1.
Думаете, ваши мозги не промыты?
...Все наши понятия о красоте запрограммированы: телевидение, журналы,
кино - они говорят вам что красиво, что нет ...
Из американского фильма «Хел-неудачник»
2002 г.
С телевизором, С..., мы с Божьей помощью, кажется, разобрались, и я надеюсь, что если ты его еще не окончательно выбросил, то, по крайней мере, включаешь не так часто, как раньше. Теперь у тебя компьютер - новая игрушка, и большую часть своего свободного времени ты передоверяешь ему. Ты уже насытился, насколько я понял, всякими «стрелялками» и «догонялками» по лабиринтам виртуального зазеркалья, налазился до одури по интернету, вляпываясь то и дело в «лепешки» (отнюдь не коровьи) демократических, порнографических и прочих околосатинстких, а то и попросту сатанистких сайтов, сделал для себя определенные выводы, от чего-то с брезгливостью, от чего-то с отвращением отшатнулся (спасибо доперестроичному воспитанию, привившему нам, при всех его издержках, определенные представления о границах добра и зла, нравственного и безнравственного, красивого и безобразного), - был слегка огорчен, удивлен, однако в унынье не впал, а поставил себе дисковод DVD и стал на досуге посматривать фильмы... покупать, брать в прокате, меняться с друзьями... благо, это удовольствие у нас пока еще стоит не дорого, а качество дисков, пусть и пиратских, все же повыше, чем у кассет. Да и выбор значительно шире. А с ТВ тем более сравнивать нечего: тут ты все-таки сам выбираешь: что смотреть, и кого, и когда, - в соответствии с собственным вкусом, личной культурой, наличием времени...
Все это, как говорится, мы уже проходили... Чем бы дитя не тешилось... Нет-нет, я не против, смотри, сам до сих пор, потихоньку, грешу... Лишь бы в большую ересь не впасть. Как говорит тут у нас один батюшка, что лучше: слушать группу «Поющие трусы» или группу «Алиса» Кинчева? - философский, однако, вопрос (не знаю, что там поет нынче Кинчев, а уж про «трусы» и подавно не слышал, пардон, ничего)! Исходя из этой философии, мы, к примеру, с женой, в основном, смотрим, классику или вернее, то, что было принято еще недавно называть кино-классикой, то есть самое, что ни на есть самое, лучшее из лучшего: Феллини, Висконти, Дзеффирелли, Антониони, Бертолуччи, Пазолини, Бунюэль, Годар, Тарковский... - все, как видишь, европейцы, в большинстве - итальянцы. Так уж как-то сложилось, что все верхи в литературе чаще брали русские, а в кино - итальянцы, видимо, потому, что кино - искусство не только более массовое, но и более подвижное, темпераментное, легкоусвояемое. Слово же - дело серьезное, обстоятельное, основополагающие. «Все через него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть». Даже, добавим, кино.
Кое-что из работ вышеперечисленных (и тех, кого упустил) мастеров художественного кино (тогда оно еще так называлось, а не так как теперь: триллеры, блокбастеры, боевики, ужастики...) мы смотрели раньше на «большом экране» или в полу-элитных кинотеатрах типа «Иллюзион», или на кассетах у друзей; но кое-что явилось для нас полным откровением. Все же, что ни говори, а цензура в до-перестроечные времена у нас свое дело знала, и знала неплохо. Она хотя и попускала нам, довольно, впрочем, лукаво, лицезреть некоторые вольности и шалости «свободного мира», но не иначе как под маркой обличения (само-изобличения, разоблачения) «их нравов», и то до известной черты. Тут же мы с удивлением обнаружили, что у Л.Висконти, например, самого одаренного из них и традиционалистского, склонного к эпическим, насквозь реалистическим картинам прошлого Европы, прослеживается странная тяга к героям с не совсем традиционной, как теперь говорят, «ориентацией» («Гибель богов», «Людвиг», «Смерть в Венеции»...). Не прошел, как говорится, мимо сцен с гомосексуальным душком, либо намеков на них, и самый, пожалуй, «красивый», из итальянских режисссеров, самый из них органичный и тонкий, Б.Бертолуччи («Двадцатый век», «Конформист», «Мечтатели»...). Дзеффирелли, автор такого безусловного киношедвра, как «Ромео и Джульетта», который, я считаю, надо показывать в школе вместо секспросвета, также был нами замечен во вполне толерантном отношении к героям с явно выраженной склонностью к содомскому греху («Мария Калласс», к примеру). А у Пазолини его «нашумевший» в свое время фильм «Декамерон» так прямо и начинается с откровенной гомосексуальной сцены соблазнения поэтом мальчиков-монахов. Один из фильмов носит название «Сало или 120 дней Содома» (мы его так и недосмотрели, достаточно было первых двух тошнотворных сцен). Вообще озабоченность преимущественно сексуальной стороной жизни киногероев невооруженным глазом просматривается почти у всех перечисленных авторов, с тенденцией нарастания как в сторону все большей оголенности и натуралистичности сцен, так и в их процентом соотношении, из раза в раз, из фильма в фильм. Иногда это носит прямо-таки маниакальный характер. Ведь, скажем, чем иным заинтриговал Бертолуччи тип садо-мазохиста - героя его фильма «Последнее танго в Париже»? Убери из этого фильма садизм и мазохизм, и ничего от фильма не останется. На этом он только и держится. И не понятно: неужели же режиссер всерьез думал, когда снимал его, что это проблемы большинства его кинозрителей? Скорее, это проблемы современной богемы, пресытившейся киношно-артистической среды, среди которой он вращался.
Повышенный, если не сказать нездоровый интерес к подобной тематике, ничего кроме подозрения у большинства кинозрителей в собственной неадекватности режиссера вызвать не может: «Зачем ему это? Других проблем нет?». Шестидесятые-семидесятые - годы прошлого столетия - время наивысшего расцвета европейского (итальянского, прежде всего) кино - одновременно же, на западе, отмечены модным увлечением учением Фрейда, иудея и масона, с его шизофренической идеей объяснения явлений культуры и религий, в том числе христианства, с помощью «Эдипова комплекса». (Не случайно именно в этот период выходит фильм П.Пазолини «Царь Эдип» - буквалистически прямолинейная, с оглядкой на Фрейда, иллюстрация древнегреческого мифа). Религия, Бог (у фрейдистов и его последователей с маленькой буквы) - все это, оказывается, от того, что сын возревновал отца к матери, «замочил» его, а потом раскаялся. «Комплекс» вины перешел на его потомков, те ни ухом, ни рылом не ведая, в чем дело, но все-таки мучаясь, перенесли свои чувства с отца на тотемное животное, а позже, в ходе, разумеется, эволюции, объект почитания превращается в Бога. Мило и простенько!
Фрейд не только «породил» бога (тут, конечно, только с маленькой), он еще и, хорошо зная о «природных» человеческих греховных влечениях и потребности человека в очищении от грехов, породил, со своими последователями (Юнг, Фромм и компания) метод и целую школу психоанализа - эту лукавую и якобы научно обоснованную альтернативу, а по сути подмену таинства христианской исповеди прилюдным стриптизом души. Внешне похожие по форме, они имели, однако, совершенно противоположные по содержанию цели. Исповедь настоящая предполагает очищение человека от грехов перед Лицом Божиим. Психоанализ же - это очищение, избавление человека от стыда путем изблевывания, самовыворачивания, проговаривания вслух перед лицом или лицами таких же, как он сам, грешных собеседников своих личных, нет, не грехов - «комплексов»... Избавления от комплексов - есть, таким образом, обретение бесстыдства, вседозволенности, распутства...
Поясню, дабы не быть голословным, на вполне современном примере. Как-то, не так давно, прохожу по центру Суздаля. Подхожу к киоску «Росспечати». А киоск этот - ровно в десяти-пятнадцати шагах от главного входа в одну из суздальских средних школ. На переменах дети носятся перед школой, подбегают к киоску, кто-то покупает жевательную резинку, кто-то блокнот, авторучку... кто-то просто стоит и глядит на обложки... Но это ж - киоск! «Росспечати!» Надо ли что объяснять - какие обложки и что там за тети на этих обложках, в киосках российской печати!?... Нагибаюсь к окну - стоит киоскерша, лет тридцати, естественно, в джинсах и в кофточке-топ - выше то есть, значит, пупка.
- Здрасти, - говорю. - Извините, девушка, вас не смущает: рядом школа, дети вокруг, а у вас тут такие журналы? Хоть бы как-то, что ли, прикрыли...
- Нет, - говорит, - меня не смущает. Наши дети без комплексов.
- Ах!.. И... вы, значит, тоже?
- И я, значит, тоже. А у вас что, проблемы? - и хлопнула форткой окна.
Вот те раз! Попробуй тут возрази, докажи, оправдайся... что ты не верблюд. И главное - «наши». «Без комплексов»! Без стыда, значит, то есть, без совести. Стыд, стало быть, целомудрие, детская скромность - некий как бы такой атавизм, пережитки, болезни, которые надо лечить.
И это не где-то - у нас, в православной российской глубинке!.. Вон аж проникла куда, докатилась зараза фрейдизма. Все эти, кстати, выражения: «комплексы», «без комплексов», «комплексы неполноценности» (а теперь уже - «полноценности»!) и т.д. - стали проникать в нашу жизнь, в наш повседневный язык, лексикон, как раз, если хорошенько припомнить, на рубеже семидесятых - восьмидесятых... как и, кстати, выражения «секс», «заниматься сексом», «трахаться», «трахнул»... не было таких слов в пору нашего детства и юности, можешь сам подтвердить, хоть ты и несколько младше. Не было - вспомни! - были другие: либо обтекаемо-нейтральные, либо совсем уже грубые, типа мата (арго), но мат был тогда вне цензуры.
О чем же тут говорить! Чему же здесь удивляться, когда мы видим, как даже лучшие, наиболее профессиональные и художественно убедительные мастера еще недавнего кинематографического прошлого запада, превратили показ своих фильмов в демонстрацию личных грехов и пороков (грехи, как мы знаем, бывают, первородные, личные и родовые) - в изживание собственных «комплексов», в некий творческий акт сублимации. Не могу, например, поверить, что можно снять фильм про любовь, пусть и нереализованную, некого рафинированного композитора-педофила, к смазливому мальчику, встреченного им на курорте («Смерь в Венеции», по роману Т. Манна), со всеми психологическими нюансами, мизансценами, третьими «планами», ни имея при этом личного опыта. Обидно, горько, да и досадно за режиссера, снявшего такие замечательные эпические картины, как, например, «Леопард», с настоящей, кстати, двуполой любовью, позволяющий нам окунуться в атмосферу неторопливой провинциальной жизни родового сицилийского поместья времен Гарибальди.
И вот знаменательный фильм Ж. Годара «Сдохни», действие которого разворачивается в 1965 г. и где уже тогда устами главных героев фильма, режиссеров, продюсеров, сценаристов, выносится предварительный, хотя пока и не окончательный диагноз итальянскому кино: «У итальянского кино не лучшие времена, прогорели почти все», - говорит один (речь, скорее всего, об итальянском послевоенном неореализме). - Все идет с молотка... (речь о киностудии). Теперь на этой земле построят рассадник секс-индустрии...». «Кинематографу пришел конец...» - говорит угрюмо другой. «Настоящий бизнес только в США, - констатирует сотрудница студии. «Ярмарка посредственностей», - бросает ей вскользь сценарист.
И вот смотри-ка. Все они собрались в просмотровом зале одной из уцелевших студий. Смотрят первые кадры нового фильма по мотивам «Одиссеи» Гомера. «Перед вами личные пристрастия и проблемы старого Фрица» - говорит режиссер, имея в виду себя самого. И хотя, казалось бы, шутка - никто не смеется. Серьезен и сам режиссер. И даже слегка патетичен.
Нет, конечно, итальянское кино не кончилось так сразу. И дело не только во Фрейде. (Дело по большому счету во всеобщем отступлении от Бога). Но оно уже начало терять почву под ногами.
Ничего нового все эти Бунюэли и Бертолуччи нам уже не скажут (хотя от последнего, надо признаться, я иногда «тащусь» - есть у него сценки, есть - пальчики оближешь). Все они ходят по давно известному кругу человеческих страстей и пороков. Новым это может казаться только молодым, входящим в жизнь, людям, для которых кино - как некие раскрытые врата (врата ада), расширяющие горизонт их представлений о мире, «лежащем во зле». Откуда, спросим сами себя, наши девчонки семидесятых-восьмидесятых научились вольным повадкам, стали повально пить и курить? Разве не из кинофильмов, в основном западного производства, всех этих «Разводов по-итальянснки», «Браков по-итальянски», «Сладкой жизни»... Вспомним-ка из этой россыпи нашумевших в прежние годы и широко шедших во всех кинотеатрах тогдашнего СССР фильмов хоть один, где бы не было блуда, бесконечных сцен праздного времяпрепровождения, с сигаретами, бокалами, бутылками в руках... чем дальше, тем больше: вот уже и кокаинчик и «травка» по кругу... вот уже и свальный грех... вот уже «нетрадиционно» (противоестественно) ориентированные персонажи, а то и главные герои в фильмах: бисексуалы, мастурбанты, педофилы... Все то, что вынесено за скобки естественных человеческих отношений и обозначено в христианстве как грехи и пороки - все это, и именно это, прежде всего, стало предметом демонстрации, любования, утонченного смакования, причем без всякой сколько либо внятно выраженной оценочной позиции авторов, а то и при явном сочувствии и даже поэтизации этих грехов и пороков («Ночи Кабирии», «Смерть в Венеции», «Мечтатели»)... В те самые приснопамятные шестидесятые-семидесятые-восьмидесятые киноеритиками это лукаво подавалось как прогрессивное западное кино, демонстрирующее «их» буржуазные нравы. Вот-де смотрите, как загнивает запад... Вот как правдиво, талантливо, тонко... На самом же деле нам подставляли обыкновенную замочную скважину, этакое наглядное - для молодых - учебное пособие по разврату. И чем правдивее, чем талантливее, чем художественнее и тоньше - тем для большинства соблазнительнее. Обезбоженная, дезориентированная советская молодежь принимала все за чистую монету и лишь усмехалась: «Нам бы так загнивать» - ходила тогда поговорка. Хорошо помню, к примеру, как многие девчонки начала семидесятых после просмотра фильма «Брака по-итальянски» стали ходить такой же широко размашистой походкой, как и Софи Лорен, играющей в ней проститутку. Да что там походка. Все эти вольные позы, манеры, феминистские речи и взбрыки... Ну, а уж непременная сигарета в одной руке и бокал (стакан) вина или пива в другой - эти непременные атрибуты независимой женщины - все это постепенно с экранов кинотеатров и телевизоров прямехонько перекочевало в наш быт, повседневность. Чего уж греха таить, и мы, мужики хороши. Точно также копировали и перенимали. Вспомним крутых героев Алена Делона, не вынимающих из рта сигарету и прикуривающих одну за другой. Не мы ли услужливо подносили зажигалки своим избранницам сердца и с замиранием сердца исподволь сравнивали их с героинями западных фильмов?..
Ну да бог с ними, с этими фильмами (их бог, фрейдистский, потому и с маленькой буквы). Смотри - не смотри, нас с тобой, переваливших за полтинник, они уже не испортят. Хуже мы от них не станем, но и лучше едва ли... Да и фильмы-то, обойма названных режиссеров, плюс ну, тройка-четверка тех, кого не назвал, - все наперечет. Это - классика, киношедевры! Образцы, так сказать, эталоны. Что же тогда остальное?.. Пробовал я тут, так сказать, мониторить: брал у друзей, у соседей, в прокате. Все не верил себе, думал вдруг, что найду. Не монах же, в миру живу, с народом общаюсь, как-то надо быть «в теме»... Жена из Москвы привозила - ну, ничего, абсолютно, близко даже по уровню... Дальше уже за-предел: тупость, серость, пошлятина, трупы, взрывы, эротика, порно, щикотание нервов... либо -претензии. Какое-то время спасались нашими, старыми, добрыми, типа сериала про Михайло Ломоносова, четырех серий «Войны и мира», двух серий «Руслана и Людмилы» (Птушко), экранизаций Пушкина, с музыкой Свиридова... ну и т.д., сразу не вспомнишь... «Летят журавли», шукшинские фильмы... Там - хоть тексты, русские лица, нормальная русская речь. Но и эти вскоре иссякли. Не так уж, их, кстати, и много. Все уже многократно смотренное-пересмотренное. Жизнь коротка - пересматривать некогда, скажем по-пушкински (он сказал «перечитывать»). Что же касается прочих, с развалов, «новинок сезонов», а там, в основном, зарубежные - «Все, мамуль, хватит - сказал я жене. - Не вози больше, ну их... Время только тратить и деньги. Книжки лучше будем читать. Надо будет, приспичит, я лучше Бандурчука «Войну и мир», по десятому разу, включу или «Руслана» Птушко. Или про птичек будем смотреть, про дельфинов...» - «А мне мужик, на Новокузнецкой, у которого я брала, знаешь, что сказал, - говорит, - когда я попросила у него что-нибудь еще, только поприличнее, почище, желательно?» - «Это какой, кинокритик бывший который?» - «Ну, да. У него, в основном, киноклассика, но и гадости много». - «Ну, и что он сказал?» - «Поприличное? Так приличное кино вы уже выбрали. Все оно осталось в семидесятых-восьмидесятых, много-мало - в середине девяностых. Феллини вы брали, Годара смотрели, это смотрели... Нету, девушка, больше кина, такого, как было. Тем более чистого. Кончилось, выдохлось всё. Кризис жанра. Как и во всем остальном. Вы оглянитесь вокруг. Сходите в театр, на выставки, полистайте журналы, послушайте песни... Деградация. Полный упадок. Каково общество - таково и искусство. Что ж мы хотим? Раньше было кино - теперь ширпотреб: подделки, эрзац, товар на потребу. Как в супермаркете. Там ГМО, субпродукты, здесь ГМО, субфильмы - как инструмент по перековке сознания. Я уже даже мультики детям боюсь включать. «Шрека» смотрели? Это же финиш, предел, дальше уже - преисподняя. Главный герой - людоед. Симпатичный такой, милашка... Все смотрят, однако, гогочут - прикольно. Не зря дедушка Ленин говорил: «Важнейшим искусством для нас является искусство кино»... «Надо же! - говорю. - Молодец. Молодец твой мужик. Все верно сказал. Все акценты точно расставил». - «Это он так сублимирует. Видит, я разбираюсь - читает целые лекции... а приходят другие - сует им, все, что попало: «Вот, посмотрите, новинка... Вот замечательный фильм! У него и «Шрек» на прилавке»... - «Ну, да, ну, конечно. Понятно: убеждения - это отдельно, одно, а бизнес - другое. Чему удивляться: приехали - рынок. Кушать хочет твой кинокритик...»
Так что с кино такие дела...
А вообще, должен тебе сказать, С., в ответ на твои предыдущие письма, мы иногда все же сильно переоцениваем значение искусства, литературы в деле, так сказать, воспитания народа, подрастающего поколения и... ну, да ладно, отставим... В деле, скажем так проще, собственного духовного развития, саморазвития. Потому что нас воспитали так. Потому что мы все еще внутри процесса. Не вышли еще из него. Не совлекли себя ветхого человека. Росли без храмов, без Церкви, и тогда искусство еще могло служить некой заменой, паллиативом (должны же быть какие-то образцы, нельзя же совсем без них; кстати, и были, вполне неплохие). Между тем, если чуть отойти и посмотреть на проблему со стороны, сразу становится понятно: никакое светское искусство, никакая светская, художественная литература (кроме, пожалуй, классики, русской, прежде всего, а то ты меня убьешь) не заменит в душе человека Бога. Хотя потеснить может. И даже иногда вытеснить. Я скажу даже больше: искусство, в том виде, в каком мы его понимаем и знаем, усвоили (ХХв - ХIХв) - само по себе есть явление апостасийное, т.е. оно и началось-то с отступления от Бога. Да, да (только не падай там, литератор) медленной, постепенной сдачи позиций. И паразитирования на этой дистанции, на эксплуатации разницы между состоянием, когда человек еще был с Богом и когда он начал удаляться от Него.
Нет, нет, искусство, конечно, было всегда, начиная со скальных рисунков. Оно было в Этруссии, в Древней Греции, в Риме, Индии, на Руси, до и после крещения, на Тибете, в Китае - везде. Но какое искусство?
Я не большой поклонник В.Розанова, который «по-хлыстовски», как точно подметил И. Ильин, смешивал «блуд и религию», но и у него есть точные наблюдения. Найди (у тебя он, кажется, был) его статью «Мысли о литературе». Там он говорит о сопоставлении ренессанса и декаданса. Коротко (если нет): ренессанс потому так пышен и красив, полон сил и распирающей его изнутри энергии, что до этого-то (!) были века великого самоограничения человека, накопления, аскетизма, вплоть до «отречения человека от себя»
Ренессанс, иными словами - эпоха открытия клада, собранного в ранние века христианства, и начало его разбазаривания в средние. Декаданс - финиш, истощение, анемия, упадок всех жизненных сил, выскабливание последних крох с самого дна того сундука, в котором был клад. Причем, заметь, декаданс проявился во всем, а не только в искусстве, литературе, - в общественных отношениях, в политике... Не зря эмигрантский историк Б. Башилов пишет: «Конец 19-го - начало 20-го века - эпоха национального самоубийства России» - повальное увлечение материализмом, оккультизмом, масонством, восточным мистицизмом, теософией, антропософией, сатанизмом и всякими прочими символизмами, безжизненными акмеизмами и бесплодными футуризмами...
Человек отвернулся от Бога, разучился молиться - «молитва есть обращение души к Богу», - повернулся душой к себе и начал молиться на самого себя, но накопленного хватило ненадолго, и он в отчаянии, видя, что пуст изнутри, на последнем издыхании, стал хвататься за все, что ни попадя... А тут и сатана как тут с перечнем разнообразнейших «измов» - почему б не попробовать?.. В социальном плане самоубийства все равно не удалось избежать, а вот в культурном... с культуркой случилась метаморфоза - произошло элементарное выворачивание шиворот-навыворот и литературы, и всего остального, производного от слова «искус», с переменой всех знаков, плюсов на минусы, и, наоборот, с уже окончательным отходом от Бога и стремительным дрейфом в сторону, сам понимаешь, кого... Что мы теперь и имеем.
То, что было когда-то литературой, искусством, - доедает самое себя. Человек раздет до гола и вытуживает напоказ остатки своего дерьма - больше ему нечего показать. Начался обратный отсчет - вырождение. Садомиты, толерасты и пр. упыри рода человеческого завоевывают вершину за вершиной на подступах к тому, что раньше мы называли Олимпом. Телевидение они уже захватили полностью, кино почти окончательно, прессу практически всю (у нас тут уже даже местные областные издания не выходят без какой-нибудь «ню» на обложке). В книжном магазине - какой только макулатуры не встретишь. Газетный киоск, если ты по натуре брезглив, лучше обойти стороной: они теперь напоминают ларьки типа «рыба-мясо»: хвосты-хребты, окорока-вымя, рога-копыта, - причем всегда далеко не первой свежести.
Слава Богу, есть еще классика, есть русские мыслители, есть святое Писание, святое Предание, святые Отцы... сказки, былины, фольклор, народные песни... Есть «ризы Господни» - природа: небо, солнце, звезды, луна... Есть храмы, иконы, живая молитва... А то бы - совсем караул! А все потому...
Всё потому, что отказавшись от Отца, объявили тварного человека мерой всех вещей. А мера-то не абсолютна, мера деградировала до состояния скота, потеряв всяческий первоначальный образ и подобие Божие. Не может человек сам по себе-то, не может без Образа - Высшего Образца, предстояние перед которым поддерживало его столько времени в относительной форме.
Опять же приходим к тому, что цель жизни (по пр. Серафиму Саровскому) - стяжание (накопление) Духа Святаго, через самоограничение, через смирение, молитву, через обуздание страстей, через следование заповедям не человеками установленными, а Богом, Отцом Небесным, Сыном Его и Духом Святым. Человек, САМ СЕБЕ потакая, будет опускать планку все ниже и ниже, вплоть до преисподней. Период от Возрождения до Вырождения, в котором мы нынче пребываем, это прекрасно доказал.
Нельзя забывать Бога (у Достоевского: «Без Бога все позволено», у Солженицына: «Люди забыли Бога, от того и всё...»). «Никакие философии, никакие системы этики, - писал Лев Тихомиров, - не раскрывают нам высоты личности столь ясно и неуступчиво, как христианское учение, которое показывает нам в человеческой личности частичку Всемогущего Бога, Создателя мира и его законов. Между тем охрана и культивирование этой высоты, по инстинкту, близко сердцу всякого человека, даже неверующего» («Христианство и политика». 1906г.).
Охрана - хорошо сказано. Это мы должны зарубить себе на носу. Мы должны охранять, ограждать себя, коль пришли, наконец, к Богу, - от влияния всех этих бесконечных реклам, зомби-ящиков, СМИ (СМО - средств массового оболвания), интерНЕТа (английский еще не забыл? - паутины), тех же пагубных книжек, фильмов... Нас прессуют, замбируют, нас пытаются «воспитывать», как не воспитывала родная мать, комсомол и Компартия, вместе взятые, к нам лезут в душу, в подкорку (все эти рекламы и теле-программы, вплоть до новостных, с двойным и тройным дном - о нейролингвистическом программировании слышал?), нас кодируют, перековывают, правильно сказал тот мужик-кинокритик, и главный кузнец тот, кого лучше не поминать. Но мы должны выжить, ни смотря ни на что, выжить и сохранить себя, Образ свой и Подобие. Оградиться, насколько это возможно. Мы - в миру, и сделать это на сто процентов все равно не получится. Но научиться отбирать, фильтровать, чего-то не читать, не смотреть, от чего-то отказываться, в какой бы привлекательной упаковке это не подавалось, на что-то не «вестись» - это вполне доступно, реально. Я, например, по Интернету, знаешь, как раньше ходил, особенно первое время - как с миноискателем (перекрестил себя крестным знамением: Боже, огради мя и сохрани от всякого зла) - оп, стоп, там опасно, направо, налево, вперед. Протоптал себе тропинку, обозначил ее флажками (туда не суйся, туда не лезть) - всё, жить можно, и даже извлекать для себя кое-что полезное...
Так что не всё, С., не всё так уж скверно. Не всё безнадежно. Плохо, хреново, конечно. Веселого мало. Но жить пока можно. И даже спасаться... Помнишь, мы сидели с тобой в ресторане Центра славянской письменности и культуры в Черниговском переулке, когда ты был проездом в Москве - ты меня спросил: «Как ты думаешь, есть еще шанс у России? Мне кажется, нет уже, никаких. Укатают матушку-Русь». Я тебе возразил: «Нет, С. Нет. Не согласен. Шансов, да, очень мало. Почти никаких. Но вот это «почти» ее и спасет» - «Что ты имеешь в виду?» Я тогда не смог сформулировать, доразвить свою мысль - нас уже выгоняли: ресторан закрывался, и я отбоярился, что-то вроде: «Не знаю. Чудом. Бог нас спасет...» Так вот, я тебе теперь говорю: я верю, уверен почти на все сто, что за Вырождением наступит, наконец, Прозрение. Отрезвление. По крайней мере, для части человечества, к тому еще способной, а именно и, прежде всего, Православной ее части, т. е. как раз России и некоторых осколков истинного Православия в других концах света. Ибо всякое прочее «альтернативное» христианство давно уже отпало от Бога. Не говорю уже о протестантах, которые подменили Бога идолом материального преуспеяния (кто успел - тот и съел, тот, стало быть, и угодил Богу). Причем, мой прогноз, хотя и достаточно пессимистичен, и парадоксален, на первый взгляд, основан, на том, что мы включились в процесс загнивания - окончательной апостасии, отступления от Бога - несколько все же позже так называемого цивилизованного сообщества («сообщество» - термин из лексики криминальных преступников и масонов). Именно наша-то «отсталость», наша «дикость», наша недо-цивилизованность, в глазах мирового «сообщества» - и в этом, безусловно, промысел Божий - нас и спасут. Как бы тебе объяснить? На примере. Ну, вот...
Вот, скажем, движется людская колонна, наподобие стада свиней, в которое вселились бесы, - точнехонько к пропасти. Все по порядку: впереди, в авангарде, самоуверенные американцы, за ними, галопом, Европа: подобострастные французы, законопослушные немцы, хитрые англичане (они-то там знают, кто впереди)... мы, как всегда, где-то в самом хвосте. И вот представь, ЧТО начинает творится с головой этой колоны при сближении с бездной... Какой гвалт и хай - у двигающихся следом! А те, кто за ними, жмут, напирают... В хвосте, однако же, тоже порядок, тоже все по колоннам: первая - олигархи, вторая - агенты влияния... далее - «пятая»... Где-то в самом заду, - вольным шагом, вразвалочку, щелкая семечки, всеми забытый народ. И вот скажи мне теперь, у кого больше шансов выжить, прекратить этот пагубный марш и даже, возможно, одуматься: «Стоп! Стоп, куда мы всем прем?.. Эй, братва! А ну-ка назад». Понятно - у самых последних. Как они нас называют - «страна дураков»? Хорошо, замечательно, ладно. Хо,ккей, господа! Вспомним русские сказки. Кто там всегда побеждал? Иванушки-дурачки. Итс Хо,ккей?..
Я давно говорю: Россия спасется глубинкой, провинцией, медвежьими углами, куда цивилизация приползет позже всех. Ведь что такое цивилизация, если ее верно понимать? Уровень развития материальной культуры. Только лишь, и всего. При котором человек чем дальше, тем больше превращается из раба Божьего в раба все более возрастающих материальных потребностей. Рабом Божиим не стыдно быть, а вот рабом тряпок, вещей, электронной и прочей оргтехники, жалких образцов эрзац-культуры, своего собственного брюха, собственной похоти - это даже и в многократно оплеванное-то советское время называлось соответствующими словами - мещанством, обывательщиной, потребительством... Словом «потребитель» именовали людей (уж ты-то это хорошо помнишь, словестник-филфаковец) ничего не производящих - только потребляющих, и было оно синонимично словам «тунеядец», «дармоед», «халявщик». Последнее чудом выжило, два предыдущих скоро занесут в словари с пометкой «устар.», поскольку у нас теперь все - «потребители», и даже с «правами». Исключая периоды выборов, когда мы - «электорат». «Народ» скоро тоже станет - «устар.»
Вот сейчас родители, в городах, стараются изо всех сил своим чадам приобрести компьютер, потому что это, во-первых, опять же модно, престижно, а во-вторых, он же, компьютер, умный, а давно известно, с кем поведешься, того и наберешься. Когда же их ребенок на глазах превращается в дебила, хама и зомби, сползает с четверок на двойки и вылетает из института, в которые они вбухали кучу «бабла», - они не понимают: как же так?!.. Примеров, даже среди знакомых, хоть пруд...
«Ребенок, - говорит, - просит компьютер. Обещает по нему изучать английский». - «Не будет, - говорю, - он у тебя изучать английский. А будет баб голых разглядывать и в игры бесовские играть». Через год встречаемся: «Ты как в воду смотрел. Не только английский, а и все другие предметы в школе запустил. И еще говорит: «В наше время дураки только учатся». И - за уши не оттащишь».
Величайшее искушение - все эти современные электронные штучки-дрючки. Я думаю, только взрослый и укорененный в вере человек может его избежать. И то - не всегда! У меня у самого крыша поначалу ехала. Это в мои-то годки. Я представляю, что там с молодежью делается! Я уже всех местных компьютерщиков («пользователей» - теперь еще говорят: там мы потребляем, здесь - пользуем) по глазам определяю. Зомби - одно слово. Людмила, жена, рассказывала: у них студент один чуть под машину не попал. Идет по улице, прямо по проезжей части, на него транспорт прет, а он «джостик» якобы крутит, лавирует между машин. И только на переходе «проснулся», прямо перед бампером какого-то затормозившего джипа... Им по 20 лет уже, а они еще девок не щупали! Они вообще не знают, с какой стороны подходить к ним, и что говорить. А им и не надо. У них виртуальные - голые, «мышку», молча, нажал и - пожалуйста, «пользуйся». Зачем им реальные девки?.. Читать разучились, грамоты не знают, истории родной страны, города - ни в зуб ногой, зато по компьютерной фене ботают, как на китайском. И что им это даст, даже чисто по жизни? Ничего, абсолютно. Их даже в компьютерные салоны не возьмут, ибо столько не надо. Предложение превышает всякий мыслимый спрос.
А вот в соседних медвежьих углах, селах и отдаленных поселках, где с «нетом» проблемы (и пусть бы подольше), у нас пока разлагаются по старинке - самогоночка, водочка паленая, девки безотказные ядреные. И это, С., лучше. Плохо, но в сравнении, все же лучше. Мы когда-то тоже всем этим грешили, правда, девки были другие - стихи им читали, книжки дарили - и водку пили почище (раньше водка, как теперь старики говорят, была только двух сортов: одна хорошая - «Московская», 2 р. 78 коп. другая очень хорошая, «Столичная», 3 р. 12 коп.). И - некоторые из нас выжили, ничего, хотя и с большими потерями.
Поэтому я и говорю... Бог нас бережет, не давая нам так быстро цивилизоваться, как прочим продвинутым странам. Пусть они продвигаются - они уже продвинулись к самому краю ... А мы подождем...
Твой крестный, В.
P.S. Тут, кстати, вспомнил... Остынем от темы... Однажды я уже повисел - над обрывом. Хорошо помню то состояньице - лучше не надо. Ходили мы как-то в поход с ребятами, по Жигулевским горам. Было нам в ту пору по восемнадцать, как раз незадолго перед самой армией. Толик был Сардинов, Валера Иванов, Саша, кажется, Лизнев (с тобой мы еще не знались). И вот пришли на Усинскую Лепешку, наверняка ты там был, гора такая с плоской вершиной, как раз над самом устьем впадающей в море Усы. С нее обзор еще замечательный - все море как на ладони, весь город, в дымке, на той стороне... И вот я что-то повыпендриваться решил (водилось за мной такое). Смотрю - столб какой-то, метрах в семи от обрыва, а к столбу приторочена проволока, толстая такая, стальная, слегка проржавелая, правда, и - тянется прямо к откосу, обрыву. Откос небольшой, метра два, а дальше сразу скала, как стена, совершенно отвесная, вниз до воды. Метров десять, может пятнадцать, не знаю... Внизу небольшой штормячок, балла в три. Волны хлещут прямо о скалы, ветер треплет траву на Лепешке, чайки с криками кружат над устьем. Я беру эту проволоку, дергаю - крепкая? крепкая! выдержит! - и начинаю передвигаться, попеременно перехватывая ее руками, к самому краю обрыва. Спустился с откоса, встал на каменный выступ скалы и, раскинув в стороны руки, схватившись покрепче за проволоку, держа ее у себя за спиной, навис над обрывом. Под углом, примерно, градусов в тридцать к скале, буквой «Т». «Молодец, Витек! Так, держись, - кричал Толик. - Снимаю... Секундочку. Так. Отлично... Ласточку сделаешь?». Я поднял одну ногу (в юности занимался спортивной гимнастикой, имел первый взрослый разряд) и вытянул ее параллельно проволоке, оставаясь стоять на другой. «Гениально! Потрясающе! Можешь отпускать проволоку... пленка все равно кончилась. Эх, жаль, пропал такой кадр...»... Я потихоньку выкарабкался наверх, встал на мягкую почву Лепешки: «Шуточки у тебя, однако». Пнул ногой проволоку... И тут... она отломилась. Я обомлел. «Ничего себе! - сказал Сашка и даже присел, в изумленье. - Да ты посмотри... Вот это ты б сейчас навернулся. Она же гнилая! Ржавая, глянь, вся насквозь...» - «Ну, в воду бы плюхнулся, - Толик, - подумаешь! Выплыл...» - «Какой в воду? Какой в воду? - Саня был старожил, мы с Толяном приезжие. - Там камни, как пики, торчат». Мы потом спустились к воде - немного левее виляла вниз, серпантином, тропинка, поросшая мхом, и - правда - под самой скалой, над которой я нависал, простиралась такая как бы терраска, уступ, чуть повыше воды, - волна на нее набегала, сбегала обратно, - а на этой терраске - груда острых камней, с торчащими гранями... Как я спасся тогда? Как не сверзился вниз - непонятно. Еще бы чуть, одно бы движенье и - улетел бы со свистом...
У меня потом было несколько таких случаев, когда я чудом куда-то не улетал, не тонул на катере в море, не попадал под машину... ну и т.д., но этот - как вспомню, так вздрогну. Мурашки по телу. Теперь-то я знаю, Кто меня спас. И тогда, и - после зачем-то, по жизни, берег.
А иначе, кто б тебе писал эти письма?
Ну, да ладно. Пока.
2
Что такое чудо?
Из писем крестнику, разных лет
2009 г.
...Да нет, С., две девицы. Обидно, как говорится, досадно, но ладно. Идеально было б, конечно, парень да девка. Так вроде и узи поначалу показывало, то есть оно показало, что одна, поменьше, точно девица, а второй плод, поскольку крупнее, возможно, парень. Но не все еще потеряно. Н. у нас человек все же церковный (исповедуется и причащается), и я надеюсь, что если что (в будущем), то аборта делать не станет, так как знает: сие есть убийство - грех.
Лечение было все эти десять с лишним лет, как она вышла замуж, но толку от него почти никакого. Помогли - мы с женой в это больше верим - молитвы. А главное - мой прошлогодний вояж на Афон. Есть там в сербском монастыре Хиландар такая знаменитая чудотворная Хиландарская лоза, к которой едут православные неплодные мужики-супруги со всего мира. Я сам там разговаривал с одним нашим эмигрантом из Канады, лет сорока, приехавшим в Хиландар именно по этому поводу. Монахи дают страждущим не только виноградинки и кору с лозы (мне дали в виде исключения, как отцу неплодной) в специальном конвертике, но и некую инструкции к ним, как их потреблять. Все это делается также с соответствующими молитвами - Божией Матери, Игуменье Святой Горы, и Семиону-мироточивому, из гробницы которой произрастает лоза, - обязательным длительным постом перед зачатием, земными поклонами и т.д. Я вернулся в октябре, Рождественский пост начался в конце ноября - и все чудесным образом разрешилось. Скептики и атеисты могут сказать: ну, это совпадение. Ну, пусть они считают так. Молился я сугубо и в греческом скиту святой Анны (матери Богородицы), которая, как известно, до старости была, с супругом, бесплодной. Сходить в этот скит помолиться о чадородии дочери мне подсказал один афонский старец-пещерник со знаменитой скалы Карули - самой малодоступной на всем Афоне, да он и сам обещал молиться. Молились оптинские монахи-паломники, с которыми я познакомился на Афоне, уже вернувшись с Афона в Оптину, молился еще один батюшка (из под Иванова), с которым я жил в одной кельи в Хиландаре. Матушки из наших суздальских и ближайших у нему монастырей. В Хиландаре есть целый иконостас из фотографий младенцев, рожденных после посещения его неплодными отцами. При мне архондаричный (ответственный за прием паломников) серб с радостью раскрыл очередное письмо и вынул оттуда фотографию вновь родившегося мальчика из России и, показав всем, приторочил ее к тому самому «иконостасу» в архондарике. Еще одно подтверждение чуда такое...
Сербский Хиландар единственный на Афоне монастырь, где нет игумена. Вместо него - Чудотворная Икона Божией Матери «Троеручица». Стоит она на возвышении в главном храме - кафоликосе - на том самом месте, где обычно восседает игумен. Все монахи перед началом службы подходят, приклыдываются к ней и берут у нее благословение - не только на начало службы, но и на любое послушание, так как бы брали его у живого игумена. Я, помню, тоже тогда подошел и, помолившись, приложился к «Троеручеце» (как, впрочем, делал это и во всех других афонских монастырях, подходя вначале к главной, как правило «именитой», чудотворной иконе). После этого я пошел в монастырскую лавку и, покрутившись там, решил таки купить дочке в подарок рукописную настоящую, на досках, со шпонами, икону «Троеручицы». Стоила она в евро не мало, я долго сомневался, надо ли мне сейчас так здорово раскошеливаться, но все-таки взял (был какой-то позыв - бери). Так вот через год почти выясняется... Я был как раз у беременной дочери с зятем, помогал им в ремонте дома. Было это накануне ее дня рождения - 25 июля. Вдруг позвонила из Суздаля жена и говорит: «Я сейчас посмотрела в церковном календаре... ты знаешь, оказывается день празднества иконы «Троеручица» приходится на- 25 июля!» Я обалдел! Когда - тут же - сообщил об этом Н., она спокойно ответила: «А я была уверена, что ты специально купил ее ко дню рождения!». Мне даже пришлось убеждать ее, что я ни сном ни духом про это не знал, что это вот сейчас только выяснилось... Ну опять кто-то скажет: совпадение... Извините, товарищи, скептики и атеисты, в году сколько дней? И практически на каждый приходится почитание какой-нибудь иконы. Шанс: один к 365-ти!.. Есть хороший анекдот на эту тему. На экзаменах в семинарии батюшка спрашивает семинариста: «Скажи, чадо, что такое чудо?» - «Не знаю, батюшка». - «Ну, вот, скажем, забрался человек на колокольню и упал оттуда. Упал, но не разбился. Это что, будет?» - «Случайность батюшка». - «Хорошо. Второй раз забрался тот же человек на колокольню, опять упал и опять не разбился. Это что?» - «Это, батюшка, совпадение». - «Ну, ладно, чадо! В третий раз тот же человек полез на верхушку колокольни, опять упал и опять не разбился - это что?» - «Привычка, батюшка», - говорит...
В «Русской Фиваиде», на Вологодщине, после Кирилло-Белозерского монастыря и после Горицкого (женского), я решил проехаться до обозначенной тут везде на картах Пустыни Нила Сорского, одного из моих любимых святых. Ну, знаешь: был спор между «стяжателями» (Иосиф Волоцкий и др.) и «нестяжателями» - их как раз представлял Нил Сорский, кстати, долгое время подвизавшийся на Афоне, делатель «умной», то есть углубленной в себе, духовной молитвы, а здесь вблизи Белого озера он основал собственный монастырь, из которого впоследствии вышла масса подвижников, цепочка которых не прерывалась вплоть до оптинских старцев. Поскольку он был нестяжателем, до нашего времени от него почти никаких материальных памятников не сохранилось. Зато сколько последователей и основателей множества других монастырей и скитов по всей России и за ее пределами, включая тот же Афон! Но Пустынь какая-то все же осталась... И вот я каким-то проселком, перелесками, ориентируясь по карте, но все-таки добрался... Оказалось: это был средних размеров скит или маленький монастырек, явно позднейшей (19 в. - начало 20-ого) перестройки, обнесенный средних же размеров крепостной стеной с четырьмя смотровыми башнями по углам, надвратным пятикупольным храмом, с барабанами, обитыми белым железом, и даже с крестами. Выяснилось однако - монастырь недействующий: там сейчас - психоневрологический, мужской, пожизненный, интернат. В поселке же, что вокруг, живет обслуживающий персонал с семьями: врачи, медсестры, медбратья и пр. Психи, впрочем, были вполне смиренные и даже разговорчивые, очень жаждавшие попозировать перед фотокамерой: «И меня... И меня, можно?..». Один из них, гугнивый, рассказал мне, что монастырь здесь был - до 78 г. Потом-де закрыли, монахов повыгоняли и поселили их. Он мне что-то долго и малоразборчиво гугнил, из чего я понял, что монахи есть, но они на кладбище... Я было отмахнулся, но он настойчиво показывал, как к этому кладбищу проехать: «Там монахи... эге... гы... монахи... там... мотри». Ну, я решил доехать (вдруг найду там могилу преп. Нила!). По каким-то колдобинам, вдоль жутких бараков и покосившихся домов, в которых живет персонал, доехал до края поселка, внедрился в лес и сразу же - кладбище... Вышел, прошелся... И, знаешь, оторопь меня взяла... Никаких, конечно монахов, я там не нашел, обычные могилки с завалившимися сикись-накись крестами и тумбами, пожухлые венки, оградки... И вдруг пронзительно: «И мы ведь будем там все ... И ведь не так и долго осталось... А как живем?..» То есть посетили меня все те самые мысли, от которых мы постоянно отмахиваемся и гоним их из страха перед неизбежным и нежеланием портить себе сиюминутный «кайф» и которые как раз монахи-то постоянно культивирует в себе, помня о смертном часе, что склоняет их к постоянному покаянию и внутреннему (молитвенному) самоочищению (духовному совершенствованию, говоря по-мирски). Очень тревожное чувство, вплоть до паники, я испытал... Быстренько ретировался, на - колеса, и - ходу, ходу оттуда. Но от себя не убежишь. Пока ехал, все мои грехи, прошлые и настоящие, всплыли передо мною, как на дисплее. Были у меня, конечно, мысли, исповедоваться и причастится в одном из «фиваидских» храмов либо монастырей, но какие-то неопределенные, то ли надо, то ли пока не обязательно это делать, а ограничиться присутствием на двух-трех службах... А тут как обухом по голове: надо и как можно срочнее. Да и праздник завтра - Рождество Пресвятой Богородицы. Чего тянуть-то? Самое подходящее время. А путь мой дальше лежал в знаменитое Ферапонтово. А по приезде в Ферапонтово - опять же - выясняется, что главный храм у них - Рождества Пресвятой Богородицы (!). Как раз тот самый, на территории монастырского комплекса, где фрески Дионисия. Мало того, как сказала мне экскурсовод Наталья (она же предложила мне ночлег в рубленом доме на берегу сногсшибенного по красоте Борадаевского озера): завтра, то есть в само празднование Рождества Богородицы исполняется ровно 600 лет со дня освящения алтаря и напрестольного антимиса того еще первого, деревянного храма, построенного на сем самом месте преп. Ферапонтом. Но где ж причащаться? Храм-то нерабочий, музейный, как и, в целом, весь монастырь?.. Но потом, походив, покрутившись вокруг, снимая попутно на «Кэнон», я обнаружил, чуть в стороне, вдоль по берегу озера, новый, как с иллюстраций Билибина, храм, из свежеошкуренных бревен, в северном стиле, с восьмигранным высоким шатром и чешуйчатой маковкой сверху. И, главное, храм был рабочим: со своим настоятелем-батюшкой, отцем Сергием и своей приходской общинкой, большую часть которой составляли, насколько я понял, сотрудники музея, несколько прихожан из местных и две-три семьи приехавших из Москвы паломников. Тут-то я и отговел вечернюю, переночевал... все же не в рубленном доме, а тоже в частном флигеле, тоже рубленном, чуть поближе к монастырю и чуть все же подешевле (там - 500 руб. за ночь, здесь - 350). А утром, на праздничной литургии - исповедался и причастился. Все мои вчерашние недоумения и фобии - как рукой сняло. Ощущение - заново родившегося. Благодать прямо таки волнами окатывала. А тут еще погодка под стать (см. фото), тут еще и замечательная, какая-то потрясающе уютная, домашняя атмосфера деревянного храма, пахнущего ладаном, воском свечей и сосновой смолой свежеструганных стен, с лоскутными (совершенно деревенскими) ковриками и дорожками под ногами, с иконостасом, оформленным под ажурные вологодские прялки, с детишками, снующими по полу... В общем - прошибло. Как никогда. Вернее, как редко когда. Потом был Крестный ход - в сторону монастыря. Молебен на паперти Рождественского храма - в честь того самого 600-летия. А потом, уже «под занавес», перед самым моим убытием, я осторожно поинтересовался у батюшки:
- Простите, отче, а как ваш храм, с приходом, называется? Ну, вот этот деревянный-то. И, кстати, давно вы уже в нем служите?».
- Да служим-то... вот уже почти год. А называется - Преподобного Нила Сорского.
Опа! Я онемел!.. Опять «совпадение»? Опять «случайность»? Или уже - «привычка»? А, по-моему, все это неспроста. Неспроста что-то меня надоумило поехать накануне в Пустынь (а ведь было сомнение - надо ли?). Неспроста тот гугнивый, с настырностью косноязычного блаженного, уговаривал меня посетить кладбище, где «лежат» монахи. Монахов хотя я там не нашел, но дух монахов все же меня коснулся. Неспроста я исповедался и причастился не в Спасо-Прилуцком монастыре в Вологде, где ночевал и был на службе, не в Кирилло-Белозерском, где меня тоже оставляли ночевать и где я прихватил таки кусочек всенощной, не в Горицком женском, где у меня не хватило наглости подойти к игуменьи и благословиться на постой (а раз на постой, будь добр - с утра на службу), а именно в ферапонтовском сельском рубленом храме преподобного Нила Сорского. Нет, не все в нашей жизни так просто. На все Божья воля. И промысел (смысл).
Твой крестный, В.
3
Дай Бог успеть
Из писем крестнику, разных лет
2011 г.
Нет, С., нет. Извини. Не согласен... Все нынче хотят какого-то удобного для себя христанства, комфортного, безпроблемного. Всех - особенно последнее время стал это замечать - раздражают разговоры на «серьезные» темы... Ну, какие у нас могут быть «серьезные» темы: нестроения в церкви, разруха в деревне, в отечественном производстве, миграционная политика по типу Косовской, то есть по тому же абсолютно, один к одному, сценарию, разруха в культуре, в образовании, пандемия педерастии, ювинальная юстиция... и т.д. и т.п. Я не могу об этом молчать. Это постоянно во мне. Это касается не меня (что мы - мы прожили свою жизнь и как-нибудь доживем), а больше все же - детей. Как им-то придется?.. Я пытаюсь найти отклик своим мыслям, и редко его нахожу. Меня, в лучшем случае, где-нибудь в компании, сразу же начинают обволакивать: «Ну, Виктор, ну, ладно, ну, все... давайте о чем-нибудь хорошем». Или прямо обрывать. «Ну вот опять, Вить, ты начинаешь нагнетать...» - «Хорошо, - говорю, - давайте о рыбалке, давайте о грибах, о погоде...» И все тут же расцветают.
То есть, понимаешь, у меня давно уже мысль: не слишком ли мы хорошо стали жить. Разумеется, в материальном отношении. Еще Чехов в свое время писал: «Перемена жизни к лучшему возбуждает в русском человеке самомнение самое наглое». А я бы добавил: и самодовольство - отупение - нежелание ни о чем думать и заглядывать хотя бы чуть-чуть в завтра, послезавтра. Сегодня хорошо - в кайф - да и ладно. Думать - это всегда труд. А зачем трудится, напрягать извилины, рвать сердце, когда и так все есть? Тачка есть, баба под боком есть, компьютер, мобильник, интернет, холодильник до потолка, итальянская духовка с плитой, дача, домик в деревне - все есть. Ребята, че еще надо? Живем! Хватит бухтеть! Хлеб наш насущный дашь нам на сей день. Вот и давайте жить одним днем!
Философия многих, если не большинства. Вот это-то нас и загубит. Я иногда про себя молюсь: Господи, пошли нам какие-нибудь катаклизмы, а то ведь прямой дорогою идем прямо в ад. Встряхни нас!.. И обязательно вскоре пошлет и встряхнет. Грешно, наверно, молиться так, но ничё не остается... Ничё не остается. Я думаю, мы так далеко зашли уже, и продолжаем двигаться в том же гибельном направлении, что уже ничего, никакие увещевания, никакие сборы подписей под воззваниями, никакие объединения и «движения», никакие форумы в РНЛ или где-либо еще нас не спасут. Только гигантская встряска. Но, к сожалению, враг так хитер, так поднаторел в борьбе с нами, что даже встряски нам не дает. Разлагает нас изнутри, медленно и неуклонно, через вещи, внешний комфорт, жратву. Блажен, кто этого не видит и не чувствует. Великие, и, прежде всего, душевные мучения, предстоит испытать тем, кто еще не потерял зрения и этой чувствительности...
***
...Да, С., конечно. А тут я согласен. Полностью. Все мы оттуда родом - из безбожной советской эпохи (по которой теперь ностальгируем, кстати!). Вся беда нашего послевоенного поколения, все наши последующие, при вступлении во взрослую жизнь, метания и болтания, нестроения, неудачи на любовном фронте и в семейных отношениях, пристрастия к вредным привычкам, табакокурению, неумеренному винопитию - многих уж нет в живых, - рассеянный, беспечный, а в моем случае еще и полубогемный образ жизни, - все это проистекало от того, как я теперь понимаю, что мы росли нехристями. Многие были крещены, тайно ли, явно, благодаря своим бабушкам, дедушкам, реже уже родителями, может быть половина, может быть, больше, но росли мы все же без Бога. Аз же, грешный, к своему несчастью, еще и не был крещен. Да и кто бы мог меня окрестить, если даже мама моя и все сестры ее, и братья не были крещены! Как так получилось, я пробовал потом разобраться; все они родились в двадцатые - тридцатые годы, а 1937-м, теперь уже это хорошо известно, во время Всероссийской переписи населения, 75 % из опрошенных, в графе «вероисповедание», не смотря на гонения и репрессии, не побоялись назвать себя православными (а крещенных и тихо сочувствующих было, конечно, и больше, может быть, все 90).
Виной всему, как выяснилось, был мой прадед Иван Васильевич, точнее, так сказать, его просвещенность. В селе Даурия, откуда я родом, он слыл, по словам моей матери и теток, самым образованным и начитанным человеком, преподавал в школе разные предметы, в том числе биологию, был, разумеется, дарвинистом, соответственно, атеистом, и строго настрого запретил своей дочери, моей бабушке Пелагии, крестить всех детей, своих внуков. Деда моего, Алексея Ивановича, бывшего красного партизана, расстреляли в 38-м в энкэвэдэшных читинских застенках, бабушка умерла в 52-м, от пустяшного гайморита, воспитав и подняв на ноги в тяжелейшие полуголодные годы семерых детей (дядя Петя погиб на фронте), да я ее толком и не видел: в 49-м отца моего, военного офицера, участника Войны с Японией, перевели из Даурии, где он и познакомился с матерью, в г. Читу, из Читы - в Павлодар, потом - в Томск, там отец, комиссовавшись, закончил Педагогический институт, а с бабушкой Агафьей и дедом Федором, раскулаченными и сосланными из Белоруссии на Урал, я познакомился уже только перейдя в третий класс, когда мы всей семьей, с сестрой Ольгой, переехали в Европейскую часть России, поближе к своим родным, в г. Бузулук, Оренбургской области, в предгорье юга Урала.
В Бузулуке жил младший брат отца, наш дядя - Иван Федорович, участник ВОВ, четыре года проведший в немецкий концлагерях, директор Школы рабочей молодежи, а рядом, в двадцати пяти километрах, в селе Колтубанка жили бабушка с дедушкой, на самом ее краю, впритык рядом с лесом (как выйдешь, так сразу же сосны, сосны, огромные, метров под тридцать, а запахи, запахи!..). Жили, разумеется, не в своем доме - свой большой, обжитой, с огромным хозяйством, они оставили в Белоруссии (отняли! - «оставили»: с узелками, с котомками в товарняк и - вперед, на Урал), - а в общем, коммунальном, разделенном на четыре секции, четыре семьи, в самой малой из секций, состоящей из комнаты с кухней-прихожей, половину которой занимала большая русская печь. В комнате, над железной кроватью, где спали бабушка с дедом, висела, в полный разворот, позаимстваванная из журнала «Огонек», репродукции картины Рафаэля «Сикстинская мадонна» (я помню, все заглядывался на нее). Не думаю, что бабушка была католичкой, скорее всего, повесила то, что было можно вешать: свои-то иконы изъяли при обыске, а это хоть что-то: Божья Матерь, какая-никакая, нимб над головой, ангелочки... В «Огоньке» пятидесятых православных икон, конечно, не публиковали, но репродукции мастеров эпохи Возрождения уже иногда понемногу давали. Вот она и повесила. Поди придерись - официальный орган Центрального Комитета партии - там и вождей публикуют...
Не знаю уж, насколько была верующей бабушка Агафья, но даже если и была, веру эту свою она не афишировала - началась новая, уже хрущевская волна гонений на православных, а она и той, первой, большевистской еще не забыла. Храма в селе ни одного не было, ходить было некуда. Праздников широко, как теперь, даже Пасхи, тогда не отмечали. Оба сына были коммунисты. Обе снохи атеистки. Внук пионер. Перед кем уж тут афишировать?.. Так - иногда замечал - подойдет баба Агафья к Мадонне, постоит, что-то пошепчет и вновь отойдет. Пела что-то себе под носом. Постоянно в делах: корова, теленок, пара хрюшек в загоне, куры, грядки, стирка, готовка еды, себе и скотине... Меня поучала:
- Ты, Витя, давай-ка учись получше, вырастишь, будешь начальником.
- Не хочу я начальником, - морщился я.
- Директором будешь. Как Ваня...
- Да не буду я никаким директором, баб, отстань от меня.
- Слушайся отца и мать...
- Вот я и слушаюсь. Мне мама всегда говорит: главное человеком хорошим быть. Не врать, не воровать, никого не обижать...
Мать, действительно, мне это говорила. Не будучи крещеной, она была, по словам Тертуллиана, по природе своей христианкой. Доброй, мягкой, отзывчивой, незлобивой... Не помню, чтобы когда-то кого осуждала, лгала, либо сплетничала... Раз и навсегда отучила меня врать (по крайней мере без особой нужды): «Будешь врать, - сказала после какого-то одного из моих проступков, - буду наказывать. Подойдешь, честно признаешься - буду прощать. Договорились?». - «Да». Попробовал - понравилось. Лучше, чем дрожать и ждать, когда тебя разоблачат и накажут. Но и лишний раз огорчать тоже не хочется. Волей неволей учишься себя сдерживать, следить за своим поведением. Разве это не христианский подход в воспитании? Откуда в ней это?.. Да от бабушки Пелагеи, конечно: бабушка, все тетки в один голос говорят, была очень доброй и ласковой. А у нее откуда? От прабабки - мамы своей... Они-то все верующие были. И в церковь ходили, и посты соблюдали, и каялись... Вот оно и осталось. При полном кажущемся неверии. Я теперь и среди постоянных прихожанок храмов таких, как мама, не вижу. Нынешние-то «мамы» и бабушки - все сплошь почти бывшие комсомолки да коммунистки, прошедшие школу эмансипации и равноправия... Иной и пальца не покажи - тут же откусит. И злословят, и осуждают, чуть только выйдут из храма... Не все, разумеется, нет (а то я тоже тут осуждаю). Я к тому, что характер, такой, как у мамы - это, конечно, от Бога, как дар, как талант, от рождения. Плюс воспитание, гены, преемственность. Церковь тут не причем. Хотя я ее потом окрестил, уже в шестьдесят. Икон поразвесил, книжек разных понакупал... Это было в Тольятти еще. Когда перевез ее в Суздаль, водил по храмам. Но шла без охоты. Приходилось упрашивать: «Мама покаяться надо, потом причаститься...» - «Ну, в чем мне, Витя, каяться, что я такого сделала? В чем согрешила?.. Не помню, убей. Не знаю, что говорить». - «Так, давай, мам, считать: в храмы шестьдесят лет не ходила? Не ходила - раз. Атеистической пропагандой, когда преподавала в школе, занималась? Занималась. Два. Молитвы на ночь и утром читаешь?» - «Читаю я, постоянно читаю: Отче наш, Богородице, Троице, Николаю-угоднику...» - «Мало, мам. Мало. Надо все читать. Я тебе молитвослов подарил?.. Полный канон... Посты соблюдаешь?» - «Так я и так уже почти не ем ничего...». Я напрягался, пытался её еще в чем-либо «уличить», но не в чем более было уличать - фантазии не хватало. «Ладно, об остальном тебя батюшка спросит...» Умерла она в восемьдесят четыре. Тихо, спокойно, хотя и болела уже тяжело. Исповедовал и причащал на дому наш родственник, муж моей двоюродной сестры Н., отец Герман. Когда вышел - улыбался: «Все у нее хорошо. Хорошо. Замечательно. Можете не беспокоиться. Дай Бог нам всем так прожить и так умереть, как раба Божья Анна»
Да, не святые мы все.. Хотя ходим в храмы, отстаиваем все положенные службы, говеем, регулярно исповедуемся, причащаемся, книжки на ночь читаем, по святым местам разъезжаем... И мама, наверное, тоже - святой не была (если мерить, конечно, церковными мерками). Но мне, к примеру, до ее святости (я тут даже кавычек не ставлю, поскольку в моих глазах она «по любому», как теперь говорят, была и остается святой, без всяких кавычек) - ой, как еще далеко. Да и не знаю: успею ли, догоню? Сколько мне Бог отпустил? Годков-то уже самому - как маме, когда я ее окрестил. Но будем стараться.
Дай Бог успеть...
Твой крестный, В.
4
Еще поживем
Из писем крестнику, разных лет
2012 г.
...Я тут намедни тоже слегка разговелся (это еще до поездки в деревню). Выпил вечерком, с супругой, на голодный желудок бутылочку красного сухого - три дня перед этим сидел на «на посте». Слегка развезло. Что-то слово за слово... короче, разругались по бытовухе (с кем не бывает?). Сел за руль, надо, думаю, добавить. Жар загасить. Жена не пускает - куда? «Уйди», - говорю. «Лягу под колеса, ты что, хочешь прав лишиться?» Ладно. Вылез. Пересел на велосипед. И так не пускает. Ладно, думаю, пешком дотелепаю. Ближайший чепок в трехстах, примерно метрах, от нас, не доходя площади, возле автостоянки. Сто лет там не бывал. Водку давно не пью, пиво (живое, разливное) только во время баньки. Сухого там не бывает, а если бывает - вдвое дороже, чем в магазинах. Тут, однако, уже все равно - разозлился - что будет, то и приму.
Чепок этот вечно или пустой или совсем закрыт - местные алкаши все давно перешли на «паленку», а почтенная публика тут не гуляет. Так, иногда, идешь, смотришь, то корпоративчик какой сидит, то блатная кампания, то загулявшая парочка... Тут, смотрю, два стола сдвинуты - ребята какие-то, лет под двадцать, чуть больше, две девчонки, барменша с ними - сидят, все навеселе, смех, музыка из динамиков, перекрестная говорня... Но, однако, без мата. Что уже хорошо и что удивило, поскольку для нашего времени редкость. Барменша, приметив меня, соскользнула с колен одного их парней и протопала к стойки. «Пива, - говорю, - разливного, пожалуйста, кружечку». - «Разливного нет. Возьмите бутылочного». - «Да?.. А какого посоветуете? Я в бутылочных не разбираюсь». - «Да вот-де. «Жигули» - хорошее пиво, все берут, только хвалят». - «А! Жигули вы мои, Жигули? - вспомнил Тольятти. - Ну, ладно, давайте. Одну». - «Че так мало?» - лукаво, с усмешкой. «Мне хватит. Догнаться. Остыть малость надо». - «Че с женой, что ли, поругался? - уже и на «ты». «А ты откуда знаешь?» - «Да знаю я вас, мимо тут ходите... не в Москве, чай, живем. В училище работает. Все о ней только самого лучшего мнения. Чего ее обижать?» - пошла к холодильнику. «А кто обижает? - вдогонку - Кто обижает?» - «Она и на работе, - открыв холодильник, - она и по дому, она и с детьми, она же, небось, в огороде...» - «А я не с детьми? Целый день, с подъема до ночи... А вот в огороде - там только я, извини... И в деревне еще: от забора - до речки...». - «Ладно, - она улыбнулась, открыла бутылку, набухала в кружку. «Все? Закуску не надо?» - «Ну, давай бутербродик, с селедкой», - «Я ж че. Я ниче. Баб просто жалко. Не люблю, когда обижают». - «Дак кто оби...» - «Ладно, сиди, остывай уж... Придешь - извинишься?» - «Ну, дак!..» Ушла, упорхнула...
Я уселся ближе ко входу, попробовал пиво - действительно, так ничего, почти как живое, написано - «барное».
«Гм, - сижу, размышляю: - Вот они плюсы и минусы небольших городков: с одной стороны, вся жизнь на виду (а я не люблю, когда на виду, потому и срулил из Тольятти), с другой - оно и хорошо вроде - сильно не разгуляешься, в рамках держать себя будешь... Вон! От барменши втык получил... И, смотри, надо ж, в точку попала, в самую тему нашей ругачки?.. Ведунья, что ли, какая? Знахарка? Ведьма? Все видит, все ведает, знает... А, может быть, ангел-хранитель?..
Анекдот в связи с этим. Суздальский, местный. Матушки за свечным ящиком рассказывали:
Заходят в Казанский храм две туристки, столичного вида, разодетые в пух и прах, в норковых шубках (дело было зимой), лет под шестнадцать-семнадцать:
- А где у вас тут ангелы?
- Простите, какие?
- Ну, телохранители еще называются?
- А вы не ошиблись?
- Ну, это же храм?
- Храм.
- Нам сказали, что тут, - глазами хлоп-хлоп.
- И что вы с ними делать собираетесь?
- Ну, как это... свечки поставить.
- Зачем?
- Чтоб нас охраняли...
«И, действительно, че разругались? Главное, было б с чего. Не с того не сего. Нервы, что ли, совсем расшалились. Теперь и на завтра настроение испорчено, а я с утра техосмотром машины заняться хотел ... Надо б, правда, прийти, повиниться...» Допил свои «Жигули», доел бутерброд - состояние самое-самое, не больше, не меньше не надо. Можно идти. Встаю. Выхожу. Половина народу возле чепка, перед входом - вышли туда покурить; половина осталась внутри. Слышу сзади: «Эх, батек-то пошел. Хотел отца угостить...» - «Ну, так че, позови...»
- Бать, а, бать! Можно вас на минутку?
Я уже отошел на несколько метров. «Кто там? - думаю... Встал, оглянулся...
Однажды чуть меня не побили - вот так же. Лет десять назад, еще в перестройку. В то время тут тоже, как и в Тольятти, всякое было. Тоже вот так выходил из чепка, но только другого, подальше, у сквера. Есть у нас «Погребок», на Кремлевской, а этот был «Погреб» - в народе так звали. В подвале «Досаафа». А там полумрак, под сенью деревьев, фонарь на углу - до него еще топать и топать. Тоже так же окликнули:
- Слышь, батяня, дай закурить!
Трое. Из сени выходят. В расстегнутых куртках. Не школьники - старше, лет уж под двадцать.
- Да я не курю. Пять лет уже как.
- Ну денег хоть дай. Похмелиться.
- И денег не дам. Хотите знать, почему? Нет потому что, - развел я руками, приготовив их к бою. - В баре оставил. Да если б и были, не дал. Пацаны, отвалите, по доброму, а?
- Чего-о? Чего ты сказал? А если пошарить? - и стали меня обступать. Один уже замахнулся, другой тянет руку к карманам... Не знаю, чем бы все кончилось. Отмахался б, наверно, а может и нет - меня б попинали. Здоровые лбы!.. Но тут, как в кино, мне на счастье, подъехал патрульный УАЗ - милицейский. Дверь открывается:
- Ну, и чего вы там встали? - даже не вышли. - Ну-ка, быстро! Все по домам!
Те - назад. Растворились под сенью. Я пошел потихоньку домой...
Ну, так это когда!.. Пятьдесят мне тогда только стукнуло. Теперь у нас стало потише. Намного. Про драки-разбои даже не слышно. Во всяком случае, тут, в «историческом части», где я живу, рядом с Кремлевской и рядом, кстати, с милицией. Теперь они - в центре: отобрали у школьников школу № 1 - бывший дом-особняк купцов Жинкиных, громадное здание, в два этажа, и сейчас там жируют. Зато - тишина. И покой. Гуляй хоть всю ночь - никто не прицепится.
...Эти явно на тех не похоже. Да и скромно сидели, без мата. Можно сказать, что культурно. Один из них оторвался, догнал:
- Бать, а, бать! Можно вас пригласить? Выпейте с нами.
- Так... я уже выпил. Спасибо.
Парень был симпатичный. Высокий. Опрятно одетый. С чистым, ясным, русским лицом.
- У меня день рождения, а? С друзьями сидим. Больно уж мне ваша борода нравится. Вы не священник?
- Да нет... Но при храме служу, в алтаре. Когда службы. Алтарник я - слышал такое?
- Ну, я так и думал. Отец, ну уважь. Ну, че тебе стоит! - перешел он «ты».
Чем-то он тоже мне приглянулся.
- Да я бы уважал... Но мне завтра рано - за руль...
- Так и мне тоже завтра за руль... Проспимся, успеем, отец!.. День рож-де-ния, к со-жа-лению, только раз! в году! - пропел он, перевирая порядок слов известной детской песни, любимой нашей с внучками.
- Ну, хорошо. Ладно. Только чуть-чуть, - сдался я. - По грамульке, и все. И я ухожу.
Прошли, вернулись в чепок. Налили мне рюмку - все-таки водки (ну, а что молодежь еще могла пить, не коньяк же). Спросил, сколько пареньку стукнуло.
- Двадцать два, отец. Двадцать два! - повторил он, сия лицом.
- Ну! Те, самые годы! Года!.. Поздравляю! - приходилось напрягаться, так как музыка неслась со всех четырех углов бара. - Хорошее время! Все еще впереди! В армии-то, как, служил? - спросил я, правда с опаской, так как мало ли что: вдруг не служил.
- Конечно, отец! Обижаешь. Конечно, служил.
- Ну, молодец! Молодец! - похлопал я его по плечу. - Уважаю. Не уважаю, знаешь, кого... - сказал я ему на ушко под общий шум-гам и грохот динамиков, - тех, кто откосил от армии.
- Ну, это всяко бывает. Ладно, не будем про них. Есть и среди неслуживших нормальные люди.
- Есть, согласен. Бывает. Но реже. Малохольные чаще поскольку... А ты я, смотрю, молодец: плечи, торс накачал... Ну, давай, за здоровье твое! Как тебя звать?
- Николай.
- Меня - Виктор. Можно Виктор Григорьевич. Давай, Николай! Чтоб все было чин-чинарем!
- Хип-хоп! - протянул он мне рюмку.
Мы с ним чокнулись. Выпили. Я склонился поближе:
- А где служил-то, если не секрет?
- В Грузии.
- Где?.. Погоди, погоди. И я в Грузии. Надо ж! Земеля! В ЗАКВО. В семидесятом дембельнулся. Ахалцехи, Кутаиси, Ахалкалаки... Тебя еще отродясь не было. Постой, а как ты там оказался? Там же наших давно уже нет.
- А вот это уже секрет. Грузино-асетинский конфликт помнишь?
- Ну, а как же. Конечно.
- Так вот, когда он закончился, мы там еще оставались. Какое-то время. Там, где нас не должно было быть.
- Но были? - сказал я, кивая.
- Ну, да. Но где, не скажу.
- И не надо, Коля. Не надо. Я верю... Стрелять приходилось?
- Все было, батя... Виктор... забыл?
- Григорьевич.
- Виктор Григорьевич. Да, приходилось. Все приходилось...
- Слушай, Коля, Колян! Хороший ты парень. Нравишься мне, - меня уже повело. - Скажи-ка: а если вдруг что? Если, скажем... война?.. Только честно! Пойдешь защищать?
- Честно, батя - конечно. О чем разговор?.. Ну, а кто же, если не мы? Не ты же, не вы же, деды!
- Так... и я бы пошел, дали что в руки... Ну, орел, Николай! Молодец! - я похлопал его по плечу. И даже слегка приобнял. - Есть у нас еще, оказывается, мужики... Есть! А я-то уж думал... Утешил... спасибо... на старости лет. Ну, ладно, пойду, - слезы радости пополам с каким-то восторгом душили меня, и я, чтобы скрыть их, спросил сигаретку.
- Отец, так, может, еще?.. Посидим, побухтим...
- Да нет. Все, пойду. Спасибо, ребята. Пора. Отдыхайте...
Мы распрощались.
- А? Ну что? Вот вам всем! - рассекал я кулаком воздух, идя по своим курмышам.
- А вот этого не хотели? - пьяно спрашивал я, ударяя левым запястьем по изгибу правой руки.
- А! Чего захотели!.. Посмотрим еще!.. Кто кого! А то!.. Понимаешь ли! Тут!.. Рано нам хоронить Россию. Раненько. Есть кому защищать!..
Дома я повинился перед супругой - она уже лежала, с книжкой, в постели, - и, чтобы как-то загладить вину, рассказал ей о том, где я был и о чем там, с кем говорил...
- Мам, ты уж меня прости... Но мне теперь хорошо. Отошел. Спокойнее стало. Вот здесь, на душе, - потер я себя по груди. - Значит, еще поживем. Поживем...
- А ты что, уже помирать собрался?
- Да нет. Но я говорю: теперь хоть надежда какая-то есть.
- А кто тебе сказал, что ее нет?.. Ты выпил, наверное, лишнего? - она отложила на тумбочку книгу. - Интернет надо меньше смотреть.
- Да я уж и так не смотрю. Одни заголовки читаю - кругом негатив...
- Сам же сказал: «на понт нас берут». Программируют.
- Программируют, да. Но я ж не компьютер. Живой человек...
- Ладно, давай-ка ложись. Завтра рано вставать. Тебе техосмотр еще проходить.
- Ой, да! А я и забыл...
Уснул я почти мгновенно.
А утром, когда проснулся, первое, что услышал, выйдя во двор подразмяться, было квохтание нашей наседки, курочки «рябы» - из-под двери в сарай. И слабое, едва различимое пиканье только что появившихся за ночь цыплят - их было пятеро. Как раз та цифра, до которой, не сбиваясь, умеют считать наши внучки. «Ура!» - наверняка скажет Манька и выбежит сразу во двор. А Лена: «Дедушка, можно потрогать?» Радость-то будет для них!
Жизнь продолжалась...
Твой крестный, В.
5
«Язык наш - древо жизни на земле...»
Из писем крестнику, разных лет
2014.
Что касается моих отношений с язычеством. Никаких таких отношений у меня с язычеством нет, так как я славянин, православный. Да и термин не очень корректный придуманный в позднее время: наши предки сами себя язычниками никогда не называли, а называли так носителей чуждых религий, культур чуждых по духу и крови народов (языков). Но есть интерес - к языку, к той эпохе, культуре. Недавно проснулся. Я же - филолог, словесник. Раньше-то почти все отметал, как обязательный христианин, хотя, знаком был, конечно, поверхностно, и с трудами академика Рыбакова и его последователей-археологов, лингвистов, утверждавших (да и предметно доказавших), что славянской культуре много-много тысяч лет, и культура это была весьма не слабая, если не сказать великая. Теперь я думаю: ну а что ж так-то? Что ж я, как человек пишущий, рассуждающий, интересующийся своей историей, своими корнями, не могу себе задать вопрос: а что было ДО того, то бишь до принятия нами христианства, в свете новых открытий? Почему? Что за табу? И вообще... Забыть, не принимать во внимание наше дохристианское прошлое - это все равно, что забыть, вычеркнуть из памяти свое детство. То, что нам тысяча лет, а до этого мы чуть ли не по деревьям лазали и ходили табунами (а в современных учебниках истории, для средних классов, уже договорились до того, что славяне в первые века н.э. жили в земляных ямах, покрытых сверху хворостом!) в это я никогда не верил и верить не собираюсь - чушь какая-то зловредная, преднамеренная и совершенно нелогичная, хотя бы уже потому что такой великий - могучий (от мочь - все могущий) - русский язык никак не мог возникнуть и сформироваться за столь короткий промежуток времени. Трудно не согласиться с С. Алексеевым («Россия: мы и мир»), когда он пишет, что: «Уровень владения языком определяет уровень сознания. Это сообщающиеся сосуды». А сознание, добавлю я, определяет бытие - именно так, а не по-марксистки, «бытие определяет сознание»: возьмем наших современных скоробагатеев: высокоорганизованное (для себя, любимых), какое нам и не снилось, «бытие» и примитивное, на уровне хватательно-жевательных, «трахательных» инстинктов сознание).
Читаю (и выписываю) сейчас «Славяно-русский корнеслов» Шишкова, где он просто, как дважды два, доказывает, что вся Европа говорила раньше на русском (праславянском) языке, а то, на чем они говорят теперь, есть лишь диалекты, наречия более или менее отдаленные от того еще, праславянского древа.
«Славяно-русский корнеслов» - это название главного труда всей замечательной, но отнюдь не безоблачной жизни А. С. Шишкова - сколько он тумаков получил уже тогда от почти повально зараженного чужебесием и масонством «высшего света». А вот - подзаголовок труда, в котором заключен главный вывод всех его многолетних изысканий:
«Язык наш - (есть) древо жизни на земле и отец наречий иных»
«Ха-ха!» - говорили тогда. «Ха-ха!» скажут трижды теперь. Обхохочут, оплюют, затопчут, да еще и здороваться перестанут. Крыша, скажут, поехала. А вот у борца с масонами и Самодержца Всея Великая и Малая, и Белая (и пр.) Руси Николая I не ехала, когда он писал:
Александр Семенович!
Дозволяю Вам книгу сию посвятить Моему имени, и, изъявляя Вам за труды Ваши Мою признательность, пребываю к Вам всегда благосклонен.
Государь НИКОЛАЙ I
Не благоразумнее ли было бы и нам проявить хоть толику уважения к нашему выдающемуся предшественнику, русскому государственному и общественному деятелю, словеснику, писателю, адмиралу, члену Российской академии (у которого с крышей-то уж наверняка все было в порядке), набраться немного терпения и дочитать хоть раз до конца сей великий, без преувеличения, труд. А дочитав, прийти к тому же, примерно, умозаключению, что и автор предисловия к современному изданию и краткого жизнеописания А. С. Шишкова, он же «Примечатель», доктор философских наук Георгий Емельяненко (не знаю, кто таков, но подписываюсь под каждым его словом):
«Воистину дух правды дышит, где хочет. И живые слова на страницах этой книги сами рассказывают о своем происхождении от праотцовских корней, представляя миру славянорусский язык Древом жизни на земле. Словесные корни незримого Древа языка сотворены Отцом, а все, данное нам от Сына: святая вера, богословие - в кроне. Но ведь сказал Сын: Отец Мой более Меня. И западная информационная война бьет не по кроне, но точно по корням, завершая их обрезание и растление. А землю русскую заполоняют бес-корневые общечеловеки, подменяя божий народ. Нет силы разрушительней, чем безкорневой язык. Он помрачает веру, погашает инстинкт самосохранения и заменяет здравый рассудок самоубийственным...».
Смеются над шишковскими мокроступами. Не смешнее ли и не уродливее ли выглядят все эти консенсусы и супер-гипер-маркеты?.. А мы уже и привыкать стали. На Вологодчине, Русском Севере (Русской Фиваиде) своими глазами видел, на сельской продуктовой лавке, в Горицах, вывеску - крупными буквами - «МАRКЕТ» Лавка - не больше пивного ларька. Бабушка внучке: «Беги скорее, а то сейчас маrкет закроют»... Хоть стой, хоть падай. Язык определяет сознание. Каково сознание у местных осоловелых парней и упакованных в рваные джинсы девчат, толкущихся возле маrкета, покуривающих, перебрасывающихся матюжками и попивающих из горла пивко и прочую гадость - можно себе представить... Но не могу себе представить такую картину двадцать пять - тридцать лет назад. Не было еще такого нигде, тем более здесь, в вологодской глубинке. У нас в Тольятти даже отпетые знакомые бляди (пардон - проституток тогда еще не было), прятались курить в подворотню, и матом почти не ругались. Это к вопросу о деградации: скорость нравственной деградации населения странным образом почему-то совпадает с деградацией языка.
«...Читайте свой корнеслов с благоговением, ибо для нашего словесного естества нет занятия важнее, чем докапываться до первых слов Отца и узнавать свои первородные корни. Когда возвращаемся к ним, они сами в нас растут и сами поднимают наши головы к Солнцу Правды, напитывая небывалой силой.
Только так мы сможем восстать великорусской дубравой: от корня к корню, и от первых слов Отца к Слову Сына. Заодно и узнаете, что от нашего, славянорусского корнеслова пошла поросль наречий и ветви языков иных.
Так корни говорят листам:
Мы те,
Которые, здесь роясь в темноте,
Питаем вас. Ужель не узнаете?
Мы корни дерева,
на коем вы цветете.
Красуйтесь в добрый час.
Но только помните
ту разницу меж нас,
Что с каждою весной
лист новый народится,
А если корень иссушится,
Не станет дерева, ни вас.
И.А. Крылов».
А вот предварительная глава самого А.С. Шишкова:
«Наш язык - древо,
породившее отрасли наречий иных
Да умножится, да возрастет усердие к русскому слову и в делателях, и в слушателях!
Я почитаю язык наш столь древним, что источники его теряются во мраке времен; столь в звуках своих верным подражателем природы, что, кажется, она сама его составляла; столь изобильным в раздроблении мыслей на множество самых тонких отличий, и вместе столь важным и простым, что каждое говорящее им лицо может особыми, приличными званию своему словами объясняться; столь вместе громким и нежным, что каждая труба и свирель, одна для возбуждения, другая для умиления сердец, могут находить в нем пристойные для себя звуки.
И наконец, столь правильным, что наблюдательный ум часто видит в нем непрерывную цепь понятий, одно от другого рожденных, так что по сей цепи может восходить от последнего до первоначального ее, весьма отдаленного звена.
...Кто даст себе труд войти в неизмеримую глубину языка нашего, и каждое его слово отнесет к началу, от которого оно проистекает, тот, чем далее пойдет, тем больше находить будет ясных и несомнительных тому доказательств. Ни один язык, особливо из новейших и европейских, не может в сем преимуществе равняться с нашим. Иностранным словотолкователям, для отыскания первоначальной мысли в употребляемых ими словах, следует прибегать к нашему языку: в нем ключ к объяснению и разрешению многих сомнений, который тщетно в языках своих искать будут. Мы сами, во многих употребляемых нами словах, почитаемых за иностранные, увидели бы, что они только по окончанию чужеязычные, а по корню наши собственные.
...Ибо не надлежит слово человеческое почитать произвольным каждого народа изобретением, но общим от начала рода текущим источником, достигшим чрез слух и память от первейших предков до последнейших потомков.
Как род человеческий от начала своего течет подобно реке, так и язык с ним вместе. Народы размножились, рассеялись, и во многом лицами, одеждою, нравами, обычаями изменились; и языки тоже. Но люди не престали быть одним и тем же родом человеческим, равно как и язык, не престававший течь с людьми, не престал, при всех своих изменениях, быть образом одного и того же языка».
Вот только кое-что из «Корнеслова» Шишкова:
«ДЕНЬ. День, динь, дзень, дженъ, диэна, деиц, диэс, диа, деирна, диорнод, джор, джорно, диэс, дис, жор, жур, дианг, даг, таг, дагур, дегов, дивес, дай, дэй... На сорока наречиях и языках видно, что все они одно и то же слово повторяют. Но какая сделалась разность между русским день, французским jour и немецким tag! Оба пути, по которым изменение слова происходило, весьма очевидны: Первый: день, диэна, диэц, диурно, джорно, жур. Второй: день, дань, даанг, даг, таг.
ГОД. Древнее слово. Очевидным образом заключает понятие о добре, благе. Шведское god, английское good, немецкое gut подтверждают сие.
От сего понятия год пустило разные ветви: доброе и худое время (погода, непогодь}; добрая или худая вещь, или человек (годное, негодное, пригожий, негодяй); приятное или неприятное обстоятельство (угодное, неугодное, негодование). Все сии ветви произошли от год, а не год от них.
...английское brow и славянское бровь, немецкое grabe и славенское гроб, шведское sister и славянское сестра, французское sel и славянское соль...
...У нас простонародное орать приемлется в смысле шуметь, говорить громко. Глаголами урчать, ворчать, журчать, рычать изъявляются также разные гласоизменения.
Также иноязычные от сего корня ветви латинские и других языков:
oraculum (оратор, провозвестник);
orator (оратор, простонародное краснобай);
orchestre (место заседания, где рассуждают о делах, а также, где играют на орудиях, инструментах);
oramentum (молитва);
organium (орган). Наш варган отсюда же происходит. Варган - простонародное музыкальное орудие: согнутая железная полоска, со вставленным внутри стальным язычком. Варганить - шуметь, стучать».
И т.д. Примеров сотни. А всего таких корневых ветвей Шишков выявил около десяти тысяч. Памятник ему за это поставить надо. А мы не внимаем. Даже в Литинституте, помню, где самое бы место посвятить «Корнеслову» Шишкова отдельный семестр, нам только прикольные примерчики приводили, вроде тех же мокроступов вместо галош. Хи-хи да ха-ха. А начни ковыряться, наверняка выясниться, что славянские корни: там что-то «ало» - «оло» (кол, около) - круглое, овальное, то, что обволакивает.
Я тут как-то попробовал разложить первое подвернувшееся слово «музыка» (мьюзик) - от «зык, зыкнуть, зычный». Людмила Зыкина - природный (отсюда фамилия) сильный, сочный, можно и - зычный (у отца, скажем, деда) голос.
Тот же МАRКет - иностранное слово. А ЯрМАРКа - чье? «Регулярно, в одном месте и в одно время устраиваемый большоой торг» («Словарь русского языка». Ожегов). Яр - ярый, страстный, большой (в смысле ажиотажный): больше, больше, еще больше - когда уже корзины не хватает, глаза от жадности разбегаются, хватают тележки и валят, валят в нее все подряд. Только «Яр» заменили на «Супер» и «Гипер», и крышей накрыли - и весь тебе МАRКет, торг-лохотрон.
М. Задорнов, чуть ли не единственный у нас русский среди «русскоговорящих» юмористов на эстраде, автор фильма «Рюрик. Потерянная быль», сделавший своей второй профессией борьбу за чистоту русского языка (за что хвала ему и честь), в своей книге «Слава Роду», в главе «Английский язык - испорченный русский», «прикалывается»:
«Когда мне было восемь лет, отец нанял учительницу английского языка... Помню свои детские впечатления от уроков. Услышав первые простейшие английские слова, я прежде всего удивился: почему англичане их так странно произносят? Нет того, чтобы четко сказать «брат», «мать», «дочь»? Зачем надо шепелявить, словно не хватает передних зубов?
Brother, mother, father, daughter...
Уже через несколько занятий я был уверен, что английский - это просто испорченный русский:
Баня - bath, три - three, снег - snow, нос - nose, сын - son... stend - стоять, day - день, rib - ребро, bay - баюшки-бай, beat - бить, mouse - мышь, deal - дело, to be - быть, night - ночь, wine - вино, secret - секрет, dear - дорогой, step - ступня, swine - свинья...»
И так далее. Множество слов, либо созвучных, либо похожих, либо попросту усеченных. Там же он приводит выдержки из книги современного ученого-лингвиста А. Драгунского, пришедшего к такому же выводу, как и Шишков, что все европейские языки произошли от русского, вплоть до латыни. С массой примеров, иногда «загримированных» и «тщательно упакованных»:
«To talk - говорить... Но ведь это один к одному наше «толковать». Will - воля, weather - погода (ветер), boat - лодка (ботик), brave - смелый (бравый), window - окно (видовня), child - ребенок (чадо)...»
Моя воля, я бы назначил в школах, средних и старших классах основной дисциплиной преподавание корнеслова русского языка. Вот тогда бы наши школьники точно знали, по каким это там деревьям мы лазали и в каких глубоких ямах сидели, прикрыв себя ветками. Как бы это подстегнуло интерес школьников к изучению своей родной - настоящей - русской истории, а не той, сиквестированной, усеченной придворными немецкими умниками, какой мы до сих парим мозги детям в школах и вузах. («Так, в книге, рекомендованной Минобразования РФ для студентов вузов, имена творцов норманнской теории Миллера, Байера и Шлёцера приводятся как пример подлинных ученых, тогда как взгляды М.В. Ломоносова или Б.А. Рыбакова объявляются взглядами дилетантов-полузнаек» - В.Чудинов. «Против трудов Г.Ф. Миллера возражал не только М.В. Ломоносов, но и В.К. Тредиаковский, С.П. Крашенинников и Н.И. Попов». - он же, В. Чудинов).
Помню, меня всегда мучил комплекс какой-то неполноценности: как же так, думал я, вот великая Древняя Греция, вот Древний Рим, вот христианская уже Европа, а мы все еще где-то толпами (племенами) ходим, бродим, то ли от Дуная к Уралу, то ли наоборот. Какие-то варяги, якобы скандинавы, пришли нами править, сами мы не на что не способны... дикий полуживотный народ... Да кто ж будет всерьез изучать историю собственной дикости... да поскорее забыть, и всё... И обратить свои взору к Римлянам, к Грекам, к «просвещенной» Европе. Вот где культура, где свет!.. Отсюда, как мне кажется, и происходят, укоренившиеся уже в сознание «масс», преклонение перед западом, синдром чужебесия, подражательства - прошлых, послепетровских времен, ну, и последних, новейших, постперестроичных.
А тут вдруг выясняется, что никакие варяги не чужестранцы - а наши ребята, славяне. И что этруски - тоже русские («эти» русские, или «те», пришедшие из Руси), а уж это-то общепризнанная величайшая культура, если не родоначальница греческой, то ей параллельная - II тыс. лет до н.э. Только почему-то считается, что «этрусское не читается». Да не читается, потому что если читать как славянские руны (а не германские, итальянские, тем более албанские - есть и такая версия, чтобы запылить глаза), то вся норманнская историческая конструкция тут же начинает с треском сыпаться и рушиться. А венеды, сновавшие Венецию?.. Оказывается, все прекрасно читается (Кеслер, Чудинов), и все там по-русски...
С. Алексеев («Россия: мы и мир»): «Наши необразованные прапредки, например, с потрясающей содержательной точностью давали названия планетам, как будто летали вокруг них или, на худой случай, рассматривали в мощнейший телескоп. Откройте любой этимологический словарь и взгляните на слово «Земля» - это представление современного умного человека о нашей планете. На самом деле ЗЕМЛЯ в переводе с русского на русский - Емлющая Огонь. 3 - знак огня, света, имать-емать-емкий-емлющий - берущий, воспринимающий. (Более знакомое - водоем.) То есть когда человек был одарен речью или, скажем так, когда формировался язык, люди прекрасно знали, что вокруг Земли холодные планеты, не емлющие огонь, а значит, не имеющие атмосферы, мертвые, не пригодные для житья. Кроме того, издревле они четко делили понятия Земли как Планеты и земли как суши, почвы, и в этом случае называлась она Твердь - место существования человека.
Твердь имела свой так «Т», начертание которого означает примерно следующее: «Что из почвы (начала) им шло (выросло), то в почву (начало) и обратится», то есть замкнутый, вечный земной цикл существования. (Перекладина у этого знака не что иное, как отсечение от «космоса» - верхней связи, а загнутые треугольничком ее концы - зерна, семена, падающие при созревании в почву.) И все, что стоит на тверди, непременно будет иметь этот знак в сочетании со знаком «С» - стол, стена, стан, столб, ступня и т.д. Мало того, наши неученые прапредки выделили еще одно состояние земли-тверди и обозначили его как «АР» - возделанная, плодородная пашня, и отсюда появилось слово арать (орать) - пахать, или, как говорили в старину, «воскрешать» землю, где крес - огонь (кресало - огниво). Поэтому того, кто арал и воскрешал никогда не паханное поле (дикую твердь, целину) называли арьи, или арии, а потом - крести, откуда и возникло слово «крестьянин» (не от «христианин»), то есть живущий «с сохи»...
Но все-таки самое главное слово, возникшее отсюда, - творчество, когда Твердь превращают в Ар. Твар, тварение или тво-рение - это возжигание жизни на безжизненной тверди, то есть» прорыв, огненное соединение замкнутого земного цикла и Космоса...»
Интересно? Не знаю, как тебе, но мне, как человеку, небезразличному к словам, архи интересно. И важно. Стыдно признаться, но я, словесник, литератор по образованию, не знал толком значение большинства слов своего языка. Читаешь Шишкова, того же С. Алексеева (кстати, хорошая у него еще книга - ты же библиофил - «Уроки русского») и ахаешь.
Оказывается, гой - замечательное русское слово, означающее «имеющий в себе свет, лучистый». «Ой ты гой еси добрый молодец! Гой ли ты есть?...» А вот изгой - изгнанный, изверженный из общества, рода.
Слова речь и речка - однокоренные (а я и не задумывался).
Устье и уста.
Сударь, сударыня (о молодой женщине), сударушка (о - пожилой). А над нами был старший брат - государь. «СУ - ДАРЬ» - в буквальном смысле «сущий, пришедший с даром», с добром, с добрым словом.
Радуга: ра - солнце (так его в древности называли), дуга-дуга.
Вообще корень «Ра» - один из самых распространенных в русском языке и самый, пожалуй, солнечный, светлый: Ра-с-свет - ранний, он же солнечный свет. Ра-д-ость (солнечный свет на «ость» - остов, скелет, позвоночник). К-ра-ски - солнечный спектр, ска-тывающийся с небес (ски - скай (англ.), - катить, скользить, мазать). К-ра-са. К-ра-сный... Да вот тебе, как раз под рукой, выдержка из моего «Деревенского дневника»:
«Ра-ннее утро самое прек-Ра-сное время суток, которое большинство человечества бездарно просыпает (и я был таким же), слепив глаза (отсюда английское «слип») в расслабленной дреме (испанское «дрим» - от «дремать») и самое удивительное состояние природы, когда все вокруг Ра-достно оживает: начинает петь, ликовать, чирикать, источать тончайшие ароматы, расп-Ра-влять липестки, разглаживать листья... Трава, вся зелень вокруг ок-Ра-пляется влагой».
Ра-но - когда солнце еще низко, ниц, близко к земле. Ра-стение - то, что тянется к солнцу. К-ра-пива - пьющая солнце - очень полезная, кстати, нысыщенная витаминами и микроэлементами, травка (наши предки, к тому же, пряли из нее крепчашее полотно и шили боевые рубахи). Ра-зум - светлый здравый ум. П-ра-во, п-ра-вило, п-ра-вило (с ударернем на «и»), п-ра-витель, п-ра-вительство (было бы оно еще п-ра-вильным, наше п-ра-вительство)... П-ра-здник - без комментариев. У-ра! - слово, с которым наши воины шли в атаку и которое любят мои внучки - у солнца.. У-ра-л - стоящий у солнца. Ра-ма (изначально оконная) - то, что обрамляет свет. Но - к-ра-х - то, что сжигается солнцем за ненужностью (ср. швах, прах, трах-та-ра-рах), очищая пространство. Ну и т.д.
Этимология слова «варяг» (варяже, вараже, враже, вpaг) тоже довольно проста - солнцепоклонники. Или, точнее, поклонники солнечному огню. А если совсем точно - К-РА-МОЛЬНИКИ, то есть «к солнцу молящиеся». Отсюда и племя РУСЬ - светлое, светоносное, а санскрит толкует «варяже» как «благородный». (Вот мы и приехали - что за варяги).
Понятно, что в контексте концепции лихачевской и миллеровской «тысячелетней Руси» слово «враг», получает совсем другой, негативный оттенок. А заодно и с ним вся наша предшествующая история - «вражеская», которую всячески надо мордовать.
Помимо комплекса неполноценности (относительно древности Греции, Древнего Рима), меня удивляет и, кстати, давно: почему это нам позволительно изучать в школах и институтах греческих, допустим, богов и непозвольтельно ничего знать (или почти ничего) о русских (славянских). Зевс, Гера, Нептун, Гермес... - это все знают, про них даже фильмы снимают. А вот кто такие: Род, Лада, Велес, Перун... - ответит один из трех тысяч, и то невпопад (чему учили, то и получили).
А между тем, Род и Лада (его ипостась) - главные славянские «языческие» божества, все остальные лишь их воплощения, и потому главные, наиболее значительные и светые (в славянстве именно так - светые - от свет) слова имеют корни Род или Лад.
Род, родина, на-род, родитель, пра-родитель, родич, родня, родное (село или местность), при-рода (то, что было при роде, вокруг: лес, озера, речки, поля, насекомые, птицы, живность их населеяющая), по-рода, роды, родины (празднование рождения младенца), родниться (объединиться родами), родовитый, род-ник... и даже - у-рода (польское «красота» - лучшее, образцовое у рода, в роду)...
Лад (в семье), ладно (красиво), ладно (согласен, договорились), ладить, уладить, ладушки-ладошки, ладонь (то чем здоровались, били «по рукам», налаживая отношения) с-лад-кий, ус-лада, сладить (осилить) отладить, наладить, приладить, гладить, клад, кладка, отладка, ладан, ладья (славянская лодка-кормилица)... На лад (их дело не пойдет)... Ну и т.д.
С. Алексеев: «Владение родным языком - ключ к сознанию и познанию мира».
Абсолютно согласен.
То есть другими словами, еще раз акцентирую (дабы ты там правильно понял), меня не столько интересует само по себе «язычество», как некая вера, религия, сколько сам язык и культура, мировоззрение нашего народа до ТОГО еще (до Крещения), в том, может быть, даже больше понимании, как о том писал Афанасьев в своих «Поэтических воззрениях славян на природу». В мировоззрении наших предков, выраженном в словах, многими из которых мы до сих пор пользуемся, действительно, очень много поэтического, по-детски наивного, чистого, светлого.
Помню, как в детстве, проживая на каникулах в деревне у бабушки (аксаковские места - писал), я именно так воспринимал окружающую меня природу своей еще тогда неиспорченной (не-порочной) душой, будь то с дедом и отцом на сенокосе, пася ли приболевшую корову с телятами, собирая ли грибы, ягоды, рыбача ли на речке Боровка (протекающей через Бор). Я с каждой травинкой, букашкой общался на равных. И мне было хорошо. Я жил в ней - в природе, и она во мне. Я до сих пор говорю: я знаю, что такой Рай (опять же от Ра), я в детстве в нем был, я Ра-довался всему окружающему, дышал им. И совсем другое ощущение от города (цивилизации), когда я туда возвращался: пыль, грязь, шум, треск мотоциклов, мат среди мальчишек, пахабные анекдотики, щупанье девчонок исподтишка, драки - дворы на дворы и улицы... чуть позже танчики-шманчики в местном, городском саду... первая чекушка водки на четверых... первая сигарета... Битлз, чарльстон, твист...
Конечно, то детское (деревенское) мировосприятие уже не вернуть - слишком мы зашлакованы грехами мира сего. Но жаль, очень жаль, и я тоскую по нему, как - вот именно - по утраченному Раю. (Но можно - можно вернуть детям, внукам, внучкам, если постараться...).
Отсюда, возможно моя тяга (на старости лет) к нашему до-крещенскому прошлому, детству Святой Руси. Ничего в этом плохого не вижу, и нынешнему моему христианскому мировоззрению и образу жизни сей интерес несколько не повредит.
И когда я вижу чистые незамутненные лица девчат и ребят, русских баб, мужиков, приехавших из далекого костромского села в Суздаль на Троицу и поющих старинные обрядовые песни, танцующих и играющих на забытых музыкальных инструментах - как же мне не радоваться, со слезами на глазах, как не умиляться! Да я был бы счастлив иметь дом в таком селе. Где хоть что-то еще осталось! Кроме повального пьянства. Алексеев пишет: есть еще такие села кое-где в Сибири, за Уралом... Так что ж, давай своим праведных христианством и их запретим? Язычники, ведьмаки!.. Все фольклорное - все почти народное, то есть внецерковное, т-ра-диционное (твердо стоящее на земле), помимоцерковное - идущее из глубокой старины, как и все наши русские сказки, вплоть до пушкинских, все - из «язычества». Так у нас, так же у сербов, у греков, болгар... Вера одна, а фольклор чуть-чуть разный. И это-то и хорошо. Хуже, где уже не поют, не танцуют - там просто мор. Мертвая зона. Афон и прочие островки святости в пример не берем - там детей не рожают и злаки не жнут. Там свои только души спасают.
А как нам быть с «Как ныне взбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам»? - и это сотрем и забудем? Ведь Вещий - ведун (много знающий, обладающий знаниями Весты) - ведьмак... Все это, по-моему, излишне, а во многом и намеренно демонизировано - из страха конкуренции. «Язычество» последних веков - думаю, даже не вера, это «поэтическое состояние», душа народа, выраженная в остаточных формах в его обрядах, танцах и песнях, сказах, пословицах, поговорках, и его бы лучше не трогать, пожалеть, как жалеем мы иногда грехи своего детства. В них, возможно, и грех, с точки зрения Церкви, но грех все же ограниченный, обусловленный, сублимированный: часто танец заряжен эротикой: все эти приближения, удаления, обнимания-прижимания, но это все же не блуд. В большей половине песен - тоска по любви, иногда незаконной, но еще не любовь. Уж лучше пусть так, чем так, как сейчас, без всяких подходов...
Во всяком случае, детство забывать нельзя. К нему надо возвращаться, его надо воскрешать (то есть орать), лелеять, им можно и должно подпитываться...
Да и с «поганым язычеством» не мешало бы разобраться. «Поганое» - от слова все-таки гнать, гонимое, как мне сдается - погнать, изгнать, выгнать вон. Дурной, поганый народ не стал бы поклонятся Солнцу-Яриле (Ра), источнику света и жизни. Китайцы вон поклоняются змею-горынычу. И то ничего. Никто им не ставит в укор. Скоро весь мир завоюют. А у нас все погано и дико. А теперь уже и само Христианство - погано, гонимо. Бог теперь - Право. Имеешь право вершить любой грех, и нет в том никаких пределов, ни в виде языческих табу и запретов, ни в виде заповедей Христовых, окромя, конечно, посягательств на чужие имущественные права (это свято) и чужую, драгоценную, прежде всего своим правом на грех, жизнь.
Греки вон не чураются своей античностью, холят ее и лелеют. И это им не помешало стать одним из самых православных народов мира. Оплеванный, оболганный, лишенный своего прошлого народ вряд ли способен возродится к новой жизни. Не зря же: скажи человеку сто раз свинья, и он захрюкает. Уповать на мгновенный, официальный, всеобъемлющий пересмотр отношений к истории Древней Руси пока не приходится, рано. А вот взять кое-что из древлеславянского язычества, в том числе, вернуть народу элементарное самоуважение (нечего дурного и зазорного в этом нет), встряхнуть его, как спящего Воина, напомнить ему о его великом предназначении, возродить к жизни высокий духовно-волевой потенциал, присущий нашим предкам и почти начисто вытравленный коммунно-либеральной идеологией в купе с ложно понимаемым «непротивлением злу насилием», было бы весьма полезно, и кстати.
Всегда твой крестный В.
1. ЗдОрово!