Кому и убийца Землячка. О деятельности звезды теоретической и прикладной русофобии Андрея Бессмертного-Анзимирова

Как уже понятно, наверное, из предыдущей заметки о грозненско-финской страдалице Полине Жеребцовой, я вхожу в число внимательных и вдумчивых читателей сайта Грани. Причина внимания к данному экстравагантному интернет-ресурсу проста – для вменяемого русского человека он является идеальным воплощением Образа Чужого. В этом кривом зеркале отечественного либерализма в самом гротескном и уродливом виде отражаются все страхи, комплексы, изъяны, родовые травмы, душевные шрамы и телесные язвы отечественной интеллигенции. Что не материал, то поучительное предупреждение о бездонности пропасти, в которую влечет человека ненависть к своей стране.

Среди тамошних звезд теоретической и прикладной русофобии Андрей Бессмертный-Анзимиров, несколько лет назад разок отметившийся и на РНЛ, отнюдь не светило первой величины. Виной тому, думаю, его природная лень, отнимающая у читателей возможность чаще наслаждаться упоительнейшими анзимировскими шедеврами. Легкость мысль почетного диссидента-антисоветчика, проживающего ныне в США и позиционирующего себя в качестве рьяного приверженца Православия (на мой взгляд, это не очень сочетается с защитой позиции Белинского в полемике с Гоголем воззрениями типа «евреи Христа породили, евреи и убили, это их еврейское дело»(с)к/ф Ширли-Мырли, ну да ладно), совершенно неподражаема. То у него «русские должны покаяться за Голодомор, потому что Сталин организовал его по запросу русских люмпенов, жаждущих истребить украинский народ», то «расширение НАТО - гарантия демократии в России». И оно бы все ничего, но однажды я увидел подпись Анзимирова под апологией – в изначальном смысле этого слова – Землячки. Да-да, той самой, Розалии.

На что я привык к нестандартному характеру мыслительной траектории у нашей рукопожатной общественности – и то на какое-то время потерял дар речи. Как же это заслуженный православный антисоветчик дошел до жизни такой? Свойственная многим интеллигентам мания ковыряться в собственных ранах, несомненно, является одной из причин, но она только базис, надстройка сама по себе на нем не вырастет. Подумав, нашел два связанных друг с другом объяснения.

Первое. Анзимиров не СССР ведь не любил - он не любил и не любит любую редакцию сильной имперской России, не желающей быть «маленькой уютной Швейцарией». Против этого он, осознанно или неосознанно, и боролся. А когда вместе с сотнями своих единомышленников добился искомого - заскучал. Чистый либерализм ведь хорош как идеология разрушения (социализма, национализма, имперства), добившись же своих целей, он практически ничего созидательного добиться не может. И вот Анзимиров явно заскучал, но, увидев в современной России некие слабые проблески столь любимой-ненавистной ему империи (хотя коммунизмом у нас нынче и не пахнет, консерватизм поверхностен и эклектичен, патриотизм зачастую имитационен), оживился и принялся грозить «кровавому режиму» новыми Землячками. Оно и логично - борьба против сильной России вне зависимости от её идеологической окраски объединяет деструктивные элементы опять же безотносительно идеологических воззрений.

Второе. Логика Анзимирова относительно причин революции до боли напоминает одного моего виртуального собеседника, придерживающегося либеральных, даже либертарианских взглядов. У него главной и едва ли единственной движущей силой Истории является ситуация «надоел народу режим, он и расторг с ним общественный договор, выкинув как использованный презерватив». К примеру, русские политические террористы второй половины XIX века – молодцы, они мал-мала чинуш и царя заодно с ними постреляли, так госаппарат от испуга стал намного эффективнее и гуманнее. Вульгарный одноклеточный марксизм, приправленный Дарвином и Айн Рэнд.

Для нормального русского человека любых воззрений революция и гражданская война - это величайшая трагедия мощнейшего метафизического накала. Там смешались почвеннические, религиозные, национальные (белые видели в красных агентов германского генштаба и латышско-китайский сброд, красные в белых - марионеток Антанты), мистические мотивы. Со стороны левых об этом писал Кара-Мурза, со стороны правых - например, Карпец. Это время, когда в военное крошево спускаются и активно участвуют натуральные демоны, инфернальные существа (типа той же Землячки), которых можно увидеть по обе стороны баррикад.

Кровоточащее кромсание по живому телу, когда друг от друга отторгаются родные клеточки - и даже в советской литературе немало произведений об этом, взять хоть бы «41» Лавренева и «Родинку» Шолохова. Демаркационная линия разделила - зачастую навсегда - сотни и тысячи семей. Такое часто бывает, когда спор идет не о фьючерсах, лизингах, кеше и Гавайях, а о высших ценностях – Боге, Родине, Чести и Долге. Ситуация «брат на брата» являет собой классическую диалектическую двойственность, наряду с отчетливой трагичностью есть в ней…красота? Не то слово, конечно. Справедливость? Чуть ближе, но все равно не оно. Генодицея, что ли, оправдание рода по-нашему. Только великий народ может поставить трансцендентные ценности и благо Большой Семьи под названием Нация (благо, конечно, каждый понимал по-своему) выше малой семьи и узкородственных связей. Раскол-то был самым что ни на есть вертикальным, а не строго как по границам классов, как пытаются представить примитивизаторы и вульгаризаторы истории. Рабочие, крестьяне, офицеры, представители научно-технической и творческой интеллигенции были как на красной, так и на белой стороне. Впрочем, новой и неожиданной озвученная мною мысль может показаться лишь тому, кто не читал «Тараса Бульбу».

Я за примирение красных и белых спустя хотя бы сто лет (нет, не за то чтобы вместе пить под портретами Ленина и Врангеля, достаточно признать, что это было безумие, трагедия, отзвук Апокалипсиса и катарсис одновременно, а теперь надо идти дальше) - но никогда не брошу камень в настоящих белых, стоящих на позиции «непримиренчества». Живых участников гражданской уже не осталось, но живы их дети, воспитанные в религиозно-патриотическом духе - где-то далеко, за морями и горами, есть великая и несчастная Россия, наша Родина, страдающая под большевистским сапогом. Мне не в чем упрекнуть этих людей, носителей настоящего духа Белой России. Они коренным образом отличаются от выросших и отучившихся в СССР «ролевиков-белодельцев», для которых Белая идея - это «па приколу, против совка» (под совком понимается все, что их не устраивает в жизни - мусор на улице, разбитая банка на полу в магазине, надпись «Вова - лох» в лифте и тд).

Задолго до меня единство и борьбу двух русских начал проникновенно описал Владимир Бондаренко: «Такая же великая завершенность видна и в белом лике русского патриотизма. От идеологии до эстетики, от правил игры до своих святынь, своих героев, своих мучеников. Они помнят свой «Лебединый стан», помнят расстрелянного Николая Гумилева. Но из гранита завершенности не переступить. Медный всадник или каменный гость только в поэмах гения способны на движение. Идеологически завершенные монументы не способны на диалог. И потому неизбежна непримиримость Игоря Шафаревича и Ильи Глазунова, Леонида Бородина и Александра Солженицына, непримиримость — к красному лику, ко всем его носителям. Так же неприемлемы были для Татьяны Глушковой и Петра Проскурина, Анатолия Иванова и Феликса Чуева любые оттенки белой идеи… Звучат два мощных русских национальных реквиема об ушедшей державе, и никто не хочет замечать их созвучий. А ведь они есть, и в героике, и в романтизации своих идей, и даже в одинаковых нормах нравственности. Одни потеряли Бога, но хранили его в душе, в подсознании, строя гигантскую советскую державу. Другие потеряли Державу, отдалились от нее, но в душе оставались такими же отчаянными государственниками. Кто и зачем свел на весь ХХ век их в непримиримом противостоянии? Какой бесовский замысел? Часто в поездках по центрам русской эмиграции, в Мюнхене и Франкфурте-на-Майне, в Джорданвилле и Монтерее, в Париже и Брюсселе встречаясь с ветеранами власовского движения, с поседевшими энтээсовцами, бойцами антибольшевизма, такими, как Олег Красовский, Глеб Рар, Григорий Климов, Николай Рутченко, Аркадий Столыпин, Абдурахман Авторханов, Николай Моршен, Петр Будзилович, я поражался сходству их консервативного сознания, их традиционализма в эстетике, в морали, в быту с подобным консервативным сознанием наших красных отцов. Да и третья, либерально-космополитическая эмиграция к ним отнеслась так же враждебно, как к каким-нибудь нашим Семену Бабаевскому и Ивану Шевцову. Впрочем, и они наших расхристанных шестидесятников критиковали в своих изданиях не хуже «Нашего современника». И как восторженно все они, эти русские власовцы, энтээсовцы и потомки белогвардейцев, принимали писателей русского национального направления в их поездке в начале девяностых годов по Америке! Казалось бы, вот оно, произошло, национальная Россия встретилась. Красные и белые державники соединились… Станислав Куняев и Виктор Лихоносов, Леонид Бородин и Павел Горелов, Светлана Селиванова и Эрнст Сафонов, Олег Михайлов — все, пожалуй, за исключением Куняева, вполне умеренные просвещенные патриоты, кто красного, кто белого толка. Иные даже с либеральной прокладочкой, но прозванные в американской либеральной прессе грозно: «десант советских нацистов в Вашингтоне». Как радостно принимали их постаревшие белогвардейцы… Прошло года два — и русская национальная эмиграция отвернулась от нашего патриотического движения. Да и сама эта дружная команда писателей разошлась по разным патриотическим непримиримым группировкам».

Трагедия, Катарсис, обжигающая и очищаюшая Катастрофа. А для анзимировых все сводится к теории «сменяемых презервативов». Потрясающая плоскость и потрясающая нерусскость (плавно переходящая в антирусскость) мышления. А как же мышлению не быть плоским, когда сверху на него всей своей массивной тушей наваливается презрение к любым устоям и традициям, а снизу под пресс подталкивает манящая сладость «свободы от»?