Парадокс Февраля, или как масоны России помогли

В свое время Н.А.Бердяев заметил, что история России скорее случается, чем происходит. Не думаю, что это так. Сила Божия и в немощи совершается, и Февральская революция - наглядный тому пример.

Когда о причинах Февраля говорят  историки, они долго перечисляют эмпирические условия и обстоятельства революции, от  недостатка хлеба в столице и нежелания запасных полков отправляться на фронт,  до  мировой войны вообще  как главной стратегической ошибки Николая Второго, от которой его предостерегали и Распутин, и Дурново. Все это верно, но все это  лишь поводы и косвенные «подпорки» революции, а не её реальные движущие силы. Бывали и хуже времена: в 1812 году Наполеон взял Москву, но народ  с армией объединились против общего врага, и русские полки прошли по Елисейским полям. А в феврале/марте 1917 года настроения общества оказались совсем иными, хотя боевые действия велись вдали от коренной России - в   Польше, в Белоруссии, в Турции, где, благодаря победам Н.Н.Юденича, уже недалеко было до Константинополя. Да и до поражения самой Германии  оставалось около года.      

Со своей стороны, марксистко-ленинская теория полагает, что февральский переворот - типичная буржуазно-демократическая революция, когда  надстройка -- имперская власть - отстает от производственно-экономического базиса,  государство ветшает, «верхи не могут, низы не хотят», и происходит сброс этой самой надстройки по всем правилам смены общественных формаций. И всё было бы прекрасно, однако возникает простой вопрос: почему после «бескровного» февральского переворота, когда к власти пришли  долгожданные либерально-демократические силы («и дамы и дети-пузанчики кидают цветы и розанчики») в лице  Временного правительства,  этой власти хватило едва на девять месяцев? Почему «главноуговаривающий» товарищ Керенский не справился с войсками, и они, провалив летнее наступление, тут же разбежались по домам? Почему хваленая «невидимая рука рынка» не вылепила из России умеренной буржуазной республики по примеру союзной Франции или тех же США, и эта «непредсказумая» страна, в которую можно «только верить», пошла совсем другим путем, совершенно уникальным для сытой капиталистической Европы? 

            Размышляя о затронутых проблемах по существу, я рискую задеть устоявшиеся предрассудки и «правых» и «левых». Однако «Платон мне друг, но истина дороже».  Дело в том, что уже по ходу февральских событий в Петербурге, и сразу после них по всей стране началось тотальное уничтожение  ключевых социально-культурных установок и духовных скреп, связанных с тысячелетней  цивилизационной традицией России. В середине ХIХ века эту традицию определяли триадой  «Православие. Самодержавие. Народность». Как писал    Иван Ильин, «Россия росла и выросла в форме монархии не потому, что русский человек тяготел к зависимости и к политическому рабству, но потому, что государство, в его понимании, должно быть художественно и религиозно воплощено в едином лице - живом, созерцаемом, беззаветно любимом, и укрепляемом этой всеобщей любовью».

             Конечно, после трех лет кровопролитной мировой войны эта любовь  пошатнулась.  Однако  русские  войска, несомненно, вошли бы в Берлин вместе с союзниками, если бы не измена высших военных и политических  кругов. В своих «Окаянных днях» антикоммунист Иван Бунин говорит одному из убежденных «февралистов»: «Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Я не о революции с вами говорю - пусть она неизбежна, прекрасна, всё что угодно. Но не врите на народ - ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны как летошний снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту и Временное правительство, и Учредительное собрание, и "всё, за что гибли  поколения лучших русских людей", как вы выражаетесь, и ваше "до победного конца"».  Кстати, не  менее яростный антикоммунист А.И.Солженицын в принципе придерживался сходного взгляда на роковой «февральский узел», потому и закончил им свою эпопею «Красное колесо». Как партийный проект «прогрессивного блока» и масонских лож, Февраль был чужд народу, это был долго вынашиваемый антимонархический (в том числе дворцовый) переворот, в котором участвовал даже великий князь с красным бантом.  Народ поддержал «великую и бескровную», в основном,  в форме массового дезертирства и грабежей («запирайте этажи, нынче будут грабежи»), потому что императорская армия без императора воевать не может.     

        Но было у Февральской революции и иное, более глубокое измерение. Революции в России - не просто борьба за политическую или даже экономическую власть. Русская революция (в отличие от бунта ) - это борьба за ценностно-смысловую картину мира, а потом уже за экономическую и социальную.   Уничтожив старую царскую элиту, Февраль не дал стране искомой новой. Масон Керенский (Генеральный секретарь Верховного совета ложи «Великий Восток» России) со своей компанией на эту роль не годился.

         Вместе с тем Февраль разбудил в стране пассионарные силы, которые смогли дать народу большие цели, более соответствующие, в конечном счете, национальной традиции, чем буржуазный парламент с министрами-миллионерами. Это были очень жестокие силы, но такова оказалась цена сборки страны после либерального погрома.  Вот характерные слова бывшего царского генерала -- персонажа  философского полилога С.Н. Булгакова «На пиру богов» (лето 1918 г.): «Россия есть царство или же её вообще нет. Этому достаточно научило нас Смутное время. Этого не понимали только  самодовольные «вожди» (интеллигенты-либералы  -- А.К.), которые самоуверенно расположились после февраля в министерских креслах, как у себя дома. Но пришли другие люди, менее хитроумные (большевики - А.К.), и без церемонии  сказали: позвольте вам выйти вон. Ну, иных и помяли при этом - без этого перевороты не обходятся. А я вам скажу - и отлично сделали. Уж очень отвратительна одна эта мысль об «окадеченной», конституционно-демократической России. Нет, уж лучше большевики «style russe», сарынь на кичку! Да из этого ещё может и толк выйти, им за один разгон Учредительного собрания, этой пошлости всероссийской, памятник поставить надо. А вот из мертвой хватки господ кадетов России живою не выбраться б!». По-своему ту же идейно-политическую метаморфозу отметил впоследствии и Бердяев, описывая превращение Третьего Рима в Третий Интернационал.

В таком плане Февральская революция 1917 года представляется великим парадоксом. С одной стороны, это трагический  прерыв  традиции, благодаря которой российская государственность существовала, условно говоря, тысячу лет, на основе определенного религиозно-цивилизационного архетипа.  В феврале этот архетип был почти разрушен, но через девять месяцев -- по историческим меркам, мгновенно -- он начал  восстанавливаться, хотя и под другими знаменами, в других социально-политических формах. Как говорит Мефистофель у Гете, он часть той силы, что, вечно желая зла, вечно совершает благо...

Что касается личной вины императора Николая II в произошедшем,  то он совершил немало политических ошибок, но ни одной нравственной: Страстотерпец.  Однако, даже если бы он не сделал ни одной ошибки, революционные сдвиги подобного рода все равно бы произошли - будь даже на царском  месте   Иван Грозный, Петр Великий, кто угодно другой. Фундаментальная причина Февральской революции коренится в метаистории:  утрата  легитимности той элитой, которая находилась вокруг трона и  по факту  исполняла роль  правящего класса.

         Утраченная  легитимность была не просто социально-политической и юридической. Она носила  религиозный характер. Имперская элита  нравственно сгнила и перестала соответствовать внутренней потребности России в духовно авторитетной  власти, защищать которую пришлось  императору Николаю Александровичу почти единолично.  Главными предателями царя оказались именно те, кто  приносил ему  присягу - высший генералитет, а также думцы и часть интеллигенции, вроде Мережковских с Савинковыми.  Именно они провоцировали уставший от войны народ (и прежде всего армию) на переворот, который начался  23 февраля в Петрограде на Литейном проспекте. Прав был бывший «легальный марксист» Петр Струве: «Россию погубила безнациональность интеллигенции, единственный в мировой истории случай забвения национальной идеи мозгом нации». К счастью, погубила не до конца.

          Таким образом, вольно или невольно Февраль 1917 года оказался первым звеном  цепи событий, приведшей через несколько лет к формированию новой колоссальной империи, которая опиралась не только на народные традиции, но и на превращенные формы православия и самодержавия. В цивилизационном плане февральская революция привела скорее к смене  элиты в рамках одного и того же культурно-исторического типа (термин Н.Я.Данилевского), чем к замене самого типа. В этом ключе февральская революция сыграла положительную роль по отношению к осуществлению  цивилизационного идеала,  составляющего «сквозное действие» истории России вплоть до сегодняшнего дня. Она ясно показала, что  либеральная буржуазия - тогда в лице Временного правительства -- Россией управлять не может. Как конкретный политический проект, Февраль  потерпел полное историческое поражение, но привел к своей мировоззренческой и социально-культурной противоположности уже в октябре того же  года.

С точки зрения философии истории, Февральская революция - это один из ключевых моментов воспроизводства Россией самое себя, причем через «отрицание отрицания», как сказал бы диалектик Гегель. Основной её урок  в том, что верховная власть в России коренится в области религиозно-мировоззренческого ядра  русской цивилизации. Настоящие революции у нас происходят тогда, когда тот или иной правящий слой (в данном случае имперская элита) перестает отвечать  требованиям этого ядра. Именно это и произошло в феврале 1917 года на фоне стратегических и тактических  ошибок действующей власти, не справившейся с защитой -  внутренней и внешней - драгоценности Святой Руси. Буржуазный модерн в 1917 году не пришелся  по нраву русскому народу, он предпочел модернизироваться другими способами, сохраняя при этом верность своей исконной соборной традиции -  в официально атеистической форме «красной империи».

В дальнейшем, на протяжении ХХ века, подобные смены элит происходили в стране по меньшей мере трижды: от ленинско-троцкистского интернационал-коммунизма к сталинскому национал-большевизму, и далее (через хрущевско-брежневские вариации) к «новому февралю» 1991 года, преодоленному, в свою очередь, властной вертикалью Путина. Такова судьба изменившего национальной идее (или извратившего её) правящего класса. Коротко эта идея определяется словом правда, соединяющая в себе божественную истину с человеческой справедливостью. В верности такой правде и состоит смысл нашей истории. Читатель может спросить, почему искомая правда обретается у нас через революции, а не через парламентские процедуры. Причина в том, что  Святая Русь - её внутренний метафизический центр -- ищет не всеобщего  комфорта, а  смысла жизни, а он плохо  сочетается с лукавой  машиной голосования, управляемой профессиональными демагогами («политтехнологами»). Скорее здесь подошло бы понятие искупления, когда грехи отцов приходится изживать детям. В определенном смысле Октябрь 1917 года является искуплением его Февраля, а Великая Отечественная война - искуплением Октября.

Подводя итог, замечу, что если бы «демократическая керенщина» задержалась у кормила власти ещё на пару десятилетий, Россию, вероятно, ждала бы судьба Франции, разбитой  германским оккультным  рейхом в 1940 году примерно за месяц.  Только, в отличие от французов (европейцы всё-таки), русские были бы  уничтожены совсем. Однако в пасхальные дни 1945 года зоркие люди различили за красным знаменем над Берлином православный крест. История - слишком серьёзное дело, чтобы доверять её только человеку.

Александр Леонидович Казин, исполняющий обязанности директора Российского института истории искусств, доктор философских наук