Людмила Александровна – коренная тюменка. Окончила Тюменский государственный медицинский университет, по специальности врач-терапевт. При этом активно занимается юриспруденцией. «Во мне есть какое-то обостренное чувство справедливости, я за правду, – признается она, – мне всегда хочется встать на защиту тех, с кем несправедливо поступили. Многое можно решить в правовом поле. Я искренне рада иметь такие компетенции и применять их во благо людей».
В 2022 году Л. А. Вильчинская открыла семейный медицинский центр в Тюмени. Но на этом она не остановилась и решила открыть ещё один медицинский центр, но уже в Донецке, в который можно будет обращаться на безвозмездной основе.
Людмила Александровна замужем, трое детей. Старшей дочери 10 лет, средней 6, младшему сыну 5 лет. Муж Алексей проходит воинскую службу по контракту с Министерством обороны с 13 ноября 2024 года. 14 декабря ушёл на свою первую боевую задачу. 17 декабря последний раз выходил на связь… .
– С мужем у нас общие ценности, он так же, как и я, против абортов, за крепкую семью, – делится с нами Людмила. – Наши взгляды на жизнь, на мир всегда совпадали. Отряд, в который он попал, имеет, не побоюсь сказать, космические успехи. Ребята на «отлично» выполняют свои боевые задачи. Я постоянно на связи с несколькими бойцами, в том числе и с командирами, и нахожусь под большим впечатлением от знакомства с этими людьми, от того, как они делают такую очень сложную работу. Это люди, которые видят врага в лицо. Я горжусь тем, что мой муж в таком подразделении.
– Для его поиска вы решили связаться с Русской общиной?
– Не совсем так. Впервые про Русскую общину я услышала летом прошлого года. Мне понравилась её идеология, где отношения строятся на взаимоподдержке, взаимовыручке, помощи друг другу, да и любому человеку, который просит её. Сложилось всё само собой, я вступила в чат общины и стала членом этой организации. По моей инициативе были созданы два направления работы: по поиску пропавших без вести на СВО, что было полностью поддержано Русской общиной, и второе направление – молодёжное, которое я больше позиционирую как семейное. Как раз в его компетенции, как и у вас в «Покрове», входит помощь семьям, которые оказались в трудной жизненной ситуации. Наши ребята очень охотно откликаются на все такие просьбы. Никто никогда никого не бросил в беде. Если мы знаем о какой-то проблеме, то всегда действуем в правовом поле и не допускаем никакого беззакония. Русская община идеологически очень близка мне. Я болею за неё и делаю всё, чтобы она росла и развивалась. Нас нередко любят позиционировать как каких-то нацистов. Ничего подобного даже близко нет. Мы не против кого-то, мы за себя и стараемся помогать всем, в том числе представителям других национальностей.
Пропавшие среди живых
Расскажите подробнее, о том, как ведётся поиск вашего мужа и вообще пропавших без вести военнослужащих?
– С 23 декабря 2024 года мой муж Алексей числится без вести пропавшим. На данный момент мы уже уверенно можем сказать о том, что он всё-таки не в числе «200». Но у него оказалась довольно сложная история в плане того, что его нелегко найти, потому что именно его ситуация особая, неординарная, она не способствует розыскным мероприятиям. Его просто негде искать и не у кого спросить. Но это не означает, что надо сидеть сложа руки и думать не понятно о чём. Поиски всё равно мы продолжаем.
На данный момент я организовала две поисковые группы. При необходимости даже составляем коллективные жалобы на какие-то действия или бездействия руководства воинской части. И вторая группа ведёт поиск по другим пропавшим без вести военнослужащих. С чего началась наша работа. Я приехала в Донецк, сфотографировала открытые списки пациентов госпиталей и выложила их в своей группе, а тот, кто увидел эти списки и оказался неравнодушным, выложил в другие группы. Так люди потихонечку начали узнавать о том, что кто-то здесь, в Тюмени, занимается поисковой деятельностью и стали обращаться к нам, потому что не все могут вот так, как я, просто взять и поехать на Донбасс. Есть жены военнослужащих, которые остались с маленькими детьми, кстати, многодетных у нас довольно много, пожилые родители также далеко не все могут поехать, потому что состояние здоровья не позволяет. Таким людям мы стараемся помогать. Поисковая группа именно в рамках Русской общины принесла весомый вклад в эту деятельность, так как у нас есть замечательные ребята, которые профессионально работают в данном направлении.
Когда я первый раз ездила в Донецк, моей задачей было выяснить полностью логистическую цепочку поиска. От его начала и до «200-ых»-«300-ых», чтобы понимать, куда есть смысл обращаться, а куда нет, и чтобы не тратить попусту время и нервы свои и родственников военнослужащих. То есть нужно было просто понимать, как этот боец гипотетически пропадает с того места, где он получил свой статус и куда он направился дальше. Понимать, какие, например, точки он проходил обязательно, где он был отмечен и где есть смысл его искать. Но мой случай таков: я, как жена пропавшего без вести военнослужащего, вообще не понимала и не понимаю до сих пор, где он, что с ним, он ранен или в плену? Он где-то там, в другой части или…? С тех пор как мы стали заниматься поиском уже нашлись несколько ребят. Я была в Донецке и выяснила, где они находятся. Но о своём муже так ничего и не узнала, кроме того, что на данный момент он исключён из списка «200». По телефону, в Интернете это никак не узнать – там лежит огромный массив противоречивых данных. Ни в официальных ведомствах. Удалённо, как выяснилось, ничего мы не отыщем, и мне, чтобы начать поиски мужа, пришлось собраться и поехать самой, потому что больше это выяснить негде. Может быть, кого-то и устраивает сидеть месяцами ждать хоть каких-то известий, но меня нет. К сожалению или к счастью, я поехала и выяснила сама, как это работает – официальных данных в девяносто процентов случаев этого не найти. К тому же, как уже было сказано, в рамках Русской общины появились замечательные ребята, которые довольно хорошо помогают мне в поиске, у них очень интересный подход к такой работе.
Я знаю разные истории военнослужащих, истории их родственников, у меня есть поисковая база, мной лично созданная. Она подробная, добротная, тщательно продуманная. Пропавших ребят там довольно много, и большая часть, к счастью, из них уже найдена, и не всегда мной – приходят данные от Министерства обороны. Но, к сожалению, добавляются регулярно новые фамилии ребят. Ни один из военнослужащих не попадает в мою базу случайно. Я разговариваю с каждым родственником – матерью, отцом – и абсолютно каждый рассказывает мне свою историю. И этих историй у меня уже, грубо говоря, вагон и маленькая тележка. Всё это очень тяжело слушать. Обращаются родственники не только пропавших, но и погибших военнослужащих. Это такое состояние, я поняла сразу, что пока ты этого не переживёшь, и не дай Бог никому не пережить, ты просто не поймешь, что это такое. Но мы стараемся поддерживать друг друга, что очень ценно. Это особенное состояние, которое нельзя описать словами, его просто не объяснить.
Там уже другая цивилизация
Добираться на Донбасс, наверное, не просто?
– Я уже дважды ездила туда – в январе и феврале. Собиралась еще в марте, но пришлось перенести на следующий месяц, потому что интересующие меня лица только в лучшем случае именно в апреле смогут со мной встретиться. А лица там очень значимы для моего дела. Первая поездка была действительно сложной, я ездила с папой, мы абсолютно ничего не знали, не представляли, куда ехать, что нам делать, действовали по наитию, можно сказать. Но опять-таки здесь нам помогали ребята из Русской общины Ростова, а потом и Донецка, которые нас консультировали. В Ростове задержались на день, чтобы попасть в Центр учёта опознания погибших. Это было первое сильное впечатление, поразившее до глубины души и меня, и папу. Надо сказать, там работают квалифицированные специалисты, они хорошо консультируют по многим вопросам, я сама для себя многое узнала. Прекрасно поставлена психологическая служба, которая очень востребована, с родственниками обращаются трепетно, за что огромное спасибо этим психологам, потому что ситуация действительно очень сложная…
Из поста (ВК) Людмилы Александровны:
«Задумалась, что я в Донецке хожу километрами пешком с сумкой в сто миллионов кг, а половина стекол в моей гостинице разбиты и забиты фанерками, а здания вокруг имеют следы прилетов и в окне Сайлент-Хилл. А недавно я была в Ростове и Минводах. А да, еще опознавала своего любимого человека в опознавательном центре со следователем следственного комитета среди двухсотых после дня ожидания на холоде под дождем и снегом. Еще в морге Донецка была. Действительно, жители домов в округе могут по запаху различить начало рабочего дня в морге.
Собирала истории, разрывающие сердце, принимала их близко к сердцу и переживала за ребят. И в каждую больницу я уже по привычке иду просить списки и спрашивать о неизвестных. И паспорт всегда в боковом кармане, чтобы быстро предъявить, часто приходится.
А куда я пойду дальше, никто не знает, но сумку ни я, ни папа не распаковываем никогда, две ночи в одном месте не ночевать, было бы неплохо поспать, хотя и сложно уснуть…».
– Здесь нужно понимать, что как только мы выезжаем из Ростова, цивилизация нас покинула. То есть она там есть, но она другая. Навигаторы наши работают уже через раз, телефон под вопросом, дозвонимся ли мы куда-нибудь. Банковские карты действуют так же, как и везде, нет проблем с наличкой. В первой поездке мы даже такси себе не могли вызвать, просто не понимали, как там это делается. Ни Авито, ни Юла, ничего подобного даже близко не работает. Но жилье, гостиницу можно практически всегда найти.
В Донецке через Русскую общину я нашла очень хорошего водителя, который со мной потом ездил несколько дней. Была в Макеевке. Второй раз ездила одна. На этот раз поездка была ещё в Енакиево, там я задержалась на несколько дней.
Не может исчезнуть солнце, друзья!
Какое к вам было обращение со стороны местных жителей?
– Люди разные, как и везде. В целом доброжелательные, отзывчивые, стараются помочь. Ребята, с которыми я разговаривала, мне до сих пор звонят, пишут, спрашивают как дела, уточняют информацию по мужу.
Более всего меня поразил вид разрушенных домов, где были боевые действия. Мне как жителю респектабельной, спокойной Тюмени весьма непривычно было видеть такую картину. Следы прилетов на асфальте, на зданиях сильно впечатляют. Например, в Макеевке весь частный сектор разрушен. Практически целая улица брошенных зданий в Донецке, административных, коммерческих. Меня поразил объём того, сколько нужно восстанавливать. Но как уже отметила, люди все замечательные, доброжелательные в основном, поэтому есть для кого восстанавливать. Сколько мы там по Донецку километров пешком нарезали! Город красивый. Но до глубины души меня шокировали мемориальные таблички или стихийные мемориалы из цветов и мишек. Видеть такое очень тяжело.
Знаете, что поражает очень сильно, когда возвращаешься из таких поездок, после общения с теми людьми и после тех историй, которые я услышала? Самое впечатляющее, что здесь течёт абсолютно обыкновенная жизнь, никак войной не задетая. Здесь люди приходят ко мне с какими-то, как я сейчас понимаю, мелкими проблемами, какими-то склоками, они начинают что-то выяснять, рассказывать про свои беды. Я, конечно, не хотела бы их обесценивать, но сейчас обесценю с удовольствием: честно сказать, мне просто иной раз даже неприятно их слушать.
Разница между людьми огромная – между теми, кого коснулась СВО и теми, кого она не задела. Эта разница просто космическая, как будто эти люди живут в разных мирах, на разных планетах.
Что бы мне ещё хотелось сказать. На этом своём этапе жизни я встретила огромное количество новых, совершенно удивительных людей. У меня радикально поменялся круг общения. Поменялся не за счёт того, что старых товарищей я бросила, а за счёт того, что в моей жизни появились люди, которых раньше в принципе быть не могло. Я встретила огромное количество потрясающих ребят, они совершают просто какие-то волшебные дела. Например, среди этих людей есть девушка, она психолог высочайшей квалификации. Работает с участниками СВО и с бывшими военнослужащими, имеющими посттравматическое расстройство, с их родственниками. Она тратит очень много времени на эту работу, и у неё хорошо получается, потому что она действительно профессионал своего дела. Или ребята, которые тоже занимаются поиском, сейчас мы вместе трудимся. У меня просто нет слов от того, какие они крутые, и парни, и девушки, и молодые, и преклонного возраста тётеньки и дяденьки. Я познакомилась со многими интересными людьми, с которыми установились дружеские отношения. И я знаю, что каждый из этих людей ищет моего мужа, у каждого есть его фотографии, есть вся необходимая информация о нём. И каждый из них действительно прилагает все усилия к тому, чтобы помочь мне в поисках.
Надо сказать, что всё случившееся, вся моя история сильно изменило мою жизнь, как и жизнь многих других людей, а таких – огромное количество. Жизнь до и после – это такая несоотносимая разница, ничего общего между ними нет… .
Из поста Людмилы Александровны:
«Смотрите, друзья, в отеле в Донецке, где мы останавливались, весьма неплохой ресторан. На парковке отеля довольно солидный автопарк с черными номерами, судя по маркам автомобилей, не секретарский транспорт. А в это время, мой муж неизвестно где, в холоде, в грязи, с неизвестным статусом. И я в Донецке, хожу по госпиталям и моргам, потому что наша часть не в состоянии оповещать родственников военнослужащих об их статусе, они и сами не знают, где наши ребята.
Если появится возможность попасть в самую жаришку, я даже размышлять не стану. Потому что буду делать, что должно, и будь, что будет. Мой тыл надёжен, а я осмотрительна. И линия жизни у меня длинная. А ещё я отчаянная и пойду до конца. И он придет домой. Не может исчезнуть солнце, друзья. Дождь не может идти вечно»…
Татьяна Симонова
