Мертвые сильнее живых

Роковая ошибка Дражи. Усташеский геноцид. Ясеновац. Реакция немцев и итальянцев на усташеский террор. Попытки усташеских вождей создать благоприятный имидж НДХ. Попытка создания Хорватской Православной церкви. Миссия Мештровича.

Кровавой осенью 1941 Дража совершил роковую ошибку, последствия которой «икаются» сербам уже почти 70 лет.

Вместо того, чтобы перейти из Сербии в Боснию и там собирать вокруг сербского знамени всех тех, кто был угнетаем усташами, Дража, поверивший в скорое крушение Гитлера и приход союзнической русской армии, поддержал обречённое на разгром восстание коммунистов.

Разрозненные восстания в Черногории, Боснии и Сербии так бы и воспринимались именно разрозненными восстаниями, если бы не крупная акция, возглавляемая полковником Михайловичем, который стал легендой, воплощением Сербского Сопротивления.

Союзники преподнесли разрозненных повстанцев в качестве взаимосвязанных отрядов Дражи Михайловича. Тем самым было опровергнуто убеждение как Советского Союза, так и Великобритании в том, что в 1941 году всеюгославское восстание невозможно.

Поддержав повстанцев на территории Сербии, Дража уничтожил авторитет власти Недича. Доселе глава эмигрантского правительства Душан Симович с пониманием относился к попечению Недича о сербском народе, оказавшемуся заложником оккупантов, и мог выступать перед британцами в качестве адвоката Недича и Льотича. Мог также проводить параллель их поведения с поведением британских чиновников на оккупированных немцами островах Герси и Джерси.

Но теперь, после того, как в сознании членов антигитлеровской коалиции сформировался фантом общеюгославского движения Сопротивления, против которого выступили вооружённые силы Недича, Сербское правительство национального спасения было поставлено в один ряд с «квислингами».

А Дражу стали целенаправленно подталкивать на вооружённую борьбу с оккупантами, чего бы это ни стоило. Но если Михайловича, в конце концов, остановило пролитое гитлеровскими карателями море сербской крови, то для Коминтерна жертвы подавленного с показательной жестокостью восстания были лишь хворостом для разжигания пожара революции.

На фоне Михайловича, занимавшего теперь выжидательную позицию, в выгодном для союзников свете стал выглядеть партизанский вождь Тито. Партизаны, после провала восстаний в Сербии и Черногории, ушли в горы Боснии и собрали вокруг себя именно тех, кто жаждал примкнуть к первому же, готовому был обеспечить защиту от усташей и немедленное отмщение им.

Тем более, что усташи первым делом уничтожили именно тех сербов, которые были носителями собственно сербского самосознания - священников, интеллигенцию, партийных активистов. И простые люди не особенно размышляли об идеях: пришли вооружённые соплеменники, значит можно обороняться и даже мстить усташам.

Зато Тито, перенеся войну из Сербии в область, вошедшую в состав НДХ, преподнёс себя в качестве человека, сумевшего поднять на восстание против оккупантов «население Хорватии». Никто же в Лондоне или в Москве особенно не разбирались в этнографии Югославии. Впрочем, Дража сам первым начал преподносить вооружённую борьбу не как сербскую самозащиту от геноцида, а как «югославское сопротивление».

Уже 16 сентября 1941 г. Михайлович выпустил обращение «К сербам, хорватам и словенцам». В обращении говорилось о том, что «предатели Павелича уже дрожат от страха перед теми, кто поднимает оружие, чтобы смыть позор с хорватского имени». Михайловича неоднократно обвиняли в «великосербстве», и теперь, пытаясь преподнести себя «югославом», он сам лично заложил основу той антисербской лжи, дивиденды от которой вскоре пойдут в актив коммунистических партизан Тито.

В глазах «мировой общественности» Дража не хотел быть «великосербом».

Парадоксально, но известие о сотнях тысяч сербских новомучеников, погибших от усташеского ножа, работало против самих же сербов.

Британцев поразил масштаб хорватских злодеяний, но не поразил сам факт резни. Хорватские министры провели причинно-следственную связь наизнанку: сумели убедить лондонцев в том, что факт неслыханной свирепости хорватов по отношению к сербам является следствием «великосербского угнетения». Простейшая манипуляция помогла смоделировать то, что преподносилось в качестве «причины».

«Оставшиеся без государства министры повели себя как счастливцы, которым неожиданно представился случай обрести свою югославскую легитимность, от которой зависела их карьера. Они потребовали от четнического командира без каких-либо предрассудков продолжить привлечение в свои ряды хорватов» [1].

До этого момента британцев, которые задолго до путча разработали план массовых диверсий, ещё можно было убедить в том, что восстание невозможно из-за того, что сербский народ, угнетаем не немцами, а народами, обретшими независимость именно в результате разгрома Югославии.

Теперь ситуация в расчленённой Югославии виделась иначе. Выстраивалась картинка, согласно которой в поверженной Югославии страдают и гибнут представители всех народов, а не только сербы, евреи и цыгане. Насилия над сербами, которые вершили хорваты, приписывались итальянцам. Усташи преподносились не как общенародное движение хорватских нацистов, влекомых желанием зачистить от всего сербского земли, которые отошли к НДХ, а как «кучка деклассированных маргиналов, не имевших поддержки в народных массах». О том, что сербские четники, боровшиеся на территории, отошедшей к Хорватии, преподносились в качестве «хорватских партизан», говорилось уже неоднократно. (Позже неудобный термин «хорватские партизаны» был заменен на «югославские партизаны»).

Подтвердив этот миф, Михайлович начал сам рыть себе могилу.

Затем, дабы приобрести респектабельный в глазах западной либеральной демократии вид, а также приспосабливаясь к политике молодого короля и сербиянских министров-эмигрантов, Михайлович публично оклеветал Недича и Льотича, отождествив их с Павеличем.

«Мы бы легко разделались с немцами, если бы не имели огромных препятствий в лице Льотича, Недича и Печанца. Народ их презирает», - писал Михайлович в донесении лондонскому правительству, а хорваты ему аплодировали.

***

Итак, следствием роковой ошибки Дражи Михайловича стало следующее.

Четники, оставаясь в Сербии, во-первых, бросили повстанцев Боснии в объятия партизан Тито.

Во-вторых, самим фактом своих боевых стычек с недичевцами дискредитировали правительство Недича.

В третьих, Михайлович, преподнёс себя не сербом, а югославом - и своё движение не сербским, а общеюгославским. Следствием этого стало то, что появилась возможность выстраивания «схемы симметрии», согласно которой и сербы, и хорваты в равной степени страдают от оккупантов и в равной же степени сражаются с нацизмом.

Теперь уже у прохорватских политиков появился реальный шанс спрятать Хорватию в Югославии и, тем самым, спасти её от возмездия за нацистский геноцид. Именно миф о «хорватском антифашизме» был заложен в основу политики нового югославянского будущего.

Самым страшным для будущности Сербии стало то, что эта «схема симметрии» позволяла отождествить правительство Недича с усташами Анте Павелича.

***

До недавнего времени в военно-исторической литературе Независимая Держава Хорватская преподносилась как незначительный марионеточный режим, извне навязанный хорватам, обладающим вековыми демократическими традициями.

Тито и хорватские министры из Югославского эмигрантского правительства сумели в несколько этапов свести на нет то чувство отвращения, которое вызвало во всём мире хорватское государство. Вначале геноцид утаивался. Затем, после того, как масштаб террора был значительно занижен, его предложили считать местью «за великосербское угнетение». Потом повстанцы сербских краёв, поглощённых НДХ, преподносились «хорватскими партизанами». И так далее, вплоть до того, что ослеплённые нацизмом хорваты стали образцовыми демократами-антифашистами, а их жертвы - «великосербами и пособниками итальянских оккупантов».

«НДХ отнюдь не было чем-то навязанным извне - напротив, она, несомненно пользовалась поддержкой широких слоёв католического населения и самой церкви. Не была НДХ и послушной марионеткой в руках стран Оси - по сравнению с муссолиниевской Италией НДХ была в своих действиях даже более решительной, амбициозной и независимой и куда более безжалостной, чем гитлеровский Третий Рейх. Политика НДХ по отношению к двум миллионам православных сербов - «треть обратить в католичество, треть выгнать из страны и треть уничтожить» - была задумана без участия стран Оси и проводилась с жестокостью, приводившей в ужас не только итальянскую армию, но и видавших виды эсэсовцев». [2]

***

Профессор Зоран Милошевич, рассуждая о возможности массовых депортаций, приводит фрагмент работы видного исследователя зверств хорватов, профессора Лазо Костича:

«На культурном уровне нынешнего века выглядело бы почти естествено, если бы усташи, ставшие в апреле 1941 года хозяевами этих земель, настояли на том, чтобы всё это множество народа насильственно переселить в Сербию. Но новые государи, «поглавник» Павелич и «маршал» Кватерник знали более эффективное решение.

Зачем усиливать Сербию приводя ей этих людей? Намного лучше этот скот для убоя уморить на месте. Это происходило под одним большим ритуальным обрядом. Усташские отряды появлялись в сербских деревнях и требовали от жителей - если их к тому времени сразу не перекололи - чтобы те тотчас же перешли в римское вероисповедание. Дабы сербы стали хорватами...

Подавляющее большинство несчастных западных сербов отказывались выполнить переход... Там, где так случалось, отдавали приказ, чтобы все крестьяне собрались в церкви. Затем ворота закрывались на засов, церковь поджигалась, и люди исчезали в огне». [3]

***

Фотографии девяти обезображенных тел погибших солдат Вермахта наполнили сердца немцев гневом и омерзением по отношению к сербам. Обезображены были тела уже погибших солдат, и надругательство это вовсе не характерно для сербской боевой культуры, и вовсе не факт, что бесчинство было совершено сербами. Но, тем не менее, эти образы, впечатанные в сознания немцев, сделали своё дело.

Что же должно было происходить в сердцах сербов, когда они столкнулись не с фотографиями, а с реками, наполненными в буквальном смысле слова телами своих братьев и сестёр. И надругательства вершились не над павшими бойцами, а над совсем ещё живыми детьми и взрослыми, совершенно не готовыми к тому, что вчерашние сварливые соседи могут преобразиться в беснующихся палачей.

И растерзано было не девять тел, а на несколько порядков больше.

Пик геноцида приходится на конец июня 1941 года. Итальянцы и немцы тогда вывели свои войска из краёв, отошедших к Хорватии, и отправились в Россию. А оставшиеся без присмотра хорваты решили приурочить к Видовдану грандиозную «чистку». Кстати, термин «чищенье» впервые в истории произнесён был именно хорватами и именно тогда.

В первые месяцы усташеского террора, за исключением отряда легендарного о.Момчило Дьжуича, сербы оказывали незначительное сопротивление. В отличие от турок, католики вовсе не выглядели смертельными врагами для православных потомков граничаров Габсбургской монархии. Поэтому сербы оказались застигнутыми врасплох.

И если чистка проходила согласно задумке, то в живых не оставалось никого, кто мог бы поднять тревогу и мобилизовать сербских жителей в тех краях, до которых усташи ещё не добрались.

- Мы ведь ничего такого не ожидали. Кто бы мог сказать, что власть вот так обрушиться на людей. У нас ведь нет оружия. Мы предоставлены сами себе. Словно скот.

Такими словами ответил герцеговинский крестьянин на недоумение Милована Джиласа по поводу безропотности сербов, брошенных хорватами на заклание. Позже весть об усташеских злодеяниях всколыхнёт сербов и поднимет их на восстание, а тогда, летом 1941, на защиту истребляемым встали не четники, и не коммунисты, а немцы и в значительно большей степени - итальянцы.

Коммунисты, впрочем, со временем поймут, что именно хорватский геноцид приведёт в партизанский стан тысячи и тысячи бескомпромиссных борцов, жаждущих отмщения. Недич неоднократно пытался убедить Михайловича, что именно в сербских краинах Хорватии решается судьба будущего всей Сербии. Но Дража вовремя не внял этому, и вместо того, чтобы немедленно выступить в качестве защитника от усташей, присоединился к коммунистическому восстанию. Именно эта роковая ошибка стоила ему, в конечном итоге, поражения в гражданской войне.

***

«Из отчётов войск СС видно, что даже этих закоренелых убийц бросало в дрожь от усташеских «подвигов». Эсэсовцы откопали трупы нескольких сербов, заживо погребённых в апреле, и отправили их документы в архив, озаглавив: «Что усташи сделали в Беловаре». Немцы брезгливо описывали, как усташи заставили сербских крестьян лечь в церкви лицом на пол, а затем закололи несчастных вилами. В одном из полицейских отчётов мы читаем:

Зверства усташеских подразделений по отношению к православным на хорватской территории должны рассматриваться как главная причина вспышек усилившегося партизанского движения. Отряды усташей направляли свои зверства не только против взрослого православного населения мужского пола - то есть против тех, кто способен держать оружие, но с особой, извращённой жестокостью - против безоружных женщин и детей... Именно вследствие этих зверств бесчисленное количество православных беженцев в Сербию и их рассказы разбудили возмущение среди сербского населения»«. [4]

Германский уполномоченный в НДХ генерал Гляйзе фон Хорстенау высказывал Павеличу неудовольствие политикой усташеского террора против православного населения.

В числе тех, кто заявлял о необходимости прекратить геноцид, были многие русские священнослужители. Архимандрит Иоанн (Шаховской), проживавший тогда в Берлине, вспоминает:

«Была также попытка с моей стороны... осведомить Ватикан через баварского кардинала Фаульхабера о начинавшемся гонении на Православную Церковь в Хорватии и мученичестве православных сербов... Просил передать, что Римская Церковь имеет силу и призвана возвышать своё слово. И если она не остановит своих пастырей и мирян, обезумевших от бесчеловечия, - следствия этого будут тяжки и для самой Римской Церкви» [5].

***

К осени 1941 г. в НДХ зародилась система концлагерей.

Изначально лагеря предназначались для концентрации лиц, подлежащих депортации из Хорватии. Однако вскоре они превратились в конвейер истребления сербов и евреев. В самом знаменитом из них - Ясеноваце - за годы войны было уничтожено около 600 тысяч православных, а также около 60 тысяч евреев. Одновременно в лагере содержалось до 6 тысяч заключённых.

За исключением хорватов, заключённых в Ясеновац за свои югославянские взгляды, немногим узникам удавалось прожить больше трёх месяцев.

Одним из первых узников Ясеноваца стал Влатко Мачек. Павелич сослал этого «некоронованного короля Хорватии», очевидно дабы избавиться от соперника. Вот как сам Мачек описывает Ясеновац:

«Лагерь ранее представлял собой выложенный кирпичами двор и находился на набережной реки Саввы. Посередине лагеря стоял трёхэтажный дом, первоначально предназначавшийся под конторские помещения...

Жуткие крики отчаяния и крайнего страдания, стоны подвергавшихся пыткам жертв нарушались прерывистыми выстрелами. Эти звуки сопровождали мои часы утреннего пробуждения и преследовали меня вплоть до ночного сна» [6].

Мачек, заметил, что один из палачей перед сном набожно осенял себя крестным знамением.

- Не боитесь ли Вы кары Господней?

- Не говорите со мной об этом. Я прекрасно понимаю, что меня ожидает. За свои прегрешения я буду гореть в аду. Но, по крайней мере, я буду гореть ради Хорватии.

Но для внешнего мира это были просто «рабочие лагеря», что и подтвердил комитет, посетивший концлагеря в феврале 1942 г. В состав Комитета вошел и посланник Ватикана, монсеньер Масучи. Этот «независимый» комитет подтвердил, что лагеря действительно являются рабочими и что там вполне приемлемые условия для жизни. Представитель Ватикана присоединился к этому заявлению.

К чести итальянцев нужно сказать, что далеко не все наблюдатели были такими «подслеповатыми», как Масучи. Предлагаем Вашему вниманию фрагмент статьи члена Итальянского Географического Общества Коррадо Дзоли, помещённую в болонской газете «Il Resto del Carlino»:

«Существуют особые банды, на счету у которых не одно кровавое преступление, - возможно, что они и сейчас занимаются тем же самым, возглавляемые и подстрекаемые католическими священниками и монахами. Тому существует немало свидетельств. Возле Травника один монах - держа в руке распятие - подстрекал на злодеяния им же организованную банду...

Всё это творилось среди людей, которые притворялись цивилизованными, которые хвастаются тем, будто переняли средиземноморскую и римскую культуру, а иногда договариваются до того, что являются прямыми потомками готов.

Что за чудовищная резня!

Целые семьи - мужчины, женщины, младенцы, старики, больные, дети - все они подвергались самым бесчеловечным, самым изощрённым китайским пыткам.

...Первый брат из Ассизи разговаривал с птицами и рыбами, называя их своими братьями и сестрами. Однако его ученики и духовные наследники, исполненные ненависти, истребляют в Независимой Державе Хорватской людей, которые перед Богом Отцом являются их собственными братьями по крови, по языку, по той же самой матери-земле, что вскормила их соком своей груди.

...Банды этих убийц всё ещё существуют, они всё ещё пребывают в том же самом оголтелом возбуждении, возглавляемые священниками и официальными представителями католической церкви» [7].

Чем лучше итальянцы знакомились с хорватами, тем лучше они начинали относиться к сербам. И уже через несколько месяцев после сокрушения Югославии союзники держав Оси, хорваты, воспринимались итальянцами как враги, а сербы становились союзниками.

По Италии прокатилась волна возмущения хорватским режимом.

Итальянцы не только приютили огромное количество сербских и еврейских беженцев, но и охотно помогали сербским повстанцам - вначале продовольствием, а позже и оружием. Много позже - уже осенью 1943, после капитуляции Италии, - благородные итальянские офицеры, уличённые в передаче оружия повстанцам, будут расстреляны гитлеровцами.

А в сентябре 1941 итальянцы оккупировали большую часть Герцеговины, что позволило сербам вернуться к родным очагам.

***

Убить, изгнать или перейти в католичество около 2 млн. человек оказалось неподъёмной задачей даже для хорватов. Неуспех политики решения «сербского вопроса» силовым методом толкнул Павелича в авантюру с основанием «хорватской автокефальной Греко-восточной церкви».

Затея с созданием в 1941 году Хорватской Автокефальной Православной Церкви (ХАПЦ) проистекала из желания руководителей нацистской Хорватии решить важные внешне- и внутриполитические задачи. С одной стороны необходимо было создать имидж государства, в котором соблюдаются права «религиозного меньшинства - хорватов-схизматиков», с другой стороны необходимо было найти способы усмирения сербского восстания.

Православные сербы, проживающие в краях, оккупированных усташами, названы «хорватами-схизматиками» не случайно. Нацистский «поглавник» Хорватии, Анте Павелич, в августе 1941 выступил в газете «Новый Порядок» с публичным заявлением относительно «сербского вопроса в Хорватии».

«Что касается сербов, то произошло смешение понятий. Настоящих сербов в Хорватии немного. В основном - это хорваты сербско-православной веры и влахи. Этот вопрос будет решен самым лучшим вопросом. Договорившись с немецкими властями, отправим 250.000 сербов в Сербию, а остальные - пусть остаются. Никто не собирается чинить им никаких препятствий» [8].

Относительно влахов высказался в той же газете и министр иностранных дел Хорватии, Младен Лоркович:

«Это - остатки балканско-романских и цыганских смешений, которые, спасая свои жизни, бежали от турок в хорватские земли. Из-за этого, они расово не принадлежат ни сербам, ни хорватам. Однако представляют собой нестабильный элемент, который из-за своей принадлежности к православной вере, подлежал политической сербизации» [9].

Для идеолога хорватского национализма, Анте Старчевича, сербов - как национальности - вообще не существовало. В 60-х годах XIX века Старчевич объявил свои исследования, суть которых сводилась к тому, что этноним «серб» происходит от латинского «servus», т.е. раб. Иными словами, сербами в эпоху средневековья якобы назывались низшие слои древнехорватского общества. Этот тезис был весьма популярен среди хорватских нацистов ещё и из-за того, что усташи были именно нацистами, а не националистами.

Т.е. если хорватские националисты воспринимали себя «культурными славянами-европейцами», а сербов - «ближневосточными варварами-византийцами», то хорватские нацисты мнили себя даже и не славянами, а подвидом германцев. Которые, как известно, слово «славянин» понимают как «sclav»- раб.

Справедливости ради отметим, что в кругу крайних сербских националистов также не признаётся существования в Средние века отдельного от сербов хорватского племени. Так Паскаль Младенович-Зелинац опубликовал в 1907 году в Сараево книгу «Из прошлости босанске», в которой пишет:

«Часть народа, обитавшая на горбах карпатских гор, и называлась «хрбатяне»=горцы» [10]. Таким образом, согласно теории Младеновича-Зелинаца, Сорабы-хрбатяне, переселившиеся на Балканский полуостров, - это сербы-горцы.

Говоря об отказе на историчность, который присущ как пламенным хорватам, так и столь же пламенным сербам, необходимо особо оговориться о том, что, вооружившись, в сущности, симметричными тезисами, хорваты и сербы пришли к совсем разным выводам и руководствам к действию.

«Брат мой, какой бы веры ни был», утверждали сербы-романтики югославянства.

Усташи действовали иначе: «Одну треть депортировать, другую треть - ликвидировать...»

***

Сам Павелич по поводу хорватской автокефалии говорил следующее:

«Неправда, будто бы хорватская держава собирается переводить православных в католическую веру. Это не является политикой <государства>, но личное дело... Никто православных не трогает, но в хорватской державе не может быть Сербской православной церкви! Я повторяю: не может быть Сербской, но это не значит, что не может быть Греко-восточной. Почему? Потому что во всём мире православные церкви - национальные церкви...

Поэтому умные люди, люди, пекущиеся о благе народа, но которым небезразличны вопросы веры, должны склонить голову, помолчать, задуматься и решить этот вопрос на благо православия, на благо народа, и процветание державы» [11].

Поскольку в тот момент в Хорватии православная церковь была вне закона, то немцы настоятельно рекомендовали усташам легализовать церковь, поставив условием легализации на отказ от единства с сербской церковью.

Первым официальным шагом в этом направлении стал «Проект определения правового положения представителей восточной церкви в НДХ». Согласно проекту сербы рассматривались «временными гражданами НДХ». Предполагалось, что все те, кто не примет хорватскую национальность, будут выселены в Сербию.

***

По замыслу властей ХАПЦ должна быть государственным учреждением, которое бы держало под контролем сербов, проживавших в городах НДХ. Сербы-горожане к тому моменту обязаны были носить нарукавную повязку с литерой «Р» - pravoslavac. С сельским населением, как известно, не церемонились, и реакцией на усташескую резню были массовые восстания сербского населения.

Сразу же возникли сложности с выбором будущего главы автокефалии. Из семи владык, управлявшими епархиями, которые вошли в состав НДХ, четверо были убиты, трое - изгнаны.

Мученическую кончину претерпели: митрополит Дабро-Боснийский Петр (Зимонич), епископ Баня-Лукский Платон (Йованович) и епископ Горне-Карловацкий Савва (Трляич). Митрополит Загребский Досифей (Джорджевич) был жестоко избит в тюрьме, затем его доставили в Белград, где он скончался, не приходя в сознание.

Сремские Карловцы - центр церковной и культурной жизни сербов Австро-Венгрии - был разграблен и разорён усташами.

На момент провозглашения ХАПЦ на территории НДХ находилось только 2 православных архиерея - русские архиепископы Феофан и Гермоген.

Шантажируемый угрозой продолжения гонений православного населения Хорватии, восьмидесятилетний архиепископ Русской Зарубежной Церкви стал главой раскольнической церкви.

5 июля 1942 он присягнул на верность Павеличу и НДХ, а на следующий день был торжественно введён в должность. В качестве помощника усташи выделили в помощь владыке Гермогену черногорского сепаратиста Савича Маркович-Штедимлию, ставшего главным редактором хорватской газеты Glas pravoslavlja.

Поступок владыки Гермогена, ввязавшегося в эту затею, был осуждён на архиерейском суде РПЦЗ как «нарушающий права СПЦ». Митрополит Анастасий запретил Гермогена в священнослужении и выступил с непризнанием хорватской автокефалии. Впрочем, немцы не разрешили объявлять об этом нигде, кроме приходов РПЦЗ.

Для русских архипастырей немыслимо было не только принять участие в погроме Сербской церкви, но даже пойти на малейшие уступки сербоненавистникам. Известно, что в июле 1942 года возник конфликт между главой РПЦЗ митрополитом Анастасием и руководством Русского Охранного Корпуса, который воевал с югославскими партизанами на стороне Вермахта.

На богослужениях в РПЦЗ поминался находившийся в заточении сербский патриарх Гавриил и эмигрировавший в Англию сербский король Петар Второй, публично поддерживавший четников.

К начальнику охранной группы поступил рапорт, в котором указывалось: «Является странным, что наши отрядные священники молятся за тех, кто поддерживает безбожников-разрушителей России, за тех, кто по радио поддерживает восстания в Сербии». Рапорт был передан митрополиту Анастасию, который, однако, категорически отказался прекратить поминовения:

- Святейший патриарх Гавриил, который, кстати сказать, за время своего управления Церковью всегда оказывал любовь и внимание к Русской Церкви и эмиграции и неоднократно резко выступал против большевизма. А если он сейчас и не управляет Церковью фактически, то всё равно остаётся её каноническим Главою, и потому на территории Сербской Церкви мы не имеем права его не поминать. Что касается Королевского Дома, то он не низложен. Имея ввиду это обстоятельство и то, что Сербский Королевский Дом неизменно оказывал русской эмиграции своё покровительство, а также был всегда известен своим непримиримым отношением к коммунизму... нахожу совершенно невозможным делать распоряжение о прекращении его поминовения [12].

Глава автокефалии, архиепископ Гермоген пытался заставить настоятелей русских приходов, оказавшихся на территории НДХ, поминать себя как главу поместной церкви и Павелича как главу государства. Но даже угрозы не заставили наших батюшек прекратить поминание митрополита Анастасия и сербского патриарха Гавриила.

Тогда русских эмигрантов от хорватского притеснения избавили немцы. Православные Церкви юго-восточной Европы оказались в поле зрения внешней политики Рейха ещё с середины 30-х. Православные воспринимались ими как противовес Ватикану, который был серьёзным мировоззренческим соперником для нацистов и для фашистов, претендовавших на идейное лидерство среди консерваторов. На определенном этапе роль посредника между Рейхом и православными церквями Юго-Востока Европы играла Русская Зарубежная Церковь.

Впрочем, после начала войны против Советского Союза, руководство нацистской партии, Главное управление имперской безопасности, а также Министерство занятых восточных территорий заняли жесткую и негативную позицию по отношению к Русской Церкви. Во-первых, Рейх не собирался способствовать возрождению Исторической России, а во-вторых, после того, как Вермахт проник в самое сердце Балкан, посредники были больше не нужны.

Несмотря на то, что официальные власти Хорватии приостановили притеснение православных, отряды усташей не прекращали гонений на сербов. Это окончательно добило авторитет хорватской автокефалии, к которой за всё время существования примкнуло не более тридцати священников.

***

В любом расколе одной из первоочередных задач является решение проблемы с архиерейскими хиротониями. Русские владыки отказались служить в автокефалии. С большим трудом был найден кандидат на Сараевскую кафедру. Им стал сорокадвухлетний хорват Спиридон Мифка, человек с бурной биографией. По окончании католической семинарии он перешёл в православие, закончил православную семинарию в Сремских Карловцах, был рукоположен. Оставил семью и приход и скитался по монастырям. Во время войны прибился к болгарам, где стал капелланом. Потом бежал в Германию, где и вернулся в католичество.

Вождь хорватских нацистов, Анте Павелич, лично просил бывшего епископа Гермогена согласится с такой более чем сомнительной кандидатурой. Воля «поглавника» должна была быть исполнена, и для хиротонии был приглашен румынский митрополит Виссарион (Пуй), который совместно с главой ХАПЦ совершил чин рукоположения Спиридона [13]. Болгары же просьбу усташей прислать архиерея для хиротонии Мифки просто проигнорировали [14].

***

Помимо попытки преподнести Хорватию в качестве страны, соблюдающей принципы веротерпимости, усташи были озабочены вопросами культуры и искусства. Загребские театры, впрочем, исключили из репертуара англосакса Шекспира. Среди тех, кто оказался в компании заместителя главы НДХ, Миле Будака, был широко известный скульптор и архитектор Иван Мештрович.

Мештрович возил по Европе художественную выставку, посвящённую искусству новой Хорватии. А несколько позже - во время Тегеранской конференции - именно через Мештровича будут осуществляться сепаратные переговоры хорватов с британцами.

29 ноября 1943 года Иван Мештрович отправил по тайным каналам письмо, адресованное своему куму и приятелю известному профессору-слависту Лондонского Университета Р.Сетон-Уотсону.

«Большая часть хорватов всегда была неприятельски расположена по отношению к Павеличу и видела своё спасение в Мачеке. Сейчас это относится к 99 процентам хорватов. Вместе с тем, 99 процентов хорватов категорически против реставрации югославской державы в том виде, в каком она была до войны. Это связано с крайней некомпетентностью тех, кто был у власти с 1918 по 1941 и приведших к быстрому краху. Договор с бежавшими сербскими вождями не имеет ни малейшего шанса быть принятым хорватами, если только он не будет гарантирован союзниками. Хорватское подозрение относительно сербских трюков ещё живо. Обе силы - и Мачек, и командование хорватской армии - за исключением усташей - верят и очень желают победы демократии. Командование армии видят в Мачеке своего будущего главу. Среди партизан 80 процентов - или приверженцы Мачека, или члены сербской Земледельческой партии.

Михайлович со своими четниками и Недичем занимают относительно то же положение, что и Павелич со своими усташами. Помощь, которую демократии давали Михайловичу, вызвала в массах известную долю недоверия, что и стало причиной переориентации на Москву. За исключением малой клики профессиональных четников и их политических помощников в Белграде - среди которых Пуниша Рачич больше популярен, нежели король Петар - большинство сербского народа желает избавиться от тех элементов, которые доминировали в политической жизни последние 20 лет. Поддержка, которую союзники оказывали эмигрировавшим реакционным политикам, служила укреплению леворадикальных движений. Также есть тенденция того, что династия будет ассоциироваться с реакцией и абсолютизмом. Плодом одного официального заявление союзников в пользу идеи югославянской конфедерации, чьи границы были бы установлены после правомочной консультации населения путём плебисцита, могло бы стать прекращение междоусобных трений и создание целостной нации, способной на отпор неприятелю.

Большая часть хорватов надеется на то, что гарантией сохранения их самобытности внутри новой конфедерации было бы включение Болгарии <в обновлённую Югославию>. Если это невозможно, хорватов бы больше устроила другая комбинация - некий вид узкой повязанности с северными славянами. Все Балканы ждут результатов переговоров между союзниками. Ожидают, что каждый народ получит то, что принадлежит ему по праву, целиком...»

Сер Орме Сарджент, чиновник Форин Офиса, сделал на основании этого письма следующие выводы:

1. Михайлович и Недич более не опасны, а, следовательно, великосербство не будет доминировать после войны;

2. Для 80% партизан авторитетом является Влатко Мачек. Следовательно, существует идейная платформа для объединения части сербов с частью хорватов;

3. С этой задачей может справиться именно Тито.

Примечания:

[1] Веселин Джуретич. Развал Югославии, М. 2003, С.119

[2] Ричард Уэст. Тито: власть силы. Смоленск, 1998, С. 98

[3] Лазо М. Костић, Хрватска зверства у Другом светском рату према изјавама њихових савезника, СНО у Америци и Канади, Чикаго, 1974, стр. 77 - 78. Цит. По: Чья Босния? Доц..д-р.Зоран Милошевич

[4] ibid, С. 126-127

[5] Иоанн (Шаховской), архиепископ. Избранное. Петрозаводск, 1992, С.337

[6] цит. по: Ричард Уэст..., С.165

[7] ibid, С.130-131

[8] цит.по Dr.Ðoko Slijepćević. Jugoslavija... Stvaranje Hrvatske Pravoslavne Crkve. Minhen, 1978, C. 712-713

[9] ibid

[10] цит. по переизданию: Паскал Младеновић Зељинац. Историjа Босне и Херцеговине. Београд, 2002, C.13

[11] цит.по Dr.Ðoko Slijepćević. Jugoslavija. Stvaranje Hrvatske Pravoslavne Crkve. Minhen, 1978, C. 712

[12] М.В.Шкаровский. Нацистская Германия и Православная Церковь, М., 2002, С.205

[13] Надо сказать, что венгры также предпринимали попытки создания карманной церкви. Но в венгерском случае позиция Румынской церкви была категоричной: узнав о намерениях венгерского правительства, Румынский Патриарх Никодим направил 22 июля 1941 письмо Священному Синоду СПЦ с просьбой не давать своего согласия на автокефалию. Сербский Синод поблагодарил Румынского Патриарха за единомыслие и поддержку в этом вопросе.

[14] После разгрома самой преданной союзницы Третьего Рейха - Независимой Державы Хорватской - владыка Гермоген был арестован вместе с католическим клиром. Но, в отличие от духовника усташей Алозия Степинаца, который был выпущен из-под ареста после двух лет заключения, митрополит Гермоген был расстрелян уже в июле 1945. Судьба клириков хорватской автокефалии различна. Те, кто выжил после гражданской войны, предстали перед церковным судом. Рассматривая обстоятельства присоединения священников к расколу, принималось во внимание искреннее желание священников легализоваться во имя того, чтобы получить возможность ходатайствовать за угнетённый сербский народ. Известно, по крайней мере, семь случаев, когда такие священники были возвращены в лоно матери-церкви по чину присоединения раскольников

[15] F.O. 371-376617 цит. по Staniša Vlahović. Zbornik dokumenata iz Britanske arhive. Anglo-jugoslovenski odnosi 1941-1948. Birmingham 1985, С.123-124