Новое произведение Леонида Юзефовича настолько мало́, что запросто поместится примерно на 70 страницах обычного вордовского формата. Тем не менее, развёрстан этот текст аж на целую книгу, 288 страниц.
Получившийся продукт даже маркетологи Редакции Елены Шубиной не решились назвать романом. «Новая книга», - написано в издательской аннотации.
«Такими большими буквами у нас ничего хорошего не напишут», признаёт сам автор на странице 203 обозр. изд.
Но это, конечно, ирония. Краткость, вообще-то, - сестра таланта (и папа Галины Юзефович).
Леонид Юзефович, как я полагал, сумеет и в малой форме урезать фугу, а то и хорошо темперированный клавир. Автор – человек ведь хорошо поживший, законы жизни постигший. Полотна хотелось, возносящего куда-нибудь в мир пред-вечности. Леонид Абрамович это умеет. Теоретически.
Но в случае обозр. изд. мы всё-таки видим, что имела место
ЯВНАЯ ПОСПЕШНОСТЬ
Поджимающий дедлайн в случае большого мастера не так заметен, как у новичка. Если окрылённый лауреат какой-нибудь премии «Дебют» способен нагородить в спешке турусов на колёсах, утерять связность, запутаться в причастных оборотах, то мастер уровня гуру так позориться не станет. Он палится на другом. На штампах.
Например, напишет:
«Тишина такая, что слышно, как с деревьев падают листья».
Казалось бы, ничего такого. Но штампик, друзья мои. Не Юзефович первый этот образ воспроизвёл, он даже не в первой сотне такое писавших.
Или вот такое выражение: «как ветром сдуло». Нет-нет, ничего такого. Это не ляп. Воспринимается легко, как штампу и положено, но и мысль не пробуждает.
До какого-то предела (до которого автор всё же не доходит) штампоупотребление простительно. Но всё равно, знаете, мне представляется мастер высокой кухни со Звездой Мишлена (или там «Большой Сковородкой» какой-нибудь), который заваривает в пластике доширак.
Есть в «Походе…» терпимое, не возмутительное количество умеренных таких полу-косяков. К которым зануда какой привяжется, а остальные на него руками замашут и скажут: «Не придирайся! Ишь!»
«Невысокий, плотный, остриженный под бобрик, он и был похож на трудолюбивого бобра с рисунка из детской книжки».
Вот тут, например, можно позанудствовать и рассказать, что «бобрик» и «бобёр» - как бы и близко не одно и то же.
Но зачем? Леонид Абрамович и без меня прекрасно знает. Просто спешил.
На 161 странице мелькает авторское признание о методе письма:
«Исправлений и зачеркиваний много было на первых страницах, пока я не нашел тон рассказа, а теперь их почти нет».
То есть, перед нами скоропись мастера. Но давайте попробуем понять, что это за суета такая? Итак,
КУДА СПЕШИЛ ЮЗЕФОВИЧ?
Уже в первых строках буквопродукта автор признаётся:
«Реальные фигуры и события соседствуют (…) с такими, чья достоверность не подтверждается документами и свидетельствами современников, а существующие и поныне географические объекты и даже целые этносы – с никогда не существовавшими или загадочным образом исчезнувшими после того, как автор имел с ними дело».
Основные события текста происходят с 1912 по 1914 годы. Однако в действительности похода монголов на занятую китайцами крепость Бар-Хото не было никогда, как и самой этой крепости.
«Обольщаться не стоит: мы имеем дело не то чтобы с полностью выдуманной, но достроенной авторским воображением или им же преображенной реальностью».
То есть, доартикулируем авторскую мысль – перед нами фэнтези. А присутствие батальных сцен, появление реальных исторических лиц роднит обозр. изд. с многочисленными эпопеями про «попаданцев», авторы которых, правда, премиальными цацками не обвешаны.
Суть дела. Главный герой – выпускник Академии генштаба, военный советник Борис Солодовников – попадает на службу в Монголию, которая отделилась от Китая после революции 1912 года и стала стремительно входить в сферу российского влияния. Отделение прошло бескровно, но остались и территориальные проблемы: крепостца Бар-Хото на дальнем юго-западе.
«Стремление освободить кочующих там монголов из племени тордоутов усиленно муссировалось официальной пропагандой и укрепляло авторитет правительства, но сами тордоуты к перспективе своего освобождения относились без энтузиазма. Других торговых центров, кроме Бар-Хото, поблизости не было, без китайцев им некому стало бы сбывать скот и тарбаганьи шкуры и не у кого покупать охотничьи припас, мануфактуру, чай и финики – любимое лакомство не избалованных сладостями кочевников».
И вот монголы собираются в поход. Войско стоит на площади Урги (Улан-Батора), чиновник толкает речь:
«Его речь состояла из обычного набора пропагандистских тезисов без малейшей попытки окрасить их сколько-нибудь личным чувством: монголы вышли из-под власти Пекина не потому, что изменили Сыну Неба, а потому что сами же китайцы беззаконно свергли его с престола и установили «нечестивое государство». Гамины запретили богослужения в храмах, изгоняют лам, разоряют монастыри и тем самым доказывают свою природу мангысов. Чаша народного терпения переполнилась, их последнее логовище на монгольской земле будет уничтожено, и страдающие от насилий братья-тордоуты вернутся в лоно матери-родины».
Ничего не напоминает? Давайте тогда вспомним государственный переворот в соседнем государстве, чьи «гамины», кроме шуток, действительно запретили богослужения в храмах и разоряют монастыри. В общем, фэнтези-конструкция Юзефовича обретает очертания реальной геополитики.
Расклад, конечно, шулерски передёрнут. Чуть дальше события развиваются вот в какую сторону:
«Гамины нас не ждали, нам удалось отсечь от крепости до сотни солдат, почти на треть уменьшив ее гарнизон, но успех имел и оборотную сторону: по пути наши цырики стали грабить торгоутов – и некоторые из пострадавших (заодно с теми, кто больше других зависел от торговли с китайцами) ушли в Бар-Хото и пополнили ряды его защитников. Наш освободительный поход приобрел черты гражданской войны».
По правде сказать, где-то на этих строках меня постигло читательское разочарование. Хотелось, конечно же, чего-то вневременного, да, блин, просто хорошей истории. Но упившийся своей маститостью автор – ну, втюхивает читателю протухшие пропагандистские методички. Зачем читать это за собственные деньги?
Ну, да ладно. Идём дальше. Перед нами появляются
НАРОДНЫЕ ГЕРОИ
Их в походе трое. Первый – некто Наран-Батор.
«…с шайкой и разорившихся аратов он грабил в Барге китайских купцов, а когда это стало считаться борьбой за свободу, получил княжеский титул и генеральский чин».
Когда дело начинает пахнуть жареным, Наран-Батор дезертирует первым.
Второй народный герой – Дамдин, княжеский сын. Он учился в Париже, имеет европейское образование. Дамдин верит в будущее своей страны и пропагандирует необходимость войны.
«Справедливость для народа важнее, чем польза», заявляет этот мажор.
Однажды в Париже он гулял с другом и его таксой.
«Как-то гуляли с ней в Тюильрийском саду, и она полезла в драку с сенбернаром. Еле оттащили. Такса – маленькая собачка, но воображает себя большой и сильной. У нее – психология крупного пса; и мы, монголы, такие же. Мы считаем себя великим народом – и имеем для этого основания. Только великие народы воюют не за выгоду, а за честь».
Впрочем, в скором времени этот носитель патриотического дискурса начинает портиться. Он зачем-то отрезает уши у убитого китайца, а то, что герой-повествователь считает на первых порах конформизмом, оборачивается зверством.
И третий герой – самый зловещий. Его зовут Зундуй-гелун. Это будистский монах-харизматик, человек с изуродованными глазами, которые кажутся «рыбьими». Зундуй-гелун ходит босиком, а его влияние на простых монголов-цыриков сродни гипнотическому. И если мажор Дамдин всего лишь обрезает у покойника уши, то харизматик Зундуй распоряжается снять с него кожу и засолить её.
Вскоре поход ожидаемо начинает терпеть крах. Снаряды – не того калибра, а вместо боеприпасов из Урги присылают патриотические листовки. К тому же, на помощь осажденным вышел китайский отряд. И как быть? В победе уверены только идеологи – княжеский сын и рыбоглазый монах. Мало того, их замыслы идут куда дальше. Вот Дамдин делится планами с рассказчиком:
«Как известно, наша бригада – основа монгольской армии; другими частями той же численности, с тем же вооружением и боевым опытом правительство не располагает. Словом, после того, как мы возьмем Бар-Хото и возвратимся в Ургу, в Монголии произойдут большие перемены».
Ничего не напоминает? Никакой немецкий композитор на память не приходит?
А дальше монгольская армия Бар-Хото всё-таки берёт. Сначала цырики спасаются бегством, но дорогу им заступает харизматик Зундуй-гелун и разворачивает трофейную кожу.
«По тому, как она выгибалась, стремясь вернуться в привычное положение, видно было, что ее хранили скатанной в рулон. Свисал и болтался, как тряпка, скальп с короткими обесцвеченными волосами».
А ещё у Зундуй-гелуна есть личная хоругвь. Вот какая, очень интересная:
«Она представляла собой забранный в парчовый каркас квадрат красной далембы, в центре которой чернел знак суувастик – равноконечный крест с загнутыми по ходу часовой стрелки концами перекладин».
Ну, вы поняли. Маэстро Юзефович шлёт нам тонкие намёки и готовится принимать овации.
И вот босоногий харизматик становится на пути убегающих, размахивает кожей. От ужаса цырики бегут обратно, в сторону неприятеля и каким-то непонятным образом крепость берут. Потом харизматик мажет свой «суувастик» кровью (да-да!) и приказывает заживо сжечь пленных.
Вообще-то, перед нами передёргивание сотого левела. Понятно, что автору хочется уязвить ненавистную, дающую премии и блага, тиранию. Но, извините, сжиганием заживо безоружных людей отметилась всё-таки та сторона. Хотя, конечно, фэнтези, что с него возьмёшь.
Ну, а потом герой, военный советник, дезертирует и сам. Спятившего харизматика арестовывают случайные казаки и отправляют в тюрьму. Город Бар-Хото прекращает существовать.
«Китайцы ушли, русские не пришли. Земля в окрестностях не обрабатывается, колодцы высохли. Крепостные стены и башни стоят, но начинают разрушаться. А внутри – ни души, трава и развалины».
В финале Юзефович проворачивает несколько микровывертов сюжета. Например, спустя двадцать с небольшим лет Зундуй-гелуй – уже народный герой. Но потом выясняется, что босиком-то он ходил по совету одного целителя, чтобы избавиться от грибка, а не чтобы родную землю в полной мере чувствовать. Ещё есть микроистория с поворотами про деревянный член (да-да), но её я, с вашего позволения, пересказывать побрезгую.
И всё это великолепие обрамляет совершенно не нужная
ЛЮБОВНАЯ ЛИНИЯ
О! Это неизбежное зло буквопродуктов, претендующих на народную популярность. С ней мало, кто вообще справляется, даже из мэтров. Начинают завывать, сюсюкать – жалкое зрелище.
Но Юзефович – не из таких. В обозр. изд. любовь есть и преподнесена достаточно изобретательно. Ну, старый профи, рука - набита, собаку – съел. Правда вот, эта любовь никакой роли в событиях книги не играет, ни на что не влияет, и кончается тем, что героиня романа обнимает деревянный хрен в человеческий рост.
В то же время, в любви по Юзефовичу есть определённые странности. Она почему-то всякий раз оказывается связана если не с водевильными коллизиями, то с какой-то непритягательной физиологией.
«Мы с ней обнюхались, установили, что принадлежим к одной породе, и с тех пор радостно виляем хвостами при встрече».
Это - трогательная сцена первого знакомства. А вот герой, уходя в поход, прощается с любимой. Дело вот-вот дойдёт до трогательного поцелуя в диафрагму. Но тут:
«Открывая калитку, я увидел за ней присевшего по нужде старика-монгола. В Урге монголы отправляют естественные надобности там, где приспичило, но этот, видимо, отличался особой стеснительностью. (…) Чертов старик испортил нам последние минуты перед расставанием – на его фоне прощальный поцелуй был невозможен».
Но какающий дедушка – это что! Вот ещё любовно-лирическое откровение вам:
«Человек с выгоревшими бровями, с губами в коростах, с выпадающей от непривычного для него мясного рациона прямой кишкой, целую вечность не спавший на простынях и не мывшийся горячей водой, легко представляет любимую женщину в залитой электрическим светом нарядной толпе».
Я, друзья, не психиатр, не могу сказать, с чем это всё связано. Может, просто шалит патриарх боллитры.
Давайте лучше отвлечёмся от этих необязательных и бессмысленных буквостраданий и всё-таки попытаемся понять смысл обозр. изд. Зачем торопился патриарх? Что за побуждение шевелило его пишущей конечностью?
Неужели только лишь желание выдать маловнятную постфактумную сатиру? Не провиденциально-профетическую, которая открывала бы грани будущего. Какие тут пророчества, если изначальные предпосылки строятся на лжи и передёргиваниях, дешёвых пропагандистских вывертах? Стоило ли ради такого городить огород? Конечно, бумага издательства Е. Шубиной вытерпит всё. Но всё же этот батально-любовно-фекальный водевиль затевался не для того. Не затем выводили из спячки такого матёрого кракена, как Юзефович.
Потому что Редакция Елены Шубиной – это не про искусство. Это всегда про деньги. А те берутся откуда? Из изданий за рубежом. Да, сейчас российскую культуру везде отменили. Но в виде исключения какие-то её проявления могут попасть, например, на Каннский фестиваль. Но не в качестве произведений искусства, а как пропагандистские фантомы разрушительного свойства.
Но, как говорится, не томи, автор! ОК, не томлю. Но ответ вам не понравится. Он реально омерзителен. Потому что в обозр. изд. есть
ВТОРОЕ СМЫСЛОВОЕ ДНО
Давайте посмотрим, как в буквопродукте описываются монголы.
«Презираемые оседлыми соседями, склонные к алкоголю, пораженные бытовым сифилисом и трахомой…»
Да, это про них. Они вообще, по Юзефовичу, такие люди, от которых хочется держаться подальше.
«…тлен и гной, распад и гниение – излюбленная тема буддистских песнопевцев, черпающих вдохновение в бренности человеческой плоти, как наши лирики - в луне, розе и трели соловья».
«Монголы никогда не видели моря, не умеют плавать и даже не едят рыбу, потому что не то ламы запрещают употреблять в пищу существа с глазами без век, не то Будда в одном из перерождений был рыбой…»
А вот, что говорится о монгольской письменности:
«Письмо напоминало изнанку изъеденной жучком-древоточцем сосновой коры».
А по монгольской столице Урга шастают собаки-трупоеды, потому что своих мёртвых эти люди степи не хоронят.
А вот как они преодолевают водные преграды:
«…нужно забить десятка два быков, дождаться, пока от кишечных газов туши раздуются на солнце, затем связать их по нескольку штук, спустить на воду и на них, как на плотах, перевезти на другой берег подводы с продовольствием и снаряжением, двуколки пулеметной команды, а главное – орудия».
Недостойна упоминания и государственность этих людей:
«Богдо-гэген представлялся мне просто хитрым пьяницей, его подданные – суеверными дикарями, их «счастливое государство» - балаганом, который держится на честном слове нашего министра иностранных дел».
Воевать они, по Юзефовичу, не умеют, трусливы. Хотя перед боем и мочатся на дуло ружья.
Позвольте больше не цитировать. А теперь, друзья, проделаем нехитрое упражнение: заменим в любой из цитат слово «монголы» на название любой другой национальности. «Еврей», например. Или «француз». Или «афроамериканец». Как нас с вами назовут за такие высказывания? Какими ярлыками обвешают?
Но не пытайтесь подставить сюда слово «русский». Про них у Юзефовича хоть и меньше, но тоже не комплиментарно.
«Железнодорожное строительство привлечет в страну массу русских рабочих, они приучат мужчин к водке, а женщин к проституции».
Буряты – тоже есть. Про них чуть помягче. Это – монголы-light. Они выполняют функции творческой интеллигенции, сочиняют, например, пропагандистские стишки.
А теперь, друзья мои, учитывая, что мы имеем дело с фэнтези-буквопродуктом, как мы назовём одним коротким словом описанный народ? Ну, конечно, орки!
Именно так называют российских солдат по ту сторону линии соприкосновения. А, например, лучшие солдаты нашей армии – это буряты. Их боятся. То один, то другой деятель международного масштаба иной раз откроет хлебальник и как-нибудь наших бурятов обзовёт. Например, Папа Римский, в конце прошлого года. Или, пару недель назад, бывший посол Израиля.
Буряты в тренде. И – главное – за бурятов, может быть, в виде исключения, Шубиной-Юзефовичу дадут денег. Но не за анализ национального психотипа, нет. За расчеловечивание. Которое мы в обозр. изд. и видим. Вот поэтому, собственно, и торопился Юзефович. Чтобы попасть в тренд.
Хитрый автор, конечно, прикрывает всё изложенное неким фиговым листком. Так, главный герой дружит с бурятом Цаганжаповым. Но это, знаете, как типаж «доброго ниггера» из старых американских фильмов. К тому же к финалу этот друг ощутимо глупеет, уверовав в героизм Зундуй-гелуя. Потому что – да! – буряты, получается, падки на самую низкосортную пропаганду.
Конечно, можно сказать, что автор, мол, так не думает. А как он думает? Никаких опровержений, споров по этому поводу в буквопродукте нет. По соплям за расистские предрассудки никто не получает. Все остаются при своём. А, значит, что?
Конечно, за всю свою сомнительную историю новейшая российская боллитра производила всякое гуано. Но обозреваемое – несомненно, одно из самых позорных метастазов этого омерзительного кадавра. Это тот случай, когда художник абсолютно верно угадал с бурым цветом обложки. И не случайно в самом тексте тема дерьма во всех видах появляется весьма часто.
Потому что перед нами реально классическое проявление феномена, выражаемого аббревиатурой КГ/АМ. Собственно, наша самозваная боллитра с этим четырёхбуквием уже вполне сроднилась. Так что не удивляйтесь, если эта позорная, халтурная пописулька ещё получит какие-нибудь цацки на церемонии какой-нибудь премии.
Никогда ещё «боллитра» не была так подла. Во время войн писатели поддерживали, вдохновляли своих. Хотя для буквовыводящего народца «свои» - это те, кто платит деньги.
