Мы хотим познакомить наших читателей с удивительным человеком, одним из немногих оставшихся с нами ветеранов, прошедших Блокаду.«Сын полка», он в течении нескольких месяцев защищал наше Отечество на передовой, хотя ему было тогда лишь 10 лет. Он из тех мальчишек, о которых поется в знаменитой песне: «Стояли со взрослыми рядом мальчишки у стен Ленинграда».
Герой нашего интервью Иван Дмитриевич Ильин (Галицкий), ветеран Великой Отечественной войны, член Российского межрегионального Союза писателей, профессор Академии русской словесности имени Г. Р. Державина, член Русского географического общества, член Дворянского собрания СПб, экскурсовод паломнической службы Князь-Владимирского собора, историк, реконструктор, поэт, писатель, журналист.
Иван Дмитриевич родился 27 мая 1931 года, в день рождения Северной столицы, в 2017 году ему исполнится 86 лет. Обладая литературным талантом, И.Д. Ильин написал о своей судьбе автобиографический роман «Дорога длиною в жизнь», первая глава которого -повесть«От Блокады до Победы» - издана шесть раз в разных издательствах.
Специальный корреспондент «Русской народной линии» Анна Леонидовна Бархатова побеседовала с Иваном Дмитриевичем.
***
Уважаемый Иван Дмитриевич, позвольте пожелать Вам здоровья, крепости сил и помощи Божией. Будучи ребенком, Вы пережили Блокаду Ленинграда. Не прекращаются попытки дискредитировать подвиг блокадников. Как Вы относитесь к намерению либералов очернить эту страницу русской истории? Не могли бы Вы поделиться Вашими блокадными воспоминаниями?
Наши «либералы» говорят глупости по причине своей малой компетентности, если бы пал Ленинград, то фашисты перекинули бы освободившиеся войска на Москву, и это могло бы привести к поражению не только СССР, но и всей Европы. Ленинград -это ключевой узел всей войны с фашизмом. Немцы решили участь города заранее, и, если бы он сдался, стерли бы его с лица земли.
Ленинград - город-герой, выстоявший в особых условиях военного времени, каких никогда и нигде не было. На фронте есть передовая, где идут бои и есть тыл, куда можно отправить раненых на излечение, откуда поступают пополнение боеприпасов и продовольствия. В Ленинграде не было тыла, откуда можно ждать помощи, это был сплошной фронт в течение 3 лет. В обществе широко не говорят о том, до чего доходил там голод, что люди теряли человеческий образ, скатывались до людоедства. Но были люди, считавшие, что город нельзя сдавать, как написал 14-летний блокадник Юрий Воронов: «Мы разорвём последнюю из простынь лишь на бинты, но не на белый флаг!»
У всех блокадников есть необратимые изменения в психике. Когда началась Блокада, мне было 10 лет, но я навсегда перестал смеяться. Юмор я, конечно, понимаю, сам иногда шучу, но до сих пор никогда не смеюсь. Просто не могу.
В начале войны мы жили на 15 линии Васильевского острова, в доме 68. Тогда семья наша состояла из мамы, Эльвиры Адольфовны, и младшего брата Володи. Отчим Яков Павлович Климов сразу отказался от брони и добровольцем ушел на фронт. Он погиб на Карельском перешейке от прямого попадания мины летом 1942 года. Начались бомбежки, я стал дежурить на крыше нашего дома и тушить зажигательные бомбы. А моим напарником по дежурству во время тревоги был Василий Васильевич Струве - академик-востоковед. Мы сидели на крыше - кругом взрывы, зенитки, бомбы падают - а Василий Васильевич рассказывал мне сказки про Синдбада Морехода, про Алладина. Чтобы не было страшно всерьез, мы рассказывали страшные сказки.
В течении первой блокадной зимы вам удалось принять участие в военных действиях в качестве «сына полка» Ленинградского фронта. Как это произошло?
Когда в ноябре стали давать 125 граммов хлеба на иждивенческую карточку, я оставил свою карточку маме, а сам ушел на фронт к отчиму. Я знал, что он служит в военной части под Колпино и отправился туда на попутках. Добрался, меня отругали, но оставили рассыльным при комбате и помощником при поваре.
Я участвовал в том бою, о котором Александр Межиров написал стихотворение:
Мы под Колпино скопом стоим
Артиллерия бьёт по своим.
...
Недолёт, перелёт, недолёт,
По своим артиллерия бьёт.
...
Мы под Колпиным скопом лежим
И дрожим, прокопченные дымом.
Надо все-таки бить по чужим,
А она - по своим, по родимым.
Дело в том, что немцы атаковали наши окопы и заняли их. Наши получили приказ вернуть позиции обратно, артиллерия помогала огнем. Немцев выбили, а одна батарея продолжала лупить по окопам, где были уже свои - связь с ней была прервана. По телефону полковник из штаба угрожал расстрелять комбата даже без трибунала. Комбат послал на батарею связного, тот не дошел, тогда я напросился бежать на батарею. Комбат написал записку и велел мне ползти. В пути я наткнулся на связного, он оказался ранен, помог ему достать перевязочный пакет, сам пополз дальше под пулеметным огнем. Дополз до батареи, огонь по своим прекратился.
Мы вместе с отчимом писали матери письма, так что она знала, где я. Так я жил на фронте с ноября 1941 по март 1942 года. А в марте нашу часть должны были перебросить на другой участок фронта, со мной не захотели возиться, отослали в Ленинград. Офицеры надавали мне целый вещмешок маленьких свертков с продуктами из своего «НЗ» и адресами, по которым эти гостинцы я должен был разнести в Ленинграде. Рано утром пешком я пошел из Колпино на Васильевский остров - мальчишка с целым рюкзаком продуктов в голодный город. В то время убивали за одну пайку хлеба.
К вечеру дошел до Рыбацкого. Попросился на ночлег. Оказалось - семья староверов. Обогрелся у печки, выложил на общую трапезу хлеб и брикет горохового концентрата. Когда сели за стол, суп староверы в общую миску вылили, все ели по очереди, стараясь зачерпывать не полную ложку, чтобы больше досталось другим. На следующий день, едва волоча ноги, дошел домой, а там полумертвые от голода мама и братишка. Я с ложечки покормил маму и брата, натопил буржуйку, а потом две недели пешком разносил офицерские пакетики с «НЗ» по городу. К сожалению, уже не всех удалось застать живыми.
В марте 1942 мы с мамой и младшим братом Володей стали эвакуироваться по Дороге жизни. Помню, на Ладоге был солнечный день и бомбежка. Я видел, как проваливаются под лёд машины, а в полынье медленно тонули женщины, дети, узлы, чемоданы. На той стороне Ладоги поразили штабеля продуктов, ожидавших отправки в город по льду. В Кобоне люди, пока ждали поезда, жили в церкви. В нее за всю войну не попало ни одного снаряда.
Перед отправкой всем выдавали большой паек, но у нас его выкрали. Братик умер от голода в дороге, его тельце я оставил на станции Воскресенск. Из эшелона выносили многопокойников, ленинградцы-дистрофики набрасывались на еду и от этого заболевали и умирали.
29 дней тащился эшелон до станции Кущовка на Северном Кавказе. Но через 2 месяца стали наступать немцы. Ленинградцев опять посадили в эшелон и привезли под Москву в Ступино. Мама работала на авиационном заводе по 12 часов без выходных, было очень трудно. Мама уволилась по болезни с завода и мы уехали в Туркмению.
Там жили на станции Теджен. Мама сильно болела, но устроилась учетчицей. Я, мальчишка, работал на бойне, где заготавливали мясо для армии. Я резал по 20 - 30 баранов в день. Морально и физически было тяжело, но паек там был побольше.
Приютил нас бывший басмач Курбан-Мерген. Семья у него большая - три сына на фронте, в доме только женщины и дети, да «два человека всего мужиков-то»: он сам - больной старик, вернувшийся с Беломорканала и я, 12-летний. В Туркмении мы встретили Победу, а в ноябре 1945 года вернулись в Ленинград, в разбитую и разграбленную квартиру.
За свою долгую жизнь Вы сменили множество профессий, Вам так и не удалось получить полного среднего образования. А между тем Вы стали известным писателем, ярким публицистом и радиоведущим. В своих публичных выступлениях Вы называете свою жизнь приключенческой. Как сложилась Ваша жизнь после войны?
После войны мама болела сердцем, лежала. Мне было уже 14 лет, но я был без образования, без профессии, приехал из Туркмении - типичный гастарбайтер. Устроился на завод, работал слесарем, вечерами ухаживал за мамой. Когда ее похоронили на Смоленском кладбище, я не мог оставаться дома один, с головой кинулся в спорт. Занимался парусниками, туризмом, альпинизмом. Покорил 14 вершин, был на Памире, Тянь-Шане, облазал Уральские горы и Кольский полуостров. Кстати, за год до печально знаменитой группы Дятлова я прошел тем же маршрутом со своей туристической группой, о чем написал рассказ «Сколько стоят спички?»
В 1960-е годы МЧС еще не существовало, и наш отряд альпинистов считался городской спасательной командой. Я был его командиром. В общей сложности в 1960-е годы наш небольшой отряд вынес на себе в различных чрезвычайных ситуациях около 100 человек. У каждого из нас дома стоял наготове рюкзак с альпинистским снаряжением. На рабочем месте знали, что мы альпинисты-спасатели, и по звонку от начальства в любое время нас отпускали беспрекословно. Приключений в моей жизни было очень много, самые интересные из них я описал в своей книге «Дорога длиною в жизнь».
24 января сего года Вам была вручена Особая премия «Память о войне» в номинации XIII Всероссийской православной литературной премии имени святого князя Александра Невского «Публицистическая проза». На церемонии говорилось, что Вы являетесь основоположником русской исторической реконструкции, вспоминалась Ваша реконструкция похода Александра Невского. Почему Вы решили заняться реконструкцией?
Я всегда интересовался историей, потому что происхожу из древнего дворянского рода. 1990 год, когда исполнялось 750 лет Невской битвы, был объявлен в нашей стране Годом Александра Невского. В Ленинграде был создан Комитет подготовки празднования во главе с В.Я. Ходыревым, в котором состоял и я. Поскольку у меня были судоводительские права, мне было поручено повторить поход князя Александра Невского от новгородского храма Святой Софии до Усть-Ижоры, на место Невской битвы. Я собрал около 100 человек молодежи и на 7 судах как главный кормчий провел этот караван по маршруту Александра Невского. К нам приехали даже датчане, привезли свой драккар и через Ладогу он шел под нашим флагом.
Из этого похода и создалось два интересных клуба. Первый назывался «Княжеская дружина», там занимались воссозданием оружия, костюма, образа жизни русских княжеских дружин 12-13 веков. Члены другого клуба «Штандарт» задумали и построили фрегат «Штандарт», который до сих пор ходит по морям. Потом из этих клубов создалось целое реконструкторское движение.
Благословить выход наших судов из Новгорода прибыл митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Ридигер). Для нас на западном фасаде Святой Софии открыли Сигтунские врата, через которые митрополит и участники похода торжественно вошли в собор, который был тогда музеем. А когда мы прибыли в Усть-Ижору, то поздравить с окончанием похода владыка Алексий приехал уже Святейшим Патриархом всея Руси.
Члены «Княжеской дружины» работают вместе с учеными, делают копии музейных предметов, археологических находок. Нам важна не театральная красивость, а подлинность, так как историки по нам определяют, как все происходило в реальной обстановке. Наш клуб участвует в реконструкциях боев на Куликовом поле, на берегу Чудского озера, в Выборге, Приозерске, Копорье.
Патриотизм и гордость за родину в нашей молодежи могут быть воспитаны только изучением истории наших предков. Ребята должны знать, что наши русские дружинники-витязи во многих сражениях одерживали победу над закованными в железо западными рыцарями.
Иван Дмитриевич, Вы известны как верующий, православный человек. Вы являетесь экскурсоводом паломнической службы Князь-Владимирского собора. Примечательно, что это один из немногих храмов нашего города, который никогда не закрывался. Как Вы пришли к вере? Почему Вы заинтересовались именно Князь-Владимирским собором?
Мама, хоть и немка, была крещена в Православии, и моя крестная тетя Капа была верующим человеком. До войны мы ходили с мамой в Смоленскую церковь. В эвакуации, в Туркмении, у нас была икона Николая Чудотворца, которую мы завешивали тряпицей, чтобы не раздражать местное население. Когда я в Блокаду разносил офицерские посылочки, то после очередного адреса, где все умерли, бредя через Тучков мост, неожиданно сам для себя зашел в Князь-Владимирский собор. Долго сидел перед чудотворной Казанской иконой Божией Матери, со мной на лавочке примостилась какая-то старушка, и через некоторое время я понял, что она умерла. Я позвал дежурную, помог вынести тело старушки, меня напоили кипятком, отогрели, и с тех пор, когда бывал на Петроградской стороне, я всегда стал заходить в этот собор.
Выйдя на пенсию, я окончил факультет фотокорреспондентов при Доме журналистов и получил заказ от Юнеско сделать снимок Казанской иконы Божией Матери, хранившейся тогда в Князь-Владимирском соборе. Тогдашний настоятель собора протоиерей Павел Красноцветов знал меня и распорядился снять бронированное стекло с иконы. Мы с приятелем несколько часов выставляли свет, а потом еще несколько часов фотографировали чудотворную икону в окружении горящих свечей.
Одним из руководителей паломнических поездок я стал в 90-е годы с благословения уже другого настоятеля Князь-Владимирского собора, протоиерея Владимира Сорокина. Мои экскурсии отличались познавательным характером, во время поездок (а они охватывали весь Северо-Западный регион) я рассказывал паломникам об истории и архитектуре тех мест, где мы проезжали.
Известно, что Вы участвовали в строительстве деревянного храма на проспекте Народного Ополчения. Расскажите, пожалуйста, подробнее, как так получилось?
На проспекте Народного Ополчения обосновался центр садоводов «Русская деревня». Его главный директор Василий Иванович Захарьящев задумал построить деревянную церковь. Через общего знакомого позвали меня, потому как у меня хранится заветный топор. Бытует легенда, что один из строителей Преображенского храма в Кижах, Нестор, утопил свой топор в Онеге - чтобы никто не смог больше такой чудо-храм сотворить. Топор тот выловили, и доныне он передается по наследству вместе с секретами древних зодчих. Но это только легенда. На самом деле топор я сфотографировал в музее, кузнец его выковал, а я приделал рябиновое топорище и получился отличный инструмент.
Тонкостям деревянного зодчества я не обучался, но мой дед говорил, что в книгах естьвсе.В библиотеке Эрмитажа мне выдали две старинных книги по деревянному зодчеству. Я вечером их читал, а утром приходил к бригаде плотников и показывал, что и как надо делать. Построили храм на загляденье - луковки осиновым городковым лемехом покрыли по древним псковско-новгородским канонам. Освятили храм в 1999 году во имя святителя Василия Великого.
Вам выпало много испытаний, но Вы не унывали, шли вперед. Иван Дмитриевич, что бы Вы пожелали на прощание нашим читателям?
Современная молодежь не может правильно понять нас, пожилых блокадников. Советую всем, прежде чем судить о Блокаде, внимательно прочесть книгу Адамовича и Гранина «Блокадная книга». Пусть те, у кого дедушки и бабушки были в блокадном кольце, держат ее на столе и периодически в нее заглядывают.
