Источник: литературно-исторический журнал "Великоросс"
И в ночи январской беззвездной,
Сам дивясь небывалой судьбе,
Возвращённый из смертной бездны,
Ленинград салютует себе.
Анна Ахматова. «27 января 1944 года» (2 марта 1944)
Клятва
Собор Казанской иконы Божией Матери на Невском проспекте в Ленинграде был закрыт перед Великой Отечественной войной. Уже в 1938 году, к 125-летию со дня кончины погребенного в соборе фельдмаршала М.И. Кутузова, могилу полководца вновь украсили привезенными из московского Исторического музея трофейными французскими знаменами и ключами от городов и крепостей, взятых в ходе заграничного похода русской армии в 1813 году.
В первые месяцы после начала Великой Отечественной – в июле-августе – антицерковную экспозицию занимавшего Казанский собор Музея истории религии закрыли.
К осени 1941 года в здании собора устроили выставку «Героическое прошлое русского народа». С 1942 года здесь развернули выставку «Отечественная война 1812 года», которую активно посещали делегации с фронта.
На площади перед Казанским собором у памятников полководцам Отечественной войны 1812 года М.И. Кутузову и М.Б. Барклаю де Толли давали клятву уходившие на защиту Ленинграда воины и ополченцы.
Для этой цели памятники, в виде исключения, не закрывали мешками с песком. Одновременно воины посещали расположенную в соборе могилу фельдмаршала М.И. Кутузова и возлагали на неё цветы.
Блокадное причастие
В 10 ленинградских православных храмах, несмотря на голод, холод и артобстрелы, на протяжении всей блокады продолжались богослужения. Они проходили при большом стечении народа. Здесь не только молились о здравии и упокоении, но и постоянно возносились молитвы о Победе.
Для совершения Божественной литургии были и просфоры, только крошечные, с пятикопеечную монетку. Власти вынуждены были идти навстречу Церкви. Ленинградской епархии, по воспоминаниям верующих ленинградцев, посещавших храмы, хоть и в малых количествах, но выделялось вино и мука.
Один из блокадных батюшек – 92-летний протоиерей Иоанн Горемыкин, настоятель церкви святого Димитрия Солунского в Коломягах, который каждый день пешком приходил в свой храм с Петроградской стороны, чтобы совершить литургию. Даже совсем обессилев от голода, священник не отказался от совершения богослужений. Прихожане привозили его в церковь на санках.
Отец Иоанн, который потерял на фронте четырех сыновей, сам нуждался в помощи, но нередко отдавал голодающим собственный паек, в буквальном смысле жертвуя последним: ведь священнослужители получали в блокаду паек по самой скромной – иждивенческой карточке, и их ряды тоже редели из-за голодных смертей, особенно первой блокадной зимой.
Во всех ленинградских храмах служились тогда и особые молебны «в нашествие супостатов», певаемые в годы Отечественной войны 1812 года. В чин Божественной литургии, как при нашествии Наполеона, были введены особые молитвы о даровании победы нашему воинству и об избавлении томящихся во вражеской неволе.
С первых дней блокады молодые священнослужители ушли в армию, вступали в отряды народного ополчения, были заняты на оборонном строительстве. А те из них, кто остался в Ленинграде, пополнили ряды бойцов ПВО, выполняли городские общественные работы, оказывали помощь старикам, женщинам, детям, больным и немощным ленинградцам.
Осколок из блокадного Ленинграда
Митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), будущий Патриарх Алексий I, разделил с ленинградцами все тяготы блокадного времени.
По его инициативе уже с 23 июня 1941 года начался сбор пожертвований от верующих в Фонд обороны страны. И участие ленинградских верующих в годы блокады в сборе этих средств было весьма активным. Хотя конкретная благотворительная деятельность была все еще запрещена, приходы получили возможность перечислять деньги в общие фонды.
«Митрополит Алексий проявил героическую бодрость духа и огромное самообладание, – рассказывал очевидец. – Он постоянно совершал богослужения, ободрял и утешал верующих. Несмотря на голод и бомбежки, обессиленные люди с опухшими лицами, едва держась на ногах, ежедневно наполняли храм, где служил архипастырь, и во множестве приобщались у него Святых Христовых Таин. В дни блокады владыка Алексий служил Божественную литургию один, без диакона, сам читал помянники. Каждый вечер он служил молебен святителю Николаю, затем обходил крестным ходом Николо-Богоявленский собор с иконой святителя Николая, моля его, чтобы он сохранил храм и город от разрушения».
Жил митрополит в Николо-Богоявленском соборе сначала на хорах, а потом, когда владыка ослабел и не мог подниматься так высоко, ему оборудовали комнатку в алтарной части.
«Очень многим владыка из личных средств оказывал материальную помощь... лишая себя, по-христиански делился пищей, – вспоминал благочинный церквей Ленинградской области, настоятель Никольской церкви Георгиевского (ныне Большеохтинского) кладбища Ленинграда протоиерей Николай Ломакин. – Желая молитвенно утешить и духовно ободрить пасомых, он нередко сам отпевал усопших от истощения мирян.., и обставлял эти погребения особенно торжественно».
Однажды прямо в келью митрополита Алексия попал осколок. И он хранил этот осколок у себя на рабочем столе до конца своих дней, даже когда переехал в Москву после избрания его Патриархом.
О «несвятых святых» города-героя владыка Алексий говорил, выступая 8 сентября 1943 года с докладом на Соборе епископов Русской Православной Церкви, на котором Патриархом был избран Патриарший местоблюститель, митрополит Сергий (Страгородский):
«Мы можем отмечать повсюду, а живущие в местах, близких к военным действиям, как, например, в Ленинграде, в особенности, – как усилилась молитва, как умножились жертвы народа через храмы Божии, как возвысился, этот подвиг молитвенный и жертвенный. Тени смерти носятся в воздухе в этом героическом городе-фронте, вести о жертвах войны приходят ежедневно, самые жертвы этой войны часто, постоянно у нас перед глазами».
Владыку Алексия вместе с 12 другими священнослужителями блокадного Ленинграда впервые наградили советскими наградами – медалями «За оборону Ленинграда».
Ладанка матери
24 июня 1941 года после третьего курса филологического факультета Ленинградского университета будущий классик «деревенской прозы» Фёдор Абрамов ушёл добровольцем в народное ополчение.
Служил пулеметчиком 377-го артиллерийско-пулемётного батальона, в сентябре 1941 года был ранен в руку, после короткого лечения вновь вернулся на передовую.
В ноябре 1941 года был тяжело ранен (пулей перебиты обе ноги), лишь по случайности обнаружен бойцом похоронной команды, собиравшей убитых.
Провёл блокадную зиму 1941-1942 года в ленинградском госпитале, в апреле 1942 года был эвакуирован по льду Ладожского озера одной из последних машин.
После долечивания в госпиталях весной 1942 года Абрамов возвращается на родное Пинежье, где ему открылась ещё одна народная трагедия:
«…бабья, подростковая и стариковская война в тылу», где голодные, разутые дети, бабы и старики взвалили на себя всю мужскую работу – в поле, в лесу, на сплаве.
Эти впечатления легли много лет спустя в основу тетралогии «Братья и сестры» («Пряслины»).
В 1975 году эта эпопея была удостоена Государственной премии СССР.
Из статьи Фёдора Абрамова «Самый надежный судья – совесть»:
«Когда у нас говорят, пишут, что второй фронт в эту войну был открыт в 44-м году, – это неверно. Второй фронт был открыт русской бабой ещё в 1941 году, когда она взвалила на себя всю мужскую работу, когда на неё оперлись всей своей мощью».
«Я из числа счастливейших, – говорил Фёдор Александрович, вспоминая войну. – Ушёл на фронт добровольцем с третьего курса Ленинградского университета, в сентябре – декабре сорок первого был дважды ранен (второй раз в ноги – тяжело), в феврале сорок второго вывезен через Ладогу в тыл. На всю жизнь запало, что «крупно повезло»».
Как знать, может быть, будущего писателя спасла и сохранила ладанка, данная матерью Федору, когда он уходил на фронт?!
Как знать, может быть его спасло предстательство перед Господом святых земляков – праведных Артемия Веркольского и Иоанна Кронштадтского?!
Зёрнышки блокады
Летом 1941 года часть сотрудников Ботанического института имени Комарова Академии наук СССР в Ленинграде эвакуировали в Казань. Но многие предпочли остаться и под разными предлогами избегали эвакуации.
Ныне в Ботаническом музее РАН в героическом городе на Неве представлены архивные документы и уникальные экспонаты, свидетельствующие о мужестве учёных.
Так, в дневнике медпункта института имени Комарова значатся списки доноров. И за тот же период в справках о дистрофии мы встречаем те же фамилии.
…Каждое утро в Ботаническом институте собиралось много народу. Жители города приходили сюда, чтобы послушать лекцию о том, из каких растений можно сварить суп или сделать салат, какие растения обладают целебными свойствами.
А в Ботаническом музее постоянно работала выставка съедобных растений.
В стенах института защищались кандидатские и докторские диссертации по фундаментальным научным темам.
…Поздно вечером 15 ноября 1942 года на территории Ботанического сада взорвалась мощная фугасная бомба. Лишь одна оранжерея чудом уцелела.
Всю ночь учёные спасали растения, перенося их в оставшуюся оранжерею и разбирая по квартирам. А всего за время войны на Ботанический сад упало свыше 100 бомб и снарядов.
…Замерзая в лютые военные морозы, учёные не сожгли ни одного образца хранившейся в музее древесины! Ни одно зёрнышко из огромной коллекции семян не было съедено.
А если в какое-то дерево на территории Ботанического сада попадал осколок снаряда, ему тут же как раненому делали перевязку, замазывали трещину варом.
...Вспоминается и история с вавиловской коллекцией пшеницы. Многие из тех, кто охранял её во Всесоюзном институте растениеводства (ВИР) в блокадном Ленинграде, умерли от голода, но не взяли из неё ни одного зернышка.
Благодаря их подвигу эти спасенные сорта пшеницы накормили после войны миллионы людей.
Низкий поклон учёным военной поры!
Шлиссельбургская магистраль
Много лет своей жизни посвятил главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, доктор исторических наук, заслуженный деятель науки РФ, участник Великой Отечественной войны Валентин Михайлович Ковальчук (1916-2013) малоизученной истории блокадного Ленинграда – строительству и эксплуатации Шлиссельбургской железнодорожной магистрали.
Архивные документы, воспоминания железнодорожников, солдат и офицеров, газеты и другие издания военных лет позволили Валентину Михайловичу достичь результатов, которые совпали с «окопной правдой» участников событий.
На основе этих разнообразных источников он с позиций объективного исследователя освещает строительство Шлиссельбургской железной дороги, ход перевозок по ней при постоянных артиллерийских обстрелах и бомбардировках противника, защиту трассы, её роль в жизни и борьбе города на Неве, подготовке разгрома фашистских войск под Ленинградом. Перелистаем страницы трудов Валентина Михайловича, вчитаемся в документы минувших героических лет, которые в них цитируются.
***
18 января 1943 года войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали блокаду. И в тот же самый день Государственный комитет обороны принял постановление о строительстве на отвоеванной вдоль южного берега Ладожского озера узкой полосе суши шириной всего 8-11 километров небольшой, но очень важной железнодорожной ветки, способной обеспечить связь города с Большой землёй.
Возглавил строительство И.Г. Зубков, который до Великой Отечественной руководил постройкой ленинградского метро.
И вот в январские морозы, примерно, пять тысяч человек приступили к осуществлению этого дерзкого плана. Почти круглосуточно работали геодезисты, железнодорожники, военные...
Задание казалось почти невыполнимым – ведь железная дорога должна была быть построена всего за 20 дней. В мирное время для подобной стройки понадобилось бы не меньше года.
«Местность, по которой прокладывалась трасса, – бывшие Синявинские торфоразработки, – была очень неудобной для строительства железной дороги, – писал Валентин Михайлович Ковальчук. – Она была пересечённой, болотистой, на ней отсутствовали дороги, нужные для подвоза необходимых материалов.
Каждый метр земли был начинен минами, неразорвавшимися боеприпасами, всевозможными сюрпризами и ловушками. Трудности усугублялись ещё и исключительно тяжёлыми условиями зимы – сильными морозами и буранами».
Примерно, в 5-6 километрах от строившейся дороги, на Синявский высотах, засели немцы. Поначалу они не могли понять, что делают русские, но, когда поняли, стали обстреливать место стройки непрерывным артиллерийским огнём. При этом часто разрушались только что возведённые участки дороги. Советские зенитки, как могли, с земли прикрывали стройку от вражеских артобстрелов, с воздуха это делали истребители.
Чтобы ускорить работы, трассу строили по максимально упрощённым технологиям. На большей части пути шпалы и рельсы клали прямо на снег без положенных земляной насыпи и балластной призмы.
Шлиссельбургская магистраль была построена в рекордные сроки – за 17 дней, на три дня раньше назначенного. Построена людьми, которые выживали в блокадном Ленинграде, подвергаемые непрерывным обстрелам фашистов.
Новая дорога протяженностью 33 километра пролегла между станцией Шлиссельбург (ныне – Петрокрепость) и платформой Поляны, находившейся на линии Ленинград-Волховстрой. Она соединила Ленинградский узел с общесоюзной сетью железных дорог.
Для движения поездов по Шлиссельбургской трассе была создана 48-я паровозная колонна. Из особого резерва НКПС выделили тридцать мощных паровозов.
***
5 февраля 1943 года в 17:43 в Ленинград со станции Волховстрой отправился первый состав с продовольствием, который тянул паровоз под номером Эу 708-64.
Им управляла бригада в составе старшего машиниста И.П. Пироженко, помощника машиниста В.С. Дятлева и кочегара И.А. Антонова.
Несмотря на артобстрел, 6 февраля в 16 часов состав достиг станции Новая Деревня, а 7 февраля в 12:10 прибыл на Финляндский вокзал. Люди плакали от радости, вверх взлетали шапки!
Другой состав отправился из Ленинграда на Большую землю. Его вёл паровоз Эм 721-83, которым управлял старший машинист П.А. Фёдоров.
Теперь в Ленинград регулярно стали привозить продовольствие и другие грузы. Но мало кто знал, какой ценой это даётся.
***
Гитлеру донесли о новой ветке железной дороги, построенной русскими. Фюрер потребовал разбомбить трассу, по которой каждый день эшелоны доставляли продовольствие и боеприпасы в блокированный город.
Шлиссельбургскую магистраль железнодорожники называли «коридором смерти»: каждый день грозил гибелью работавшим на ней бригадам. В 48-й паровозной колонне из 600 человек погиб каждый третий.
А как подсчитать, сколько ещё погибло при строительстве, обороне и восстановлении магистрали мужества!
Поезда водили машинисты, которых отозвали с фронта, многих доставляли в Ленинград на самолётах. Молодые девушки – вчерашние ленинградские школьницы, выжившие в блокаду, – по направлению комсомола становились кочегарами, помощниками машинистов, кондукторами.
Из-за постоянного обстрела фашистами поезда могли передвигаться только ночью с притушенными огнями. За ночь могли проходить только три поезда в Ленинград и столько же обратно.
Этого было, конечно, недостаточно, поэтому железнодорожники сменили график движения поездов на поточный. Теперь поезда шли один за другим сперва в одну сторону, затем в другую.
Большая часть «коридора» хорошо просматривалась с Синявских высот. У немцев имелись авиационные прожекторы и звукоуловители, которые позволяли легко засечь движение поезда.
Из приведенного Валентином Михайловичем дневника 48-й паровозной колонны особого резерва НКПС с волнением узнаем, каким был на трассе только один день – 18 июня 1943-го:
«...Паровоз 718-30 подвергся обстрелу. Повредило магистраль. Путь засыпало землёй. Исправления и расчистка пути произведены силами бригады под непрекращающимся обстрелом. Поезд выведен невредимым. Позже поезд подвергся воздушному налёту. Сгорел турный вагон. Ранены оба машиниста – Баранов и Амосов, – кочегар Клементьева. После перевязки Амосов вернулся к регулятору и довёл поезд. Вся бригада вела себя героически, от огня спасены и многие вагоны...».
***
Шлиссельбургская трасса действовала наряду с продолжавшей существовать Ладожской коммуникацией, но постепенно, с каждым днём увеличивая свою пропускную способность, стала главной в снабжении находившегося ещё в блокаде Ленинграда, стала его дорогой Победы. А коммуникация через Ладожское озеро приобрела дублирующее значение.
Весна сильно осложнила эксплуатацию магистрали. Болотистая почва, по которой была проложена дорога, оттаяла, талые воды залили дорогу. Ещё большие сложности причиняло увеличение светлого времени суток. Один за другим следовали обстрелы и авианалеты.
В связи с этим 19 марта 1943 года Военный совет Ленинградского фронта принял постановление построить на трассе Шлиссельбург-Поляны обходной путь протяженностью 18,5 километров. Этот путь проходил в 2-3 километрах от основной дороги. Он находился не только дальше линии фронта, но был ещё и лучше прикрыт благодаря особенностям местности и кустарнику.
Движение по обходному пути началось 25 апреля 1943 года. К концу мая в Ленинград приходило до 35 составов в сутки. Город наконец ожил.
Всего с начала эксплуатации Шлиссельбургской магистрали по декабрь 1943-го в Ленинград было пропущено 3105 и из Ленинграда – 3076 поездов. Благодаря ей стало возможным снабдить гарнизон города достаточным количеством боеприпасов и снаряжения, а жителей города обеспечить нормальным питанием.
Кроме хлеба, который теперь по содержанию муки полностью отвечал своему назначению, ленинградцам стали больше выдавать и других продуктов.
Улучшение медицинского обслуживания, снабжения продовольствием и топливом привело к укреплению здоровья населения. Резко сократились заболеваемость и смертность.
Успешная работа Шлиссельбургской магистрали благоприятно отразилась на городском хозяйстве Ленинграда и, прежде всего, на его восстановлении.
***
Начальник Октябрьской железной дороги Б.К. Саламбеков писал о Шлиссельбургской магистрали в конце войны так:
«Здесь вражеские артиллеристы, миномётчики и лётчики охотились за каждым поездом. Здесь были необычные технические условия: путь местами был проложен по болоту, и вода стояла выше головки рельса; здесь, наконец, были вовсе необычны и, конечно, очень тяжелы самые формы организации движения. И трасса... дала наиболее яркие проявления массового героизма ленинградских железнодорожников».
Только 23 февраля 1944-го, после разгрома фашистских войск под городом на Неве и окончательного снятия блокады, вновь вошла в строй главная железнодорожная линия Ленинград-Москва.
***
«События 1943 года, как и вся битва за Ленинград, уже давно стали историей, – писал Валентин Михайлович Ковальчук. – Нет уже и Шлиссельбургской магистрали. Там, где она проходила, всё изменилось. Но благодарные ленинградцы-петербуржцы всегда будут помнить тех, кто в труднейших условиях строил, защищал и эксплуатировал легендарную дорогу Победы».
Ныне два паровоза магистрали стали памятниками: Эу 708-64 стоит на станции Волховстрой, а Эм 721-83 – на станции Петрокрепость.
А в Шлиссельбурге на берегу Невы можно видеть скромную стелу. Перед ней – кусок железнодорожного полотна. Надпись на стеле напоминает, что здесь после прорыва блокады под огнём врага были построены переправы и железнодорожная линия, связавшая осаждённый Ленинград со страной, которая ни на день не забывала ленинградцев и старалась им помочь.
Цвет и тень
Обвинение в формализме в 1930-e годы и отлучение от выставочной деятельности, гибель большей части коллекции во время бомбежки блокадного Ленинграда, ранняя смерть в 1942-м... Стоит ли удивляться, что о художнике, пусть и ярком, забыли на долгие годы?
В 2001 году в здании Государственной Третьяковской галереи на Крымском валу была развернута небольшая экспозиция из 50 живописных и графических работ «Возвращенное имя. Павел Голубятников – ученик К.С. Петрова-Водкина» из собрания Нижнетагильского государственного музея изобразительных искусств.
***
Каким же образом картины ленинградского художника, который никогда не бывал в этих местах, оказались на Урале?
Сюда уехала в эвакуацию, а затем осталась жить семья Павла Константиновича Голубятникова (1891-1942) после его гибели в блокадном Ленинграде. Она вывезла уцелевшие картины художника, вырезав их из рам и свернув в рулон. Многие годы близкие не притрагивались к нему – слишком тяжелы были воспоминания.
Лишь в 1976 году коллекцию осмотрели сотрудники Нижнетагильского музея во главе с тогдашним директором Элеонорой Дистергефт. Работы были в плачевном состоянии. Потребовалось много лет, пока они были «возвращены к жизни» реставраторами Москвы, Петербурга, Нижнего Тагила.
По инициативе жены художника Ольги Петровны Голубятниковой и его дочери Веры Павловны Дерябиной произведения Павла Голубятникова стали передаваться в музей. Сюда же поступил и архив художника: дневники, фотографии, стихи, переписка.
И началась кропотливая работа по изучению творчества Павла Голубятникова; много открытий сделали заместитель директора по науке Елена Ильина и главный хранитель Лариса Смирных.
Эта работа завершилась изданием альбома-каталога «Возвращенное имя. Павел Голубятников», удостоенного в 1999 году диплома Российской Академии художеств.
***
Павел Голубятников был известным художником, талантливым педагогом, исследователем, занимавшимся теорией цвета. В истории русского авангарда его искусство занимает не столь видное место, как работы Татлина, Малевича, Петрова-Водкина.
Но без знания творчества художников «второго ряда», таких, как Голубятников, невозможно воссоздать полную картину художественной ситуации эпохи.
Творчество Голубятникова неразрывно связано с именем его учителя и друга Кузьмы Петрова-Водкина.
Решение стать художником пришло к Голубятникову в 1912 году, когда он увидел на выставке «Мир искусства» картину Петрова-Водкина «Купание красного коня».
В 1918 году, когда Петров-Водкин избирается профессором ВХУТЕМАСа, Голубятников, узнав о наборе студентов в его мастерскую, отправляется к нему. Почти сразу он становится не только учеником, но и другом Петрова-Водкина.
Символизм его работ, ориентация школы на традиции древнерусского искусства, монументальность образов оказали влияние на формирование Голубятникова как самобытного художника.
Он создает ряд работ: «Голубь», «Портрет жены художника», погибший во время войны... В них постепенно складывались его живописный язык, аналитическая выверенность композиции, логика цвета, «планетарное» понимание пространства.
В известной картине «Гроза» (1925-1926) отчетливо просматривается постоянно присутствующая в творчестве художника тема духовных борений, тема выбора в жизни и искусстве. Дочь Голубятникова Вера Павловна писала:
«Некоторые говорили, что «Гроза» выступает символом общественного мнения тех лет».
Голубятников активно участвовал в художественных выставках не только в СССР (в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе, Харькове), но и за рубежом – в Нью-Йорке, Венеции.
Однако в начале 1930-х годов меняется идеологическая обстановка в отечественном искусстве.
«Живопись моя не воспринимается отсталыми в искусстве массами», – с горечью пишет Голубятников в своём дневнике.
Ещё при жизни художника ждало забвение, растянувшееся на десятилетия после его смерти. В предвоенные годы он «уходит» в педагогическую и научную деятельность. А картины стал писать исключительно «для себя».
В 1938 году была создана одна из лучших его работ – «Быки. Жаркое лето».
В последние годы жизни Голубятников обращается к религиозной теме, работая над образами архангелов Рафаила и Салафиила, которые даже снились ему во сне.
Две Тани
1
Мы едем на Ржевский полигон, что в Ленинградской области, где в декабре 1937-го, возможно, оборвалась земная жизнь «русского Леонардо» – священника Павла Флоренского – и других Соловецких узников.
День зимний короток, а я вместе с тремя родственниками «врагов народа», среди которых внук отца Павла профессор Павел Васильевич Флоренский, всего-то на один день и приехал из Москвы, чтобы почтить память погибших семь десятилетий назад.
Поэтому наш автобус, который любезно предоставила нам школа народного искусства святой царственной мученицы Александры Феодоровны, где сегодня изучается духовное наследие отца Павла Флоренского, едет без остановок.
Но так уж, видно, было угодно судьбе, что мы почтили в этот день и память жертв Ленинградской блокады.
Слева от шоссе нежданно для нас вдруг возникла в окнах автобуса, словно до боли знакомые кадры документального кино, легендарная Дорога Жизни.
На возвышенности, вопреки суровой зиме, тянулся к солнцу «Цветок жизни», оправдывая изображенные на его каменных лепестках и лицо улыбающегося мальчика, и слова знаменитой песни: «Пусть всегда будет солнце...».
Рядом с этим памятником – плита с надписью: «Во имя жизни и против войны. Детям – юным героям Ленинграда 1941-1944 годов».
В нашем автобусе – минута молчания, во время которой словно истончается грань между прошлым и настоящим.
***
Скорбно склонились в почётном карауле у мемориала белоствольные берёзы. На их голых стволах алеют капельки крови.
Неужели лучи неяркого солнца в этот декабрьский день в самом деле проникли из настоящего в прошлое, высветив на берёзах страшные зарубки от мин и снарядов – и по сей день живые кровоточащие раны?!
Приглядываюсь...
Да это же пионерские галстуки!
Символизируя связь поколений, они повязаны на голых стволах берёз словно на худющих ребячьих шейках.
Повязаны их нынешними ровесниками из питерских патриотических клубов в память о недетском мужестве, стойкости юных ленинградцев.
Повязаны в благодарность взрослым, до конца боровшимся за жизнь каждого ребёнка блокадного Ленинграда...
Да, одни дети, которых, спасая, вывозили по Дороге Жизни на Большую землю, стали взрослыми и спустя годы приезжают сюда сами. Или, выполняя родительский наказ, побывали здесь хоть раз в жизни их дети и внуки.
Другие так и остались маленькими, беззащитными в том роковом минувшем.
***
В состав знаменитого мемориального комплекса, сооружённого в 1968-1975 годах Ленинградским Пионерстроем совместно со строителями Главленинградстроя здесь, на третьем километре Дороги Жизни, входят также аллея Дружбы и траурный курган «Дневник Тани Савичевой», состоящий из восьми стел – страниц её блокадного дневника.
«Здравствуй, Таня! – мысленно обращаюсь к ставшей бессмертной благодаря советскому патриотическому воспитанию девочке из вечности. – Мы ведь писали о тебе и твоих сверстниках сочинения в школе, говорили на классных часах...
Вот и встретились!»
2
Когда началась Великая Отечественная война, Тане шёл второй год.
Всю блокаду – с первого до последнего дня – она находилась в Ленинграде вместе с мамой Александрой Николаевной Константиновой. Тогда девочка мало что понимала в жизни, но в памяти у неё остались разрывы бомб и их жуткий свист.
Отец Тани Владимир Евгеньевич Шульц – из русских немцев. Он был учёным. То ли из-за происхождения, то ли по состоянию здоровья на фронт его брать не хотели.
А ему, как и многим другим согражданам, так хотелось поскорее приблизить нашу Победу!
Владимир Шульц покинул на время, как он считал, науку и стал работать на кирпичном заводе в одном из пригородов Ленинграда.
Через несколько месяцев в семью пришла похоронка.
***
Таня была чуть ли не единственным ребёнком на Васильевском острове. Вдвоём с мамой они жили в типичном ленинградском доме с двором-колодцем.
Девочку неоднократно пытались забрать в эвакуацию, но мама была категорически против:
«Если я погибну, то дочь вместе со мной».
Жили трудно, как и все ленинградцы во время блокады.
В те трудные дни у Тани появился приёмный отец Георгий Григорьевич Смирнов. Он был морским офицером, служил в Кронштадте и по долгу службы бывал в Ленинграде. Его большая любовь и забота спасли их семью.
Над замкнутым двором лишь в ясную погоду был виден просвет неба. Что самое удивительное, их дом каким-то чудом уцелел. Как и в других домах, в нём были закрыты все окна. В большинстве зданий они были разбиты, а здесь, представляете, стекло целое! Это какая-то загадка, что-то совершенно невероятное!
Мама у Тани была верующая. Но в то время семейную икону Казанской Божией Матери, конечно же, не в красном углу держала, а прятала где-то в квартире. Она показала её украдкой Тане лишь после войны.
И вот – долгожданная Победа.
Таня стоит на подоконнике – это особенно врезалось в её память, – и они с мамой радуются салюту.
***
Второй Тане Господь даровал долгую жизнь. Скончалась она в Москве в 2018-м.
Композитор, пианистка, заслуженный деятель искусств России, кавалер ордена Дружбы, лауреат всесоюзных и международных конкурсов, профессор Московской консерватории имени П.И. Чайковского Татьяна Георгиевна Смирнова награждена знаком «Житель блокадного города», медалями «В память 300-летия Санкт-Петербурга», «В честь 60-летия полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады», «60 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945».
Спустя многие годы после войны, когда она была на гастролях в Санкт-Петербурге, Татьяна Георгиевна зашла в свой дом, в квартиру, где сейчас живут научные работники – сотрудники Русского музея, – она испытала сильнейшее эмоциональное потрясение.
Татьяной Смирновой создано множество сочинений, связанных с Великой Отечественной и ленинградской блокадой. Среди них – оратория о детях блокадного города «Посвящение Ленинграду» на стихи нескольких поэтов, в том числе Александра Межирова, у которого есть поэма «Дети на ладожском льду».
…Две Тани – две разных судьбы.
Вечная память!
