Церковь Казанской иконы Божией Матери в Вырице и ее духовенство в годы Великой Отечественной войны

...Но епископ должен быть непорочен... трезв, целомудрен, благочинен, честен,

страннолюбив, учителен, не пьяница,

не бийца, не сварлив, не корыстолюбив,

но тих, миролюбив, не сребролюбив» (1 Тим. 3, 1-3)

Церковь иконы Казанской Божией Матери в Вырице имеет сравнительно недавнюю, но яркую и достойную пристального внимания и изучения историю. И если о создании церкви и о служившем в ней духовенстве в начале XX века достаточно хорошо известно, то послереволюционный период и период, связанный с немецкой оккупацией, практически не изучен.

В пригороде Санкт-Петербурга, в п. Вырица, в 1911 году было организовано братство во имя иконы Казанской Божией Матери.

Председателем его стал протоиерей Порфирий Десницкий (1874-1935), благодетелем - лесопромышленник А.Х.Ефремов. Члены братства обратились в Св. Синод с прошением о постройке храма во имя этой иконы.

После выбора места в так называемой Княжеской Долине[1] активно застраивающейся дачами петербургской знати, началось строительство новой церкви. Торжественная закладка храма состоялась 14 июля 1913 года и была посвящена 300-летию Дома Романовых. Чин закладки совершил епископ Тобольский Алексий (Молчанов) в сослужении о.Порфирия, служившего в этом храме до своей кончины. Эта деревянная церковь была построена в древнерусском стиле по проекту арх. М.В.Красовского (1874-1939) и военного инженера, строителя моста Петра Великого в столице, полковника В.П.Апышкова (1871-1939). Сын Вел. Кн. Константина Константиновича (К.Р.) Вел. Кн. Иоанн второго мая 1914 года утвержден почетным покровителем «Братства в честь иконы Божией Матери Казанской».

21 мая 1914 года на звонницу храма подняли колокола, а 6 июля освятили храм. Чин освящения возглавил епископ Вениамин, будущий митрополит и священномученик. В церкви были устроены еще два придела: свт. Николая Чудотворца и прпп. Алексия, человека Божия, и Серафима Саровского.

Осенью 1919 года Вырица была занята армией Н.Н.Юденича. Шла Гражданская война и многие храмы подверглись разорению и разграблению, но подобные разрушения почти не коснулись вырицких храмов. Однако аресты 30-х годов не обошли вырицких священнослужителей и мирян. Это тоже должно послужить предметом научного исследования, основанного на архивно-следственных документах. С 1937 года в Казанской церкви прекратились богослужения, а через год ее закрыли.[2]

Псковская миссия в оценке некоторых современников.

Вырица была занята фашистскими войсками во второй половине августа 1941 года. Там располагались вспомогательные части, состоящие из русских военнопленных и союзных Германии румын. Недалеко от Вырицы, на ст. Сиверская, находился штаб 18-й немецкой армии «Север», а немецкая комендатура - на одной из дач за рекой Оредеж.

Духовенство, служившее в Вырице, принадлежало к так называемой Псковской Православной миссии. Сейчас в обществе усиливается внимание к истории Второй Мировой войны и в связи с этим утверждается мысль о деятельности миссии как некоего духовного подвига. Одни требуют чуть ли не канонизации тех, кто шел на сотрудничество с нацистской Германией; другие считают их предателями Родины. Где же все-таки истина? Отметим, что пересмотр истории деятельности Миссии обозначился сразу после изменения ее названия: она именовалась так: «Православная миссия в освобожденных областях России». Давая такое название, миссионеры уже возлагали надежду на победу Германии.

Объективное исследование деятельности Псковской миссии на оккупированных территориях в годы Великой Отечественной войны задача не простая: разобраться в сложных переплетениях исторических событий, в судьбах людей, вольно или невольно вовлеченных в эти события, сделавших свой выбор в данной ситуации, значит понять не только внешнюю сторону их поступков, но и мотивацию выбора. Мы понимаем, что если в основу построения системы заложить ложную мысль, то и вся конструкция получится нагромождением лжи. На ложной, искусственной системе часто строится исследование истории Псковской миссии, в фундамент которой была положена идея общечеловеческой европейской цивилизации, и делается необоснованный вывод о духовном возрождении русского народа в годы войны, приписывая это возрождение не тяготам и испытаниям войны, легшим на плечи народа, а исключительно деятельности Миссии.

«В постсоветское время из-за недостатка духовной культуры нередко бывает, что массовое народное почитание подогревается каким-либо псевдорелигиозным фанатизмом националистического или диссидентского происхождения...»,[3] - говорит член Синодальной комиссии прот. Владимир Воробьев, ректор ПСТГУ.

Делопроизводитель Миссии Андрей Перминов на следствии показал, что Миссия «была в августе месяце 1941 года в г. Риге учреждена немецкими разведывательными органами по договоренности с митр. Сергием и с ним проф. Гримм».[4]

На сегодняшний день выявлено 538 человек, связанных с Псковской миссией, что составляет не одну тысячу страниц архивно-следственных дел. Известный исследователь церковной истории советского периода к.и.н. и секретарь Синодальной Комиссии по канонизации игумен Дамаскин (Орловский) говорит о том, что для взвешенного решения по церковному событию требуется просмотр и изучение всех вообще архивно-следственных дел, т.е. всего архивно-следственного фонда. В подобных исследованиях нельзя не учитывать и опыт московских коллег, членов Регионального фонда «Память мучеников и исповедников РПЦ» к.и. н. З.П.Иноземцевой и С.Н.Романовой[5].

Многие миссионеры, ненавидя советскую власть, помня о гонениях на Церковь, действительно перешли на сторону Германии. «Вероломное нападение немцев я встретил с радостью...»,[6] - говорил прот. Николай Жунда - секретарь Псковской миссии.

А. Перминов, начав работу в Миссии, был проинформирован начальником канцелярии прот. Николаем Жундой о том, что Миссия подчинена СД и получает от нее задания[7], что «члены миссии не задумывались о будущей судьбе русского народа, нас мало интересовало и настоящее положение его, лишь бы стремительно наполнялись карманы презренным металлом, мы жили сегодняшним днем и стремлением к личному благополучию. В большинстве случаев заработанная плата рядового русского рабочего в месяц во время оккупационной власти немцев ограничилась 200 рублями в месяц, некоторые члены миссии не стеснялись за один новогодний ужин (1943 г платить 2000 руб. или проиграть в карты в три раза больше упомянутой суммы. В первый приезд экзарха /дек. 1942/ на угощение было истрачено до 30000 руб. Все это происходило в то время, когда рекой лилась русская кровь»[8]...и далее: «Допускалось непомерное пьянство, картежная игра, нарушалась святость брачного союза, и по гнусному примеру немцев, граждане Советского Союза в оккупированных немецких областях рассматривались членами Миссии и лично мною, Жунда Николаем, как существа низшие, которые обязаны трудиться для нас гордых и надменных, и в моральном отношении много ниже стоящих пришельцев»[9].

Он же сообщил, что священники, приехавшие из Риги, как ему говорили Начисы, были завербованы Рижским СД в качестве секретных агентов и давали подписку о сотрудничестве[10]. Все церковно- и священнослужители на оккупированной территории получали от Псковской миссии разрешение на служение в церкви и циркуляры в отношении лиц враждебно проявивших себя по отношению к немцам, о наличии партизан, о ходе урожая, о выявлении лжеслужителей, об отношении к Власову и РОА.

Используя Русскую Православную Церковь для своей победы, немцы разрешили в Вильно открыть Богословские курсы для подготовки священнослужителей.

Объявление в газете о возможности поступить на богословские курсы и получить священнический сан давало возможность некоторым людям послужить Богу, исполнив свою давнюю мечту, а другим - устроить за счет церкви свои дела. Вот почему Управление Псковской миссии старалось не брать на курсы непроверенных людей, запрашивало характеристики и рекомендации от духовенства, стараясь подбирать людей пострадавших от Советской власти, лояльно настроенных к фашистской власти и не пропустить агентов НКВД, при необходимости согласовывая кандидатуры с немецким командованием. Для поступления на курсы устраивалось собеседование, а по окончании их - экзамен. Многие члены Псковской миссии были выпускниками этих курсов, в том числе и священники Казанской церкви в Вырице.

Начальник канцелярии экзарха профессор И.Д. Гримм в 28 мая 1943 года писал: «Население опасается, что немцы хотят извести нашу православную веру и насильно обратить нас в свою немецкую. Поэтому во многих случаях население с крайней подозрительностью встречало миссионеров, присланных из Прибалтийского Экзархата, и открывало им свои сердца только после того, как удостоверялось, что они возносят за богослужением имя Местоблюстителя Патриаршего Престола Российской Православной Церкви»[11].

В 1956 году протоиерей Ливерий Воронов, уже отсидевший свой срок по оговору секретаря Миссии А. Перминова, дал такую оценку деятельности Псковской миссии: «Все они воображали себя европейски образованными просветителями коснеющего в невежестве русского народа, призванными строить церковную жизнь на пустом месте. Были самоуверенны, заносчивы, держались вместе, вдали от русских. Русское население Пскова относилось к ним с большим предубеждением, избегало обращаться к ним с просьбой о совершении треб, считая, что они отступают от исконных обычаев Русской Церкви»[12].

Членами Псковской миссии в Вырице были: священники Л. Воронов, А. Кибардин, Н. Ноздрин, И. Молчанов, благочинные И. Амосов и Н. Быстряков, иеромонахи Лин (Никифоров) и прп. Серафим (Муравьев), который, сразу отметим, тоже подписал ознакомление с циркулярами Миссии, но лишь этим и ограничился.

Отцы Быстряков, Амосов, Молчанов и Лин верили в победу Германии и искренне молились за нее. В следственном деле настоятеля Печерского монастыря о. Павла (Горшкова), например, в качестве вещественного доказательства приобщена телеграмма из канцелярии фюрера с благодарностью за подарок, отправленный ему настоятелем этой обители о. Павлом. Здесь необходимо процитировать игумена Дамаскина (Орловского): «Церковный исследователь как христианин не осуждает, но как исследователь вынужден изучать все до конца, и как исследующий личность, которая должна быть образцом, исследует ее и со стороны отрицательной, рассматривая особенно пристально свойства души и поступки человека, отступающего от христианского идеала, чтобы неправым образцом не нанести вреда народу Божию»[13].

Духовенство Казанской церкви в годы войны.

Осенью 1941 года в вырицкой Казанской церкви начались богослужения, которые совершал 73-летний прот. Владимир Богданов. В сентябре этого же года помолиться в Казанскую церковь пришел иеромонах Лин (Никифоров). Члены церковного Совета предложили ему послужить вторым священником. В то время он жил на ст. Новинка, где с 1937 года проводил каждое лето. Здесь в больнице работала дворянка Л.И.Бакиновская, которая после смерти отца и спившегося дяди, вынуждена была окончить школу медсестер, руководимую женой генерала Врангеля. Л.И. Бакиновская стала незаконной женой иеромонаха Лина, которую он впоследствии взяв с собой в Печерский монастырь, выдавал за сестру[14]. В Казанской церкви иерм. Лин служил до декабря 1941 года, но в связи с недостачей денег в Петропавловской церкви, куда был переведен о. благочинным Амосовым была проведена ревизия. Недостача денег подтвердилась. О.Лин из Вырицы исчез. Схимонахиня Серафима (Муравьева), с которой общался О.Лин, сообщила о.Амосову, что он сбежал из Вырицы и что из-за него была повешена девица, помогавшая партизанам. Но о.Лин, имея эстонский паспорт, легко перебрался в Псково-Печерский монастырь, где и был арестован 25 октября 1944 года.

Ливерий Воронов,[15]в то время молодой инженер-химик, а впоследствии проректор Духовной академии, профессор и доктор богословия, прислуживал в церкви и пел на клиросе[16]. Ливерий всегда дружил со священнослужителями, изучал церковную литературу. Его отец работал бухгалтером, а мать была дочерью священника. Брат матери - Михаил Быстров - священник, репрессирован в 1937 году. В ссылке умер отец жены Ливерия - священник Лебедев, и дядя - священник Георгий Преображенский. Дядю Василия Сыренского, священника, арестовали в 1936 году. Ливерий Воронов впоследствии став священником, не стал мстить за невинно пострадавших от Советской власти родных и не перешел на сторону врага, как некоторые его коллеги.

21 августа 1941 года Ливерий выехал на дачу к родителям в Вырицу, но вернуться в город не смог из-за наступления немцев. Оставшись в Вырице, он вскоре стал служить псаломщиком у священника Николая Попова. Ливерий хорошо знал службу, пение, обладал прекрасной дикцией. Впоследствии он подал прошение о принятии сана, которое долгое время пролежало в Миссии. Когда в Псков прибыл митрополит Сергий (Воскресенский), Ливерий добился личной беседы с ним, и митрополит, оценив его эрудицию и смиренный нрав, вызвал Ливерия в Ригу, где 24 апреля 1943 года рукоположил во священника и оставил служить при Троицком соборе в Пскове. Священник Л.Воронов хлопотал перед митрополитом об открытии женского монастыря в Вырице. Все это повлияло на решение митрополита заменить в Пскове протоиерея Николая Жунду отцом Ливерием Вороновым. Поэтому в первых числах мая 1943 года пришел указ митрополита назначить о. Ливерия начальником канцелярии Миссии, а затем вторым помощником начальника Миссии. Протопресвитер Кирилл Зайц, начальник Псковской миссии, дал такую характеристику о. Ливерию: «по жизни своей он человек трезвый, спокойный, образцовый семьянин»[17]. Архиепископ Павел (Дмитровский) в характеристике на о.Ливерия подчеркнул, что он глубоко верующий человек, преданный РПЦ, отрицательно относится к немцам и не собирается покидать Родину. Во время наступления Красной армии на Вырицу, мать и жена о. Л. Воронова находились в Таллине, где он и был задержан НКГБ 26 октября 1944 года и оправлен в Ленинград.

Псаломщиком и певчим в вырицком храме во время Великой Отечественной войны был двоюродный брат Ливерия, сын прот. Георгия Преображенского Иоанн, тогда студент 1 Мединститута.

Надо отметить, что это были не единственные родственные и дружественные связи членов Миссии: Николай Жунда и братья Начисы были родственниками, а Шенрок служил с сыновьями. Леонид Начис с детства дружил с Сергеем Шенроком, а Быстряков с Ковригиным. Но это не помешало им впоследствии оговаривать друг друга на следствии.

В феврале 1942 года в управление Миссии был вызван о. Николай Шенрок для решения вопроса о создании Гатчинского благочиния, поскольку он временно исполнял обязанности уполномоченного от Миссии по этому району. О.Шенрок поехал на ст. Суйда, чтобы встретиться со священником Сиверской церкви прот. Николаем Быстряковым и рассказать ему о задачах и целях Миссии.

Потомственный священник Николай Быстряков - уроженец села Воскресенского Гатчинского района Ленинградской области - всю жизнь прожил в этих местах. В годы войны он не стал эвакуироваться, а когда в июле 1941 года местная церковь была занята подразделениями Красной армии, и на колокольне ее расположился наблюдательный пункт, он прервал службы. С приходом немцев в освободившейся деревянной церкви Воскресения Христова возобновились богослужения. Разрешение на это от Псковской миссии привез о.Николаю о.Шенрок. «В процессе беседы с Быстряковым, - говорил он, - я последнего информировал о том, что он, священник, помимо чисто духовной работы также должен среди прихожан всячески восхвалять немецкую армию как освободительницу русского народа от Советской власти и выявлять партизан и неблагонадежных по отношению к немцам лиц и сообщать о них в Управление Миссии, а в срочных случаях, на месте немецким властям. Здесь же я предложил Быстрякову подписать подписку - обязательство о том, что он обязуется выполнять все циркуляры и распоряжения Миссии по проведению контрразведывательной и пропагандистской деятельности. Такая подписка Быстряковым была подписана, и он мне помимо ее выразил устно свою готовность работать на благо немецкой армии - против Советской власти»[18]. При этом о. Николай Шенрок взял с него расписку следующего содержания: «Я, Быстряков Николай Андреевич, настоятель Суйденской Воскресенской церкви вступая в члены «Православной миссии» в Пскове, даю настоящее обязательство ей в том, что я честно и добросовестно буду выполнять все указания, распоряжения и приказы Православной миссии»[19]. Священник Николай служил здесь до января 1944 года включительно[20]. В мае 1942 года о. Николай Быстряков был назначен благочинным. Вырицкая церковь, входившая в округ Быстрякова, находилась довольно далеко и прот. Николай отказался ее обслуживать[21]. Но в феврале 1943 года начальник миссии о. Кирилл приказал принять руководство и изыскать средства связи с Вырицей. В Вырицу благочинный Быстряков так и не поехал, священников Казанской церкви лично не знал, а отправил туда циркуляры Миссии новому настоятелю Казанской церкви Ивану Молчанову.

Именно на благочинных была возложена задача Миссии по выполнению всех ее циркуляров. Протопресвитер Кирилл Зайц - начальник Псковской миссии, на допросе 4 октября 1944 года показал, что «общие доклады о выполнении циркуляров Миссии поступали от благочинных или непосредственно от священников, а из Миссии собранные ими сведения передавались в Псковское СД. Доклады об исполнении циркуляров поступали в Миссию от благочинных: Лужского - Заблоцкого и Начиса... От Сиверского Быстрякова их доклады передавались Миссией в СД»[22]. Циркуляр о выявлении партизан о.Николай Быстряков не выполнял из-за отсутствия таковых, т. к. благочиние о.Быстрякова находилось в прифронтовой полосе и в безлесной местности. Что касается циркуляра о пропаганде Власова, его призывов «освободить» Россию и вступить в РОА, то священник Николай Быстряков рассказал, что жители слушали бывшего советского генерала в Гатчине молча. Аплодисментов не было[23]. К тому же о.Николай отметил, что народ не воспринимал РОА как военную силу, и в его приходах случаев перехода в РОА не было, о чем он и сообщил в Миссию, согласно циркуляру. Затем он подтвердил в показаниях 24 октября 1944 года[24], что циркуляр о благодарственных молебнах и о пропаганде немецкого образа жизни выполнялся им неукоснительно. О сотрудничестве с немцами о.Николая Быстрякова и выполнении всех требуемых от него циркуляров на следствии сообщили священники Шенрок, Жунда, Амосов, а также Михаил Смирнов и Василий Апраксин. Последние два не реабилитированы. Если учесть тот факт, что при всем либерально-демократическом отношении к репрессированным в наше время прокуратура не нашла возможным до сих пор реабилитировать этих священников Псковской миссии, то можно только представить какие преступления стоят за ними. Через о. Н.Быстрякова на Богословские курсы в Вильно попал провокатор Кислицин - бывший военнопленный, а затем доброволец РОА. Конечно, мы понимаем, что РПЦ в те годы не мог не использовать и НКГБ для своих целей, и тем сложнее представляется ситуация, сложившаяся в Псковской миссии. К тому же духовенство не было однородно, и отношения между ними складывались по-разному. Например, в 1943 году о. Н.Быстряков стал враждовать с И.Амосовым, который требовал от него отказа от благочиния, поэтому старался доказать немцам свою верность, и они были довольны его работой. У себя в благочинии он был особенно связан со старостой Картошевской церкви Ф.М.Большаковым, а в приходе - с председателем церковной двадцатки М.С.Ковригиным, от которых и получал необходимую ему информацию. Они были земляками, а с последним о.Николай был знаком с детства. О циркулярах Миссии, требующих помощи германской армии, о.Быстряков сообщил Ковригину в алтаре. Тот, настроенный на победу немцев, дал согласие помогать благочинному, хотя понимал, что эти циркуляры нужны только фашистам и никакого отношения к Церкви не имеют. «В середине декабря мес. 1943 года прот. Н.Быстряков, разобрав свою Суйденскую церковь, не имея на то распоряжения Миссии, приготовился эвакуироваться, но отказ немцев предоставить должное количество транспорта заставил его остаться на месте»[25].

В Казанской церкви до приезда о. И.Молчанова служил прот. Михаил Ноздрин,[26] который появился в Любани в красноармейской форме, перешел на сторону немцев, и по словам Амосова, «стал прекрасным священником, одаренным проповедником, сильным защитником немецкой власти»[27].

А.Перминов показал, что М.Ноздрин «писал доносы в Миссию на чиновников Вырицкой районной управы /Мезенцев, Иванов и др./, обвиняя их в коммунистических убеждениях, стараясь доказать их принадлежность к партии в советское время»[28]. Священник Иоанн Молчанов считал о.Ноздрина морально разложившимся человеком, к тому же сочувствовавшим чуриковцам, за что и был снят с прихода. Священник Ноздрин, получив известие о назначении нового настоятеля о.Иоанна Молчанова, встретил его на вокзале и рассказал о своих разногласиях с о. Л.Вороновым.

Иван Молчанов 1891 года рождения, уроженец деревни Никово, Ростовского уезда, Ярославской губ. В 1919 году, в Москве, Иван окончил торговую школу и 2 курса Православной народной академии. В детстве он был певчим в храме. Перед войной, в 1937-1938 годах, он арестовывался по подозрению в шпионаже, жил в городе Любань, был вдов, имел двух дочерей и сына. В октябре 1941 года, работая бухгалтером на Октябрьской железной дороге, он обратился к бургомистру Любани Словцову, с которым был хорошо знаком, о принятии его на работу и поступил к немцам в Городскую управу в качестве старшего уполномоченного. Затем он заведовал парикмахерской, а с апреля 1942 года получил должность секретаря Любанской Городской управы. Получив от немцев характеристику из СД, пропуск и рекомендацию от священника Афиногена Агапова, Молчанов летом 1943 года приехал в Псков. Здесь он познакомился протопресвитером Кириллом Зайцем, который экзаменовал его на сан священника. После экзамена Иван Молчанов выехал в Ригу, где был рукоположен епископом Рижским Иоанном (Гарклавсом). Тогда он получил направление настоятелем в Казанскую церковь Вырицы и подписал все необходимые циркуляры[29]. В первых числах августа 1943 года рукоположенный священник выехал со священником Николаем Багрянским (назначенным в Петропавловскую церковь) по месту назначения, но сначала направился в Любань, где находилась его семья. Вернувшись домой, он узнал, что к нему только что заходил о.Кирилл, но, не застав его дома, отправился в храм, куда прибыл для служения. Там состоялась их вторая встреча. Протопресвитер Кирилл предложил о.Иоанну взять отпуск на три дня в связи с болезнью дочери. Вскоре о.Иоанн начал свое служение в Казанской церкви: подыскал квартиру посвободнее, в 3 комнаты, и стал хлопотать о переезде семьи. Местные власти приняли священника хорошо: в честь его приезда был устроен обед. 18 августа 1943 года он писал своим родным из Вырицы, о посещении им монастыря (скита) архим. Серафима (Проценко): «от вокзала до монастыря отца Серафима 5-6 км» и что принял он его как дорогого гостя, что «выглядит он прекрасно и обстановка вся у него шикарная»[30]. Сообщил он и о подробностях посещения святого Серафима Вырицкого: «был в гостях и у старца иеросхимонаха Серафима. Он никуда не ходит, лежит все в постели, но чувствует себя бодрым и веселым, говорит, что от перенесенной болезни поправился и что очень рад видеть священника той церкви, где он числится прихожанином. Живет он в расстоянии 15-20 минут ходу от храма. Сугубо был рад, когда узнал, что я брат Пети - крестного отца его внучки - теперь 6-летней шустренькой, красивой девочки Олечки. Порекомендовал мне числить себя членом их семьи, и что он уже зачислил меня своим членом».

В 1942 году в Ленинградской области появилась весьма примечательная фигура Ивана Амосова. Примечательна она была своей головокружительной карьерой у немцев, хотя на жителей Вырицы он произвел малоприятное впечатление. В советское время работал в милиции, сумев составить себе революционную биографию, получил партбилет, как показывает архивная справка, приписал себе боевые заслуги, добился персональной пенсии, ордена Боевого Красного знамени, но был разоблачен как уголовный преступник и исключен из партии. Начальнику Псковской миссии о.Кириллу он рассказал, что в советское время был гоним за веру, сидел 15 лет в тюрьме и был в ссылке на Колыме. В годы войны, обретя доверие немцев, которые способствовали назначению его благочинным, получил офицерский паек, автомобиль, в котором с ним всегда ездил чиновник СД для почета и охраны. На проповедях Амосов превозносил гениального полководца Гитлера, которому даже отправил подарок. Он приложил немало труда, чтобы найти митру, облачения, сосуды и кресты с драгоценными камнями митрополита Николая (Ярушевича), которые оказались у его келейника. Он привез в Псков вещи митрополита Николая, за что получил благодарность начальника Миссии, но никто не поинтересовался, каким образом они попали к нему: по доносу Амосова арестовали священника Петрова, к которому попала митра[31] митрополита. 16-17 февраля 1942 года Амосов с помощником, псаломщиком Иваном Преображенским и немецким солдатом отправились из Сиверской в п. Вырицу, чтобы взять на учет местное духовенство, проверить их деятельность, особенно Лина (Никифорова), выдававшего себя за благочинного. Остановились в доме священника Суслина[32]. Проверили пятерых священников, в том числе и о.Серафима (Муравьева). Отчетность у всех была в порядке, все отчисляли 10 процентов на содержание Миссии и были ознакомлены с ее циркулярами. Все кроме о.Серафима Вырицкого, расписались в их прочтении и выполнении[33]. Есть свидетельство Амосова о том, что о.Серафим Вырицкий подал прошение о зачислении в Псковскую миссию[34], которое требует дополнительной проверки. Жизнь священника Амосова напоминала жизнь простого уголовника: вымогательство, личная выгода, доносы на всех мешавших и неугодных ему, пьянство, разврат, ложь. Жалобы на него шли в Миссию как со стороны духовенства, так и от простых прихожан, но он делал много услуг фашистам и был для них полезным человеком. Народ знал об этом и мстил: ему били окна, нападали на него. Однажды женщины все-таки вытащили его из ямы, куда он упал, получив удар кирпичом по голове. Работал он много: объезжал школы, деревни, церкви. Везде выступал, приказывал и наблюдал, открывал школы, и немцы назначали его инспектором этих школ. Без него не обходилось ни одно мероприятие ни у немцев, ни в церкви. В Вырице вязальщица чулок Ольга Павловна Царева на паперти церкви ругала немцев, и он донес об этом, в результате чего ее арестовали и на 3 месяца направили в лагерь[35]. По доносу Амосова были убиты священники Суслин и Петров. Протоиерей Кирилл Зайц на следствии показал, что Амосов был «человек гордый, сумбурный и бестолковый, при этом гордившийся своей неограниченной властью, он с неимоверною жестокостью стал обращаться с якобы подчиненным ему духовенством... глубокого старца игумена Кирилла заставил встать перед ним на колени и каяться...»[36] Многие священники сомневались в его сане, и для них он оставался темной личностью. После направления в псковский собор, где Амосов должен был служить под наблюдением Миссии, он самовольно оставил службу, за что был запрещен в служении митрополитом Сергием, ушел в запой, скитался по Пскову, писал доносы в СД, заболел и только через месяц оправился и стал раскаиваться. Его простили и восстановили.

Отец Ливерий Воронов неоднократно писал митрополиту Сергию о том, что деятельность благочинного Амосова преступна сама по себе и наносит смертельный вред Церкви и Миссии[37].

31 августа 1943 года из Вырицы в Миссию прибыл диакон Александр Максимов,[38] приезжал сотрудник газеты «За Родину» Зубов, вернулся о.Н.Багрянский[39] после оформления священничества в Риге. Он был назначен настоятелем Казанской церкви после ареста о.И.Молчанова, но вскоре тоже арестован. После его ареста настоятелем был назначен протоиерей Алексий Кибардин, бывший духовник Царских детей и иеросхимонаха Серафима Вырицкого. Вся его жизнь, в отличие от других членов Псковской миссии, стала подлинным служением Господу Богу при разных властях и исторических событиях.

О. Алексий родился в 1882 году в Кировской области. Окончил Вятскую ДС и СПб ДА. В 1914 году протопресвитером военного и морского ведомства Шавельским был назначен в Феодоровский собор Царского Села. На богослужениях часто присутствовал Государь Николай II с семьей, который любил молиться в верхнем храме. На такие богослужения пускали по пригласительным билетам. После убийства Царской семьи в собор все время совершали паломничества представители духовенства и миряне: все хотели знать, где молился царь, интересовались его комнатой. Протоиерей Алексий примкнул к иосифлянам, но в ноябре 1927 года, являясь священником Феодоровского собора в Царском Селе, по распоряжению благочинного Смирнова, прекратил поминание митр. Иосифа (Петровых) и отправился к еп.Димитрию (Любимову) разобраться в этом вопросе. В 1931 году его арестовали и отправили в ИТЛ на 5 лет. Срок он отбыл в разных лагерях НКВД полностью. Освободившись из лагеря 27 февраля 1935 года, он приехал в Мурманск, а затем в Мончегорск, где жил до июля 1941 года. Там он работал бухгалтером в горнорудном Управлении. 11 июля 1941 года получил пропуск НКВД по Мурманской области на въезд к жене, которая жила в Царском Селе. 18 июля он приехал к семье[40], а 17 сентября 1941 года Пушкин был взят немцами. Они оставались в г. Пушкине до февраля 1942 года, а затем о.Алексий попросил немцев отправить его с женой в немецкий тыл, в местечко близ Гатчины. Работы там не было, питался он в столовой, как все жители, жена лежала в постели тяжелобольная. Это обстоятельство и было причиной, по которой они не имели возможности эвакуироваться в советский тыл. С 7 апреля 1942 года до сентября 1945 он служил священником на погосте Козья Гора, куда его пригласили жители, узнав, что он священник. Староста церкви, Андрей Михайлович, сын которого был полицейским, сообщал немцам о партизанах, и впоследствии его расстреляли партизаны деревни Дубки. Не вел о. Алексий и переписки с Миссией до мая 1943 года[41]. В Псков он был вызван 9 или 10 сентября 1943 года, где состоялась его встреча с о. Кириллом Зайцем, которого интересовал факт принадлежности о. Алексия к иосифлянству. О. Кирилл предложил[42] ему принести покаяние по этому поводу, на что о. Алексий дал согласие. Оба сына его служили в это время в Красной армии, один из них погиб, а второй дошел до Берлина.

На примере только нескольких священников-членов Псковской миссии, служивших в Вырице, мы видим, сколь по-разному они жили и служили; по-разному относились к оккупации немцев: насколько одни были близки своим прихожанам, а другие - далеки от них. По-разному вели они себя и на следствии.

С сентября-октября 1943 года началось усиленное наступление Красной армии и партизан, немцы стали производить эвакуацию населения из Вырицы. Вырица была освобождена советскими войсками в январе 1944 года.

Арест и следствие

В октябре начались аресты. Следствие вел капитан Боносевич под руководством начальника 1 следственного отдела Имбрата.

Многими историками совершенно замалчивается или минимизируется сотрудничество миссионеров с нацистами, их доносительство на партизан. Если же скрыть этот факт становится невозможно, то непременно делается оговорка «под пытками» или под давлением следователя, причем подлинность протоколов допросов Псковской миссии нигде не оспаривается. Однако не следует прикрывать шаблоном «пытка» духовную или гражданскую слабость христианина. «Если христиане и испытывали трудности в перенесении следствия, - пишет о.Дамаскин (Орловский), то это зависело не столько от его тяжести, сколько от неготовности христианина умереть христианином, не от тяжести пыток, а от двоящихся мыслей...»[43]

Сейчас постоянно приходится слышать о том, что протоколы допросов - фальсификация. В таком случае нам надо зачеркнуть подвиг тех, кто выдержал мучения и расписаться в том, что мы вообще ничего не знаем о мучениках. Что касается истории Псковской миссии, то здесь говорить о мученичестве можно только условно. При этом важно отметить, что следственные дела по Псковской миссии велись довольно тщательно, они резко отличаются от дел НКВД 30-х годов и сравнивать их неправомерно. В отличие от тех лет миссионеров первоначально задерживали, и только после предварительных допросов и показаний свидетелей им предъявлялось постановление на арест. В такой момент человек делал выбор своего поведения. Всем заключенным по делу Псковской миссии устраивались очные ставки, проводился опрос многочисленных свидетелей и при необходимости делалась почерковедческая экспертиза (например, в деле Леонида Начиса, прот. И.Легкого), использовались собственноручные показания. Допросы велись не только с точным указанием анкетных данных и фамилий следователей, но точного времени начала и конца допроса.

Члены Миссии не подвергались тем испытаниям, какие пришлось пережить новомученикам. И осуждены миссионеры были не Тройкой НКВД, а решением суда, на котором все, кроме отцов Л.Воронова и А.Кибардина, признали вину в измене Родине.

Многие арестованные оговаривали друг друга, выявляя факты, многочисленные подробности церковной и личной жизни. Аресты членов Псковской миссии шли вплоть до 1953 года, и обуславливалось это тем, что арестованные давали обширные собственноручные показания не только о себе.

О.И.Амосов был арестован 5 октября 1944 года и начал давать обширные собственноручные показания, называя всех известных ему агентов гестапо из русского населения и священников.

22 октября 1944 года был арестован 69-летний о.Николай Быстряков. При обыске у него была изъята статья о. И.Амосова о митрополите Алексии (Симанском), связанным, по его мнению, с НКВД. По собственноручным показаниям секретаря Миссии А. Перминова в годы советской власти о.Н.Быстрякову пришлось много пострадать, однако симпатией у жителей он не пользовался. Н.Быстряков признал, что доносил в Миссию на враждебно настроенных к немцам людей не только своего прихода, но и о священниках других церквей. Люди эти были арестованы немцами. Важно отметить, что вследствие его показаний на допрос в качестве свидетеля был вызван М.С.Ковригин, а на следующий день его арестовали. Сын о.Н.Быстрякова Василий служил у немцев, а Федор - в Красной армии.

В январе 1944 года оставшаяся в Вырице семья Молчановых дождалась прихода советских войск. Летом 1944 года о.Иоанн был переведен настоятелем церкви в село Рождествено близ Гатчины, где был арестован через три дня после ареста о. Н.Быстрякова вместе с иерм. Лином.

На следствии о.Лин не только полностью признал свою вину, но и оговорил всех, кого знал[44]. В архивно-следственных документах сообщается, что он «в июле 1942 года сообщал немецким властям, что жители п. Вырица - Преображенский, Мальков, Иванов, Воронов и сторожиха церкви Ирина проводят агитацию против немцев. Мальков и Преображенский немцами были арестованы...» Н.К. Мальков - староста Казанской церкви, умер в 1942 году у немцев в тюрьме.

О.И.Молчанова обвиняли в связи с СД. Об этом свидетельствовал бургомистр М.А.Словцов, о.Кирилл Зайц, А. Перминов, И.Амосов, Н.Быстряков. Сам о. Иоанн Молчанов свое сотрудничество с СД признал только 16 декабря 1944 года после очной ставки с протопресвитером Кириллом Зайцем: «...После моего посвящения в сан священника ко мне подошел сотрудник экзаршей канцелярии - переводчик Радвил, который мне и Багрянскому предложил пройти вместе с ним для беседы в Рижский отдел СД, на что мы ему выразили свое полное согласие. Придя в Рижский отдел СД, который находился в старой части гор. Риги, нас встретил полный, солидный немецкий офицер, фамилии и звания его не знаю, который сразу же со мной и Багрянским стал беседовать. В процессе этой беседы, офицер СД интересовался как моим, так и Багрянского биографическими данными. Расспрашивал нас об условии жизни при Советской власти и лично сам рассказывал нам о существе «новых порядков», которые немцы устанавливают на оккупированной ими территории. В конце этой беседы, офицер СД призывал лично меня и Багрянского оказывать всяческое содействие немецким властям в установлении «новых порядков» на оккупированной территории, говорил, что мы как священники должны внушать русскому народу чувство доверия к немецкой армии, как к своей «освободительнице» от Советской власти. В момент этих высказываний офицера СД к нему подошел другой офицер СД, который, сказав ему что-то по-немецки, передал два печатных бланка. После этого офицер СД обратился к нам с предложением подписать подписку-обязательство о нашем сотрудничестве с СД. Мне - Молчанову и Багрянскому были предложены подписать обязательства, напечатанные на немецком языке, содержание которых нам передал Радвил. Смысл этих обязательств сводился к следующему: Я - Молчанов Иван Васильевич, обязуюсь всеми средствами и способами помогать немецким властям в установлении «новых порядков» на оккупированной территории»[45]. Эти обязанности он выполнял исправно и даже донес на своего старосту Демидова как на неблагонадежного в отношении церкви.

На следующий день после ареста о.Молчанова и иерм.Лина в Таллине арестовали и отправили в Ленинград о. Л.Воронова.

Во время следствия о. Ливерий открыто заявил следователю, что его оговорил А.Перминов, который присвоил себе право руководить Миссией[46], поскольку о.К.Зайц как хороший, но безвольный человек, по мнению о.Ливерия, был неспособен призвать его к порядку. А.Перминов действительно недолюбливал о.Ливерия за «слащавость и подлизывание»[47], но не мог не отметить его кротость. Отец Л.Воронов единственный из всех арестованных по его делу не признал своей вины ни на предварительном следствии, ни на суде, и его поведение на следствии и суде было последовательно. Приговор для него был жесткий: 15 лет ИТЛ. Брат о.Ливерия просил смягчения приговора, но получил отказ. В сентябре 1947 года о.Ливерий направил обоснованную жалобу на несправедливый приговор Главному военному прокурору СССР[48]. Пересмотра не последовало. Не последовало его и в 1954 году. Только в 1956 году, пришла реабилитация и освобождение. Протоиерей Л.Воронов, как сегодня вспоминают его современники, всегда был чуток к любой неправде, заботился о чистоте Православия.

Суд над арестованными вырицкими священнослужителями Багрянским, Быстряковым, Ковригиным и Молчановым состоялся 26 декабря 1944 года. В последнем слове Быстряков сказал: «Граждане судьи! Я признаю себя виновным и глубоко раскаиваюсь. Прошу вашего снисхождения к моим преклонным годам»[49]. Ковригин просил пожалеть его ради детей и судить снисходительно.

Священник И.Молчанов: «Граждане судьи! Я виноват. Накажите меня и дайте возможность искупить свою вину». Протоиерея Алексия Кибардина арестовали в Вырице 21 января 1950 года. На вопрос следователя 15 февраля 1950 года, почему он не выполнял задание немецкого командования и тайной полиции и не сообщал о партизанах, о.Алексий Кибардин ответил: «Я не мог выполнять их задания в силу своих религиозных убеждений»[50]. Он выдерживал все почти ежедневные допросы. Следователь упирал на то, что, якобы по заданию немецкого командования он делал 25-ти минутный доклад о своем пребывании в лагерях Сибири и Беломорканале. О. Алексий это отрицал. В 1948 году о. Кибардин подал заявление в Президиум Верховного Совета СССР о снятии с него судимости, где указал, что в 1942-1943 годах имел связь с партизанами. 20 октября 1949 года по этому поводу был допрошен командир партизанского отряда И.В. Ковалев, который подтвердил, что в 1942 году установил связь с Кибардиным и потребовал от него оказания помощи. Священник дал партизанам 20 тыс. руб. На суде о. Алексий заявил, что за немцев не молился, а молился за освободителей, партизанам отдавал деньги и хлеб, ни на кого не доносил. В последнем слове он сказал: «Мне трудно оправдаться в предъявленном мне обвинении, хотя я и не виноват. Я оказывал помощь партизанам, следовательно, я оказывал помощь Советской власти, а, оказывая помощь Советской власти, я не мог и идти против нее. Я уже старик, моя участь в ваших руках и я прошу взвесить все и вынести справедливый приговор»[51]. 17 апреля 1950 года Военный трибунал МВД ЛО вынес приговор. Из всех арестованных по делу Псковской миссии, он получил самый большой срок: 25 лет ИТЛ с конфискацией имущества. Адвокат Д.М. Зайцев просил отменить приговор и направить дело на новое рассмотрение. Помощник прокурора Гольман возражал. Приговор был оставлен в силе, и 22 марта 1950 года о. Алексия определили в особый лагерь МВД Иркутской области. Указом от 27 марта 1953 года приговор и определение были изменены и мера наказания снижена до пяти лет. «Не хочу я умирать изменником Родины, которая мне мила, как мать», - писал он в жалобе 29 ноября 1954 года[52]. В апреле 1955 года исповедник о. Алексий Кибардин, ставший в заключении инвалидом, был освобожден по амнистии.

* * *

Сотрудничество большинства членов Псковской миссии в Вырице с нацистами - исторический факт. Дела этих репрессированных можно признать скорее политическими, чем церковными. Во-первых, потому что они обвинялись по статье измена Родине и пособничество врагу, что отличается от дел 30-х годов, где та же 58 статья имела другой пункт: контрреволюционная деятельность. Во-вторых, это подтверждается и тем обстоятельством, что 17 человек до сих пор не подлежат реабилитации. Среди них вырицкий архимандрит Серафим (Проценко), имевший капитал, на который он и построил церковь[53]. 30 июля 1945 года его арестовали. О.Серафим выполнял поручения митрополита Алексия (Симанского) по его дому в Сиверской,[54] по его дому в Сиверской, дружил с вырицким инженером Ларченко, служившим у немцев в СД[55] и РОА. Сам архимандрит Серафим был лейтенантом немецкой армии и агентом гестапо, а его секретарь монахиня Варвара (Коржавина)[56], переводила для него доносы на немецкий язык. Она же работала казначеем Казанской церкви. Ее реабилитация была пересмотрена и отменена уже в 2003 году.

Можно, конечно, пытаться делать из этих людей мучеников за веру Христову, «невинно» пострадавших от богоборческой власти. Об этом уже написаны толстые книги, сняты кинофильмы, звучат передачи по радио. Неясно только, как быть с архивными документами, опровергающими эти благие утверждения. Нельзя же их полностью игнорировать. Или все-таки можно? Теперь, когда звучат призывы пересмотреть итоги Второй Мировой войны, нам, как никогда, необходимо знать и понимать нашу историю во всей ее полноте, а не довольствоваться выборочными теориями, которые формируются в угоду сиюминутным политическим амбициям. Этим мы предаем наших родных, проливавших кровь и отдавших жизни свои за нас, за Родину. В последнее время раздаются голоса о том, что любовь к Родине - это не добродетель для православного человека, а тем более священника. Православные, мол, взыскуют Царствия Божия - там их Родина, да и Христос нигде не говорит о патриотизме. Но если любовь к Родине не добродетель, то почему предательство Родины становится добродетелью? В этой логике есть нечто убийственное для здравого смысла. Именно о предательстве повествуют самые трагические главы Евангелия. Деятельность Псковской миссии не должна порождать новые лживые церковные легенды, поэтому необходимо иметь в виду, что «количество апокрифов с лживыми житиями и чудесами год от года все увеличивается и представляет реальную духовную опасность, поскольку формируют ошибочные представления о христианском подвиге, его средствах и цели».[57]

Лидия Ивановна Соколова, секретарь Комиссии СПб епархии по канонизации святых