Нас было
пятеро. Виктор Морозов
«Коломыя, Коломыя, Коломыя - мисто...» - поется в одной озорной гуцульской частушке. Сочиняют частушки на ходу, одну за другой и называют «коломыйками».
Коломыя - живописный городок в сердце Карпат. Зелеными волнами нахлынули на него со всех сторон горы. Где-то далеко в них теряются дороги и только тропинки ведут на полонину.
В Коломые мы оставили Женю. Долго стояли у небольшого холмика. Вспоминали казавшиеся теперь такими далекими школьные годы. Неловкий, застенчивый Женька в шумных забавах одноклассников был всегда самым последним. Он был какой-то беззащитный. Если его обижали, он только непонимающе смотрел на обидчика. К таким сверстники обычно относятся пренебрежительно. К Женьке относились с доброжелательством старших братьев к младшему. И причиной этому была математика. Сказать, что Женька любил математику, значит не сказать ничего. Он жил математикой. Для него решать задачи было такой же потребностью, как Леньке играть в футбол, а Димке читать книги... И способности к математике у него были исключительные. Он мог в считанные минуты решить задачу, над которой весь класс пыхтел целый урок.
- Такие способности, - многозначительно поднимал вверх палец математик, - природа дает единицам.
- Гениальное дитя природы, - хмыкал Ленька.
Он сидел с Женькой на одной парте. И когда футбол не оставлял ему времени решить задачу дома, по-свойски списывал ее у Женьки. Причем списывал с таким видом, как будто делал тому одолжение. Женька только по обыкновению моргал. Димка насмешливо щурился:
- Списывать, что милостину просить. - И по-скоморошьи гундосил:
- Подайте убогому!
Ленька за ответом в сумку не лазил:
- Все выдающиеся личности свои дарования должны отдавать людям, - и назидательно добавлял, - убогость - не понимать этого.
Так было в школе. Только школа школой, а армия армией. В стрелковой роте запасного полка почитателей математики не оказалось. Там мыслили иными категориями и ценили другие качества. И многие из них у Женьки отсутствовали. Правда, он мог без запинки перечислить все десять сталинских ударов, без единой ошибки назвать все должности товарища Сталина. Для него ничего не составляло рассказать о взаимодействии частей затвора винтовки образца 1891 дробь 30 года. Такое в роте было доступно немногим. Однако служба в запасном полку имела свои тонкости. Чего только стоил четко выполненный прием: «К ноге!» с хлопком рукой по ствольной накладке.
- Расколешь накладку - отпуск дадим, - поощрял хлопки ветеран запасного полка сержант Щукин.
Или затянуть ремень на тощем животе (паек-то тыловой).
- Сколько раз перекручу, столько и нарядов, - предупреждал Щукин нерадивых.
А умение, щелкнув каблуками, гаркнуть:
- Товарищ сержант! Разрешите доложить!
И получив разрешение, лихо отрапортовать.
Эти тонкости Женьке никак не давались.
- Только в обозе и быть, - качал головой Щукин.
Однако щукинское пророчество не сбылось. На первых же стрельбах Женька отстрелялся в числе лучших.
Умение стрелять - не кое-что. Метким стрелкам место не в обозе. Только одно дело стрелять на стрельбище, другое - в бою. На стрельбище хорошо стреляют многие, в бою - меньше. Поразить мишень проще, а главное, спокойнее, она в тебя не стреляет.
Признанным снайпером Женька стал в отдельном батальоне, куда рота попала из запасного полка. Батальон очищал Карпаты от бандеровцев. Здесь и проявились в полной мере способности Женьки. Он умел точно определить расстояние до цели, мгновенно внести поправки и взять упреждение. Промахов у него не было.
Заметным человеком в роте Женька стал после боя в Диком ущелье. Там нас бандиты здорово прижали. Они - вверху, мы - внизу. Пулеметы били - головы не поднять. Подавить нечем и отойти назад нельзя. Надо было боем задержать банду, другая рота скрытно обходила бандитов. Укрылись кто где смог. Ждали, когда в тылу банды взлетят ракеты, тогда и придет расплата. Однако она пришла раньше. Из-за гряды камней защелкали выстрелы. Стрелял Женька, выбивая расчеты. Огонь сразу ослаб. Пулеметчики уже больше укрывались, чем стреляли. Стрельба стала беспорядочной. А беспорядочная стрельба - стрельба в белый свет.
После Дикого ущелья Женька занял свое место в роте. Не первое, но и не последнее, хотя в повседневной жизни остался таким же «обозником». Впрочем, обозником, - это по меркам запасного полка. В критических обстоятельствах Женька мог действовать решительно. Так было в засаде на Шелеста. Приказ был жесткий: «Шелеста взять живьем!» Это понятно - мертвого не допросишь. Только приказать легко, а выполнить? Шелест - фигура центрального провода, прикрытие - боевики из службы Беспеки. Такие живыми не даются. Казалось, все было продумано до мелочей, а вот не хватило мгновения. И если бы не Женька... Шелест уже ткнул пистолетом в висок, когда хлестанул выстрел в руку. А через мгновение Шелеста держали крепкие руки ребят из группы захвата.
К военной жизни Женька привык. А привыкнув, с прежней страстью занялся математикой. В роте с пониманием относились к его увлечению. Кто знает, что будет. Глядишь и станет когда-то рядовой Зорин профессором. Могло бы и так стать, да не стало.
Прочесывая высокогорный лес, вышли на полонину. Лес расступился, и над головой повисла безбрежная полоса голубого неба. Перед глазами как изумрудный ковер расстилался альпийский луг. На зеленом бархате - яркие цветы. Полонина - сказочное царство Карпат. Только и сказки бывают страшные. Утреннюю тишину разорвал полный ужаса крик женщины и тотчас же грянул выстрел. Подбежали к пастушьей хижине. У бревенчатой стены лежал Женька. К лесу по росистой траве тянулся след. Возле хижины, всхлипывая, металась немолодая женщина. Она то порывалась бежать по следу, то возвращалась к Женьке. На траве валялась брошенная сумка с выпавшим хлебом. Все понятно: встретились мать с сыном-бандеровцем. Женька приподнялся, смотрел виновато:
- Не мог я... На глазах у матери...
Тоже понятно: он не мог, бандеровец смог.
На самодельных носилках по горной тропинке несли Женьку с полонины. Ранение было опасное. Пуля задела горло. Кровь заливала легкие. Женька задыхался. Помочь могли только в больнице. Мы знали: успеем донести - будет жить.
Узка горная тропинка. Вьется по кругам, то взбирается на высоту, то падает вниз, жмется к отвесным утесам, петляет по краю пропасти. Опасны горные тропинки. Бегом не побежишь. Гляди, куда поставить ногу.
Стояли у небольшого холмика. Прощались с Женей. Это спустя годы над другими горами полетит «Черный тюльпан». Останется Женя в Коломые. Так ведь украинские Карпаты не чужая земля. Не зарастет могила.
- Спите спокойно! Родина будет помнить вас! - говорили мы последние слова павшим. Верили, что так и будет.
Не знали тогда, что пройдут годы и не станет Родины. Родины, которой гордились и которую защищали. Затеряется могила Жени в чужом государстве. Прах рядовых не вывозят на родину для перезахоронения.
Придет новое мышление. Фронтовиков назовут оккупантами, полицаев и бандеровцев жертвами сталинизма, дезертиров и изменников - патриотами, борцами со сталинским режимом.
Начнут переписывать историю. Один напишет: «Всемирно-историческое поражение советских войск под Москвой», другой: «Не было Победы!», «Залили кровью, завалили трупами!».
Чужие - защищать. Гитлеровский генерал Фриснер в своей книге «Проигранные сражения» напишет: «Советский солдат сражался за свои политические идеи сознательно и, надо сказать, даже фанатично. Это было коренным отличием всей Красной Армии, и особенно относилось к молодым солдатам. Отнюдь не правы те, кто пишет, будто они выполняли свой долг только из страха перед подгоняющими их политическими комиссарами, которые в своем большинстве сами доблестно сражались. Я собственными глазами видел, как молодые красноармейцы на поле боя, попав в безвыходное положение, подрывали себя ручными гранатами. Это были действительно презирающие смерть солдаты! Самопожертвование советских солдат в бою не знало пределов».
Павшие будут ко всему этому равнодушны. Мертвым не больно. Больно будет оставшимся в живых, Но это будет потом.
(Продолжение следует)
