1. МАГИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА ОБУЧЕНИЯ ОТ ПРОТИВНОГО
В человеке есть и «ангельское» и «демоническое» начала. Это утверждение бесспорно и отнюдь не ново, Но если уже говорить об этом, то я бы еще добавил, что человек не знает, когда именно преобладает в нём первое, когда второе, - а если думает, что знает, то ошибается. Чаще всего, по-видимому, в нём присутствуют оба начала: первое использует второе, а второе оправдывается первым. Но ещё я заметил, и тут я не ошибаюсь, что человек наслаждается, одерживая победы - то ли во имя унаследованных им ценностей, то ли во имя ценностей им придуманных, теоретических, то есть действуя согласно своей "двойственной", своей, обладающей множеством граней, природе.
Наиболее ярко, наиболее полно выражается это в политике. Потому что политика или, другими словами, влияние на жизнь нации и общества - если уж нельзя добиться управления ими - наиболее комплексный и высокий вид деятельности. По той простой причине, что политика - концентрат жизни, а значит она более многосторонняя, более тотальная, чем "сконцентрированная экономика", каковой считал политику Ленин. К такому выводу Ленин пришел, исходя из догмата о первичности экономики, хотя этот догмат не помешал ему стать одним из наиболее тотальных, наиболее тоталитарных политиков. Поэтому политик, политик «по крови и плоти» - который для политики жертвует собой, для которого она призвание, ниспосланное "свыше", заложенное в нем как личный творческий талант - существо не "ангельское" и не "демоническое". Не потому, что эти упрощённые и обветшалые оценки человека не применимы к политику как к "сверхчеловеку". Он никакой не сверхчеловек и ничем от обычных людей не отличается, кроме одного: у него сильнее, чем у других, развито "политическое" качество. Другие тоже обладают этим качеством, но в меньшей степени. Нет, политик не смеет быть ни "ангелом", ни "демоном", ни добряком, ни злодеем. Если политика для него - дело жизни и смерти, он должен заниматься ею ответственно, действовать смело и осторожно, то проигрывая, то побеждая.
Эти мысли я совсем не считаю новыми - после Аристотеля и Макиавелли трудно сказать что-либо новое на тему о политике. Я также не намерен пускаться в теоретизирование, а хочу из пережитого и осознанного, точнее из воспоминаний и размышлений о Йосипе Брозе Тито, о его личности и политике, извлечь и высказать то, что мне кажется наиболее существенным.
К этому, даже помимо желания, побуждает меня связь моей жизни с Тито и с его деятельностью. И, я в этом уверен, в гораздо большей степени - сама личность Тито. Потому что Тито - вне зависимости от того, какого мы мнения о его деятельности и о нем самом - один из наиболее целостных (хотя и не самых сложных и загадочных) политиков. Причем - не только нашего времени и не только на этом коротком и стесненном отрезке балканской истории.
Интерес к Тито, его исключительность с литературно-политической точки зрения усиливаются его молниеносным взлетом и его бурной биографией .Здесь эта биография - лишь одна из составных частей моего аналитического изложения. Тито интересен, даже неповторим, как сплав определенной личности с определенной политикой, как личность-политика. Частная жизнь Тито привлекает внимание лишь как функция этого его главного содержания.
А литературный анализ и описание именно таких, а не иных особенностей личности Тито могут быть и интересны, и поучительны. Особенно в наше время, когда Тито стал символом коммунистического национального восстания и национальной коммунистической ереси.
Попытка отыскать корни этих явлений, раскрыть их в подлинном, а не идеализированном и прагматическом виде, заставили меня изложить и мои воспоминания, и мои мысли о Тито в отдельной работе.
Причем - не случайно и не равнодушно, а как раз в те дни, когда мир с напряжением, а Югославия с беспокойством, следят за драматическим ходом болезни Тито.
А кроме прочего, мои взаимоотношения с Тито еще не окончились, хотя все личные контакты прерваны двадцать шесть лет тому назад, в тот момент, когда обнаружились наши идейные расхождения - как это и положено в коммунистическом движении.
И хотя я не считаю, что чем-то ему обязан потому что все, что делал, я делал, исходя из собственных убеждений или, в крайнем случае, ради самого себя, - однако должен подчеркнуть, что политике я научился больше всего у него, у Тито. Конечно, не как "верный последователь" и не как ученик, чем кичатся сегодня, проталкиваясь к его смертному одру, разные подхалимы из его камарильи, а раскрывая посредством Тито сущность политики и политического искусства. Но с противоположным видением и иными устремлениями - к открытому обществу, к личным свободам, к экономическому и партийному плюрализму. Короче: против "закона" власти - к власти закона.
Условно это можно назвать методом обучения от противного. Такое обучение - отрицание, изменение и переделка существующей, «титовской» действительности - создает условия для активности и творчества. Послетитовская Югославия может стать одним из примеров такого пути, но примером весьма значительным для нашего времени. Потому что лишь на примере исторических событий, а ещё в большей степени на примере исторических личностей можно научиться, как не следовало бы поступать. Действию, творчеству никак по-иному не выучишься, как действуя и творя. В этой школе все остальные элементы - теории, писанные истории, науки, искусства, даже организации - хотя и необходимы, но имеют вспомогательное значение. Всё это не уменьшает ни масштабов, ни значения исторических событий и личностей, в том числе - значение Тито и событий, в которых он играл решающую роль. Но дело в том, что ни жизнь, ни политику невозможно остановить, они должны беспрестанно изменяться и обновляться - только так они могут избежать тления и гибели.
Таким образом, обучение "от противного" обладает магическими свойствами и обеспечивает наибольшую эффективность - вероятно, не только в политике. Таким было и мое обучение у Тито хотя я понял это не сразу, а лишь постепенно, после того, как с ним разошелся. Тогда, в конце 1953 года и в начале 1954 года, я сперва ощутил, а потом чётко осознал, что мне необходимо отделиться от него и от партии, которая уже стала его собственностью, - если я не хочу в его сиянии перестать быть самим собой и завять в тени его могущества. Я был настолько охвачен размышлениями о своей собственной судьбе, что это, надо думать, мешало мне рассмотреть историческую личность Тито, а в особенности осознать, чему и в какой степени я от него научился - научился в том смысле, как это только что было сказано выше.
2. ОТСУТСТВИЕ, ДАЖЕ НЕНУЖНОСТЬ ТАЛАНТОВ, КРОМЕ ОДНОГО - ПОЛИТИЧЕСКОГО
Йосип Броз Тито - личность с ярко выраженным отсутствием каких бы то ни было талантов,кроме одного - политического.
Однако это утверждение, хотя оно и верно, может ввести в заблуждение и привести к неверным выводам, если его не изложить более подробно и не проанализировать конкретнее.
Прежде всего, Тито несомненно обладал острым пытливым умом и большой способностью схватывать наиболее существенное. Те же самые способности я заметил и у Сталина, хотя я сказал бы, что Сталин мыслил более осторожно, а может быть и более медленно, суть же схватывал еще более чутко и всесторонне.
Эти качества Тито выражались в четкой логичности и последовательности мышления и стремлению к ясности. Если бывало, что Тито что-то не понял, что он чего-то не додумал - он действовал и выражался крайне осторожно и даже растерянно. Правда, случалось это редко - при непредвиденных обстоятельствах. Мысль Тито настолько опережала его речь, что во время открытых выступлений он нередко соединял два или три предложения в одно и при этом заикался.
Оратор он был из рук вон плохой, но не мог попридержать себя, не говоря уже о том, чтобы вообще отказаться от слишком частых открытых выступлений, Писатель Зогович - в то время, когда он был еще партийным деятелем - однажды в шутку заметил: «0н бы помер, если бы лишился возможности выступать».
Однако Тито частыми выступлениями и интервью добился своего: он реагировал на события, предлагал изменения - повторяя чужие мысли - и укреплял этим свой авторитет, убеждал всех, что он незаменим. И хотя роль незаменимого вождя создавала ему партия, а беспартийные относились к нему так, как к обладающему властью, ниспосланной свыше, сам он тоже участвовал в создании себе имени - обдуманно, с врожденным упрямством.
Но Тито мог быть и хорошим оратором - если дело шло о конкретно заостренном вопросе. Чаще всего это бывало при сведении внутрипартийных счетов.
Его речь против либеральной линии Никезича в коммунистической партии Сербии в 1972 году на заседании импровизированного актива сербских коммунистов могла бы стать примером содержательности, складности и ловкости. Без сомнения плохи его доклады по внешней и внутренней политике, а в первую очередь - речи в общественных местах, которые он произносил особенно часто. Тито выступал в полную или среднюю силу только по острым конкретным вопросам.
Это же самое можно сказать и о писаниях Тито: его доклады растянуты и непропорциональны, но его статьи на конкретные темы хорошо скомпонованы, сжаты и понятны.
Знания Тито невелики - они и не могли быть обширными, поскольку и образование его было скудным: он окончил начальную школу и изучил слесарное дело. И все-таки он знал намного больше, чем давало ему его бедное и бедняцкое образование. Изо всех рабочих-коммунистов, которых я встречал - а встречал их я множество, причем сметливых - в тюрьмах, на подпольной работе, и во время революции, Тито выделялся широтой знаний, а в особенности сообразительностью и остротой ума. Он во многом разбирался, хотя втайне страдал из-за необразованности во многих областях, особенно в области литературы, искусства и философии, а также из-за своего пальца (если точно помню: у него не было части указательного пальца на левой руке), покалеченного станком, когда Тито был еще рабочим. Он как бы стыдился, что остановился на уровне рабочего: лишь изредка, когда это было политически выгодно, он упоминал, что и сам был рабочим. На нелегальной работе он одевался франтом, поступая в клуб альпинистов в 1934 году, назвался электротехником, а в своем тогдашнем паспорте указал, что он инженер.
Его технические познания были гораздо шире, чем требовала его специальность: в Сибири, как выздоравливающий военопленный в конце первой мировой войны он обслуживал паровую мельницу, а в начале тридцатых годов, отбывая приговор в Лепоглаве- электроцентраль. При посещении фабрик я заметил, что он знаком с машинами и техническими процессами и живой интерес проявляет лишь при виде новинок. Разбирался он и в сельском хозяйстве: на винограднике в Сомборе (перед войной он купил этот виноградник на партийные средства, а после войны расширил, построил там небольшую виллу и поселил в ней своего брата), он подробно разъяснял нам технику виноделия.
Поверхностно и быстро он схватывал и знал очень много, однако ничего не знал основательно и исчерпывающе - кроме своей слесарной специальности, которой по сути дела стыдился. Даже его знания марксизма были скудны - основные произведения Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина,кое-что из экономики и истории. Но и классиков марксизма он знал «неуглубленно» - знакомился с ними в тюремных кружках и в московских партийных школах, как с "символом веры" новой власти. В тюрьме, как я слышал, он был добросовестным и сообразительным "студентом".
Я знаю, что после войны он читал не так уж много. Правда, у него на это и времени не было. Он поверхностно просматривал газеты, внимательно и подробно читал сообщения агентства ТАНЮГ, телеграммы, сообщения и т.п. Он очень мало интересовался литературой, но много - литераторами. Больше ему нравилось пианино, и он научился играть несложные вещи: в молодости он считал, что это повышает его престиж, а когда пришел к власти - что это один из элементов его представительных функций. Это - принимая во внимание условия его жизни и зрелый возраст - подтверждает, что он обладал способностями и учился без напряжения. Он красиво танцевал немного чопорный, но изысканный старинный вальс.
И языки ему явно давались без труда: после войны, точнее, после конфликта с Советским Союзом в 1948 году, он выучил английский настолько, что мог следить за разговором и разбираться в несложных политических текстах. Русский он выучил, будучи военнопленным во время первой мировой войны, хотя было очевидно, что он его никогда не изучал основательно: путал наши и русские слова, одинаковые по произношению, но разные по значению. Однако выговор и ударения были довольно правильны - у него был приличный слух и хорошая память. Французский он знал мало и плохо, хотя пробыл в Париже довольно долгое время; правда, там он был занят партийными делами. Считаю, что из иностранных языков он лучше всего знал немецкий - я слыхал, как он свободно на нем изъяснялся - однако не могу компетентно оценить, насколько он владел этим языком, поскольку сам мало его знаю.
Хуже всего, относительно, конечно, он владел сербскохорватским языком. Еще самой малой из его ошибок было смешивание «сербизмов» и «хорватизмов». Но в своих речах он часто вставлял русицизмы, а в выговоре у него пробивался диалект его родного Загорья. В народе это усиливало подозрение, что он не наш, а русский, среди интеллектуалов же вызывало иронические реплики: "Даже сербскохорватский язык не удосужился выучить..."
Но он все же учился, хотя и с запозданием. Когда я в 1937 году с ним познакомился, он плохо владел правописанием, но фразы составлял правильно и стиль у него был связный и плавный. Замечания он принимал не упираясь - если они не относились к содержанию. После войны я, а иногда и Зогович, редактировали его речи для ТАНЮГА - честно сохраняя содержание. Он понимал, что это необходимого требовал, чтобы правкой занимался кто-то из "ответственных".
По моему впечатлению и опыту, у него не было ярко выраженного военного таланта: военного таланта в узком смысле этого слова: способностей руководить непосредственными боевыми действиями.
В моих воспоминаниях о войне оспариваются также и его военные знания, и его качества как тактика. Такая точка зрения была распространена среди лучших высших военных командиров, и Тито это чувствовал. Косвенно возражая против этого мнения, а также косвенно полемизируя со мной - в 1978 году.
А когда отмечалось 35-летие сражения на Неретве -он подчеркивал, что в Москве, куда он уехал, отбыв срок приговора,в 1934-1935 годах, он специально изучал военное искусство. В этом можно не сомневаться. Однако это, как и многое другое, о чем говорил Тито и что написано в его полуофициальных биографиях, следует проверять и точно взвешивать.
Прежде всего, Тито пробыл тогда в Москве очень короткое время и был слишком занят работой в Коминтерне, чтобы у него еще оставалось время для основательного изучения военных наук. К тому же у него не было необходимого для этого среднего образования. Иностранные курсанты партийных школ в Москве проходили военную подготовку в обязательном порядке - однако в самых общих чертах, поверхностно, Вероятнее всего, Тито посещал именно такие занятия. Кроме того, у него имелся боевой опыт, причем немалый - он был унтер-офицером австро-венгерской армии в первой мировой войне. Это чувствовалось как в том, что он считал ужасы войны естественными ее спутниками, так и в том, что он разбирался в военной организации и в солдатской жизни.
Но какими бы военными знаниями он ни обладал, полководческого таланта у него не было и не могло быть - уже из-за его порывистого темперамента, нервности и чересчур большой заботе о личной безопасности. Он слишком часто отменял свои собственные приказы и тут же отдавал прямо противоположные, передвигал крупные подразделения, не согласуя это с ходом сражения, впутывался в мелочи.
Указанные выше недостатки раскрылись в трех самых крупных и решительных сражениях, которыми он непосредственно руководил.
Осенью 1941 года, во время так называемого Первого наступления, которое закончилось ликвидацией так называемой Ужицкой республики и свободных территорий в Западной и Центральной Сербии, хаос и поражение приняли такие размеры, что сам Тито предлагал подать в отставку, по мнению некоторых, с поста главнокомандующего, а по-моему, с поста секретаря партии. Конечно, были и другие причины такого количества столь крупных неуспехов и отступления Верховного штаба из Сербии с менее чем двумя тысячами партизан: «левацкий уклон», жестокость террора, влияние старых общественных структур, Но определенную роль сыграли и растерянность.
Верховного командующего, и его неумение предугадать ход событий.
Во время Четвертого наступления, а особенно в сражении на Неретве в начале весны 1943 года, Тито беспрерывно менял приказы, а преждевременно разрушив мост на Неретве чрезвычайно усложнил и затруднил выход из окружения. Правда, обстановка была необычайно тяжелая. Несмотря на ошибки и нервные реакции, сражение можно считать в общем выигранным, хотя главным образом благодаря находчивости командиров, а не главнокомандующего.
Во время Пятого наступления Тито - что для него необычно - принимал решения с запозданием. Я во время этого наступления не был все время возле него, а находился при охранении. Но от командиров я слыхал, что руководящая роль Тито плохо ощущалась, что выглядел он растерянно и все стремился ускользнуть со своей личной охраной куда-то в сторону.
Известно - об этом писал и я - что он сердился на командиров, совершивших прорыв, за то,что они его "не подождали".
Однако, несмотря на то, что Тито плохо командовал упомянутыми операциями - в них ярко проявились его качества как политического руководителя.
Сражение за Ужице было проиграно, но Ужицкая республика и организационно-политическая работа в ней имели широкий отклик и дали драгоценный опыт. Сражение на Неретве принесло непоправимое поражение нашим главным внутренним врагам, четникам Дражи Михайловича, укрепило внутреннюю уверенность новой партизанской армии Тито и привело к тому, что союзники признали Тито и новую Югославию. Сражение при Сутьеске - триумф воли революционных войск над современной армией: эта воля, без сомнения, была сплавом духа Тито и воинственности и непокорности нашего народа.
Больше того: после неуспехов и падений Тито быстро оправлялся и без особых мудрствований и «самокритики» - извлекал из них познания и новый опыт: как будто в нем были какие-то неуничтожаемые омолаживающие силы.
Но это и есть в первую очередь качество политического, а не военного руководителя. Точнее: качества политического вождя на посту боевого командира. А именно таковым и был Тито во время войны - единственный талант Тито, политический, ярко проявлялся на войне, как на своеобразной политической арене. Этот талант выражался в точной оценке борющихся сил, в отгадывании развития хода войны и - что важнее всего - в нахождении адекватных организационных форм.
Тито и во время войны тщательно следил за сохранением своего авторитета и власти. И его неумелое, а зачастую и суетливое командование могло бы повредить его репутации и уменьшить его вес - если бы партийные работники и боевые командиры не видели в нем смелого и проницательного политического вождя. Он всегда своевременно указывал важные решающие направления, намечал главнейшие задачи и указывал, где следует сконцентрировать главные силы - как по Клаузевицу: верховный начальник не должен уметь хорошо командовать небольшими подразделениями, но обязан правильно оценивать возможности крупных соединений.
Я помню: Тито совершал бесчисленное количество тактических промахов, спешил, когда надо было ждать, мешкал, когда надо было спешить, путался.
Но он яснее других разобрался в характере войны, в том, что ее суть состоит в создании новой власти путем борьбы против оккупантов, а одновременно и в создании гарантирующего победу инструмента - превращении партизанских отрядов в регулярную армию.
И я не могу припомнить ни одной большой, чреватой поражением ошибки - кроме "левого уклона" в Сербии и Черногории в конце 1941 и начале 1942 года. Но в ней повинны и остальные руководители -Тито же постольку, поскольку на нем лежала наибольшая ответственность в связи с занимаемым положением и полномочиями Коминтерна. Но он вовремя заметил и этот уклон и повел партию верным путем к победе. Путаные и противоречивые боевые приказы, а тем более тщеславие и кичливость, отходят на задний план, память о них слабеет и они забываются, если вождь и руководство неизменно ведут от победы к победе, к невиданному еще царству братства и свободы. О недостатках и ошибках вождя и руководителей вспомнят лишь тогда, когда окажется, что наступление этого царства не столь уж бесспорно, как это казалось в те времена, когда за него приносили себя в жертву.
В чем заключается политический талант - то есть и талант Тито?
Может быть, в некоторых областях и есть достоверные и окончательные ответы - в политической области их, надо признаться, нет. Политический талант, как и любой другой - личный талант, но осуществить его возможно только с помощью больших, тоже «талантливых» групп: вождь и движение, вождь и народ слиты, живут одной жизнью. Об этом можно было бы долго и много рассуждать - более ученые и знающие уже проделали эту работу. Я укажу только на некоторые качества Тито, которые "не обязательны" для всех политиков без исключения, но которые ему без сомнения помогли, а может быть даже обеспечили его исключительный "несоразмерный" успех в политике.
Это необычайно развитое, не только стихийное, но и рациональное, ощущение приближающейся опасности, неудержимая воля к жизни - как можно более продолжительной - и неугасимая, коварная и непреодолимая воля к власти. Эти качества Тито обнаруживались в разных видах и с неодинаковой силой - иногда одно из них таилось, как бы затухало, чтобы затем снова вспыхнуть. Я бы сказал, что все они были воплощением одного и того же инстинкта, который выявлялся - в зависимости от необходимости - то в одном, то в другом виде. Обладают ли все политические вожди этими качествами? Я в этом сомневаюсь. Если и обладают, то не всегда. И проявляются они не с одинаковой силой. Но я убежден, что без этих качеств не было бы ни Тито, ни дела, которое связывают с его именем - зачастую без достаточных на то оснований.
