https://kartinki.pibig.info/28407-katolicizm-kartinki.html
Невозможно понять причины латинизации униатской церкви в Речи Посполитой, рассматривая лишь исторический аспект этой проблемы. Здесь нужно обратится к рассмотрению богословских воззрений, господствовавших в католической церкви того периода.
Разделение церкви на Восточную и Западную всегда было и продолжает оставаться кровоточащей раной в христианском мире. Но кроме печальных фактов конфликтов и взаимных анафем истории известны и сохранившееся у обеих сторон сознание ненормальности такого раскола и многие попытки примирения[1]. Несмотря на многие укоренившиеся у обеих сторон собственные обрядовые, богословские и мировоззренческие взгляды и обычаи, нередко подстегиваемые политическими и военными нуждами, латиняне и византийцы нередко начинали переговоры о восстановлении былого церковного единства и зачастую достигали, хотя и непрочного, согласия. Широко известна переписка восточных патриархов, византийских императоров с папами с просьбами о помощи, чаще всего против турок[2]. Сами же папы нередко нуждались в поддержке и защите византийского императора от чинимых папству притеснений со стороны европейских монархов. Кроме того, папство и после окончательного разрыва 1054 г. не оставляло надежды подчинить своей власти греко-восточную Церковь. По этой причине, дабы расположить римлян в свою пользу, византийское правительство во всех переговорах на первый план выдвигало вопрос об унии. Самыми известными и доведенными до конца из заключенных уний стали уния Лионская, заключенная при византийском императоре Михаиле Палеологе в 1274 г., и уния Ферраро-Флорентийская, заключенная при императоре Иоанне Палеологе в 1439 г. На этой последней мы и остановим наше внимание, ибо практически все деятели Брестской унии, начиная от римских пап и короля Сигизмунда и кончая рядовыми проповедниками, ссылались на решения этого собора, указывая, что объединение церквей востока и запада является делом давно решенным.
Ферраро-Флорентийский собор был созван в тяжелейшее для Византийской империи время. Под энергичными ударами османских турок в начале XV в. Византия потеряла громадную часть своих территорий. Это была не только трагедия государства, но и греческой церкви. К 1437 г. из 67 епархий Константинопольского патриархата в границах Империи остались лишь 15 из них. Систематические набеги турок, резня населения и массовый угон в рабство приводил к тому, что безлюдными становились целые регионы. Многие епископские кафедры попросту исчезали с лица земли и некогда великая держава гибла у всех на глазах. В этой ситуации острая необходимость в военной помощи обуславливала все союзы, политические и дипломатические шаги Империи. Для спасения государства император Иоанн Палеолог (1425 – 1448) решился на крайнее средство – получить военную помощь западных государей, подчинив греко-восточную Церковь папе[3]. С этой целью и были начаты переговоры с папой Евгением IV (1431 – 1447). Было решено созвать вселенский собор из представителей восточной и западной церквей, с приглашением на него и западных государей (которые, однако, впоследствии на собор не явились). В ноябре 1437 г. представительная делегация из 700 человек во главе с императором Иоанном и престарелым Константинопольским патриархом Иосифом отплыли из Царьграда в Феррару, где проходили первые заседания собора. Все расходы на себя взял папа, ибо для византийской стороны подобные траты были непосильным бременем. 4 марта следующего года император Иоанн совершил свой торжественный въезд в Феррару, а сами соборные заседания проходили в соборе святого Георгия. Основные богословские дискуссии развернулись вокруг следующих вопросов: западное учение о чистилище, Filioque, роль римского папы в Церкви, богослужебные различия (совершение Евхаристии на квасном или пресном хлебе, эпиклеза и т. п.). Позднее, из-за вспыхнувшей в Ферраре эпидемии моровой язвы, собор был вынужден переехать во Флоренцию, где в июле 1439 г. и были подписаны окончательные условия соединения церквей. Соглашения по большинству вопросов были приняты достаточно неопределенные и уклончивые для обеих сторон, некоторые вопросы (например, эпиклезы) вообще были обойдены молчанием. Относительно обрядовых разногласий было признано, что они не могут служить препятствием для единения церквей. Греческий и латинский обряды были признаны равноценными (хотя на торжественном акте была отслужена только римская месса, а предложение отслужить и греческую литургию не нашло поддержки у латинян). Реальных плодов Ферраро-Флорентийская уния почти не принесла – ее двусмысленные соглашения не могли разрешить подлинные разногласия между двумя сторонами. В Константинополе уния была единодушно отвергнута почти всем духовенством и народом. Серьезная военная помощь, обещанная папой, так и не была оказана, и в 1453 г. Константинополь пал под ударами двадцатилетнего турецкого султана Мехмета II. Византийская империя перестала существовать.
Такова вкратце история этого столь знаменитого собора. Не вдаваясь в рассмотрения всех его событий и нюансов, мы рассмотрим несколько важных моментов, показывающих, насколько натянутыми были ссылки деятелей унии в Речи Посполитой на решения Ферраро-Флорентийского собора. Прежде всего, надо отметить, что хотя Ферраро-Флорентийский собор лишь с большой натяжкой можно назвать вселенским, но все-таки православный мир на нем был представлен достаточно широко. Так, 700 человек составляла делегация собственно византийцев, и по своему составу она была довольно разнородной. В ней были и император и патриарх, более 30 митрополитов, несколько видных ученых-мирян, четыре философа (в том числе Георгий Схоларий и знаменитый неоплатоник Георг Гемист Плифон). Хотя больше никто из восточных патриархов не попал на собор, но некоторые из греческих митрополитов взяли на себя функции их легатов. Так знаменитый своей бескомпромиссностью в переговорах с латинянами святитель Марк Эфесский был легатом патриарха Иерусалимского, а митрополит Виссарион Никейский – Александрийского. Крупная делегация клириков и мирян прибыла от Русской церкви. Ее возглавлял московский митрополит Исидор (бывший константинопольский игумен). Присутствовала на Флорентийском соборе и делегация Молдовлахии и даже из далекой Грузии (епископ и мирянин).
Фактически Флорентийский собор стал определенной уступкой папства православному экклезиологическому сознанию и ознаменовал серьезную перемену в стратегии папства: наконец-то были признаны справедливыми византийские требования проведения открытой дискуссии по всем вопросам, разделяющим христианство. И действительно, на Ферраро-Флорентийском соборе мы видим серьезное двустороннее обсуждение наиболее острых вопросов[4]. Дебаты были весьма жаркими и продолжительными. Так, только предсоборные обсуждения интерполяции в Символ веры длилось с 8 октября по 13 декабря 1438 г. и заняло тринадцать сессий переговоров. Конечно, эти дискуссии нельзя себе представлять идиллически – лишь немногие члены византийской делегации были так богословски подготовлены, чтобы вести споры на равных с латинянами. Кроме того, на них постоянно оказывалось давление, как со стороны императора, так и со стороны папы. Но все-таки диалог был, и обе стороны стремились найти определенный компромисс в своих взглядах.
Не то, совсем не то, мы видим на Брестском соборе в 1596 г. Здесь узкий круг иерархов под покровом тайны входит в переговоры с королем и католической церковью и обговаривают условия их присоединения к римскому костелу. Тайком от народа два архиерея едут в Рим, где папа принимает их, отсутствующих митрополита с епископами и паствою в лоно католической церкви. Собор же в Бресте созывается лишь для формального объявления унии как дела уже свершившегося. Священник Игорь Андринов, анализируя в своем докладе «Православная оценка унии» 33 артикула, привезенные Потеем и Терлецким в Рим осенью 1595 г. и содержащих католическое учение о чистилище и исхождении Святого Духа, пишет: «Этот документ, представляющий собой доктринальную и юридическую базу предполагаемой унии красноречиво свидетельствует о том, что ищущие унии с Римом западнорусские епископы не предполагали никакого богословского диалога, никаких дискуссий по спорным вопросам и сами предлагали уступки латинскому богословию большие, чем те, которые были сделаны во Флоренции»[5]. Само «Исповедание» веры, которое произносили принимавшие унию епископы в Риме перед папой, содержало значительные отступления от унионального декрета Флорентийского собора: «в «Исповедании» после повторения учения о папском Примате Ферраро-Флорентийского собора опущено упоминание о правах и привилегиях патриарших кафедр Востока; здесь же перечисляются пункты Тридентского исповедания веры, включающие в себя понятие о чистилище (в то время как во Флорентийской декларации термин «чистилище» (purgatorium) не употребляется, а говорится лишь об «очистительных страданиях» (poenis purgatories); вводится термин «транссубстанция», чуждый богословию Востока»[6]. Далее цитируемый нами автор приходит к заключению, что «Брестская уния <…> не может сравниться с унией Флорентийской, поскольку та вдохновлялась совершенно иной экклезиологией. Если во Флоренции была осуществлена попытка воссоединения равных партнеров, представляющих свои собственные богословские традиции – восточную и западную, то в Бресте осуществилось присоединение отдельных иерархов к Риму, принятие западной традиции в богословии с сохранением восточного обряда. Принятие западного богословия неизбежно приводило греко-католическую церковь к отходу от востока не только в богословии, но и в латинизации богослужения и различных форм народного благочестия»[7].
Почему богословие Брестской унии так отличалось от богословия унии Флорентийской? Какие перемены произошли в католической церкви за 150 лет со времени Ферраро-Флорентийского собора? Эти вопросы нуждаются в подробном рассмотрении, ибо в них лежит ключ к пониманию всей последующей латинизации греко-католической церкви в Речи Посполитой. Здесь перед нами встают два аспекта: изначальное отношение польской католической церкви к Флорентийскому собору и, собственно, сам католицизм на рубеже XVI – XVII в. в.
Исследуя эти вопросы, мы увидим, что отношение польской католической церкви, сыгравшей ведущую роль в заключении церковной унии в Речи Посполитой, к Ферраро-Флорентийскому собору изначально было крайне отрицательным. Флоря Б. Н. в своем «Исследовании по истории Церкви» отмечает, что «Верхушку польского духовенства не устраивали условия церковной унии, выработанные во Флоренции. Согласно унии, православные должны были подчиниться верховной власти папы и принять католическую точку зрения по спорным догматическим вопросам («filioque», учение о чистилище), но вместе с тем могли сохранить свои обряды и свою церковную организацию. В представлении же польских и литовских иерархов и теологов уния должна была полностью унифицировать церковную жизнь по католическому образцу»[8]. Отношение католиков к православным на территории Речи Посполитой всегда было более жестким, чем в иных странах католического мира. Так, в католическая церковь Речи Посполитой, вопреки общей практике католицизма, не признавала даже действительность крещения, совершаемого православными. Более полную картину подобных взглядов раскрывает вышедшая в 1501 г. книга духовника польского короля, профессора и доктора теологии Краковского университета Яна Сокрана «О заблуждениях русских». Приводя перечень «заблуждений» православных из 40 пунктов, Ян Сокран, кроме догматических отличий и особенностей ритуала, совершенно отвергает священство православного духовенства (с требованием повторного рукоположения в случае соединения с католической церковью) и законность совешаемых ими таинств. Рассматривая эту книгу, Б. Н. Флоря замечает, что «по мысли автора, соединение Церквей должно было бы сопровождаться устранением этих заблуждений, т. е. очень существенными изменениями многих сторон традиционной церковной жизни православного общества путем их сближения с характерными для католического мира порядками»[9].
Еще одной причиной неприятия католической церковью Речи Посполитой решений Флорентийского собора был ее фактический раскол с папой Евгением IV и открытые контакты с собором, заседавшем в Базеле. Базельский собор (1431 – 1449) в 1439 г. встал на путь прямой конфронтации с папой Евгением – он был низложен, а на папский трон под именем Феликса V (1440 – 1449) был возведен герцог Амадей Савойский. Первоначально польские епископы «уклонились от открытого разрыва с Евгением IV и на синоде, созванном в конце апреля 1440 г. в Ленчице, было объявлено о нейтралитете Польской католической Церкви», но «осенью 1441 г. Ян Эльгот (доверенное лицо Краковского епископа – В. Ш.) на Соборе принес от имени Краковского епископа присягу антипапе Феликсу и получил от него кардинальскую шляпу для своего патрона»[10]. Вот что замечает о приверженцах Базельского собора Б. Н. Флоря: «значительная часть католического духовенства отвергала унию с греками не только потому, что ее заключил низложенный с трона папа без участия Собора, но также и потому, что сами условия этой унии представлялись неприемлемыми. Таких людей было достаточно среди участников Базельского Собора, о чем говорит, например, текст их письма в Польшу <…>: «Что может быть большей тягостью для церкви, чем согласиться с греками, одобрив их веру и обряд, противоположные латинским,— писали авторы письма, — Габриэль (имя папы Евгения IV до вступления на престол),— добавляли они,— не поступил бы так, если бы был католиком». «Хотим узнать у правдивых,— вопрошали они далее,— живут ли все в Греции по-христиански, и особенно у вас, господа, в Польше и в Львове, где живут многие греки, истинно ли так называемое возвращение греков к латинянам». Может показаться странным, что отцы Базельского Собора, отвергавшие идею папского примата, оказались более нетерпимыми по отношению к вере и обряду «Греческой» Церкви, чем папа и его приверженцы. Однако в такой позиции собравшихся в Базеле прелатов была своя логика. Как приверженцы Собора, так и приверженцы папы были по существу в равной мере нетерпимы по отношению к «заблуждениям» «греков», ощущали свое идейное и интеллектуальное превосходство над православным миром. Различие состояло в том, что папа был заинтересован в признании примата православной Церковью и ради этого готов был на ряд уступок по менее важным вопросам, а отцы Собора в этом не были заинтересованы и потому занимали бескомпромиссную позицию. Расхождение между отцами Собора и польским епископатом заключалось в том, что польский епископат относился к отклонениям от привычных обрядов более нетерпимо, чем отцы Собора. Не случайно на синоде в Ленчице в мае 1441 г., где обсуждался вопрос о присоединении польского епископата к Собору, его участники выдвинули требование отменить разрешение, данное Собором чешским гуситам, принимать причастие под обоими видами[11]. Подобная нетерпимая позиция польского епископата стала причиной серьезных затруднений, испытанных московским митрополитом Исидором при посещении Вильно в августе 1440 г. Виленский католический епископ Матвей, будучи тесно связан с отцами Базельского собора, заявил прибывшему на территорию его епископства в качестве легата папы Евгения IV митрополиту Исидору, что он не знает никакого иного собора, кроме Базельского, и запретил ему предпринимать какие либо действия. Только в 1447 г. Польша вернулась под власть преемника Евгения IV – папы Николая V (1447—1455). В 1448 г. папа прислал новому польскому королю «золотую розу» — символ установления сердечных отношений между Святым престолом и духовной и светской властью Польши и Литвы. Но это не означало отказ епископов Польши и Литвы от возражений против Флорентийской унии.
В начале XVI в. католической церкви пришлось столкнуться с новой угрозой ― по всей Европе прокатилась мощная волна Реформации. Деморализация католицизма и превращение его в громадный финансовый механизм по продаже индульгенций привели к буре протестов и целые государства стали отпадать от подчинения римскому престолу. Удар по папству был нанесен чрезвычайно сильный. Например, характеризуя обстановку этого времени в Германии, историк-иезуит Йозеф Лорц пишет, что «положение католиков после атаки Лютера сильно напоминало положение разгромленной армии»[12]. Лишь на юге Европы церковная обстановка продолжала оставаться более-менее стабильной. Сначала папство реагировало на новую угрозу достаточно вяло и неэффективно. Как отмечает в своей книге «История папства» венгерский ученый Енё Гергей, «римские папы были по существу беспомощными по отношению к движению за обновление веры, они с непониманием и смешанной со страхом ненавистью взирали на происходящее по ту сторону Альп»[13]. Однако это первоначальное замешательство было преодолено: на вызов времени католическая церковь ответила созданием боевых монашеских орденов, реорганизацией инквизиции, изданием официального указателя («Индекса») запрещенных книг и организацией строгой цензуры и, наконец, созывом Тридентского собора (1545 — 1563). Для последующей истории католицизма и всей Европы этот собор сыграл колоссальное значение. Как отмечают исследователи: «Все значение Тридентского собора сводилось, главным образом, к тому, что он непоколебимо установил догматы католической религии. До него даже духовные лица, занимавшие высокое положение в католической иерархии, были склонны смотреть на некоторые вопросы — например, на оправдание верою — с протестантской точки зрения. Теперь не могло быть более и речи о каких-либо уступках протестантским взглядам; всяким сомнениям и колебаниям, что считать ересью, был окончательно положен предел»[14]. Власть пап после этого собора стала безграничной[15]. Теперь все нити восстановленной церковной дисциплины вели в Рим. Тридентский собор внес решающий вклад в выяснение католического понятия Церкви и дал конкретное представление о том, что такое Церковь. Для папства Собор был победоносным окончанием великой антицерковной битвы, начавшей в XIII в. и постоянно направленной против папства. Он определил Церковь как объективный, утвержденный именно на папстве, универсальный оплот спасения[16]. Если перед началом Реформации католицизм был чем-то окоченевшим в официальном формализме, то теперь он превратился в стройную организацию, которая стала пользоваться в обществе, ею же перевоспитанном, большим авторитетом и, умея фанатизировать массы, руководила ими в борьбе с протестантизмом[17]. Все, стоящие вне власти папы и католической церкви стали не более чем еретиками, которых лишь по снисхождению католическая церковь могла принять в свое лоно.
Агрессивный контрреформационный посттридентский католицизм был уже совсем не похож на тот «экуменический» католицизм времен Ферраро-Флорентийского собора. Не о каком диалоге на равных с христианами, стоящими вне церкви католической уже не могло быть и речи. Из борьбы с протестантизма католическая церковь вышла с четким сознанием своего превосходства. С этого времени практически до 60-х годов XX в. в самосознании католической церкви только ее традиции, обычаи и взгляды имели вес. Лишь изредка Рим оказывал снисхождение к «схизматикам», принимая их в свое общение и позволяя им сохранить некоторые свои традиции. Но и так было не всегда. Западнорусским епископам в некотором смысле повезло, что папа позволил им сохранить свое богослужение и обряды «если те не противны католическому учению и не препятствуют общению с Римской Церковью». Западнорусской униатской церкви лишь позднее пришлось испытать постепенную латинизацию. При заключении других уний латинизация проходила мгновенно и проводилась она «огнем и мечем». Так, при унии Малабарской (Индийской) церкви с Римской в 1599 г. (т. е. почти одновременно с унией Брестской), богослужебные книги этой древней церкви были сожжены прямо на объединительном соборе[18].
Таким образом, латинизация униатской церкви в Речи Посполитой была обусловлена богословским самосознанием католической стороны, в глазах которой строй церковной жизни православных и их литургические обычаи были, если можно так выразиться, второсортными. Более того, даже в те периоды истории, когда католическая церковь в западной Европе была достаточно благосклонна к поиску компромисса с православием, на территории Польши и Литвы отношение католического духовенства к церкви православной было крайне нетерпимым, а православное богослужение было объектом нападок и насмешек. Общие тенденции в католической церкви после Тридентского собора только усилили эти явления. «Аннексия» католической церковью Киевской митрополии в 1596 г. позволила католической стороне начать её латинизацию с целью полного растворения бывшей православной митрополии в лоне католичества.
[1] Впечатляющую статистику исторического взаимоотчуждения Восточной и Западной церквей приводит В. В. Болотов. За пять с половиной столетий, прошедших со времени издания Миланского эдикта в 312 г. он насчитывает лишь 300 лет нормальных отношений между Церквами. В течение же более 200 лет они по тем или иным причинам были прерваны. См.: Болотов В. В. Лекции по истории Древней Церкви. – М.:1994. – Т. 3 – С. 313.
[2] В 1369, 1400, 1423 и 1438 годах византийские императоры ездили с личными визитами на Запад (правда, безуспешными).
[3] Император Иоанн, в молодости бывавший на Западе и женатый на Софии Монферратской, судя по всему, искренне полагал, что договориться там не только можно, но и нужно.
[4] Специальной литературы на русском языке по Ферраро-Флорентийскому собору не много, но достаточно хорошее представление о соборных дискуссиях может дать книга: Амвросий (Погодин), архимандрит. Святой Марк Эфесский и Флорентийская уния. – М.: «Посад», 1994. – 434 с.
[5] Андрианов Игорь, священник. Православная оценка унии // VII Международные Кирилло-Мефодиевские чтения, посвященные Дням славянской письменности и культуры: Материалы чтений (Минск, 22 – 24 мая 2001 г.) В 2 ч. Ч. 1, кн. 1. − Мн.: ООО «Ковчег», 2002 – С.139.
[6] Там же. С.138.
[7] Там же. С.139.
[8] Флоря, Б.Н. Исследования по истории Церкви. Древнерусское и славянское средневековье. – М.: ЦНЦ «Православная энциклопедия», 2007. − С. 206.
[9] Там же. С. 237.
[10] Там же. С. 339.
[11] Там же. С. 339, 340.
[12] Лорц Йозеф. История Церкви (рассмотренная в связи с историей идей): в 2 т. – М.: Христианская Россия, 2000. Т. 2. – С. 143.
[13] Гергей, Е. История папства: (пер. с венгер.). – М.: Республика, 1996. – С. 230.
[14] Любович Н. Н. Тридентский собор // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. – М.: Мультимедиа-издательство «Адепт», 2002. – 1 электр. опт. диск (DVD-ROM).
[15] Католичество / Автор-сост. А. А. Грицанов. – Мн.: Книжный дом, 2006. – С.210.
[16] Лорц Йозеф. История Церкви… С. 183.
[17] Кареев Н. Реформация // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. – М.: Мультимедиа-издательство «Адепт», 2002. – 1 электр. опт. диск (DVD-ROM).
[18] Галадза Петро, священник. Лiтургiчне питання i розвиток богослужень напередоднi Берестейськоï унiï аж до кiнца XVII столiття // Берестейська унiя та внутрiшне життя Церкви в XVII столiттi. Матерiали Четвертих «Берестейських читань» Львiв, Луцьк, Киïв, 2–6 жовтня 1995 р./ Ред. Борис Гудзяк. − Львiв: Iнститут Iсторiï Церкви Львiвськоï Богословськоï Академiï, 1997. – С. 13.
