К проблеме "Русского каганата": Древняя Русь и ее степные соседи

К числу новаторских работ, вносящих в науку поток свежих идей, но одновременно порождающих и новые серьёзные вопросы, принадлежат исследования Е. С. Галкиной по этнокультурной истории Юго-Восточной Европы эпохи раннего средневековья[1].

Тема начала Руси и тесно связанная с ней проблема становления древнерусской государственности всегда была одной из центральных в историографии. Естественно, что за почти трёхвековую историю изучения этого вопроса решений его было предложено немало[2]. И среди множества вопросов, на которые распадается эта грандиозная тема, всегда особое место занимал вопрос о так называемом «Русском каганате».

При его рассмотрении в одной связи приходится решать множество частных вопросов ранней истории Руси и её взаимоотношений с Хазарией, каждый из которых сам по себе является темой для дискуссий. В Русском каганате видели и первое восточнославянское государство - зародыш будущей Киевской Руси, и какую-то область, подчинённую Хазарии, и государство, созданное норманнами на севере Восточной Европы и др.[3]

Здесь нужно сразу обозначить один важный момент. У ряда профессиональных историков и археологов, не занимающихся напрямую проблемами начальной русской истории, очень часто возникает вопрос о самом термине «Русский каганат». О том, насколько он соответствует реалиям эпохи, и не придумано ли это понятие путём некорректного обращения с источниками[4]. Ведь в источниках есть только упоминания о кагане русов, но нет каганата. Тогда, впрочем, позволительно поставить аналогичный вопрос и о Хазарском каганате, ибо в раннесредневековых источниках такое понятие также не встречается. Учитывая сам характер упоминаний о кагане русов и то, что упоминания эти относятся к независимым друг от друга традициям (скажем, восточной и западноевропейской), мы имеем полное право говорить именно о каганате - т. е. многоуровневом политическом объединении. Именно его многоуровневый характер и привёл к принятию его правителями титула каган (т. е. правитель над правителями).

В современной историографии при изучении вопросов начала этнокультурной истории Руси вернула себе преобладание неоднократно опровергавшаяся ранее норманнская (или, вернее сказать, норманнско-хазарская) концепция, суть которой Е. С. Галкина определяет так: «Восточная Европа VIII - X вв. согласно представлениям нынешних норманистов была разделена на две примерно равные сферы влияния: с северных областей взимают дань варяги-норманны (они же русы), с южных - иудейская Хазария» (Русский каганат. С. 5-6). В наибольшей мере такой подход характерен для работ В. Я. Петрухина[5], но в той или иной форме присутствует и в работах целого ряда других исследователей[6].

Но возникает вопрос об обоснованности данной теории, о том, что у неё есть в активе, на какие источники она опирается и какова её методологическая база. И вот тут оказывается, что проблема вовсе не так проста, как хотят её представить новейшие учёные этого направления.

Главным оппонентом современных «норманистов» много лет являлся А. Г. Кузьмин. Если коротко резюмировать его взгляды на проблему происхождения Руси[7], то суть их состоит в том, что в древности не было единой «изначальной Руси». Русами (или сходными именами) разные источники называют подчас разноэтничные образования. Именно поэтому их сведения столь противоречивы, именно поэтому так долго ломают копья историки, тщетно пытаясь эти противоречивые свидетельства как-то согласовать. А речь на самом деле, по мнению ученого, идёт о разных народах - в этом и есть ключ к решению проблемы. И одними из этих русов были русы иранского происхождения.

Не будем вдаваться в детальную оценку результатов научных поисков А. Г. Кузьмина - это отдельная большая тема. Для нас сейчас гораздо важнее, что мысль об иранских истоках Руси имеет прочную историографическую традицию. Лингвистами уже давно обосновывается мысль об иранском происхождении самого этнонима «русь»[8], что вовсе не является удивительным: целый ряд ранних славянских этнонимов имеет иранское происхождение (анты, сербы, хорваты и др.)[9]. Это, по-видимому, объясняется длительным славяно-иранским этническим симбиозом, имевшим место в первые века нашей эры в ареале черняховской археологической культуры[10].

Надо отметить, что полемика «норманистов» и «антинорманистов» слишком часто напоминает «спор глухих», при котором стороны отказываются слышать друг друга и искать новые пути в решении старых проблем. Именно попыткой найти такой принципиально новый путь и явилась монография ученицы А. Г. Кузьмина Е. С. Галкиной.

В своё время М. И. Артамонов, развивая концепцию иранского происхождения Руси, высказал очень осторожную мысль об ираноязычном народе русов, связанном с аланами - носителями более поздней салтовской культуры верховьев Северского Донца, Оскола и Дона[11]. В то же время учёный заложил и основы концепции, согласно которой Хазария господствовала над всем Югом Восточной Европы. Материальным выражением этого господства являлось, по мнению М. И. Артамонова, существование единой археологической культуры Хазарии, в которую в качестве локального варианта он включил и салтово-маяцкую культуру[12]. Позднее И. И. Ляпушкин показал, что оснований для такого предположения недостаточно[13]. Однако он четко не объяснил, какому из древних народов принадлежала столь развитая культура.

Эта недосказанность позволила последующим исследователям игнорировать вывод о самостоятельности салтовской культуры по отношению к культуре Хазарии. «Что же касается аланского варианта СМК (салтово-маяцкой культуры. - М. Ж.) Подонья, - писала, например, С. А. Плетнёва, - то о нем не сохранилось никаких сведений в литературе того времени. Богатый, развитый и воинственный народ как будто совершенно не участвовал в общеевропейской жизни. Это наводит на мысль, что имя аланов скрыто в источниках под каким-то другим...названием»[14]. Попытавшись разрешить это противоречие, исследовательница заключила, что «аланы Верхнего Дона слились с основным населением Хазарского каганата - хазарами - и вошли в состав этого государства»[15].

Как часто бывает с недостаточно обоснованными, но «удобными» концепциями, построения С. А. Плетнёвой быстро стали господствующими, хотя ни археологическими[16], ни письменными[17] источниками обосновать их невозможно. Никаких оснований включать салтовскую культуру в состав Хазарии у нас нет (Русский каганат. С. 139-191; Номады. С. 327-369, 385-391). Хотя, многие современные авторы смотрят на проблему ее атрибуции именно в духе концепции Артамонова - Плетнёвой и не замечают очевидных противоречий между ней и собственными материалами[18].

Возможность принципиально иного подхода к анализу этнополитической ситуации на Юге Восточной Европы еще в 1970 г. наметил украинский археолог Д. Т. Березовец, который, развивая концепцию иранского происхождения Руси, преимущественно в её интерпретации М. И. Артамоновым, высказал в статье «Об имени носителей салтовской культуры» мысль, согласно которой русы восточных источников - это ираноязычные носители лесостепного варианта салтовской культуры[19]. Такой неожиданный вывод не нашёл поддержки в последующей историографии[20], так как противоречил всем основным концепциям как древнейшей истории Руси и Хазарии, так и истории русско-хазарских отношений. Хотя сам Д. Т. Березовец всё же не рискнул утверждать, что этими русами было создано сколько-нибудь значительное политическое объединение, полагая, что они подчинялись Хазарии, его выводы оказались неприемлемыми для большинства археологов-хазароведов: именно за счёт ареала салтовской культуры они, как уже говорилось выше, обосновывали тезис о значительной территории Хазарского каганата, включавшей в себя Подонье и Подонцовье[21]. Неприемлемым этот тезис оказался и для тех исследователей, которые отстаивали идею о Среднем Поднепровье, как о древнейшей территории Руси[22]. Неприемлема подобная мысль, разумеется, и для новейших сторонников норманнской теории[23]. Между тем, идея Д. Т. Березовца представляется весьма перспективной и совершенно незаслуженно отвергнутой[24], что хорошо показали рассматриваемые нами работы Е. С. Галкиной.

В сжатом виде концепция истории Русского каганата была изложена Е. С. Галкиной ещё в статье, написанной совместно с А. Г. Кузьминым, где авторы, приняв за основу своих построений выводы Д. Т. Березовца, пошли существенно дальше, выдвинув тезис о существовании Русского каганата - значительного политического объединения, созданного на рубеже VIII - IX вв. ираноязычными народами, жившими в верховьях Дона, Северского Донца и Оскола[25]. Археологически Русский каганат - это территория салтовской культуры с её белокаменными замками[26], развитыми ремеслом и торговлей, а, возможно, и с собственным монетным делом. Русский каганат первой трети IX в. - сильная держава, находившаяся в жестоком противоборстве с Хазарией[27] и в конце концов сокрушённая последней[28]. Часть русов при этом ушла в Прибалтику, где они известны ряду позднейших авторов (Адам Бременский, Географ Равенский, Оттон Бамбергский, Герборд, Эббон и др.). В этой связи исследователи отождествили упоминаемый неоднократно в арабо-персидской средневековой географической литературе загадочный «остров русов» с островом Сааремаа у берегов современной Эстонии. Данный сюжет соединил в себе информацию о Русском каганате и позднейшем месте обитания салтовских русов.

В дальнейшем Е. С. Галкина опубликовала целый ряд работ, посвящённых отдельным сюжетам в рамках проблемы «Русского каганата», где продолжила обоснование этой оригинальной концепции[29], основой обоснования которой являются результаты сопоставления сведений восточных географических сочинений (в первую очередь, анонимных «Пределов мира», содержащих взаимные координаты различных народов и географических объектов) с этнокультурной и археологической картами Юго-Восточной Европы, где в этот период времени существует салтовская археологическая культура (Русский каганат. С. 63-191, Номады. С. 179-270, 385-413), на территории которой восточные авторы и помещают русов.

Данный вывод противоречит концепциям как «норманистов», стремящихся отыскать русов на Севере Восточной Европы, так и их оппонентов, которые ищут их в Среднем Поднепровье. В целом в изучении проблем этнокультурной истории Юго-Восточной Европы возник своеобразный замкнутый круг: археологи при включении земель верховьев Северского Донца, Оскола и Дона в состав Хазарского каганата, как правило, ссылаются на общеисторические и источниковедческие работы, а затем эти выводы археологов принимаются авторами общеисторических и источниковедческих работ в качестве «независимого» доказательства исходного априорного положения. Разумеется, если дальше следовать логике этого замкнутого круга, то движение науки вперёд будет совершенно невозможно.

В результате реализуемого Е. С. Галкиной комплексного подхода к изучаемой проблематике перед нами предстаёт яркая и в значительной мере новая картина истории целого ряда народов Юго-Востока Европы, в которой особое внимание уделено истории ираноязычных аланов от эпохи Великого переселения народов до конца I тыс. н. э. Именно аланами, по убеждению исследователя, и было создано на рубеже VIII - IX вв. политическое объединение, правители которого, претендуя на гегемонию в указанном регионе, принимают высший из известных им титулов - титул кагана. Материальным выражением рождения этого политического объединения явилась яркая салтовская культура, носителями которой было освоено и собственное монетное производство, и руническая письменность, нередко без достаточных оснований приписываемые тюркам-хазарам (Русский каганат. С. 139-235, Номады. С. 407-446). Именно от Русского каганата, соседями которого были восточные славяне, последние получили богатое культурное наследие, в том числе и само название «русь» и титул (или почётное определение) кагана, которым иногда обозначали древнерусских князей (Русский каганат. С. 353-359).

Всё вышеперечисленное (а именно - развитое ремесло и торговля, военная организация[30], появление монументальной архитектуры, собственного монетного дела и письменности) позволило Е. С. Галкиной сделать вывод о наличии у салтовцев-алан собственной раннегосударственной организации (Русский каганат. С. 190-191, Номады. С. 391-399), с чем, вероятно, следует согласиться.

Один из важнейших вопросов, затронутых исследователем, - вопрос соотношения социальных элит Русского каганата и Киевской Руси, и шире - соотношения этих политических образований вообще. Если ранее Русский каганат (независимо от его южной или северной локализации) рассматривался в качестве прямого предшественника Киевской Руси, то работы Е. С. Галкиной устанавливают их дискретность. А отождествление носителей салтовской культуры с населением Русского каганата позволяет по-новому поставить вопрос о происхождении социально-политической элиты Древней Руси IX - X вв., которая, согласно Константину Багрянородному, именовалась «русами» и противопоставлялась «славянам»[31]. Эти сведения наводят на предположение, что на Руси была реализована модель политогенеза, близкая к болгарской (на Дунае), когда коренное славянское население подверглось завоеванию, в результате которого образовалась иноэтничная правящая элита. Получается, что древнерусский политогенез осуществлялся в условиях этнокультурного синтеза, в котором участвовали салтовские аланы-русы и восточные славяне. А это, в свою очередь, ведет к пересмотру всей картины ранней истории Руси.

Проблемы этнополитогенеза, его возможных путей и вариантов занимают в работах Е. С. Галкиной центральное место. Обращение к ним привело исследователя к созданию новой обобщающей работы по истории кочевых обществ Юго-Востока Европы - «Номады Восточной Европы: этносы, социум, власть».

Сразу нужно отметить, что данное исследование - первая в отечественной историографии работа, в которой системно изучена этнокультурная и социально-политическая история кочевых обществ Юго-Восточной Европы на протяжении всего I тыс. н. э. Ранее исследователи обращались лишь к истории отдельных народов или их политических объединений, сменяющихся подчас с калейдоскопической быстротой, но никогда прежде никто не рассматривал сквозной процесс этнического, политического, социального и культурного развития номадов восточноевропейского региона на столь значительном отрезке времени.

Развивая существующие на сегодняшний день научные представления о политогенезе кочевых обществ, в разработку которых внесли немалый вклад как отечественные (Б. Я. Владимирцов, Г. Е. Марков, А. М. Хазанов, Н. Н. Крадин, Е. И. Кычанов, С. А. Плетнёва и др.), так и зарубежные исследователи (П. Б. Голден, Р. Коэн, В. Айронс, Л. Крэдер, Д. М. Данлоп, О. Прицак и др.), Е. С. Галкина рассматривает социально-политическое развитие кочевых обществ Юго-Восточной Европы как единый по сути процесс, подчинённый общим закономерностям развития. Это тем более оправдано, если учесть, что в промежутке между нашествием гуннов (IV - V вв.) и вторжением венгров и печенегов (IX - X вв.), население степной полосы Восточной Европы слагалось из двух главных этнических компонентов: ираноязычных народов, доминировавших до эпохи Великого переселения народов, и «позднегуннских» племен, этническую принадлежность которых далеко не всегда можно с уверенностью определить (савиры, хазары, булгары и др.).

Соответственно, по мнению Е. С. Галкиной, можно выделить и два типа этнополитогенеза номадов Юго-Восточной Европы (Номады. С. 447-452): североиранский (аланы и русы) и тот, который можно условно назвать хазарским и который был характерен для всех «позднегуннских» этносов (Номады. С. 450-452). Первый из этих путей завершился созданием Русского каганата, второй - образованием Хазарии. Это были два совершенно разных политических объединения с различной экономической структурой и политической организацией.

Для североиранского пути характерен полуоседлый тип хозяйствования с равным примерно значением земледелия[32] и скотоводства, в основе чего лежала североиранская идеологическая традиция, приравнивавшая земледельцев и ремесленников к рядовым кочевникам. Именно эти факторы естественно вели и к интеграции с иноэтничными и инокультурными объединениями (в частности, восточнославянскими). Со временем всё это привело к политической интеграции ряда племён, объединившихся в одно вертикально интегрированное потестарное объединение - Русский каганат. В экономической сфере эта полуоседлая модель ведения хозяйства привела постепенно к производящей экономике с хозяйством, основанным на высокоразвитом ремесленном производстве и торговле, в том числе и внешней

Экономическую основу хазарского пути составляло кочевое скотоводство и экзоэксплуатация оседлого земледельческого населения (грабительские набеги и дань). Для политического развития обществ, идущих по этому пути характерна насильственно осуществляемая вертикальная интеграция (подчинение одних этносов другими). В итоге возникает так называемая «кочевая империя» - рыхлое и нестабильное политическое образование, основанное исключительно на завоевании, причём включённые, преимущественно насильственным путём, в его состав этносы могут находиться на разных ступенях социально-экономического, политического и культурного развития. Таковыми были Тюркский каганат и Хазария. Последняя сумела объединить практически все «позднегуннские» этносы Юго-Восточной Европы. Именно насильственный характер вертикального объединения различных этносов объясняет внутреннюю слабость Хазарского каганата и его внутренние диспропорции.

В целом проблема хазарского политогенеза является ещё малоисследованной. Хазарию обычно довольно уверенно называют государством (вспомним хотя бы название известной работы А. П. Новосельцева), но в сущности данное положение никогда и никем всерьёз не обосновывалось, как не рассматривалась и в принципе проблема государствообразовательных процессов, которые имели место в Хазарии. Е. С. Галкина пробует заполнить и этот немаловажный историографический пробел.

Первый этап истории средневековых хазар связан с эпохой арабо-хазарских войн. Именно в горниле борьбы с арабами произошло становление самого хазарского этноса и рождение возглавляемого хазарами потестарного объединения, куда вошли савиры, ряд «позднегуннских» племён Предкавказья и Великой Булгарии (Номады. С. 271-327). Именно внешняя опасность в лице арабов явилась толчком, благодаря которому произошло объединение нескольких этносов под главенством хазар, центр которого был расположен на территории современного Дагестана.

Позднее, под ударами арабов происходит массовое перемещение населения из Предкавказья на север, в степи между низовьями Волги и Дона, где процессы политогенеза приводят к многоуровневой интеграции населения, объединённого в составе Хазарии: 1) иудео-хазарский этнос-страта, охраняемый мусульманами-наёмниками и связанный с транзитной торговлей, 2) племенная кочевая аристократия, 3) рядовые хазары-кочевники. Деление этносов, подчинённых хазарам было относительно более простым и развивалось по линии элита - рядовое кочевое население. Постепенно иноэтничное рядовое кочевое население сливалось с хазарским, то же самое происходило и с элитами. Все это вело к постепенному оформлению множества «позднегуннских» племён Юго-Восточной Европы в единый хазарский этнос. Вероятно, к концу истории каганата процесс этнической консолидации его населения уже достиг определенных результатов.

Столь сложно интегрированная система, состоявшая из многих народов и общественных страт, позволяет говорить о формировании в междуречье Нижней Волги и Дона в IX - X вв. раннего государства, в котором представлен главный структурообразующий признак государства - наличие власти, решительно оторванной от народа и противостоящей ему, что нашло и своё идеологическое оформление: элита Хазарии принимает иудаизм, в то время как массы населения продолжали исповедовать разнообразные языческие культы, христианство и ислам (Номады. С. 378-384). Это отделение власти от народа выразилось также в создании наёмной армии из мусульман Средней Азии, полностью оторванной от населения каганата и ставшей опорой власти его иудаизированной элиты.

Работы Е. С. Галкиной, на наш взгляд, имеют важное значение для изучения как проблем начала Руси, так и истории Хазарии и кочевых этносов Юго-Восточной Европы рубежа I - II тыс. н. э. По количеству новых смелых идей и заново поставленных вопросов эти работы заметно выделяются из ряда подобных исследований, опубликованных за последнее время. Не все предлагаемые решения можно признать бесспорными. Важно другое: рождение новой научной концепции стимулирует дискуссию, а значит, способствует дальнейшему развитию исторической науки.