Яко село показа сладкое, всем хотящим жати спасение
(Акафист Пресвятой Богородице)
В старинных документах его так и называли
«Никольский погост на Великой Реке»
(Великорецкая Икона святителя Николая.
История и современность, Вятка, 2008)
ПОГОСТ муж., новг. приход сельский; несколько деревень, под общим управлением и одного прихода; волость; отдельно стоящая на церковной земле церковь, с домами попа и причта, с кладбищем, в нижнем заволжье и новг. село, хотя тут нет ни одной крестьянской избы, а приход раскинут деревнюшками вокруг;...IКладбище с церковью вообще; яросл.,орл. всякое кладбище, Божья-нива; церковный двор или место огороженное при церкви;... Жаль, жаль, а везти на погост (говор., мыши, погребая кота). И жаль батьки, да везти на погост. Несут гостя до погоста. Щеголь с погосту, и гроб за плечами...
(В.И. Даль, Толковый словарь живого
Великорусского языка, 1863-1866)
...как на ладони, на высоком просторе Божьей ладони, протянуты миру Храмы Великой Реки. Над миром вознесены. Вся остальная природа чуть ниже, тянется к Божьей ладони, опушкой окружает ее, затаенным дыханием благоговеет. Чудо творения - увалы вятские, волны мира, несущие на своих покатых раменах - поля ярко зеленые, бурые заплатки пашен, густые в тесноте хвои наплывы лесов, просветляющиеся к горизонту зубчиком островерхих вершин. Земля и воля. И небо - светло-серое до прозрачного, чистого света воздух невесомый. Живи и любуйся. Радовайся. Это дар красоты, даром жизни тебе пожалованный. Ты, человек и се: юдоль твоя неизбывная, пересеченная местность, увалы вятские, даль окрестная, место вселения - твоя вселенная. Увидишь однажды, и не отъять уже ни взора, ни сердца от простора Великой Реки. Вбираешь его, сколько хватит души - а, хватает! - и он, невесомо вбирает тебя, тобою полнится, до времени, пока не только взором, но и всем существом своим, станешь вровень Храмам Великой Реки, что взыскуют тебя - доколе, медлишь? - на высоком просторе Божьей ладони...
Так явлено Великорецкое, с последнего перед селом привала. Гребень застывшей земной волны оживет на мгновение многотрудным многолюдием Крестного хода. Задышит, зашевелится колыханьем нестройным и замрет на молебне, единым смирением к светлому лику Иконы обращенный, и повторит возвышенно, трудно сквозь слезы и свет: Радуйся Николае, Великий Чудотворче! Зашумит листвой согласно, возрадуется на зов человеческий, живое сквозь время курган-дерево, древний седой вятский тополь, под ним и встал трудно Крестный ход на молебен, на привал, последний перед Великорецким селом. Возрадовался вместе, тополь седой, живой жизни, - люди вернулись, народ вятский, долго ли, только остов деревеньки погибшей, хранить под могучей кроной, живым курганом быть, память, сберегая по жизни русской. Курган-дерево, - так мой отец тополя вятские звал, знал их, и жил и рос под ними, вместе с ними, так и слышу всегда горький голос отца по уходящей вятской деревне, падчерице ушедшего века, слышу в высоком шуме высокой кроны, на последнем, перед селом Великорецким, привале...
С высоты увала на привале видна высота Великорецкая. От заката - Илия Великий, свеча колокольни Илии Пророка, к Востоку - Никольский Храм, византийская строгость и мощь, основность, крепость; срединный - Храм Преображения Господня, ковчег, протяжен, просторен, достоен есть. Вятским простором Великой Рекой - Великорецкая флотилия Святителя Николая, корабли небесного спасения; замерли, вроде; приглядишься, нет - идут, недвижные, кильватерным строем сквозь вечность.
Рукой бы подать, да, даль на высоте, такая, не дойти, не осилить дорогу. Так высоко далеки Храмы, что может день пути, а может - вовсе, нет пути - как по морю - идти невозможно. Воззвать только, святому апостолу вторя, Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе... Переход последний. Солнце к закату. А силы, силы даже не на исходе. Третий день Крестного хода и само понятие силы, где-то отстало, потерялось. Может, увязло, вчера еще, в непролазной болотине Монастырского луга. А, может, и в лесу перед самим селом Монастырским, чавкнуло и осталось вместе с галошей в ненасытной вятской грязи. Хороша, кстати, вятская грязь! - жирна и умесиста, к обуви липнет сразу и навсегда. И дружная такая: ставишь ногу - пуд грязи на ней, оторвешь от земли, если оторвать сумеешь, - уже все два...
...Есть силы, нет сил - все это там - в другом мире осталось, в другой жизни. Осталось вместе с теми, и у тех осталось, кто в Бобино сошел после или до первой ночевки, а путь до первой ночевки, день Первый, он - выходной всего лишь, так я его называю, и в том смысле, что Ход выходит, но и по труду пешему - выходной день, уважения он к себе требует, на то и Ход, в нем каждый миг - уважь, и Он тебя уважит; но, что такое день - рабочий, узнаешь завтра, на день Второй Хода, от Бобино до Монастырского, здесь во втором дне и сбудешься, или - нет? - в труде пешем трудником Крестного хода, до Загарья еще, отработаешь все мыслимые долги свои и уроки, точно так, день второй - день рабочий, только выяснится, вдруг, что до Загарья не весь еще день, не вся работа, - сверхурочные, что ли, впереди?, - так и есть, Загарье, - всего лишь твой рабочий полдень, мыслимое отработал, далее - немыслимое пойдет, до того пойдет, что перестанешь и в Монастырское верить, что есть оно на свете белом, на земле вятской, что Монастырское, себя - забудешь, потеряешь, писателя Крупина ругнешь в сердцах, дай Бог, ему, рабу Божьему Владимиру, здравия, расписал - Земля Вятская, Крестный ход!, - сам-то где, небось уж на облаке спасается... а здесь, где здесь земля, бездна только, нет уж ни дна, ни покрышки, болотина, да лесина, да грязина, буреломина какая-то, суглинина, и Хода не видно не слышно, и ноги увязли, и на спине не рюкзак уже, а Крест давит к земле... нормальные люди, так разве Крестным ходом ходят, светло идут в Торжестве Православия, Радостно идут, Господа Славят, Пресвятую Богородицу Чествуют, Всех Святых Молят... а здесь, куда уж тут, славить, гляди только, не отречься, как бы... Господи!,.. Боже, Боже мой, для чего Ты меня оставил... и услышишь Ход, и трудники подхватят тебе, на ходу, увязшего, вместе с обувкой твоей вытащат, не оставят и железная дорога ошарашит просто, значит есть жизнь, и земля есть, и кто-то рюкзак твой приподнимет легко, и лямку, скрутившуюся на правом плече, поправит мимоходом, ободрит, - сейчас в горку, а там под горку, да через луг, да через лес, немного уже осталось... на всю свою жизнь запомнишь ты это «немного», как Высшую Меру...благословен, доживший до Монастырского утра, не свернувшийся, не свихнувшийся с Крестного хода, - идешь по асфальту Монастырскому, свет брезжит, автобусы слева манят - поехали... иди лучше, шлепай по асфальту ступнями, или чем там - тем, что от ног осталось, это уж не ноги, а ласты вроде, шлеп-шлеп, как тюлень по суше, двигаешься и то ладно, правило утреннее на ходу читая, свернешь, когда с асфальта, там, совершится или нет, но быть может - потеряешь время, пространство еще будет, казаться тебе, что вроде бы, есть - пространство, поля, лесочки, взгорки, овраг, речушка, подъем - тягун, невозможный, рощица березовая... на самом деле, всего этого - нет, или почти нет... Третий день хода - это тайна, это - Горохово, это не на земле, вне пространства... знаю, опытных трудников, они без Крестного хода и без батюшки, сами дойти решили до Горохово, - не дошли, потерялись в лесах, на деревья залазили, обезьянами Бога, искали взглядом Храм, купол со Крестом - должен быть виден, не виден - леса и леса, простор необъятный, потом отчаялись, уселись просто на полянке укромной, - идти дальше некуда, села нет, и обратной дороги не существует, и день пасмурный, солнца нет, нет ориентиров, заблудились в пространстве, времени тоже не стало, спешить некуда, поели от нечего делать, еды много было с собой - на три дня собирались в Горохово, выпили по на-донышке кружки железной - на посошок, по-русски, простились с миром и друг с другом, прошенья попросили... встали на ноги, молитвы Благодарственные после еды читать,...но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир дая им, приди и к нам, и спаси нас... обернулся один, сквозь полосочку березняка - Храм проступает, оказывается они на околице села Горохово сидели, якобы... Третий день - это тайна, не гадай ее, придет твое время откроет Господь... Крестный ход из Вятки на Восток уходит, за Алтари Вятские, и приходит в Великорецкое с Востока, Алтарям Великой Реки навстречу, даже если шар земной обогнуть все-равно с запада придешь, а чтобы уйти на Восток и с Востока придти - иная мера потребна, иная логика... вот это, иное, и сбывается Третьим днем, Великорецким Крестным ходом...больше, пока, не скажу ничего, а кому невтерпеж понять осмыслить, - иди ежедневно Крестным ходом пространством Нового Завета, Евангелием иди, Деяниями апостолов иди, не забывай, примечай все, смотри сквозь стекла Святоотеческого учения... одно поприще Евангелия прошел, иди дальше два поприща Деяний, и Псалтирь еще, псалом, а лучше - кафизму, если осилишь, так святитель Игнатий Брянчанинов ходил и нам советовал - и совершится или нет, если Богу будет угодно, откроется тебе самому, село Великорецкое, и не только, а и сам Крестный ход, как на ладони... на высоком просторе Божьей ладони...не гордись только, - говорю я себе, не считай ни Ходы, ни годы... досчитался однажды, к исповеди подошел, каюсь, а каяться не умею, покаяния нет во мне, все бы рассудить, да размыслить, да, как-то бы перед батюшкой не совсем уж пропащим предстать... перед Господом, все твои ужимки мысленные как на ладони, не думаешь... да, ведь, и перед батюшкой как на ладони... а прячусь, Ходом прикрыться решил: не понимаю, говорю, что со мной произошло, ведь, я десять лет Ходом хожу... Внимательно смотрел на меня батюшка, с теплой иронией в глазах, как на карапуза смотрят, когда он щеки надует: я большой... а штаны, только что меняли... И сказал батюшка тихо так, ровно: «Да, чего уж ты там ходишь-то...», - так не вопросом и не упреком, тоже - рассудил мне, в моей же интонации, и я себя переспросил... и так легко стало и - пусто... нет никаких десяти лет, и не было... и Крест Христов... суесловить страшно... расписались расписыватели, крестоходцы мы, - говорят, это как?, Крестом, что ли ходят... крестоносцы еще были, те тоже несли чего-то... сам я, хуже еще всех вместе взятых, гордился безумный, думал долгое время - иду в Крестный ход, как по Евангелию живу, взял Крест свой за Господом следую... а в тот миг, как облегчился мной Крестный ход, всеми десятью моими годами, несущими - понял я какое отношение ко Кресту имею... пошел в Крестный ход - уцепился за Крест Христов и - висишь себе, языком и ногами болтаешь... Господь Крест несет... в рабском виде Царь Небесный вятской юдолью идет в грязи по колено утопает, ты еще на Кресте висишь с рюкзачищем своим, Распрямляется Господь под Крестом - благословляет селенья вятские бедные, народ изможденный... край родной долготерпенья, край ты русского народа... раб Божий Федор, русский поэт Тютчев, чиновник, был высочайшего ранга государственный служащий, а Христа живым видел, через боль народа родного увидел Христа, прямо по Второй заповеди - возлюби ближнего своего, второй заповедью, со Христом рядом пошел, под Крест Христов плечо подставлял, с Русской литературой вместе, Любовью неизбывной к России, Молитвой... без молитвы Христа не увидеть, народа своего не узнать, Креста на плечах не изведать, а изведав - не вынести... Молись, брат, молись, сестра - нет другого дела в Крестном ходу - Молитва, труд молитвенный, потому и - трудник, а иначе - висельник на Кресте Христовом...
...В привычном времени и пространстве обретешь себя только на последнем перед селом Великорецким привале, да тебе уж, не до обретений будет, уже не до времени, не до пространства, не до «есть силы - нет сил», не думаешь больше - все исчезли понятия мира земного. И преподобный наш Батюшка Леонид Усть-Недумский порадуется за тебя, наконец-то, сколько он твердил тебе - «не думай», а ты все слушать не хотел, не умел... выучился на последнем привале, перестал думать. Мыслей нет, сил нет... хорошо-то, как... только Бог Один и остался, Пресвятая Троица, вместе, и Икона святителя Николая с Народом своим. Но оказывается достаточно и этого, чтобы идти и идти.
Вот поднимают Хоругви, Икону - на плечи. Встает Крестный ход на молебен. Третий день пути. Последний переход. До Великорецкого. И помолились и пошли, и пошли. Чудом. Под гору с холма - само идется, ноша за плечами вперед толкает - ноги успевай переставлять. Полем, лесом, болотинка опять, луговая, не до нее, над ней ноги летят, и не заметил как вновь, ноги ногами стали, даже и удивиться некогда... здесь скорость Крестного хода равна, или больше, скорости Света, понять не можешь, потому что вместе движешься с системой отсчета, со Светом Самим. Мельком видишь, - люди стоят на пути - кто нарядный, кто растерянный, недоуменный, изумленный: «как это? Откуда? - Крест и фонарь впереди, за ними Хоругви высокие золотом льют, Икона меж ними - что это?». Ход Крестный. И асфальт, вдруг, под ногами, перед глазами табличка белая на белом железном столбе просто буднично «Великорецкое» - черной буквой к букве черной, ярко на белом. И всего лишь. Всего лишь? Ты иди к этим буковкам денно и нощно. До мозолей и слез, до обиды и боли - иди и дойди. И станут буковки не географией просто - Словом... Жизнью твоей... Мерой Жизни... Высшей Мерой.
Первый раз в жизни пришел я в село Великорецкое пешком. Из Вятки пришел. И дату помню - пятое июня. Помню - не памятью крепкой - день недели назвать не могу, - не знал тогда. Сейчас - знаю. Про Византийское время, худо-бедно слыхал еще народ Православный, а, вот, про Великой Реки календарь - это вряд ли... По календарю Великой Реки, обретение Крестного хода на Ее Берегу совершается накануне Воскресения Христова, значит - в Вечер Великой Субботы. Великорецкий Крестный ход в этот именно День, год за годом, в вечер, часам к пяти, вступает в Великорецкое. Так и я пришел, сам, как тогда мне казалось, своими ногами, Крестным ходом, мечталось, так.
Что явно во мне от того моего первого Дня, Великой Субботы на Великой Реке? Помню - надпись прочел «Великорецкое» и ожили глаза, влажно стало глазам и радужно, задрожал мир окрестный, словно, отражение чистое. И открылась, в отражении зыбкая, цепочка людей в светлых одеждах чистых - узенькая цепочка - ряд один, перегородили дорогу возле среднего Храма. Я и не знал еще - что Преображенский это, в честь Преображения Господня. Ближе - стали видны Хоругви. - Встречали с Хоругвями - нашим Хоругвям навстречу. - Батюшка в красном облачении со Крестом - Крест большой и Сияющий, издалека был виден - в руках у батюшки. Подошли мы в плотную, и - цепочка людей расступилась, образуя проход между Хоругвями. И Крестный ход, стеснился, степенно хлынул в открытое пространство. А батюшка, каждого - каждого, кропил, каждому подносил крест к губам, и в момент целования крестного, щедро кропил. В этот миг - миг целования Креста, и хлынули у меня слезы, и смешались со Святой Водой. Это впервые со мной в жизни было. А было мне тогда тридцать пять лет от роду. Слезы счастья - вот, они какие - я это пережил.
Идет Крестный ход - идет, меняется, жизнь в селе Великорецком. С каждым годом - выше и выше - к Богу ближе, как древо живое. И крепче ствол, и корни глубже. Сейчас не просто Храмы - монастырь мужской Николо-Великорецкий Преображенский. Ограда каменная вокруг Храмов скрепой надежной.
Никогда не забуду, как я впервые с Крестным ходом на ограду вышел. Ходил, мечтал, что - хожу, лет несколько к этому моменту. Потрясение, иначе не скажешь. Вошли в Великорецкое - Радость. Сил нет, на радости привычной и идешь. Да мысли еще - где с ночлегом Господь приведет? И, вдруг, словно голову понесло, словно закружило меня, мир поплыл. Буквально - вращение планеты Земля почувствовал под ногами - сейчас - сбросит. Удержался - первая мысль: Храмы никак не могли переставить, неужели переставили - катавасия мысленная: Радость не делась, ведь, никуда, мир только поплыл. Потом как-то все прочнее на земле, ноги почувствовал, потом и ум возвратился, через взгляд соображать начал. Дорога наша прямо во Врата, металлические узорчатые, каменным сводом замкнутые, ведет, прямо за вратами громада Собора Никольского. Крестный Ход прямо на собор вышел. Я этот собор впервые, так увидел, вообще - увидел. Потом, когда впечатления разобрал, понял. Асфальт дороги, не доходя до Никольского Собора, плавно влево берет, вдоль Храмов. А собор, закрыт всегда был. Мы мимо него к Преображенскому, где Ход всегда встречают. Вот и получалось, что буквально - мимо. Как будто и нет Храма. От врат, вправо влево, стена белая на каменном основании со столбами каменными, меж столбов также ограда металлическая узорчатая. Оказалось, ограду возводить начали еще до того, как Монастырь здесь укрепился. Пожертвовал кто-то средства, работы оплатил. Потом - Монастырь. И ограда получается - без благословения. Да, еще и белить надо было камень, а его белой краской покрасили. Но устояла ограда. Это важно - Ограда. Научимся молиться по настоящему, так и нашу Великорецкую Ограду, как и Дивеевскую Твердыню, - враг одолеть не сможет, быть может, от нас это зависит, от каждого. Исполним, если Божие намерение, здесь на Великой Реке и спасемся. Едут люди в Великорецкое, селятся, строятся. Верят.
Ограда - сосредоточила сердце села. Все Великорецкое подобралось, подтянулось к ограде. Так и тело едино, хотя много уделов имеет. И каждый удел не отдельный, но вместе - тело. Если сердце, самое себя забывать начинает, то остальным уделам тела, что делать? Вот и - свобода: рука - не нога, и глаз - не ухо, отныне - сами себе хозяева. Живи, наконец-то, себе сам царствуй, отдельно. Зачем вдруг жизнь исчезает? - А исчезает настойчиво - все уделы тела обратно в одно - только в смерть уже, собирает - неЖизнью. Тут и прозреешь, свободный, да - поздно. Но вот подобралось сердце, вспомнило жизни работу, ответственность свою - Богу ответ держать - Страшно. Ударило тогда в колокол: Аз - Сердце. Толкнуло ток жизни - уделы очнулись, - смиренные ныне, дошла на Пороге, Истина Жизни. Подчинились - да счастливы! - в работу кинулись телом единым, опамятовались - Радость какая, вместе.
Так и ограда монастырская. Сердце села обозначила. В жизнь разбудила. Жизнь-то продлиться? - Вновь от уделов зависит. Снова - свобода, выбора - сами решайте, Он не неволит.
Стоит на высоком увале Великорецкое, прибрано к Храмам, строем Церковным устроено. Линия Храмов осью дороги подчеркнута. И два предела - правый на юг, и левый, северный, так, если навстречу Ходу смотреть, на Восток, лицом на Алтарь. Северный предел - на плоскости, к самой ограде прикроен. Южный, к земле приникая плотней, из низины взбирается на гору. И по селенью всему - ростом и кроной вольны - тополя богатырские, каждый как будто охапка, одна - в десять деревьев. Сила и Радость. Может они, тополя, Великорецкое Небу держали, сердце пока собиралось Жизни?
Есть где рассыпаться Крестному ходу - в ограде. - Дошли! - слезы, объятия, целование. Среди счастья народного чин высокий, худющий как волк, голову в плечи втянул, сгорбился, присел даже, озирается затравлено, не понимает, что происходит, это народ, дяденька, русский народ православный, вот-вот, ему ты и служишь, якобы, помни Великорецкое, может, не поздно еще, дела само-властные по совести выправить. Счастье, какое - дошли! И забываем, а многие, ведать не ведают, что путь Иконы - еще не весь пройден, хоть и рукой подать, а еще подать надо. Спокойно, не заметно для большинства, уходит Икона дальше - на Берег реки Великой, тем же асфальтом, западными вратами покидает ограду вместе с верными.
За оградой, по правую руку - поле просторное, проселком, пыльного золота - в цвет, по диагонали, на северо-запад прочеркнутое, дальней частью поля - стоит заворожено соснячок-подросток, за ним, словно, для пригляда за юностью, взрослый уже сосняк, вековой, стремительный - яркими мачтами стволов, густо-зеленый вверху, мощный, в нем, при стволах, при корнях дерев, городок больничный, домишки дощатые. По левую руку на юг - Царство Небесное, Рай пресветлый - кладбище тихое - за заборчиком редким, в лесу - приют последний тех, чей труд жизни исполнен. - Погост на Никольском Погосте, один из малых омутов Великой Реки. По этой дороге и идем, вдоль погоста, кладбища...
...Русское слово Погост, сколько вбирает в себя Любви и Веры Народной, тайны сердечной. Погост - Церковь Божия Православная стоит среди деревенюшек малых, и, словно, в гости зовет жителей, погостить приходите, приходят, гостят на Погосте в Церкви, у Господа. Сколько же Веры и сколько Любви в Народе - у Бога все живы. В мире земной жизни мы гости, погостить пришли, но и на кладбище не постоянные постояльцы, а до Страшного Суда только, для того и ложимся на русские погосты - ногами на Восток, чтобы придет, когда срок, и встать сразу - лицом к Востоку, вертеться, поворачиваться, некогда будет, там все быстро пойдет, со скоростью Света, со скоростью Конца Света. Православие народа моего, и Церковь и Вера... и Божия Тайна, в том, что Православие - это жизненный состав русского человека, кровь, душа, сплетенье солнечное, мировоззрение, миропонимание, картина мира. Русский народ - мироустройство, замысл Творца о мире, сотворенном, прямым Наитием получает, в дар с совестью вместе, отсюда и русское слово, такое - что неисчерпаемо в смыслах, Погост - одно из таких русских слов... Погост, встречает-провожает трудников Крестного хода и на самом выходе из Вятки, соберется Крестный ход в народ единый, под светлым приглядом Пресвятой Троицы, сосредоточится, подтянутся отстающие, охолонут чуток пред-идущие; не пора ли?, - пора и - излиется разноцветье и многолюдье, многотрудием Великой Реки стать готовясь, но еще бодры и строптивы, вот и погост городской, вразумление от святого Макария Желтоводского, летит благовестие золотое по сини небесной колоколами ковкими Церкви Троицкой села Макарье. Верь глазам своим, клади Крестное знаменье, памятное, благодарное, покаянное, - вдоль кладбища идем, они там все - как мы были, мимо погостов легко шли, а мы как они будем, и мимо нас пойдут неизбежно, представь, что ты там уже, мимо себя самого идешь, - щеголь с погосту и гроб за плечами, - вот и иди, не щеголем, трудником иди, - как должно. За Макарьевским погостом, сразу, принимает Крестный ход влево, на север, повернул Крестный ход в поля... Два кладбища, два погоста - начало пути и венец пути - Великорецкое, Берег. Шесть столетий как обещали Богу прародители рода вятского - приносить Икону святителя Николая с берега Вятки на Берег Великой Реки в День чудесного обретения Образа. И провожают Икону и встречают. Они - шли, мы идем. Слово держать надо. Живо Слово в народе - жив и народ.
...асфальт - под гору. И на горе еще, вдруг, растеряется взгляд, сердце толкает кадык, в горле пульсирует. Снова просторная даль, только душе и посильная для восхищения. Выдохнешь всуе, невольно - Господи!, - сколько земли, сколько воли зеленой и неба просторного, все это нам? Долго нельзя так смотреть - сердце может не выдержать. Силы такие даны только крестам кладбищенским, да соснам высоким над берегом. Уходим вниз - до семидесяти семижды шагов и шажков - вот, и - Берег реки Великой.
Вдоль по течению - Великая на юг идет к старшей реке-сестрице Вятке - вытянута вдоль берега, выкроена из островерхого густого хвойного леса полянка просторная. На полянке, ближе к соснам и елям, Алтарь стоит. Высокий бревенчатый, крыша в два конька крест на крест, из перекрестья, вырастает словно, на долгой шее, купол медью обшитый. Врата Алтаря дощатые продольные, вблизи огромные, и отворяются они раз в год - и был Вечер, и было Утро - День Праздника, Воскресенье Христово видевшие. Выше, против течения реки, - место горнее - гора сосновая крутая, там, на верху, Образ был явлен. Под горой тоже полянка, выше первой, но поскромнее, посдержанней. Здесь - и Купель, и Источник - два бревенчатых домика под куполами, Крестами - как бы часовенки внешне.
Перед Алтарем, чуть поодаль от врат - к реке, возвышение - холм невысокий плитами серыми покрыт - и столп на нем прямоугольный - Престол для Иконы. Занимает свое святое место на Берегу Великой святитель Николай архиепископ Мир Ликийских Чудотворец. - Слава Богу! - Теперь, - дошли. - Радуйся, Николае, великий Чудотворче!
Дошли. Замыкается на берегу Великой кольцо года. Завтра - Воскресение. Какой бы не был день недели, у тех, кто с Иконой, - Воскресение. Вятская Пасха. Так определил Господь, власть имеющий над временем и пространством. Повернешься лицом к реке: Великая, - Здравствуй.
Река Великая не велика, не широка здесь, но - значима, может, как месяц в сравнении с годом. Течение глазу невидимое - гладь. Цвет воды - холодный, спокойный, пасмурный. Правый, западный, противоположный, берег - пологий, луга, ивняк ближе к воде, легкая стража лесная. Левый, наш, с Иконой - высокий, осыпистый, лес великан вплотную к краю, но там, где полянка - высота смиряется почти вровень с рекой, берегом правым. Плавной лукой выгнуты здесь берега от востока к западу.
И был Вечер. Служба вечерняя на Берегу. Исповедь. Батюшки вкруг Алтаря стоят - к ним, к Алтарю как лучи, обратно к солнцу, тянутся очереди трудников. Золото епитрахилей реет над головами. Идет Исповедь. И так до самой Ночи. Не до темна только, а до темени непроглядной, до Холода неминучего, загадочного в своей сосредоточенной отрешенности. Окутает он ближе к полуночи Берег, поляну, Алтарь, людей, кто не спрятался, на верх не утек. Не у горизонта как виделось с горы, а здесь Небо сроднилось Земле, всей силой, предсердием лунным своим прижалось к Берегу, слушает. И жизни токи мерными ударами тревожат сомкнувшееся мирозданье, или в висках стучит от холода и усталости? Ходит в тесноте мира, протискиваясь меж звезд, внимательный Холод. Словно понять, разуметь желает - что это здесь. И чем крепче думает, тем острее людям, тем неподвижнее они, шевельнись и - звездные иглы пронзают. И - Исповедался - и бежишь наверх - благо, если с ночлегом. Упасть скорее до Утра. Но не все так. Избранные, верные, остаются с Иконой и будут с ней и до Света и дальше, всегда. Спроси их про холод - они не поймут: от Иконы разве холод бывает? - Тепло только - и будут смотреть на тебя с любовью недоуменной, ласковой - неужели не знаешь? Много званных. Избранных мало, но они есть. Всегда.
И было Утро. Рассвет, платиновая искренность рос по зеленому шелку, зыбкое блужданье тумана над чистым зерцалом Реки, густое молчание высокой хвои, видимая зыбь человеческого дыхания, словно души трепетали, едва не отлетая, у самых губ, на грани выдоха - вдоха земного мира небесному. До Солнца еще в таинственных недрах Алтаря взялся Агнец, берущий на Себя грехи мира. Молнией пронзения замерло в двух тысячелетиях от Великорецкого на высокой Голгофе безъязыкое копие, готовое прозиять плоть пространств и времен; свершится скоро - Кровь и вода наполнят Чашу.
Мироздание замерло в таинстве зарождения Евхаристии.
Рождество Христа, совершавшееся в ночи, при неведении людей Великорецким Алтарем, незнающем завесы, Пасхально распахнуто Миру. И предстоящие здесь уже ли на земле они? - нет... Распахнуты пред ними Врата Царствия Небесного. Разгорается Пламя Спасения, щедро лиется из Алтаря прямо на сено людское по поляне пышно протрушенное, полыхнет ли? - словно ко отрокам еврейским во пещь огненную пламень в росу переложившим Нисходит - ступни сбитые в кровь влагой небесной объяты, да неопалимся. -
...Вечери Твоея тайные днесь, Сыне Божий, причастника мя приими: не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во царствии Твоем...
...Над селом солнце с Востока взойдет в раннюю рань еще, в свежести матовой, зябкой. Но лишь в Совершении Таинства осторожно и бережно и Берег приветит. Лица к себе обращая - «Смотрите! - Играет!». Отныне - вместе Селенье и Берег, миром единым, под Солнцем одним.
Солнцу работу Любви выполнять в Праздник особая мера. Сверится солнце с линией Храмов - ликом ясным поведет, влево чуть, вправо - точно, по Божьему прочерку. И - расправляет лучи, бережно и осторожно, словно, ладонь раскрывает, Рай затаившую. В миг этот, Храмы селу, как Священник с Евангелием, правят молебен - От Иоанна... Евангелия чтение: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово, - не шелохнуться дома, затаили дыхание, телом единым - селением, погостом всем, сгрудились к Батюшке крыш присмирили князьки, ниже и ближе главою взыскуют Евангелие.
Удивительно возвращаться после ранней Литургии в мир села, идти вверх по асфальту на Храмы, на солнце. Навстречу - к архиерейской службе - движется тесная людская река, кем-то лобызает тебя троекратно, руку жмет, плечи живит - левое, правое, - тормошит тебя, закручивает ненастойчиво, за собой увлекает. Но нет - вверх идешь: тело тоже уважить надо. Слушала ведь плоть твоя усталая, душу твою летящую, когда та, не свет еще, на раннюю службу летела - именно; - костям да мясу - волчья сыть, грехов мешок - куда уж лететь, но двигалась плоть, грешная - не выспавшаяся, не отдохнувшая, - изможденная - за душой следом. Последование ко Причастию глазами читала. Трудилась. Слушалась. Теперь сама просит - кофе кружечку, да шоколадку, с Вятки еще припасенную, на этот как раз случай.
В селе в это время тихо, утрене. Благолепно.
Слева от Храмов, на север, ровного места достаточно, и дома здесь с достоинством стоят лицом к улицам просторным, не теснятся, свое место знают. И у каждого дома за спиной надел земельный - где травой яркой покрытый, где лишь пашня еще бурая, таинство урожая таящая, домов - с полсотни, наверное.
Труженик правый придел, в гору поднимается к Храмам, здесь дома реже, еще просторней стоят, наделы раскидистей. Правильно, так и в Храме - на мужской половине - свободнее.
Было для меня долгое время: Село - это Храмы и Берег. Однажды решилось с ночлегом на втором этаже домишки, двухэтажного каменного, с ветхим дощатым преддверием, вроде сеней по домишкину росту. Сам домишко стоит на краю полянки меж колокольной Илии-пророка и Преображенским Храмом. По центру полянки прямо на линии Храмов - черемуха раскидистая, а левее - если лицом на Восток стоять, на Преображение - как раз, домишко этот, сени домишкины, черной от времени доски, чуть скособочены, покосились, прихрамывают, вроде, на ближний угол. Домишко, домишко - спасибо тебе ветхий приют ветхого, меня, человека, и дай Бог, тебе жизни. В Великорецком - как? Ночлег нашел - счастлив. Ничего больше не надо. Все остальное - с Иконой. Но потом закрыл мне свои двери домишко. И лишился я крова Великорецкого - негде главу подклонить. Пришло время с селом знакомиться. Познакомился. И без ночлега Николай Чудотворец не оставляет. И селу я теперь не чужой. Многим домам поклонился, во многих домах - милостью приюта одарен был.
И открылось однажды мне здесь, как раз на мужской половине, чудо творения. Выпал ночлег мне, на улицу ниже от Храмов - я и не знал, что там улица есть - обычная деревенская улица, дома - рядком. Разглядывать - некогда. Пока вечерняя служба, исповедь - и темень уже. Утром - Литургия.
А вот после ранней службы - прошел я по этой улочке на восток, на солнце, раннее, от которого не жар еще, а лишь ласка - тепло и радость. Улица по низинке идет. И за домами... замер я на краю. Стою как на ободе чаши зеленой, золотом света залитой. И картина предо мной. Живая, но картина. Потому что нет такой реальности в веке нашем заполошном - быть не может. По низу чаши - прудик, ряской светло зеленой заботливо украшенный. По форме почти окружность и через эту идиллию - мостик деревянный - серенький, зыбкий - перильца невесомые ветхие. По воде - уточки всякие, гуси - живность. Но живность степенная не суетливая, достоинство мест соблюдающая и солнце над всем этим, и птиц голоса и - ни одного человека. Я - только. Но и меня словно не стало - Стою, и даже сердце мое ребра уже не тревожит, и легкие - в покое, душа взяла на себя и дыхание и жизни работу, душой дышу. Господи, где я? Ни времени нет, ни пространства. Только чаша эта - образ бытия земного, каким оно задумано. Каким быть должно и зачем должно - здесь внятно зрению, слуху, обонянию. И вот здесь, - вокруг этого всего - пятнадцать-двадцать тысяч народу рассеяно? Быть не может. Было.
Я потом даже вернуться на это место боялся. Думал, нет там ничего. А то что видел - восхищен был в другие измерения. Но - нет, вернулся - все на месте и прудик, и мостик, и живность. И даже котяра - могутный такой, несуетный, черный - словно в рясе зимней, этот-то уж не послушник - из созерцателей - на досточках мостика сидит - добавился в картину. Прошел я по мостику - держит. Чего сидишь, Котя? - спросил я его. И звук есть - реальность все-таки. Посмотрел он на меня, внимательный. Стыдно мне стало: ничего я умнее спросить не мог выдумать. Да и вообще - тишину, зачем тревожить. Хотел голос проверить.
Вторая половина дня шестого июня - мир в основном весь наверху, за Храмами, устремлен в сторону Вятки, уже торопится домой, грузится в автобусы, машины - гости разъезжаются... с погосту... Гости съезжались на дачу...... Гости разъезжались с погоста... Пушкинский день России - на шестое июня также назначен, а в нашем столетии восьмого июня должен быть, двадцать шестого мая как было, так и есть - день один, с датами разобраться не можем, а еще смыслы толковать пытаемся... Гости съезжали с погоста... вниз, в жизнь, которая - смерть...
Неужели все?
Праздник обретения Чудотворного Образа Святителя Николая отыграл переливами восходящего солнца, отпылал высоким рассветным пламенем Евхаристии в прибрежном, похожем на огромную дощатую часовню, Алтаре, отпел ангельскими голосами архиерейского Богослужения, рассыпался мириадами солнечно-серебрянных брызг по счастливым лицам, народа, предстоящего на Водо-Святии, устремился в высь к колоколам Колокольни Пророка Илии, заявил о себе первым торжественным, исполненным значимости, мощным ударом колокола, непонятно еще - грозным или счастливым, и пролился, вдруг, хлынул, хлынул по всей округе, высоким веселым Радостным Пасхальным перебоем колоколов, на весь, казалось, необъятный мир, на все немыслимое земное пространство, на всю Мира Околицу, и в Небо, в Небо пошел всей Своей Радостной необъятной силой, а Оттуда, с Небес, ответил уже и Николай Чудотворец, небесным кроплением, на дождик очень похожим, осеняя всех, притекших к Нему.
После Небесного Благословения, Праздник затаил дыхание, на этой, неподвластной земным измерениям высоте и тихо незаметно, словно выдох, пошел на убыль, стихая, выравнивая дыхание пространства. И Икона, покидает Берег, вверх идет, в Храм Преображения, там, верных будет ждать, к полуночи, к первому часу нового дня.
Все неужели? - спрашивает солнце, вслед, уходящей вверх Иконе, и нехотя, медленно намечает путь с высоты полудня - вниз, отчеркивая сплошной полосой тени, как на ступенях Ахазовых, свои шаги, по асфальтовому спуску на Берег. На самом деле, солнечная тень не скользит вниз по асфальту, солнце до самого своего закатного мгновения будет видеть Храмы, смотреть на Них, только уже не вровень, а снизу, и все-таки, в этот день - кажется именно так - солнечная тень уходит вниз по ступеням, потому что однажды солнцу, предстоит по этим ступеням вернуться, вверх пойти, вслед за Иконой...
Сегодня, вновь, солнце уходит. И там, на Берегу, последняя сверка, последнее прощание минувшего дня. Солнце становится против Алтаря, смотрит в Его запахнутые, надежно затворенные и замкнутые замком ровно на год, врата.
Видит людей на берегу. Левее, где под самой сосновой горой - два бревенчатых домика, увенчанные крестами на деревянных же куполах, в одном - струится неиссякаемый Родник - Источник Святителя Николая, в другом - Купель Святителя Николая, исполненная Живой Родниковой воды. Там, возле домиков, еще длится, хотя уже с меньшим против дневного накалом, тихая, а порой и не очень, сдержанно-усердная битва, очередь к Роднику, очередь к Купели... битва за благодать...
Благодать, Она - есть, Она совсем рядом, но, чуть правее, - здесь же, рядом, на Берегу на просторной зеленой поляне пред Алтарем. Здесь в основном трудники Крестного хода. Ночью, в первый час нового дня, они трудно встанут на молебен, примут на свои плечи Великорецкий Чудотворный Образ Святителя Николая - только трое из них подставят Образу плечо? - так выполнено походное основание Иконы - две рукояти впереди, одна за спиной Образа - трое? - нет, каждый из верных, подставит свое плечо, и на каждое верное плечо ляжет, отполированная десятками лет рукоять - примут на плечи Икону и сделав первый шаг, вновь возьмут под ноги трудную неготовую дорогу и пойдут, и пойдут, все увереннее и тверже ступая, втягиваясь каждым шагом в бремя самого великого на земле труда - работы Господу. Что ждет их на этом пути - дождь или снег, серебряная изморозь на буйных травах, ледяная роса, непролазная грязь или непроходимый удушливый зной, и комары, и клещи, и мозоли... точно будет - Сошествие во ад Медянского Бора...сами Медяны... пыль египетская, тьма непроглядная... и затяжной подъем на гору, с которой, как на ладони, вдруг, откроется все Мурыгино - место последнего, перед Вяткой, ночлега... Все остальное не в их власти и воле. В их власти и воле было только одно - ответить себе: иду или не иду. И они сделали свой выбор.
Вечером шестого июня, трудники, решившиеся на обратный путь, просто отдыхают. Кто-то на верху, в селе, уже отходит ко сну. Кто-то вышел на Берег. Проститься с Великой, войти в те же, стремительные ее, свежие воды, и дважды и трижды, как год, как десять лет назад, помериться силой с течением, или просто сидеть на берегу, на поляне, перекрестившись поклониться Алтарю, просто посмотреть - на воду, на деревья, на небо, на смиренное ласковое вечернее солнце... Просто быть, просто жить. К пяти вечера на Берег выйдут батюшки, к ним соберется народ - не многочисленный: кто может, кто хочет, кто в силах - встанут лицами к Алтарю и прольется над Берегом Великой Реки Акафист Святителю Николаю, завершая счастливое утомление и Радость минувшего дня.
Накануне Акафиста весь Берег исполнен блаженного состояния покоя. Покой разлит над рекой, над поляной, над Алтарем. Покой и благодать - отдохновение. Такое состояние бывает у человека после серьезной большой, осмысленной и нужной работы, трудной и необходимой. Труд - совершен. И человек - отдыхает. Сидит или прилег - неважно, дыхание ровное спокойное. Ритмично работает сердце, кровь, тихо струиться по изможденным жилам, омывая их, питая жизнью новой, легкие сами собой, не воздух только вбирают, но благодать и покой принимают в себя, а выдыхают усталость, заботу, с каждым выдохом легче и легче, светлее, чище человек, - это работа покоя, работа жизни. Знает человек и весь Берег знает, что впереди снова серьезное дело и другие дела, и жизнь, и заботы. Но это неважно сейчас. В сей час на душе - хорошо, хорошо не восторгом - сил нет на восторг, все взято работой, а радостью хорошо, на душе - тихое умиротворенное творение счастья в тебе и вокруг, ощущение нужности своей жизни, не напрасности ее, необходимости лично тебя и в жизни, и в деле своем.
Вечер на Берегу Великой накануне Акафиста. Не человек отдыхает, не трудник. Исполнен Благодати весь окружающий мир - Берег Великой Реки, река Великая, деревья, трава, небо, солнце закатное невысокое, а человек, и муравей даже по будничному суетливый, спешащий по делу, - все живое - лишь состав Благодати. Человек, живи и удивляйся, люби и помни - так ли, верно, было тебе в Раю, еще до всего того, что ты сам, своим свободным выбором, выбрал... Здесь открывается немысленный смысл Вятской Пасхи... переживешь однажды опытом личным, здесь на Берегу Великой Реки, услышишь жилами сердечными токи крови пятнадцатой главы святаго апостола Павла послания Коринфянам первого, от стиха первого, до стиха пятьдесят восьмого... произнести, повторить побоишься, а Евангелие будет читать и читать в тебе... Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?.. значит, правда, так и есть все на самом деле, шестого июня на Берегу Великой Реки, как в шестой главе, того же послания апостола Павла, стихом четырнадцатым...Бог воскресил Господа, воскресит и нас силою Своею...
Солнца больше нет, ушло, исчезло, но свет еще здесь, на земле. Великорецкое стихает, погружается в сон. Крестный ход преподает миру Византийское время, время Афона, время природы: Солнце зашло - Полночь.
Земным же часам считать и считать еще до полуночи. Но досчитают честно. И возгласят сдержанно Великорецкие колокола первый час нового дня, первый час ночи. Пора на Молебен. Затеплится электрический свет в Великорецких окошках, лунный свет яркостью своей неживой удивляя. И потекут к Храмам трудники. Плотней и плотнее - к Иконе, больше и больше. Ближе и ближе к Богу теснится Молебен. Голоса крепче. Победную песнь пояшее вопияше. Выбеленный недоумением лунный зрак сторожит над миром, осторожен, тревожит мироздание сдержанный колокол Великорецкий...
...некоторый трудник бежит бегом, шагом быстрым шагает - успеть к Роднику и Купели. Проститься. Тихие часовенки. И нет никого. Пустынно. И льется вода. Живая. Живи и ты. Крестись, Молись, Люби. Лицо омой и душу, умойся и губами вбирай, и - зубы ломит. И ломит в Купели тело - весь окован живой родниковой радостью свежей, душа занимается, первозданной льдинкой немеет, пытается дух захватывать... Лети по ступеням из родника ледяного вверх к Богу прямо с телом вместе. Липнет одежда к свежей влаге. Поспешай, торопись - Ход не ушел бы... И, вдруг, замираешь. Огонь занялся - в существе твоем самом утробном - не жар, но такое - Огонь Благодатный?, во всем существе - нет слов человеку - высоко и страшно, сейчас разгорится, захватит Дух, захватывает уже и тело и душу в одно собирает - тепло не тепло - такое, что без имени земного. И отрок рода русского Ваня - Ванюша, двенадцати лет отрок, выдохнет изумленно: Отец, я себя чувствую как-то, чувствую - необычайно...
Кто это пережил - жил здесь недаром, а в Дар, всей полной мерой Божьего дара жизни земной человеку исполнен, исполнился.
Уходит Ход - Прощай Великорецкое. Не частят, не рыдают, не радуются колокола - работают, ритм сообщают ходу размеренный и высокий. Вышла из Хода старушка - сухонькая, светлая, легкая - платочек, морщинки, глаза молодые от света, от слез - Крестится на Храмы, на Кресты высокие. Ход мимо течет. «Спасибо Господи, Господь-батюшка. Последний раз привел сходить на Великую», - все уже знает она.
И табличка обратная на Выходе. Великорецкое. Перечеркнуто, только зачем-то, безоговорочной красной жирной чертой прямо по буквам, зачеркнуто. Как же? Все неужели?
Уходит Ход. Шаг за шагом... Прощай Великорецкое, прости... свидимся ли еще... как Господь... Если Богу будет угодно.
