победы, епископы - паствы. Уже в 1920-1930 годы Православной Церкви стало очевидно, что не надо рассматривать своих современников как паству, ибо это иноязычная паства, - забывшие язык богослужения граждане Советского Союза - и у них иной пастырь, с которым опасно конкурировать.
Клятвопреступление Февраля вызвало цепочку уже несравнимо менее духовно важных, но все же клятвопреступлений. Тоже в результате «революций».
Сначала Октября 1917, когда с легкостью необыкновенной оставили присягу уже «временным органам», а затем августа-декабря 1991 года, когда ни один присягнувший не выступил на защиту Советского Союза, незадолго до этого впервые обретшему хотя бы земную легитимность, в результате всенародного голосования в марте того же года.
Пришла пора оборвать эту «революционную» цепочку, а то существует риск, что клятвопреступление станет национальной особенностью еще недавно славных своей верностью россов.
Как сказал Псалмопевец:
«Господи!
Кто может пребывать в жилище Твоем?
Кто может обитать на святой горе Твоей? ...
Тот, ... кто клянется, хотя бы злому,
и не изменяет»[61].
С точки зрения вечности
И еще два слова - thelast, butnottheleast[62] - о значении Февральской измены.
В одном из своих писем Святитель Игнатий Брянчанинов говорит:
«Св. Отцы Православной Церкви (напр., св. Андрей Критский, в толковании на Апокалипсис, гл. 20) предсказывают России необыкновенное гражданское развитие и могущество. Это чувствуют и иностранцы.
Недавно один английский государственный человек, в собрании, в котором рассуждали, что бы предпринять против русских, воскликнул:
"Оставьте в покое этот народ, над которым особенная рука Судьбы, который после каждого потрясения, способного, по-видимому, погубить его, делается сильнее и сильнее".
После Севастопольской катастрофы, стоившей России 250 тысяч народа убитыми, в ней прибыло народонаселения более 6 миллионов. Эти миллионы разместились все дома, между тем как Франция и Англия свои избытки должны постоянно выселять.
Бедствия наши должны быть более нравственные и духовные.
Обуявшая соль предвещает их и ясно обнаруживает, что народ [русский] может и должен соделаться орудием гения из гениев, который наконец осуществит мысль о всемирной монархии, о исполнении которой уже многие пытались»[63].
Примечательно то, что России в письме Святителя предвещается только «гражданское развитие и могущество», но отнюдь не духовное развитие, а про русский народ прямо говорится, что он «может и должен соделаться орудием гения из гениев». Последнее обязывает нас к сугубой духовной трезвости в оценке нашего исторического пути прошлого, настоящего и грядущего.
В результате победы России в Мировой войне, а до этой победы оставалось не более полугода, земное могущество России стало бы несокрушимым. А население ее к концу XX века, за счет именно русского народа, действительно бы достигло 500-600 млн. человек, как предсказывал Менделеев.
Также несомненен, продолжившийся, скорее всего, и в этом варианте русской судьбы, процесс отхода от Православия все большего числа русских людей, при внешнем сохранении форм богослужения и даже богопочтения. При полном не понимании, не знании и не желании знать истину Православия в его нерушимом двуединстве Писания и Предания.
Незнание же истины отчуждает человека от правды и порабощает лжи.
То есть имела все шансы реализоваться псевдо православная всемирная русская монархия, о чем и предупреждает в своем письме Св. Игнатий Брянчанинов. А русский народ действительно мог стать «орудием гения из гениев». То есть Антихриста.
Шанс отвести нас от этого, возможно, был у Государя Николая II. Иначе просто невозможно объяснить потрясающую успешность его стратегии в условиях буквально «враждебного - вражеского! - окружения».
Он, несомненно, и впредь рассчитывал на свое несравненное умение добиваться своих целей при внешней уступчивости. Это свойство, которое проницательный адмирал Тирпиц, характеризовал применительно к Царю, как «чисто русская сила пассивного сопротивления».
Измена Царю явилась, ‒ судя по дальнейшим последствиям, ‒ каплей, переполнившей чашу долготерпения Господа. Но сама измена стала следствием наступающего безверия. Отхода от православия.
Февраль 1917 года ясно указует нам, что возрождения России не стоит ждать ни на путях высоких технологий, ни даже на пути воссоздания монархии как таковой.
Как таковая монархия Богу не важна.
Только возрождением веры в сердце каждого, молитвой о воссоздании Святой Руси, не столь важно в каких географических размерах, она может воскреснуть.
Остальное - судьбы Божии.
Не смерть на брани есть поражение,... но если кто убоится и бросит щит
А если духовная наша брань воплотится в материальную, и в ней России суждена гибель, то разница есть: погибнуть в неравной борьбе с мировым злом за право жить по чести и совести, по правде русской, как понимали ее на Святой Руси.
За право жить по Заповедям Христовым, воплощая их в жизнь.
Или сгинуть в погоне за очередной химерой очередного, или окончательного, «светлого будущего», или просто уж за куском хлеба, которого нас силой или обманом все равно лишат.
«На войнах, когда весьма немногие, сражаясь за Отечество, вступают в борьбу со многими, тогда люди умные и не требуют, чтобы они победили, но дивятся, если не падут они бесславно.
А если причинят противникам больше вреда, нежели можно было предполагать, ставят их в один ряд с героями.
Ибо первое признают мужественным, а второе - даже вышеестественным ...
Не смерть на брани есть поражение,... но если кто убоится и бросит щит».
Этими чеканными словами святого Исидора Пелусиота полторы тысячи лет назад выражено - неизменное до Судного дня - православное отношение к подвигам героев и участников боев и сражений. В войнах материальных и духовных.
Расположение душивоина православие ценит выше сопутствующего его деяниям внешнего успеха. Чего не могут, увы, понять люди, чуждые православию.
До конца останется у нас выбор:
погибнуть, - противостоя своим врагам, или
быть уничтоженными, - угождая им.
Есть разница между гибелью воинов и падежом холуев.
Воин, готовый к смерти - обречен на победу.
И воскрешения и победы Святой Руси панически боятся ее «победители».
Боятся не напрасно.
Когда восстанут неизвестные...
Дело в том, что Собор, к которому готовил свою «Записку» митрополит Сергий, так и не состоялся, и следующий Поместный Собор Русской Православной Церкви состоялся только в 1971 году. На нем, равно как на последующих Соборах вопрос о присяге на верность Николаю II всего мужского населения Российской Империи, о важности которого говорил будущий патриарх, так и не был затронут, и тем более решен.
Таким образом, по Промыслу Божию, все мы, как потомки наших отцов и дедов, до сих пор находимся под действием никем и никогда не снятой клятвы верности Императору Николаю II, а говоря шире - Богом Помазанному Православному Государю.
В нашем случае, в отличие от наших предков, реально давших эту присягу, и столь же реально ей изменивших, речь идет о незабвении и осознании этого погубившего страну греха, а также о готовности самим принять подобную присягу и быть верным ей, когда и если наступят сроки.
По милости Божией и благодаря трудам наших патриархов и их сподвижников, до сих пор служится литургия на Русской земле, а значит, жива Церковь и Россия. И у нас, по счастью, остается возможность покаяния в тех же грехах, которые привели в 1917 году к крушению православного царства. Равно как надежда, что Господь покаяние примет.
Говоря о покаянии в грехах, приведших к крушению царства, следует четко осознать, что речь отнюдь не идет о покаянии в несовершенном лично нами цареубийстве, или в нарушении присяги, которую, опять же, лично мы не принимали. А вот покаяние в оправдании греха цареубийства, равно как и воправдании греха нарушения присяги нашими предками, остается весьма актуальным для подавляющего большинства наших современников. Поскольку оправдание, как первого, так и второго, на весах вечности, не только сравнимо с совершенными грехами, но и перевешивает их.
Для уяснения этого не очевидного для многих факта приведем краткий святоотеческий ликбез. Действительно, примем без доказательства, что
во-первых, грех - плох;
во-вторых, по единодушному мнению св. отцов, самооправдание - вершина греха. Но, добавим, - греха человеческого. И, наконец,
в-третьих, оправдание греха, как такового, - это уже сверхчеловеческий грех, или прямой сатанизм. То есть оправдание греха - роднит человека с его злейшим врагом.
Причем это относится даже к оправданию любого типичного бытового греха, вроде нарушения поста (напомним еще раз, что речь идет не о самооправдании в грехе, но об оправдании греха). Поскольку маленький шаг в сторону греха, перенесенный в вечность, делается всеобъемлющим и всеохватывающим - бесконечным. Оправдывать себя в совершении греха (оправдывать себя согрешившего) - грешен мол, но то-де, да се, - это плохо, но не безнадежно. Утверждать же, что это вовсе не грех, а даже очень хорошо, или, хотя бы нормально, и более того, служит благу всего человечества, - гибельно для души и для того самого человечества, о благе которого якобы радеют.
Осознание наших реальных, а не измышленных ханжами и истериками грехов, и покаяние в них, является необходимым условием, как нашего личного спасения, так и минимальным условием для возрождения православного царства.
И если Господь по милости Своей, сочтет нас вновь достойными этого Царства, то в день, когда по молитвам Святого Царя-Мученика Николая, «восстанут из народа неизвестные и восстановят попранное»[64], очень важным для принятия верных решений многим из нас, будет вéдение, что мы исторической памятью своей связаны верноподданнической присягой Православному Государю Императору.
Действие которой никто так и не удосужился отменить.
[1]РГИА. Ф. 796. Оп. 204. 1917. 1 отдел. V стол. Д. 54. Л. 128. Машинопись. Подлинник. Стиль и пунктуация приводятся в соответствии с источником. Выделения в тексте заглавными буквами сделаны авторами письма, судя по всему - русскими православными крестьянами. Насчет упоминаемого в письме умного человека и про его письма ничего установить не удалось.
[2]НИОР РГБ. Ф. 60. К. 6. Д. 5. Л. 1-1 об. Рукопись на бланке почтовой карточки. Письмо без даты, но на почтовом штемпеле хотя и не четко, но просматривается: 7.6.17. Всероссийский съезд духовенства и мирян работал с 1 по 12 июня 1917 г. в Москве. Под раскольниками, видимо, подразумеваются старообрядцы.
[3]РГВИА. Ф. 2082. Оп. 1. Д. 1. Л. 125. Текст типографской печати.
[4] На самом деле, в Синоде, не хуже, чем в Ставке, прекрасно понимали, что победа рядом. Архиепископ Никон (Рклицкий) в своей работе о Владыке Антонии (Храповицком) писал: «в 1916 году исход войны, уже казалось был предрешен. Каждому было ясно, что Германия истощает силы и скоро близится победа. В Св. Синоде уже обсуждался вопрос о том, кому будет принадлежать Константинополь, и, если он войдет в Состав Российской Империи, то что делать со Вселенским Патриархом. Высказывались мнения, что следует оставить ему титул экзарха Константинопольского с подчинением Св. Синоду, как это произошло с Грузинским католикосом в свое время». //Архиеп. Никон (Рклицкий). Жизнеописание блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Т. IV. - Н.-Й., 1958. С. 44.
[5] Церковные ведомости. 1917. № 36-37. С. 311-312.
[6] Церковные ведомости. 1917. № 43-45. С. 399-400.
[7] 2 Фес. 2:7.
[8] Православный Царь-Мученик. С. 726.
[9] Арсений (Стадницкий) (22.01.1862-10.02.1936) - член Собора по должности как архиепископ Новгородский и Старорусский. Один из трех кандидатов на патриарший престол. 28 ноября 1917 года возведен вместе с третьим кандидатом Антонием (Храповицким) в митрополиты по предложению избранного патриарха. В 1922-23 в заключении за противодействие изъятию церковных ценностей. С 1927 член Временного патриаршего Священного Синода. Митрополит Ташкентский с 1933.
[10] Письма патриарха Алексия к своему духовнику. - М.: Издательство Сретенского монастыря. 2000. С. 81-82.
[11]Лица, хорошо знавшие Патриарха Алексия I, говорили, что он остался монархистом до конца. «Но не как прожектер, а как человек, строго приверженный памяти царской России. Это многим не нравилось». //Патриарх Алексий I (Симанский) - воин и дипломат. Родословное древо Симанских. /Русский вестник. 05.02.2010.
[12] Там же. С. 727.
[13]СвященникМаксимКозлов. PostVaticanumII. //Православная беседа. 1997. № 2. С. 17.
[14]ГАРФ. Ф. 3431. On. 1. Д. 318. Л. 36-37об. Машинопись. Подлинник.
[15] Архиепископ Серафим (Чичагов). Только благодаря его твердой позиции письмо крестьянина Никонова все-таки было рассмотрено на Соборе.
[16] После избрания и интронизации патриарха Тихона (состоявшихся 5 и 21 ноября 1917 года) ему был усвоен титул «Святейший», ранее принадлежавший Синоду. Синод же стал именоваться «Священным». Поскольку Поместный собор РПЦ являлся высшим органом церковной власти, то крестьянин М.Е. Никонов обратился к нему, используя высший церковный титул.
[17] Речь идет о действиях Св. Синода и епископата в феврале-марте 1917 года.
[18]Ин. 19: 38.
[19] Свящ. Василий Беляев: «В мае месяце пишущий эти строки имел публичный разговор с одним из старообрядцев, который всех православных называл клятвопреступниками за то, что они, не будучи освобождены от присяги императору Николаю II, признали Временное правительство». //Из доклада на Поместном соборе. Написан 2 октября 1917 года, зачитан 21 марта/3 апреля 1918 года на заседании IV Подотдела соборного отдела «О церковной дисциплине».
[20]Речь идет о постановлениях собраний по приветствию свержения монархии, новых начал жизни и проч. в духе «церковной революции».
[21] «Некоторый человек высокого рода отправлялся в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться. Призвав десять рабов своих дал им десять мин и сказал им: употребляйте их в оборот, пока я возвращусь. Но граждане ненавидели его и отправили вслед за ним посольство, сказавши: не хотим, чтобы он царствовал над нами. И когда возвратился получив царство, велел ... врагов же моих тех, которые не хотели, чтоб я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною». [Лк 19:12-27].
[22]Подписано чернильным пером, рукою М. Никонова.
[23]ГАРФ. Ф. 3431.Оп. 1. Д. 318. Л. 35. Машинопись. Подлинник.
[24] Протопресвитер Владимир Игнатьевич Востоков (1868 - 1957). Родился 11/24 июля 1868 г. в семье священника. Окончил Московскую духовную семинарию (1888). Посвящен в иерея (1891). В 1903 г. назначен настоятелем церкви великомученика Георгия в Москве. Настоятель церкви Института благородных девиц (1906). В 1912 г. приглашен преподобномученицей великой княгиней Елизаветой Федоровной лектором при ее общине милосердия. Редактор-издатель духовно-литературного ежемесячника «Отклики на жизнь» (Москва, 1911-1917) и общественно-литературной газеты «Рассвет». Как и большинство московского общества (включая сюда и Великую Княгиню Елизавету Федоровну) Владимир Востоков был активным, не по уму, противником Григория Распутина, которого публично осуждал в своих проповедях и публикациях, видимо не отдавая себе отчета, что тем самым он невольно наносил прямой вред Престолу. Был вынужден покинуть Москву и перевестись сначала в Коломну, а затем по приглашению еп. Андрея (Ухтомского) в Уфу. Вначале принял Февральский переворот, но буквально через несколько дней опамятовался и больше не сходил с твердых монархических позиций. Член Учредительного Собрания и Всероссийского Собора 1917-1918 гг. Объявлен большевиками вне закона за обличительные речи. Участник Белого движения. Большевиками была расстреляна случайно попавшаяся к ним в руки его дочь Нина. Духовник и проповедник армии генерала Врангеля в Крыму (1920). В эмиграции в Сербии (1920). При приближении красной армии покинул Югославию (1944). Был настоятелем церквей в различных лагерях русских беженцев в Австрии и Германии. В 1945 г. вместе с о. Василием Бощановским вел службу в лагерном храме под Мюнхеном, после которой прихожане-казаки были депортированы в СССР англичанами. Переехал в США. Митрофорный протоиерей (1950). С 1951 г. настоятель церкви св. Тихона Задонского при детском приюте в г. Сан-Франциско (шт. Калифорния, США) в юрисдикции Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ). Протопресвитер (1954). С 1955 г. на покое. Скончался 5 августа 1957 г. Похоронен на Сербском кладбище в Сан-Франциско. // Иванов А.А. Русский крестоносец. Протоиерей Владимир Востоков (1868 - 1957). //Воинство Святого Георгия. - СПб.: Царское дело, 2006. С. 592-605.
[25]Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. - М.: ГАРФ, Новоспасский монастырь, 1996. Т. 6. Деяние 67. С. 41-44.
[26]Фомин С.В. Страж Дома Господня. С. 138-139.
[27] Епископ Ефрем (в миру Епифаний Андреевич Кузнецов) (1876-1918), родился в семье забайкальских казаков. Окончил Казанскую духовную академию (в составе миссионерской группы монгольского отделения) со степенью кандидата богословия в 1903. 17 октября 1909 года пострижен в монашество, 25 октября возведён в сан архимандрита. В 1910 году возглавил процесс обращения в православие корейцев, бежавших в Россию после аннексии их страны Японией, лично выполнял обязанности миссионера в их среде. В 1913 году вместе с известным проповедником протоиереем И.И. Восторговым посетил Монголию для выяснения условий предполагаемого открытия православной миссии в Монголии. Отличался крайне правыми политическими взглядами. Член Союза русского народа. С 20 ноября 1916 года - епископ Селенгинский, викарий Забайкальской епархии (кафедра была учреждена в том же году для более успешной организации миссионерской деятельности). В 1917 году выехал в Москву для участия в Поместном соборе. Во время работы Собора жил на квартире протоиерея Иоанна Восторгова, где и был 2 июня арестован ВЧК. В заключении проявил себя как стойкий, мужественный исповедник. 23 августа/5 сентября 1918 г. в день памяти священномученика Иринея Лионского, ревностного проповедника Христовой веры и непримиримого борца с ересью, Владыка Ефрем был расстрелян вместе с протоиереем Иоанном Восторговым, бывшими сенатором С.П. Белецким, , министрами внутренних дел Н.А. Маклаковым и А.Н. Хвостовым, председателем Государственного Совета И.Г. Щегловитовым и рядом других лиц на Ходынском поле. Перед расстрелом он и о. Иоанн благословили соузников, вместе с ними приведенных на казнь. Прославлен в сонме новомучеников Российских на юбилейном Архиерейском соборе Русской православной церкви в августе 2000.
[28]Деяния Священного Собора... 1996. Т. 6. Деяние 67. С. 46-49.
[29] Митрофанов Георгий, прот. История Русской Православной Церкви 1900-1927. - СПб.: Сатис, 2002. Часть II. Глава: Первые послания Патриарха Тихона.
[30] Рождественский Димитрий Васильевич (1864-1926) - протоиерей, член Собора по избранию от МДА. 1920-е годы - присоединился к обновленцам. 1923 - обновленческий епископ Лебедянский. 1923 - обновленческий еп. Псковский. 1924 - обновленческий архиепископ Царицынский. 1924 - архиепископ Владимирский. Скончался в расколе.
[31] Бахметьев Василий Яковлевич (ок. 1888 - дата смерти неизвестна) - член Собора по избранию как мирянин от Воронежской епархии. Служащий в Управлении Юго-Западных железных дорог, окончил семь классов гимназии, проживал в Воронеже. 1914-1916 - редактор журнала «Заря трезвости». 1917 - член редколлегии журнала «Вестник церковного единения».
[32]ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 318. Л. 33-34. Рукопись. Подлинник.
[33]Глаголев Сергей Сергеевич (1865-1937) - заслуженный профессор МДА автор не утерявших значения до наших дней работ по апологетике, богословию и истории религии. В 1920-е годы после закрытия МДА жил в московских монастырях, заведовал Институтом народного образования (Сергиев Посад), преподавал математику, был преподавателем Московских Богословских академических курсов. 1928 - арестован и сослан в Пензу, а затем в Саранск. 1929 - досрочно освобожден, проживал в Вологде. 1937 - арестован и расстрелян в тюрьме г. Вологды.
[34] Здесь и далее выделено в источнике подчеркиванием.
[35] Императора Николая II.
[36] Первоверховный апостол.
[37] Перефразировка евангельских слов: Сотворите убо плод достóин покаяния. (Мф. 3:8). В Остромировом Евангелии, наиболее близком переводу Кирилла и Мефодия: Сотворите плод достóин покаянию. В Синодальном переводе: Сотворите же достойный плод покаяния. По непосредственному смыслу церковно-славянского текста представляется более близким ему перевод: Сотворите же плод, достойный покаяния. Или: Сотворите плод, достойный покаянию.
[38]ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 318. Л. 41-42. Протокол заседания. Рукопись. Подлинник.
[39] Альбицкий Александр Геннадьевич (ок. 1869 - дата смерти неизвестна) - священник, член Собора по избранию как клирик от Нижегородской епархии. Член Государственной Думы IV созыва. Проживал в г. Семенове Нижегородской епархии. Судьба после Собора неизвестна.
[40] Карташов Антон Владимирович (1875-1960) - член Собора как член Предсоборного Совета. 1898 - окончил СПбДА, кандидат богословия, профессорский стипендиат. 1899 - профессор. 1905 - профессор Высших Бестужевских женских курсов. 1917 - обер-прокурор Синода, министр исповеданий Временного правительства. Способствовал скорейшему созыву Собора. После Октябрьского переворота арестован среди других министров Временного правительства. Эмигрировал. 1921 - член КарловацкогоВсезаграничного церковного собора, но в заседаниях не участвовал. С 1925 - профессор Богословского института в Париже. Автор значительного числа научных публикаций.
[41] Рубцов Василий Георгиевич (ок. 1873 - дата смерти неизвестна) - член Собора по избранию как мирянин от Тверской епархии. Торговый приказчик, получил домашнее образование, проживал в деревне Рахманово Кашинского уезда Тверской епархии.
[42] Митрофан (Краснопольский) (1869-1919) - член Собора по должности как епископ Астраханский и Царевский. Ко дню Св. Пасхи 22 апреля/05 мая 1918 возведен в сан архиепископа. 1918 - арестован в Астрахани 6 июня 1919 года, в день чествования Владимирской иконы Божией Матери, и через два дня убит.
[43]Деяния Священного Собора... 1994. Т. 2. Деяние 24. С. 228-229.
[44] Анатолий (Грисюк) (1880-1938) - член Собора как заместитель митрополита Казанского и Свияжского Иакова (Пятницкого). 1913 - епископ Чистопольский, викарий Казанской епархии. 1918 - временно управлял Казанской епархией. 1921-1938 - тюрьмы и ссылки. 1922 - епископ Самарский. 1927 - член Временного Синода при митрополите Сергии (Страгородском). 1928 - архиепископ Одесский. 1932 - митрополит. 1934-1935 - временно управлял Харьковской епархией. Умер в лагерной больнице.
[45] Берберова Н.Н. Люди и ложи. - Харьков-М., 1997. С. 212 и др.; Кожинов В.В. Россия. Век XX. Кн. первая Часть 2. - М., 2001. Глава шестая: Что же в действительности произошло в 1917 году?.
[46]Шидловский С.И. Воспоминания. - Берлин, 1923. Часть 2. С. 180-181.
[47]ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2104. Л. 4.
[48]Демидов Валерий Аркадьевич (ок. 1863 - дата смерти неизвестна) - член Собора по избранию как мирянин от Нижегородской епархии. Землевладелец, окончил университет, проживал в Нижнем Новгороде.
[49]ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 318. Л. 47об.
[50]ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 318. Л. 48.
[51]ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 318. Л. 52.
[52] Синод и обер-прокуратура.
[53]ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 318. Л. 49-52об.
[54]Николаев Г., Ганина Н.Безмолвное житие. О книге Сергея Фомина «Страж Дома Господня. Патриарх Московский и Всея Руси Сергий Страгородский». //Русский вестник. 30.10.2003.
[55]Деяния Священного Собора... 1994. Т. 3. Деяние 38. С. 185-187.
[56] ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 318. Л. 20-22об.
[57] «Если белые выдвинули бы лозунг: За народного Царя, мы не продержались бы и недели».
[58] Так в тексте.
[59] Так в тексте.
[60]Следственное дело патриарха Тихона. Сборник документов по материалам Центрального архива ФСБ РФ /Отв. сост. Н.А.Кривова. - М.: Памятники исторической мысли. 2000. С. 789-790.
[61] Пс. 14:1,4. Этими словами Псалма решается, кстати, вопрос о допустимости нарушения во время Великой Отечественной войны присяги и перехода на сторону врага «власовцев» и им подобных. Слова эти также проводят нерушимую грань между ними и «белыми» казаками генерала Краснова, для которых все еще шла другая, Гражданская война.
[62] Последних, но не маловажных (англ.).
[63] Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма о подвижнической жизни. - М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 1995, письмо № 20, с. 27.
[64] Иеромонах Порфирий (Глинская пустынь), 1868.
.jpg)
