Прошло два года «санкций из ада», наши враги и зложелатели, кажется, исчерпали свою дьявольскую фантазию, как бы навредить нашей экономике, а успехи у них – не ахти. Российская экономика, которой давно пора быть «разорванной в клочья», существует и даже имеет наглость развиваться. Развитие не взрывное, но всё-таки не падение. Мало того – рост (впрочем, восстановительный) наблюдается в несырьевых отраслях.
Удивительное рядом
«Высокие показатели год к году продемонстрирует именно сектор обрабатывающих производств: +10,3% в августе и +10,9% в сентябре. Локомотивами выступили машиностроительный, химический и металлургический комплексы, обеспечившие в период с мая по сентябрь около 90% совокупного роста выпуска обрабатывающих производств. Так, в сентябре выпуск компьютеров и электроники к аналогичному периоду прошлого года вырос на 33,5%, электрооборудования – на 16%, автомобилей – на 56,3%, других транспортных средств – на 45,8%, - сообщает Минэкономразвитие (по данным журнала «Профиль»).
«Начиная с весны 2023 года данные Росстата демонстрируют воодушевляющие темпы роста промышленности на уровне 5,5% в годовом выражении, а по итогам первых десяти месяцев – на 3,2%. В октябре обрабатывающая промышленность выросла на 9,5% по сравнению с сентябрем. Таких темпов развития не наблюдалось много лет», – говорит доцент кафедры «Мировая экономика» РЭУ им. Г.В. Плеханова Галина Кузнецова.
За 2022 год производство станков в России выросло вдвое, но этого могло и не произойти, если бы не санкции, - сообщает портал SFERA — Pro технологии.
Этому удивляются и враги, и друзья России, и почасту сами русские люди. Недаром стало бешено популярным изречение сподвижника Анны Иоанновны фельдмаршала Миниха про то, что Россия, вероятно, управляется непосредственно Господом Богом.
Вопреки? Благодаря!
На самом деле ничего сверхъестественного не приключилось. Напротив, наблюдается вполне закономерное явление. Такое не однажды происходило в экономической истории человечества и описано в широко опубликованных источниках, начиная с первой половины XIX века.
Мы поневоле оказались отгороженными от более промышленно развитых соседей. Они, желая нас наказать, лишили доступа к их продукции - и нам ничего не оставалось, как приняться за дело самим.
Например, с Америкой в XIX в. произошло что-то похожее на нашу нынешнюю ситуацию. Важно обратить внимание на то, что было дальше, а для начала послушаем, как рассказал эту историю Ф.Энгельс в очерке «Протекционизм и свобода торговли» (1847):
«Америка, которая во время Гражданской войны 1861 г. была неожиданно предоставлена самой себе, должна была изыскать средства удовлетворения внезапно возникшего спроса на всякого рода промышленные изделия, и она могла это сделать, только создав свою собственную отечественную промышленность. С прекращением войны прекратился также и вызванный ею спрос; но новая промышленность осталась и должна была столкнуться с английской конкуренцией. И тогда Америка ввела протекционизм (выделено мной – Т.В.)».
Протекционизм в современном мире имеет самую одиозную репутацию. Так, ВТО запрещает некоторые протекционистские меры. Например, экспортные субсидии, а также субсидии для поощрения использования местных товаров по отношению к импортируемым. Эти меры входят в так называемую красную корзину.
То, что ВТО и запрещает (или сильно ограничивает) протекционизм – дело понятное. Хозяевам мира надо позаботиться о том, чтобы ненароком не выросли конкуренты. Ведь протекционизм - необходимое условие всякой индустриализации. Она возможна лишь при закрытии своих границ от конкурирующей продукции. Полном или частичном – глядя по обстоятельствам. Промышленная политика (как, впрочем, и всякая другая) должна быть гибкой: что благотворно сегодня, вредно завтра, и наоборот.
Сами хозяева мира развивались под защитой протекционизма – в тех формах, когда это требовалось.
Так было в Англии, когда под эгидой протекционизма в течение ста лет, отогородившись от Франции, развивалась её шерстяная промышленность, впоследствии обогатившая страну до такой степени, что лорд-канцлер в память об этом успехе сидит на мешке с шерстью. Есть мнение, что именно тогда (в конце XV в.) короли династии Тюдоров изобрели самый феномен промышленной политики. И, надо сказать, проводили её около столетия – вызывающий уважением пример длинной воли.
Так было и в XIX в., когда США отгораживались от «мастерской мира» Англии.
Фридрих Лист, автор классической книги «Национальная система политической экономии» (1817г.) писал, что благотворна открытость только равных в своём развитии стран.
При этом, когда внешняя конкуренция искусственно сдерживается, неизбежно возрастает конкуренция между своими национальными производителями – вот она-то и ведёт к всевозможным усовершенствованиям. Маркс не без остроумия называл протекционизм «фабрикацией фабрикантов»: это подлинное воспитание промышленных предпринимателей. А свободная конкуренция с более развитой промышленностью – это выталкивание с рынка отечественных производителей. А новые новых промышленных предпринимателей при этом просто не возникают: энергичные люди при таком отношении государства идут в другие отрасли и в другие профессии.
Между прочим, по этой самой причине объединение Италии (1870г.) с возникновением единого национального рынка привело к хронической промышленной отсталости Юга, так за полтора века и не преодолённой, несмотря на многолетние старания.
Мысли Листа настолько верны и глубоки, что граф С.Витте лично хлопотал о переводе и распространении в России его книжки (сам-то Витте, будучи немцем по рождению, мог читать и в оригинале). Между прочим, эта книга есть в интернете, и каждый может с пользой ознакомиться.
В постсоветской России подлинного протекционизма (как и вообще внятной и сильной промышленной политики) пока не было. Но судьба дала нам шанс: потенциальные и реальные конкуренты ушли сами. Некоторые ушли физически, другие – перестали нам продавать свою продукцию. Далеко не все так поступили, но и этого оказалось достаточно для положительного эффекта.
Каждый может наблюдать этот эффект. Зайдите в любой большой торговый центр и вы увидите множество новых одёжных марок. Наших, местных. Удивительное рядом: в ГУМе большой отдел «Глории-джинс». Я купила себе джинсы, сшитые в городе Шахты, мимо которого я всякий раз проезжаю по пути в наше хозяйство в Ростовской области.
Портал Retail.ru сообщает: «Согласно аналитическим данным, в текущем году (речь о 2023 г. – Т.В.) российские компании нарастили производство пуховиков на 39%, ветровок на 121%, жилетов на 67%, пальто на 29,5%, плащей на 16,5%. Доля товаров российского производства на рынке сейчас составляет 33,7%, зарубежных 66,3%». Всё равно пространство для роста – огромное! Нам не нужно завоёвываеть чужие рынки; всего-то и дела - вернуть свой рынок себе. Хотя бы частично.
Ещё раз отмечу: произошедшее - не какое-то удивительное исключение, исторический курьёз. Это нормально и закономерно.
«Франция в течение почти двухсот лет окружала свою промышленность настоящей китайской стеной покровительственных и запретительных пошлин и достигла в производстве всех предметов роскоши и художественных изделий такого превосходства, которое Англия даже не решалась оспаривать», - пишет Энгельс в цитированной выше работе.
Кому выгодно?
К несчастью, нас, доверчивых простаков-постсовков, тридцать с лишним лет воспитывали в представлении, что любая открытость государств друг другу, беспрепятственное движение товаров и капиталов – это абсолютное необсуждаемое благо и непременное условие развития. На любое сомнение прогрессисты хмурили брови и подозрительно спрашивали: «Вы что ж – совкового уродства захотели?». Дальше сомневающемуся полагалось стушеваться и начать торопливо оправдываться: «Что вы, что вы что вы, я, конечно, за открытость, за развитие!». На самом деле, открытость и развитие иногда могут быть ярыми врагами и антогонистами.
Учение о благотворности всеобщей открытости – это своекорыстное умопостроение англосаксонского коммерческого гения. Я бы не называла его глобалистским, т.к. оно старше глобализма лет на сто пятьдесят: Англия начала учить всех открытости вместе с laissez-faire уже с середины XIX века – т.е. именно с того времени, когда сама достигла промышленного первенства. Открытость вообще выгодна передовому и сильному – чтобы подмять слабейшего, не дать ему построить свою промышленность и вообще развиться. США сто пятьдесят лет выращивали свою сталелитейную промышленность под защитой строгого протекционизма, а теперь учат всех благодетельности открытой экономики. Это понятно: сегодня Америка в позиции сильного, как когда-то была Англия по отношению к Америке.
Таким же – своекорыстным – является и преподававшееся во все времена учение Давида Рикардо о сравнительных преимуществах и специализации разных стран на той продукции, которая у них лучше получается. По этой доктрине нам нужно совершенствоваться в роли бензоколонки: у нас же это хорошо получается. Это своекорыстная культивация сильными отсталости слабых. Англии вероучение о сравнительных преимуществах оказалось очень кстати в проводившихся в то время энергичных колониальных захватах. В результате такой политики многие страны десятилетиями специализируются на бедности и отсталости.
Так что гибель нашей промышленности при «воссоединении» с Западом – это не какое-то удивительное происшествие, которого ну никто не мог предвидеть. Вовсе нет, такое происходило в истории, об этом обстоятельно писали старинные экономисты. (Впрочем, заметим в скобках: советская промышленность погибла не только в результате открытости Западу – многие наши предприятия были, выражаясь на военно-морской лад, «затоплены экипажем»; история нашей деиндустриализации ещё ждёт своего исследователя).
Отмечу, хотя это и так понятно: неограниченная открытость и полная закрытость – это не два единственно возможных положения: тут множество промежуточных состояний. Правильная промышленная политика состоит в том, что в стране присутствуют и ведут свой бизнес те и только те иностранные экономические операторы, которые нужны нам, и в той мере, в которой они нам нужны, отвечают нашим интересам и способствуют нашему развитию, а не все подряд, кто захочет к нам приехать. При этом во всех случаях отечественный промышленник должен иметь преимущества перед иностранным.
Здесь масса деталей и нюансов, которые следует учесть. Промышленная политика – это вообще непростая и очень хлопотная вещь, требующая массы конкретных знаний, кругозора, в том числе исторического, и незаурядного управленческого опыта и таланта. Это дело не бюрократическое, а в высшей степени творческое: «…нужны знание частностей, постоянное изучение, труд преимущественно мозговой», - писал больше ста лет назад Д.И. Менделеев, горячий сторонник индустриализации и протекционизма, в полезном и сегодня сочинении «К познанию России», основанном на результатах первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года.
Мечта всякого чиновника-бюрократа – простота и единообразие: либо уж всё разрешить, либо всё запретить. К сожалению, в промышленной политике так не получается.
Не упустить шанс!
Нам невероятно повезло, и надо этим везением воспользоваться: окно возможностей может в любой момент захлопнуться, а мы любим ворон считать. Сегодня у нас есть шанс построить свою собственную, суверенную промышленность. Такую, которая могла бы жить и развиваться на собственной основе, удовлетворяя свои потребности в первую очередь и по возможности продавая соседям.
В работе «Вопросы экономической политики» (иногда этот сборник статей называется «Земля и фабрика») раскаявшийся революционер-народник Лев Тихомиров писал:
«Цель экономической политики России — страны великой, имеющей внутри себя все необходимые и разнообразнейшие средства для существования, — сводится в целом к созданию могучего, самоудовлетворяющегося производства, добывающего все нужное для населения и обрабатывающего эти продукты во всем разнообразии и совершенстве, какие только допускаются культурой и техникой данной эпохи. Это и есть соединенная промышленность, которая возможна только для стран, всесторонне развитых в экономическом отношении. Соединенная промышленность только и возможна при работе на свой широкий, разносторонний внутренний рынок».
Об этом же самом писал известнейший русский публицист Михаил Меньшиков в 1902 г.: «…первым последствием закрытия границ будет стремительный подъем русского производства. К нам точно с неба упадет тот рынок, отсутствие которого угнетает все промыслы и которого мы напрасно ищем в Персии, Туркестане, Турции. К нам вернется из-за границы наш русский покупатель -- все образованное общество, весь богатый класс. Спрос на внутренние товары подымется на сумму теперешнего ввоза: подумайте, какой это электрический толчок для "предложения"! Оживятся старые промыслы и разовьются новые -- до уровня европейски воспитанного вкуса, европейской требовательности потребителей». («Россия - для русских»).
Это очень важно и сегодня! Очевидно, такое возможно только в одном случае: если не будет возможности в любой момент пойти и купить за границей. Сегодня об этом позаботились наши оппоненты, завтра, возможно, придётся позаботиться самим. Тут высшей власти придётся проявить волю и характер. Оно того стоит!
Но до революции 1917 г. этого сделать не смогли. Сделали лишь при большевиках, в условиях жестокой вынужденности, в условиях надвигающейся войны. Вообще, все великие свершения в личной и общественной жизни происходят в сверхжёстких условиях, когда либо сделай, либо сдохни. Не случайно почти все великие восхождения начинаются с грандиозного провала. Мне кажется, сегодня у нас именно такой случай.
Капитал духа и воли
Мне (и всем) прекрасно известны стандартные возражения: у нас нет технологий, у нас нет надлежащей ёмкости рынка – люди легко находят объяснения, почему сделать ничего нельзя. Находят в личной и в общественной жизни. Объяснения солидные и даже научные. При этом люди наивные и одновременно энергичные берутся – и делают. И достигают успеха.
Так случилось с российским сельских хозяйством. Лет тридцать или сорок назад были в большом ходу объяснения, почему наше сельское хозяйство – абсолютно бесперспективно. По выражению Гайдара, «чёрная дыра», где бесполезно сгинут любые инвестиции. Объяснения всё были логичные и даже научные: у нас плохой климат, рискованное земледелие. Анекдот даже был в стародавние времена: «Как слон может получить грыжу? Если будет поднимать сельское хозяйство».
А потом как-то обошлось – и с климатом и со всем прочим. И про объяснения как-то забыли. Хотя климат по-прежнему сложный, и сельскохозяйственный год – короткий, а глядишь ты… Думается мне, так и с промышленностью, и с наукой, и со многими другими отраслями деятельности.
Что касается технологий, то они изобретаются, заимствуются, воруются в конце концов – так было во всём мире с начала времён. Важно отметить, что мы – народ изобретательный, способный к техническому творчеству. Главным в любом деле является то, что Ницше назвал «капиталом духа и воли» - мне кажется, именно сейчас он у нас появляется. Не растерять бы только… Остальное – подтянется. Только бы не промотать «капитал духа и воли».
Вообще, в последнее время мне кажется, что в нашем массовом сознании мы преувеличиваем роль «объективных факторов» - из стремления придать нашему мышлению некую внешнюю «научность». Меж тем во множестве жизненных процессов (в бизнесе, хозяйстве, политике) главную роль играет человек и его духовная сила. Плюс случай. Тот самый «случай, бог изобретатель». Сумеешь воспользоваться, схватишь «бога изобретателя» за бороду – будешь в шоколаде.
Сегодня как раз то время, когда это можно сделать. Потом окно возможностей может захлопнуться.
И, наконец, последнее.
А почему же в Советском Союзе промышленность была отсталая?
Это одно из стандартных возражений против автаркии и протекционизма, а заодно и против государственного руководства индустриализацией. На самом деле, судить обо ВСЕЙ промышленности диванные аналитики не могут: они её не знают. То, что видит простой обыватель, это товары народного потребления, которые, в самом деле, были не ахти.
Но происходило это от отсутствия частной хозяйственной инициативы. Только шустрый частник способен работать в той области, где решающее значение имеет мода, стиль, дизайн. Знаменитая итальянская обувь-одежда вообще производится на ремесленных фабричонках. Я лично это видела в 90-е годы. Никакой Госплан за этими мелочами и подробностями уследить не в силах.
Вторая причина нарастающего с 70-х годов отсталости советской промышленности – это пролившийся золотой дождь от нефтегазовых доходов. Уже не требовалось выдумывать самим – можно было пойти и купить. Когда в начале 80-х я работала в Минвнешторге, нас учили: покупка товаров – это плохо, а покупка целостных производств – это прогрессивно и замечательно. Это типичная институционализация того, что есть.
Именно «капитала духа и воли» не хватило Советскому Союзу. Дай Бог, чтоб нам хватило.
