Нас было пятеро. Виктор Морозов
Нас было пятеро. Евгений Зорин
Не было ни земли, ни неба. Тьма, слякоть, круговерть дождя и ветра - дикий, первозданный сплав стихии. Выскользнув из исхлестанного бурей местечка, в этом сплаве растворился наш батальон.
Всю ночь шумела непогода. Всю ночь ложились под ноги трудные версты бездорожья. Перед рассветом стало стихать. А за час до рассвета заслоны тугим обручем охватили Подгай-село. В селе банда бандеровцев - остатки куреня Бея.
Курень растрепали до нас. Обнаружив, прижали к Быстрице. Ударили всем батальоном. Зло, ожесточенно. Бандиты бросились в реку. Берег вскипел огнем, вода забурлила. Несколько дней на многие километры вниз Быстрица выносила трупы. Уцелевшие иголкой в сене скрылись в Черном лесу. Надолго затаились в лесных норах,
Вторично в округе появились уже при нас. Мы - поколение из последнего призыва. «Солдаты образца 1927 дробь 44 года» - шутят над нами в батальоне. Посмеиваются над нашим говором.
«Эй, солдат, какой области?» - слышишь вдруг в спину. Оборачиваешься: «Кто? Я-то»?
- Я-то Кострома, - усиленно окает «образец» постарше на год.
Обижаться не принято: - мы еще «котелки».
Во взводе автоматчиков нас три «котелка». К каждому в первый же день назначили опекуна и строго наказали нам во всем слушаться своих наставников, им - учить нас солдатскому уму-разуму.
Мой наставник пулеметчик, зовут Петро, фамилия Ярчук. Не смотрится: пилотка блином, обмотки съехали.
Опекунство мы восприняли как пережиток времен Петра I. Между собой величаем опекунов «дядьками». Наедине гадаем, чему нас могут научить «дядьки»? Мы же не петровские новобранцы! За спиной не «сено-солома», а средняя школа. И смелости нам не занимать. В военные годы выросли, немало о подвигах прочитали. Боялись одного - не успеть на войну: семиклассники в 41 были. Успели. Дождалась война. Стоим на пороге боя. Ждем команду переступить.
- Не заждетесь, обнадеживает «дядька». - Здесь борщ с другого конца хлебают.
- Как с другого?
- А наоборот.
Не понял, но расспрашивать не стал. Решил - разыгрывает. Дошло вечером. Внезапная, как выстрел в спину, команда: «В ружье!» - оборвала ужин. Выскочив из-за стола, бегу к оружию. В голове скачут мысли. Мелькнула одна: «А мясо-то осталось в котелке». Стало смешно: «Не наоборот ел», потом тревожно: «В бой идем. А вдруг....» Хватаю оружие, вбегаю в строй. Напряжение на пределе. Рядом бурчит Ярчук.
В такую погоду собаку не выгоняют... Из-за каких бандитишек...
Его бурчание успокаивает, напряжение падает. Разобраться почему, не успеваю: лейтенант ставит задачу:
- Получено сообщение: вечером в Подгай-село пришла банда, предположительно Бея. Задача: перед рассветом оцепить село. Взвод идет по маршруту Ясень - Росточки - Тужилов и закрывает участок на севере села.
Уже знаю - это облава, самый надежный способ навязать банде бой. Банда есть банда. Ее стихия - налеты, ее пути - сто дорог: уходи по любой. А у нас только одна - та, на которой банда. Вот ее единственной и оставляет облава. Или сдавайтесь, или прорывайтесь. Третьего не дано, если не успеет уйти. А у банды нос всегда по ветру. И разведка на высоте. Значит «Батальон в ружье!», значит - в ночь, в непогоду. Без дорог, без привалов.
- Шире шаг! Кострома, подтянись. Отдай пулеметный диск.
- Нажимай, славяне! Кострома, не отставать! Отдай вещмешок.
- Быстрей, хлопцы, быстрей!
И банда не успела. Ей осталась одна дорога. А на дороге заслоны. Одни из заслонов - мы. Пять человек с пулеметом. Сколько бандитов пойдет на нас - неизвестно. А что могут пойти, то вероятность большая. Перед нами сады, за нами овраг - самое место для прорыва. Пойдут не пойдут - не шевелись. Заслон, пока не обнаружен, - засада, обнаружен - мишень. Железное правило засады. Ярчук выразил кратко: «Замри!».
Замерли. В промокшей одежде на раскисшей земле. Слушали тишину: ночь - хоть глаза выколи. А тишина была недобрая: где-то там, впереди, бандеровцы. Может высматривают, где заслон. А может подползают и через минуту будут рядом.
А тишина совсем не тишина. Сколько звуков слышится. И сердце стучит, за версту слышно. Озноб проходит. Жарковато, на лбу пот. Хоть бы скорее рассветало!
Бандитов я не услышал. Только вдруг почувствовал: в садах кто-то есть. Всем телом чувствую: «Идут на нас!» Рука тянется к затвору. Не дотянулась. Вспомнил строгое: «Без команды не стрелять».
Слышно: бандеровцы вышли из садов. Вот теперь стрелять на звук. В самый раз! Поднимаю автомат. Рука пулеметчика сжимает плечо: «Тихо». А бандиты идут. Уже видны. Идут по-волчьи, настороженно. Ближе и ближе. Много их! Вот-вот будут рядом!
Жду, сейчас грянет: «Стой! Руки вверх!» И слышу негромкое, вполголоса «Хто идэ?»
Вижу как замерли передние, на них надвинулись задние, все скучились и оттуда торопливое с облегчением: «Свои. Я Дуб».
- Взвод, пли!
Тишина лопнула громом, темень огнем. Ударили разом, били в упор, на уничтожение.
Стреляю, пока не кончился диск. Сменить не успеваю.
«Давай за мной». - дергает Ярчук.
Отбегаем к оврагу. На бегу вставляю новый диск. Автоматчики еще бьют по садам, потом отползают к нам. Залегаем на новой позиции.
Не могу опомниться: так быстро все произошло. Переживаю все заново. Все еще слышатся то сплошной треск очередей, то жуткие крики. В глазах мелькают падающие бандиты, вспышки ответных выстрелов.
Крепко зажмуриваюсь. Трясу головой. Проходит. И ночь уже на исходе. Вместе с ней уходит тишина. На той стороне села вдруг густо захлопали автоматы. Потом в разных местах еще и еще. По тому, как разом стихает стрельба, догадываюсь - заслоны отбрасывают бандитов.
Незаметно рассвело. Собираемся у пулемета. Курят, молчат. Лица постаревшие.
- Ну, мы пойдем, - второй номер бросает окурок.
- Идите, - кивнул Ярчук. Добавил: «Может перевязать там кого».
- Едва ли. Били-то, - не договорил. Трое встают, поднимаюсь и я.
- А ты останься, - говорят. - Тебе на сегодня хватит.
Делаю вид, что не слышу.
Уходим. Я видел мертвых. То были умершие от болезней. Лежали умытые, причесанные. А эти были убитые. С искаженными смертью лицами, в крови, застывшие в страшных позах. К горлу подступила тошнота, в голове помутнело.
- Говорили, не ходи, - бросают мне.
Возвращаюсь на место. Принимаюсь набивать пустой диск. Не получается - патроны падают.
- Ты не переживай, - смотрит на меня Ярчук. - Стреляли не в людей, во врагов. Бандеровец хуже фашиста - предатель. Хочет пощады - приходи с повинной. Не пришел - бандит. С бандитами ни мира, ни перемирия не бывает. И арифметика тут простая: бандита пожалеешь - своего погубишь.
Только не такой уж простой оказалась «арифметика». Не всегда в жизни дважды два - четыре.
Говорил: врагов не жалеют, а сам пожалел. Когда из темного зева бункера в ответ на «Сдавайтесь!» раздалась очередь, перехватил мою руку с гранатой.
- Постой! Я еще... - договорить не успел. Вторая очередь отбросила его назад.
Похоронили Ярчука в маленьком городке с красивым названием Бережаны. А я прошел со взводом еще не мало верст, пока не дошел до той поляны. Уже был на середине, когда на опушке блеснул лунный зайчик. Ожгла догадка: «Засада! Меня пропускают. Ударят по взводу».
Падая на землю, хлестнул по опушке очередью. В ответ засверкал огонь. Чем-то тяжелым больно толкнуло в грудь.
Теряя сознание, еще слышал, как бил огнем по засаде взвод, как что-то кричал, подбегая ко мне, Витька. Видел еще плясавшие огоньки на опушке. Удар по глазам, и огоньки погасли.
Это было последнее, что я видел. Ночь для меня так и не кончилась.
(Продолжение следует)
