Эта беседа с секретарем Комиссии СПб епархии по канонизации, хранителем музея Александро-Невской Лавры Л.И.Соколовой была записана в начале 2014 года. Знакомство с текстом смутило ее и Лидия Ивановна позвонила мне посоветоваться. Мне тоже показалось, что материал сыроват, несколько сумбурен: сказалась специфика устной речи. Мы решили его отложить и не публиковать, а этот рассказ о своей жизни переписать автору самостоятельно, упорядочив его и расширив.
...Конечно, до мемуаров не дошло, у Лидии Ивановны было много текущей работы: готовилось открытие музея Александро-Невской лавры, продолжалось архивное изучение подвига новомучеников. А потом настигла тяжелая болезнь и 16 июня сего года ее не стало...
В сороковой день кончины предлагаем читателю беседу с Лидией Соколовой. Благодарим корреспондента Анну Бархатову за интервью и сохранение материала.
Марина Михайлова, РНЛ
Лидия Ивановна Соколова - член Комиссии Санкт-Петербургской епархии по канонизации и ее секретарь, филолог по образованию. Она пишет стихи и прозу, является автором нескольких книг и не одного десятка научных статей, поэтому считает себя больше историком, чем литератором. По материалам, подготовленным Л.И.Соколовой, были прославлены некоторые новомученики СПб епархии. Лидия Ивановна - одна из давних прихожанок Александро-Невской лавры, с 2009 года - хранитель ее создаваемого музея. Более 15 лет она работает при СПб епархии.
Корр.: Лидия Ивановна, первый вопрос традиционный: как Вы пришли к Богу?
Л. И.: «Сия тайна велика есть», у каждого свой путь к Богу. Не могу сказать, что родилась в верующей семье. Мама врач, папа военный. Мы с братом - дети Победы, ведь родители - фронтовики, встретились в Берлине, поженились, там же родился брат, а через год - я.
Жили мы обычной советской семьей. Никто меня не воцерковлял, хотя моя бабушка (мамина мама) была из таких, кто умел мазурку и станцевать (помню, как она рассказывала, что офицеры перед ней «шпорами звенели»). Бабушка была верующей, молилась, но это я плохо помню, а не забыть другого. Семья наша после Германии вслед за отцом - кадровым военным попала на Дальний Восток, откуда переехала в Ленинградскую область. Ехали мы через всю страну 12 суток. Стоял 1953 год, и на Дальнем Востоке после смерти Сталина было амнистировано много заключенных. В нашем поезде ехали бывшие зэки, больные туберкулезом, от которых я подхватила болезнь. От туберкулезного менингита спас меня папа, который из сельской больницы привез в Ленинградский педиатрический институт, где прошли два года моей жизни. Бабушка молилась о моем выживании и все время говорила, что детей надо крестить. Но тогда для родителей это было неприемлемо. Покрестилась я сама, гораздо позже, уже после 35 лет. К тому времени я знала, что меня покрывает любовь брата и папы, их любовью я жива и сегодня, но только сейчас стала понимать, что она дана Господом.
Корр.: Сталкивались ли Вы в Вашей жизни с чудесами?
Л. И.: В моей жизни было много чудес. Я это понимаю, и понимаю, что Господь зовет всех, слышит каждого. И молиться Богу можно, даже будучи некрещеным... Со мной было такое чудо. Я работала экскурсоводом во Дворце и Домике Петра Первого. В Домике царя до 1929 году была часовня, где находилась чудотворная икона «Спас Нерукотворный», принадлежавшая Петру Первому, я рассказывала о ней посетителям. Сейчас икона пребывает в Спасо-Преображенском соборе. Когда я вышла замуж, то мне поставили диагноз - бесплодие. Мне стало очень страшно. Я мечтала о ребенке, но понимала, что лечиться бесполезно, ведь этот диагноз - приговор. И я собралась и пошла, оглядываясь, чтобы меня никто не узнал и не сообщил на работу, в Спасо-Преображенский собор. Некрещеная, без крестика, подошла к чудной иконе... А потом увидела ее во сне. Еще учась в университете, я прочитала и скопировала себе сонник французской сногадательницы, и после такого сна сразу впилась в книгу. Там говорилось, что «исполнится большое желание». Это было как чудо, в которое я не поверила. Моя мама-врач тоже не поверила, и когда я забеременела, то решили, что это ложная беременность. Я никак не могла поверить своему счастью, пока не родила сына. Это случилось 7 июля - день Рождества Иоанна Крестителя. Сына нашего мы назвали Иваном, никак тогда не сопоставляя эти события. Вот такое чудо. Даже врач, которая меня консультировала, попросила принести фотографию сына, тоже ей было трудно поверить в это.
И таких чудес было очень много. Потом я много болела, мне предстояла тяжелая операция. Помню, как меня везли в операционную, и я шептала те слова, которые мне подсказала мамина родственница, даже не подозревая, что это Иисусова молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» Через год, в новогоднюю ночь, я снова лежала на операционном столе, и после этого решила принять крещение. Женщина, которая повезла меня креститься в Мариенбурге, была партийная, работала в «Детгизе» и чтобы у нее не было неприятностей на работе, мы поехали в пригород: при крещении записывали данные и потребовали паспорта.
Расскажу произошедшее с покойным братом, которого я до сих пор люблю. Тогда я еще не умела свести концы с концами в нашей духовной жизни. Брат в последние годы терпел много скорбей и он много пил. Крестился он сам, без моего влияния, но крест не носил. Крестик висел у него дома на стене. Как я ни уговаривала, Вова не соглашался надеть крест, говорил, что он его жжет. Было понятно, что это означает. Я предчувствовала, что он умирает и когда поехала в Москву на Рождественские Чтения, то зашла в Покровский монастырь к Матронушке помолиться за родных... заказала псалтирь, сорокоуст и почему-то купила маленький деревянный крестик. Приехав к брату, сказала, что привезла для него крестик. Он как на плаху наклонил голову, и я надела ему «матронушкин» крест. Умер он в день памяти Матроны Московской. В морге крест не тронули, так Вова с ним и ушел. Потом, разбирая семейный архив, я обнаружила, что у нас была прапрабабушка по имени Матрона. Незадолго до кончины Вову соборовал и причастил о. Николай Мочалкин. Это стало событием в нашей жизни: во-первых, я увидела, что не прошла бесследно эта встреча с замечательным пастырем для моего брата, а во-вторых, батюшка удивил тем, что согласился ехать со мной к брату за город на электричке и вошел в его прокуренную комнату, заваленную пустыми бутылками. А потом он отпел Вову на кладбище.
Корр.: Лидия Ивановна, Господь щедро одарил Вас встречами с настоящими «светильниками веры». По долгу службы вы занимаетесь новомучениками. Есть ли в современных христианах то, что роднит их с подвижниками веры прошлых лет?
Л. И.: Четыре моих духовника уже ушли в Царствие Небесное. Мне Господь дал встречи с дивными пастырями, которые были и замечательными людьми, умевшими в трудное время подставить плечо, помочь духовно воспрянуть, воскреснуть. За последние 10 лет я похоронила всех родных и всех близких, дорогих мне людей. У меня кроме сына не осталось никого. Иногда кажется, что меня держат здесь новомученики, я чувствую, что нужна им, чтобы мы собирали о них материал вспоминали о них вне зависимости от того состоится канонизация или нет. Больше того, когда прославили о. Григория Сербаринова по документам, которые я готовила, то почувствовала, что он меня знает и молиться за нас.
Изучая архивы, за эти годы я пересмотрела свои взгляды не только на русскую интеллигенцию, но и на царскую семью, на репрессии 30-х годов, на советское время.
Теперь вижу, что ушедшее поколение фронтовиков, среди которых я выросла, и которых подвергала критике в молодости, - это поколение гораздо чище, добрее и порядочнее нас, современных христиан.
Жизнь каждого человека, его рождение, смерть - неповторимая вселенная. Господь создает бесконечное многообразие человеческих судеб. Это поразительно. Как представить себе вечность невозможно, так же и бесконечность человеческого моря, где каждая капля - уникальная жизнь. И коль Господь создал такое разнообразие, значит, оно ценно в Его очах, значит, нужно уметь это ценить и не осуждать других. Я знаю людей, среди ушедших и ныне здравствующих, которые умеют не осуждать никого. Такой, например, была моя мама. Теперь у меня мало друзей, но тем более я дорожу их общением. А за пастыря, который умеет приложить пластырь к моей большой душе, постоянно искренне благодарю Бога.
Корр.: Лидия Ивановна, в вас чувствуется то, о чем вы говорили, характеризуя свою бабушку: изящность и благородство. Что вы скажете об образе православной женщины в миру?
Л. И.: Когда я воцерковлялась, то кроме черной длинной юбки, жакета-телогрейки мне ничего не было нужно. Это казалось правильным, я не понимала, что такая монашеская одежда совсем не соответствует моему внутреннему содержанию. Помню, как приятельница сделала мне замечание: «Ты выглядишь безобразно, так нельзя!» Надо сказать, что ко мне часто приезжал племянник, который обычно видел меня дома в затрапезном виде. Однажды мы встретились на улице, после чего он даже перезвонил мне, чтобы сказать: «Я был потрясен, как ты хорошо выглядишь! Ты совсем другая на людях!» Это было давно, и я поняла, что чем больше я старею, тем больше обязана уделять внимание своему внешнему виду потому что не хочу испытывать чувство брезгливости к себе и не хочу, чтобы люди испытывали это чувство по отношению ко мне. Бороться с этим мне трудно, я даже пыталась специально садиться рядом с грязными бомжами, но не вылечилась от чувства брезгливости. Наверное, это связано с необходимостью прикладывать усилия над собой, к тому же не хочется быть противной для окружающих. Как это связано с Православием? По-моему, это не противоречит церковным заповедям: чтобы блюсти себя, следить за порядком в делах, в одежде, иметь приличные манеры. Ведь по внешности верующих людей тоже судят и о Церкви. В годы гонений старцы учили даже монахинь не выделяться среди других своим внешним видом. Но в том-то и дело, что внешнее зачастую внутреннему не соответствует. Очень легко считать себя православной, надев длинную юбку, спрятав волосы под платок, а стать ею - совсем другое дело. И все. Заповеди просты, а исполнить их трудно, нужно все время бороться с эгоизмом, а хочется не всегда. Мне так уютно ходить в халате, неприбранной. Но нельзя...
Помните, в романе «Война и мир» есть момент, когда Долли смотрит на себя в зеркало и видит, что стареет, теперь наряжалась она уже не для того, чтобы нравиться окружающим, а чтобы соответствовать своим детям. А соответствовать званию христианки трудно, именно соответствовать.
Понимаю, что я - плохая христианка, поэтому, где уж мне притязать на аскетическую одежду. Мне трудно делать над собой усилия. Я помню, как-то меня позвала помочь приятельница, которая выбилась из сил около умирающей мамы и просила меня посидеть с больной. Так не хотелось ехать: далеко, я не знаю умирающую, и зачем мне чужая боль? Но я поехала потому что у меня мелькнула мысль, если - христианка, то надо ехать.
Корр.: Ваши любимые места в Санкт-Петербурге, любимые святые места?
Л. И.: Иногда я очень остро ощущаю одиночество и сиротство души, наступает охлаждение к вере. Если ехать никуда нет сил, я слушаю роман Дефо «Робинзон Крузо». Мои любимые места - Оптина Пустынь и Соловки. Я люблю бывать кладбище, люблю могилы близких. Давным-давно на Волковом кладбище я стояла у могил Блока, Тургенева, Гончарова и впервые восприняла их как живых когда-то людей. Так я восприняла и Никольское кладбище. Благодаря гл. редактору газеты «Православный Санкт-Петербург» А.Г.Ракову сделала несколько заметок в газету, что потом переросло в книгу, которая сейчас вышла уже вторым изданием.
А свое сердце я оставила на Соловках... На Соловки мы добирались именно тем путем, каким туда попадали осужденные: до Кеми, через площадь на вокзале, где они ожидали переформирования и погрузки на катер. Впечатление было сильное.
Корр.: Как получилось, что ваша работа связана с Александро-Невской Лаврой? Можно ли подвести какие-то итоги вашей 15-летней деятельности здесь?
Л. И.: Оказались мы здесь благодаря протоиерею Иоанну Скорику - удивительнейшему пастырю, нашему первому духовнику, встреча с ним - одна из драгоценных «драхм» моей жизни. Свято-Троицкий собор Александро-Невской Лавры был в 80-х годах прошлого века приходским храмом, и мы с сыном ходили туда. Отец Иоанн обогрел нас своей душой, и до сих пор это тепло греет и светит в нашей жизни. Когда недавно мне было, мягко говоря, грустно, то Ваня дал мне мудрый совет: «Я приехать сейчас не могу, но душою я с тобой. А ты помнишь, как мы к батюшке ходили? Ну вот, ты иди туда, в Троицкий собор, сядь, как мы сидели с батюшкой напротив «Скоропослушницы» и поплачь там»...
...Только однажды я поняла, что такое настоящая молитва, каких сил она требует. Это было, когда мой сын умирал после тяжелейшей травмы, и ничто, кроме чуда не могло его спасти. Мне тогда духовник посоветовал - просить и молить Господа с дерзновением. И я на себе узнала, что если по-настоящему молиться и просить - это рвать себе сердце, когда душа кричит!.. Так невозможно молиться каждый день.
То, я что попала в Лавру - это Промысл Божий. В Комиссии по канонизации Санкт-Петербургской епархии я начинала работу с нуля. А теперь и Лаврский музей - тоже с нуля. Я воспринимаю свою 15-летнюю деятельность в Церкви не как работу, а как служение. Я не прихожу на работу, чтобы отсидеть «от и до», работаю и дома. Это наполняет мою жизнь смыслом, Слава Богу за все!
Беседовала Анна Бархатова
2014 г.
25 июля 2016 г.
