Православная школа приемных родителей «Умиление» при Санкт-Петербургской епархии предлагает знакомить тяжело больных родителей, имеющих несовершеннолетних детей, с теми семьями, которые смогут принять их осиротевших детей.
Даже в относительно благополучном обществе есть беды, о которых знают все, кроме разве совсем маленьких детей: например, сиротство, бездомность, тяжелые болезни. Но внутри каждой такой беды есть какие-то незаметные большинству проблемы, которые если и решаются, то в первую очередь усилиями отдельных энтузиастов. Оксана, выпускница школы приемных родителей «Умиление», увидела одну из таких «лакун», когда познакомилась со своим будущим приемным сыном Кириллом и его родной мамой Еленой. Сейчас Кириллу 12 лет. Уже три года, как он стал членом семьи Оксаны и ее мужа Александра. А по инициативе Оксаны сотрудники «Умиления» предлагают создать при школах приемных родителей базу данных для кровных родителей, находящихся в кризисных ситуациях. О чем это? Для начала предоставим слово самой Оксане. Их с Кириллом личная история важна и сама по себе, и для понимания этой инициативы. Имена по просьбе нашей собеседницы изменены.
Желание усыновить
Меня с детства очень тянуло к детям. У меня есть старший брат, и я просила маму родить нам еще братика или сестренку, чтоб был кто-то младше нас. Потом я очень ждала рождения двоюродного брата. Сейчас меня удивляет доверие ко мне взрослых тогда: моя тетя доверяла мне своего маленького сына. Если он спрашивал, можно ли ему пойти купаться, тетя спрашивала: «А Оксана поедет?». И если ответ был положительным, тетя отпускала со мной (12-летней) своего 3х-летнего сына. У меня есть племянники, есть крестники.
Несколько лет назад я была прихожанкой храма Владимирской иконы Божьей Матери в Кронштадте, там увидела проспектик епархиальной школы приемных родителей «Умиление». Тогда я как раз закончила писать кандидатскую диссертацию и почувствовала некое опустошение, стала думать, как себя применить. Хотела пристроиться помогать в дом малютки или в детскую больницу, но гармоничного варианта не нашлось (не получалось быть обязательной в волонтерском графике из-за занятости на основной работе). И вот, увидев информацию о школе приемных родителей, я позвонила по указанному в проспектике телефону – трубку взяла матушка Надежда, супруга руководителя «Умиления» священника Феодосия Амбарцумова. Спрашиваю: «Если я закончу у вас обучение, то в течение какого-то конкретного срока должна буду принять решение о приеме ребенка в семью?» ‒ Матушка Надежда ответила: «Нет, только тогда, когда вы захотите, когда будете готовы». Это вот как одно дело – пройти обучение в автошколе и получить водительское удостоверение, другое дело – купить машину. Так что я записалась в ШПР, решив, что получу такие знания, которые в любом случае пригодятся.
Потом в моей жизни был сложный период, сопровождавшийся сильными душевными переживаниями, и тогда я старалась ежедневно читать акафист Божией Матери перед Ее образом «Скоропослушница». Однажды ехала на работу в больницу (я – врач), и появилась мысль, от которой стало очень радостно и очень спокойно: «Если обращаешься к Богородице с доброй просьбой, как же Она может не помочь? Обязательно поможет! Она даст решение, полезное для нас. Может, не такое, как мы просим, но обязательно откликнется». У меня есть подруга, тоже врач. Она безотказный человек – многих людей бесплатно консультирует, ни одно сообщение не оставит без ответа. При этом она совершенно искренне считает себя грешным человеком. И была мысль, что если грешный человек готов так помогать другим людям, то Богородица и святые не могут не откликнуться, не помочь – они несоизмеримо выше нас.
Минут через десять после этой утешающей мысли я шла по территории больницы и встретила коллегу, которая неожиданно начала рассказывать мне о тяжело больной умирающей женщине, у которой до сих пор не решен вопрос с ребенком. В тот момент у меня возникло ощущение, что эта ситуация каким-то образом касается меня. Отнеслась к этому чувству внимательно, но осторожно и выжидательно: хотелось не самовольно форсировать, а увидеть волю Бога через обстоятельства жизни.
Елена и Кирилл
Через некоторое время я задала мужу вопрос, сказав приблизительно так: «У меня есть серьезный вопрос к тебе. Твой ответ очень важен для меня, но я переживаю, что если ты дашь ответ сразу, то не успеешь его внимательно обдумать, поэтому прошу тебя пока только выслушать меня и дать ответ не сегодня, а только тогда, когда поймешь, что готов ответить. Даже если ты ответишь “нет”, я приму твой ответ с пониманием». Муж согласился выслушать и не торопиться с ответом. Тогда я сказала, что узнала об одной тяжелой жизненной ситуации, в которой ребенок с высокой вероятностью может потерять кровную маму, и спросила: «Если это случится, готов ли ты этого ребенка взять?» ‒ Муж подумал минуту и ответил: «Да!». Во время очередной встречи я спросила у коллеги, нашли ли мальчику будущих приемных родителей. Она ответила, что пока никто не проявил такого желания. Тогда сказала коллеге, что я в резерве: если никто не найдется, я готова. Но я ни в коем случае не хотела «тянуть одеяло на себя» – не хотела мешать, если вдруг кто-то из близких кровной мамы мальчика проявит инициативу и решит принять ее сына в свою семью.
Однажды Елене, маме Кирилла, стало хуже, ее госпитализировали в Мариинскую больницу. Моя коллега предложила мне ее навестить и так познакомиться – передала со мной ей сок и тетрадку, чтобы она собралась с мыслями и написала письмо сыну, которое он сможет прочесть, став старше. Когда я подходила к больнице, раздался звонок от матушки Надежды с приглашением прийти на первое занятие в школу приемных родителей «Умиление». Потрясенная неожиданностью звонка, его временной связью с близостью моего знакомства с Еленой, о котором я думала, я сказала матушке Надежде: «Матушка, мне очень нужны знания, так как, возможно, очень скоро мне придется взаимодействовать с психологически травмированным ребенком». Забегая вперед, скажу, что тогда из-за Кирилла ШПР «Умиление» начала свой первый учебный курс на две недели раньше запланированного срока.
И вот я познакомилась с Еленой. Мне тогда хотелось узнать, какие у него любимые дела, какие трудности, кем она его видит в будущем – не для того, чтобы как-то довлеть, а чтобы лучше понять. Когда приближался день решения, вечерами я уже училась в ШПР. А график моей жизни мой был тогда таким: либо я на работе, либо ухаживаю за Еленой, либо беру Кирюшу к нам.
Когда Елена заболела, Кирюша провел с ней год, помогал маме по дому – полы мыл и так далее. Были такие моменты, когда Лена лежала на кровати, а Кирюша рядышком собирал конструктор. Когда Елене стало так плохо, что она уже не могла себя обслуживать, подключились друзья и знакомые семьи – стали по очереди брать Кирюшу к себе или ухаживали за Еленой. Когда в семье тяжелая ситуация, очень многое зависит от того, как будет вести себя окружение семьи по отношению к ребенку.
Поначалу Кирилл воспринял меня как очередного человека, который дает ему временное пристанище. У моего мужа два грузовика. Когда Кирилл первый раз увидел машины, был в восторге: «Это твои машины? Такие большие! Ты шутишь?!» Вы знаете, как дети радуются экскаваторам, бульдозерам, подъемным кранам… (улыбается). Позже школьный учитель группы продленного дня поделилась с нами: «Мы видели, что Кирилла забирали со школы разные люди. Однажды он пришел радостный и рассказывал про какого-то Сашу, который играет в настольный теннис». Дело в том, что незадолго до первого знакомства с Кирюшей я подарила мужу складной стол для настольного тенниса. Видимо, теннисный стол, разложенный в квартире, произвел на Кирюшу большое впечатление во время нашего первого знакомства. Мы старались разнообразить жизнь Кирилла – прежде всего общением. Мы с мужем брали Кирилла с собой на природу, в один из таких выездов Кирюша сказал: «Что-то я так по маме соскучился. Можно я ей позвоню?» ‒ Мы: «Конечно, звони». И они, Кирюша и Елена, разговаривали, наверное, около часа.
Однажды, с разрешения Елены, Кирилл оказался в гостях у социального педагога и преподавателя нашей ШПР Анастасии Панкиной. Под присмотром Анастасии Кирюша сделал деревянную шкатулочку для мамы. На этой шкатулке Кирилл выжег: «Мамочка, я тебя люблю». Получается, что Кирилл провел этот вечер в гостях, но с памятью о маме. И когда он подарил маме Лене эту шкатулку, она едва ходила по квартире, держась за стены, но прижимая к себе подарок сына.
Последний раз, когда Кирилл видел маму живой, она была уже в таком тяжелом состоянии, что даже не сказала ему «до свидания». Взгляд такой угасающий был… А он сказал ей: «Мама, пока!», а сам как будто убегал из квартиры – видимо, ему было очень тяжело видеть, как мама изменилась. Женщине, которая его уводила, он сказал: «Что-то мама не такая…» ‒ и как-то сам завел речь о том, что может произойти.
Кирилл в новой семье
Когда я первый раз пришла к Елене в больницу, она уже знала, что я человек, который готов взять Кирилла. Что-то я ей рассказала о себе. Она отнеслась ко мне хорошо, и у нее появилась надежда, что Кирилла есть с кем оставить. Потом я ходила к Елене домой, ухаживала за ней, и мы, конечно, продолжали говорить обо всем этом. Поскольку Кирилл в то время уже бывал периодически со мной, я рассказывала ей, как у него дела, чем он увлечен.
Еще Лена спрашивала, как мой муж Саша отнесется к Кириллу. Ей очень хотелось, чтобы у Кирюши был папа, ей очень важно было, чтобы семья была полной. Потом она оформила на меня нотариальную доверенность – разрешение на то, чтоб до своего совершеннолетия Кирилл жил в нашей семье. В целом все произошло довольно быстро: о ситуации мы узнали за пару месяцев до того, как Елена слегла, а через месяц после того, как слегла, она умерла.
Когда это случилось, Кирилл уже постоянно жил у нас с Александром. Мы какое-то время не говорили ему о смерти мамы, и на похоронах он не присутствовал, потому что мы видели, как травмирующе повлияла на него последняя встреча с мамой. Я как-то так почувствовала ситуацию тогда. Конечно, в определенный момент я Кириллу сказала. А у него такой научный склад ума. Я ему говорю, что мама умерла, а он в ответ: «Ты хочешь сказать, что она скончалась?» У него не было каких-то выраженных эмоций – он принял это как должное. Меня сначала потрясла эта холодность, а потом я поняла, что, наверное, это не холодность, а защитная реакция, потому что однажды, уже зная о смерти Елены, Кирюша сказал мне: «А давай маме позвоним сейчас и пойдем к ней?».
В итоге Кирилла мы с мужем усыновили (сначала была безвозмездная форма опеки). Когда мы оформили усыновление, Кирилл радовался этому, кажется, даже больше, чем мы. Теперь он сам себе выбрал отчество и фамилию – процедура усыновления это предполагает. И Кирилл не захотел, чтобы у нас с ним были разные фамилии.
Кириллу понравилось играть с моим мужем в настольный теннис. Саша записал Кирюшу на индивидуальные занятия, тренер поставил Кирюше руку. До этого Кирилл не занимался спортом. Теперь Кирюша учится в спортивной школе. Они с мужем нередко участвуют вместе в соревнованиях по настольному теннису. Как вижу, Кирилл очень ценит общение с Сашей, совместное пребывание в чисто мужских компаниях (спорт, автосервис, ремонтные мастерские). Во время спортивных состязаний Кирилл всегда хочет играть в паре с Александром, меняться не хочет. Совместные занятия стали очень мощным объединяющим фактором.
Когда мы познакомились и уже стали регулярно общаться, Кирилл называл меня и мужа по именам – «Оксана», «Саша». В 2020 году, через год нашей совместной жизни, на праздник святых Петра и Февронии Муромских, Кирюша, узнав, что 8 июля – день семьи, любви и верности, самостоятельно принял решение называть нас мамой и папой. Свою родную мамочку Кирюша, конечно, вспоминает. Бывает, скажет: «Вот мы с мамой это делали», «Моя мама так делала», «Мы с мамой там были». Мы с мужем вместе ходим в храм; когда Кирюша хочет, ходит в храм вместе с нами. В храме за маму он ставит свечку, потом, бывает, подходит ко мне и говорит: «Я за всех помолился об упокоении – и за ваших умерших родственников, и за мою маму». На день рождения Елены мы просим у батюшки отслужить панихиду в храме, втроем молимся об упокоении ее души, делаем Кирюше какие-то подарки «в мамин день».
Стараюсь себе напоминать и Бога прошу не дать мне забыть: ничего из того, что получается хорошего с Кириллом, я не должна приписывать себе. Все это милость Господня. Я очень часто осознаю свою немощь, знаю моменты, где тонко (там ведь и рвется). И знаю, как было бы ужасно, если бы Господь не помогал.
Когда я стала общаться с Кириллом и Леной, погружаться в тему, то поняла, что Лена жила в страхе. Она чувствовала, что ей становится хуже, но не находила кого-то, кто готов взять ее ребенка к себе после ее ухода. А в ШПР я видела много прекрасных людей, желающих стать приемными родителями. И я подумала: «Как ребенку будет хорошо с такими людьми! Какая пропасть между тяжело больными людьми, которые боятся за будущее своих детей, и такими замечательными приемными родителями! Как им друг о друге узнать?»
По словам психолога и преподавателя ШПР «Умиление» Анастасии Панкиной, с детьми, пережившими потерю кровных родителей, труднее, чем с детьми из неблагополучных семей, у которых родители все-таки живы. Вторые чувствуют поддержку кровных родителей, даже если эти родители очень сложные. Специалисты «Умиления» уверены: важно подстраховывать тех детей, которые рискуют оказаться в детском доме – чтобы не произошло вот этого драматического этапа, когда ребенка оформляют в учреждение, и только потом (через месяц, два, а иногда и через полгода) он попадет в базу на усыновление.
Анастасия Панкина рассказывает:
Идея базы данных родилась из опыта нашей школы. Точнее, из опыта семьи Александра и Оксаны, усыновивших Кирилла. Причем это был наш самый первый выпуск. Оксана пришла к нам в ШПР, уже зная, что собирается взять под опеку ребенка своей коллеги. То есть изначально посторонние люди смогли друг друга поддержать в такой ситуации.
Чем эта ситуация оказалась комфортной для мальчика, который собирался перейти в другую семью? Во-первых, он сразу же получил ощущение безопасности. Он знал о том, что не окажется один, в детском доме. Во-вторых, он получил благословение своей мамы на жизнь в новой семье. Это особенно важно для ребенка, который приходит в приемную семью с травмой потери.
Некоторые думают: «Возьмем ребенка-сироту, и все начнется с чистого листа». На самом деле это один из самых сложных случаев, так как привязанность к кровным родителям, которых ребенок потерял, тянет его на тот свет. У меня в практике был подобный случай, но там мальчик не смог жить дальше – потеряв маму, он через два года ушел за ней по собственной воле. Тот мальчик оказался с очень пожилыми бабушкой и дедушкой (они еще узники немецких лагерей – представляете, сколько им лет!). Они, конечно, боролись за внука, как могли, но в силу возраста им элементарно не хватало реакции, слуха, зрения и так далее, чтобы сформировать привязанность. Бабушка слепая уже совсем… А других близких поддерживающих взрослых не оказалось.
Поэтому я очень боялась за Кирилла, у которого была крепкая связь с мамой, с которой он долгое время был один на один в квартире. Но когда Елена уже очень плохо себя чувствовала, рядом с Кириллом оказались люди, которые его поддержали, вселили в него уверенность, что он нужен, что его любят. То есть у него получилось сформировать новую привязанность к Оксане.
Ребенок попадает в детский дом, где у него формируется модель поведения, основанная на недоверии к людям: «Никому я не нужен! Почему меня сразу не взяли?» Шесть месяцев нужно для депривации. Такого же срока достаточно и для того, чтобы человек разуверился в том, что у него может быть семья, что он достоин семьи. То есть в этом случае реабилитация в приемной семье будет намного тяжелее, чем в случае, если этот переход произойдет гармонично и, что очень важно, с благословения кровного родителя.
И родительское благословение на самом деле обладает огромной силой. Ведь некоторые дети переживают ситуацию так: «Я пришел в новую семью – я предал свою маму. Я не должен больше никого называть мамой». И счастливая ситуация, когда мама сама говорит: «Я хочу, чтобы ты был счастлив. Ты имеешь право радоваться, ты можешь доверять этим людям. Вы будете молиться обо мне». Для ребенка это огромная поддержка.
Поэтому у нас возникла идея: сопровождать кризисных родителей, которые сами откликнулись, чтобы они могли найти в базе наших потенциальных опекунов ту семью, которой бы захотели доверить своего ребенка. Для приемных родителей эта ситуация тоже оказывается более гармоничной – адаптация у ребенка идет легче, чем если бы они взяли ребенка, который потерял родителей, а потом оказался в ситуации социального одиночества. Главное, что это будет их инициатива, то есть они будут заранее готовы принять именно такого ребенка.
То есть нужно создать базу кандидатов, которые готовы к ребенку с травмой потери и у которых даже указан возраст ребенка, которого они готовы принять. И эта информация должна быть доступна для тяжело больных кровных родителей. Человек, находящийся в кризисной ситуации, сможет прийти в конкретную ШПР, где его познакомят с теми, кто, вероятно, сможет ему помочь. Почва очень благодатная, так как у ребенка без опыта пребывания в сиротском учреждении легче формируется привязанность, с ним легче устанавливаются доверительные отношения. После Оксаны и Кирилла у нас в ШПР было еще несколько подобных историй – то есть можно сказать, что наша система уже работает на уровне частных случаев. Похожий метод уже применили в рамках программы помощи Донбассу. Там детям, оставшимся без кровных родителей, показывали семьи, которые готовы их принять, и они выбирали.
Подобная схема возможна и в случаях ограничения родительских прав людей, имеющих тяжелые заболевания, инвалидность. Такой родитель тоже мог бы сразу наладить отношения с семьей, в которой окажется его ребенок. Но это не для тех неблагополучных родителей, например, химически зависимых, которые захотят таким образом от ребенка избавиться. Просто отдать ребенка кому-то у нас в России невозможно. Будет суд, будет лишение родительских прав, алименты.
В ситуациях, о которых мы говорим, юридически вопрос нужно разрабатывать с представителями органов опеки и попечительства, Комитета по социальной политике, хосписов, школ приемных родителей. У каждого свой опыт. Специалисты органов опеки дают предварительную опеку родственникам. Возможно, и здесь процедура будет похожей. Кандидаты заранее знакомятся не только с родителями ребенка, но в первую очередь с органами опеки. Возможно, даже сами органы опеки будут предлагать маме или папе с неизлечимыми заболеваниями нашу базу. Родитель после контакта с родителем пишет согласие на усыновление, такая форма есть. После смерти матери или отца опека ребенка не изымает, а передает кандидатам, уже имеющим постановление о возможности быть опекунами. Основанием будет являться свидетельство о смерти родителей и документы кандидатов. Дальше приемная семья оформляет постоянную опеку над ребенком, и он уже живет в этой семье, то есть не попадает в учреждение. А впоследствии через суд можно оформить усыновление.
Эта информация должна быть доступна в хосписах, опеках, центрах помощи семье и детям, где такие кризисные семьи на контроле, в храмах, на портале. Вот, например, в такой-то семье мама скоро уйдет, и есть возможность сразу же познакомить ее с кандидатами в приемные родители, которые уже прошли обучение, и у которых в заключении психолога указана готовность принять ребенка с травмой потери. Возможно, к нам захотят присоединиться другие школы приемных родителей. И если первой такую базу создаст другая ШПР, тоже будет хорошо.
Игорь Лунев
15 ноября 2022 г.
