От этой книги я отдирала себя с трудом, напоминая себе, что надо работать, или — что пора спать, или — что сейчас моя остановка и пора выходить из транспорта. В этой книге все правда, подтверждение тому — масса живописных и острохарактерных подробностей, которые невозможно выдумать, можно только вспомнить.
Эта книга не похожа на труды средневековых монахов-подвижников, написанные ими для собратьев — таких же аскетов, как они сами. Скорее, я сравнила бы эту книгу с дневником путешественника-экстремала. Весь вопрос — в цели путешествия. Цель автора «Записок пустынножителя» (издательство ПСТГУ) монаха Меркурия (Попова), цель тех его сподвижников, о которых он пишет в книге,— это высшее из достижимых на земле благ: стяжание Святого Духа.
Но для начала немного истории. Большую часть территории Абхазии, которая на время описываемых в книге событий была частью Грузии и частью СССР, составляют труднодоступные горы, покрытые девственным, подчас совершенно непроходимым лесом, разрезанные пропастями и бурными реками. Население там редкое, те села, которые все же есть, мало зависимы от остальной цивилизации. Искателей молитвенного уединения эти места привлекали издавна. В 1875 году возник так называемый Новый Афон — Симоно-Кананитский монастырь, куда переселилась часть русской братии афонского Свято-Пантелеимонова монастыря. Многие из переселенцев обосновались не в самом монастыре, а в его округе, в скитах и отдельных келиях, как это принято на Святой Горе. Количество монахов — главным образом, русских — быстро росло, и уже в 1880 году был основан Второафонский Успенский Драндский монастырь. От него тоже пошли скиты, пустыньки, келии. Вслед за подвижниками в абхазские чащобы пришли мужественные подвижницы. Это явление — кавказское пустынножительство — привлекало богоискателей Серебряного века: перед революцией вышло несколько книг о путешествиях к «гражданам неба».
В 1924 году советская власть закрыла все абхазские монастыри, и большинство насельников разошлось по горам. Так началась многолетняя, то вялотекущая, то вдруг резко обострявшаяся война безбожной власти со свободным монашеским братством горной Абхазии.
В конце тридцатых многие из отшельников были схвачены и репрессированы. А в конце 50-х — начале 60-х годов на кавказских пустынножителей обрушились хрущевские гонения. Но ничто не могло остановить ни их самих, ни тех, кто предпринимал весьма непростые и опасные путешествия к поселениям подвижников — за духовным утешением, советом, за их бесценной молитвой. Это в эпоху, когда Никита Сергеевич обещал показать по телевизору последнего попа…
Монах Меркурий (в миру Михаил Попов, 1919-1996) приехал на Кавказ после двух лагерных сроков. Он провел в горах почти три десятка лет и встретил там много невероятных людей: каждая из судеб, на которых он останавливает наше внимание, заслуживает отдельной книги, и не одной. Достаточно назвать хотя бы схиархимандрита Виталия (Сидоренко, 1928-1992), известного всей православной России тбилисского старца, прошедшего в свое время школу горного отшельничества. Однако автор не идеализирует монашеское сообщество: в пустыни приходили очень разные люди, и мотивы у них тоже были разные. Далеко не каждый, приступив к подвигу, находил в себе духовные и нравственные силы на его продолжение. Были и отступники, предававшие Бога, Церковь, братьев и сестер. Зато пример тех, кто не отступился, кто сохранял пути жестоки (Пс. 16, 4), поражает.
Львиную долю их времени занимал изнурительный труд: чтобы просто выжить, они корчевали вековой лес, строили для себя кельи-хижины, расчищали участки под огороды, устраивали пасеки, сооружали хрупкие мостики над ревущими потоками, изобретали устройства для подъема воды. Стремясь сократить общение с внешним миром до минимума, они все же вынуждены были посещать города и села — для того, чтобы купить продукты, гвозди, инструменты, помолиться за богослужением в одном из немногих действующих храмов, причаститься Святых Таин, побеседовать со старцем — например, со схиархимандритом Серафимом (Романцовым), который перебрался в Сухуми после закрытия Глинской пустыни. Такое путешествие занимало, как правило, несколько суток и всякий раз оставляло неизгладимое впечатление: крутые подъемы, заросли, дорогу в которых приходилось прорубать, узкие тропы над обрывами, коварные каменные осыпи, погодные катаклизмы, наконец, медведи. Но самое неприятное ждало пустынника в городе: здесь за «лесными тунеядцами» охотилась милиция. Задержанный оказывался в переполненной, темной от табачного дыма камере, среди сквернословящей, играющей в карты, дерущейся, предающейся иным непотребствам публики. Он проводил в этих условиях не один месяц, после чего ему предписывалось немедля покинуть «солнечную Абхазию» и отправиться по месту прописки — если таковая имелась в его паспорте. Но в большинстве случаев подвижники не исполняли этого указания — покинув тюрьму, они правдами и неправдами возвращались в свои потайные кельи.
Монахов и монахинь, скрывавшихся в лесах, выслеживали с вертолетов. Республиканские газеты публиковали пламенные статьи об «окопавшихся в лесу фанатичках и мракобесах». Кроме того, беззащитные отшельники не раз становились жертвами местных бандитов, и это сходило последним с рук. Были среди абхазских крестьян и такие, кто заставлял монахов бесплатно работать на себя, угрожая в случае отказа выдать их милиции. Попасть в такую кабалу считалось большим несчастьем, но претерпевалось с молитвой и всей возможной кротостью.
От произвола властей спасала только их продажность — за деньги можно было получить все, вплоть до сухумской прописки и полной легальности. И если возникала необходимость, верующие собирали деньги для пустынников.
Но это — о внешней стороне подвига, а что касается внутренней… У читателя ведь может возникнуть вопрос: для чего они человеку, такие испытания? Неужто нельзя без них? Вот как отвечает на этот вопрос автор «Записок пустынножителя»: «Объяснить это живущим в миру, даже некоторым из верующих людей, непросто. Но зато устремление схимонахини З. (одна из тогдашних горных подвижниц.— М.Б.) легко поймут и оценят другие монахи-пустынножители, совершенствующиеся в подвиге молитвы и хотя бы раз в жизни на несколько мгновений прикоснувшиеся всем своим существом к высокому, неизъяснимому словом молитвенному состоянию. С невыразимой душевной тоской такие подвижники снова и снова тянутся к этому неведомому им дотоле состоянию, надеясь удержать его в себе, а потом взрастить до совершенства аскетическим трудничеством. Ради этого отрешаются от всего, что мешает им приблизиться к такому состоянию <…> — стяжанию Духа Святого; и не считаются ни с какими трудностями, затратами и лишениями».
Но тут возникает и другой вопрос, не менее трудный: а насколько мы — обычные люди, верующие, но далекие от аскетических подвигов и вряд ли способные к великим жертвам — можем приобщиться к духовному опыту героев книги? Иными словами, какое отношение всё это имеет к нам?
Андрей Рогозянский, автор предисловия, озаглавленного «Роскошь злостраданий», пишет об этом так: «Книга его (монаха Меркурия.— М.Б.) учит без поучений. Этим она и необычна: в ней нет наставлений от лица преуспевшего, достигшего определенного совершенства и стоящего на неприступной высоте. Но есть пример ученичества, ревности о совершенстве, который и читателя побуждает сопереживать и стремиться если не к совершенству, что мало реалистично, то к самоусовершенствованию».
Для нас, мирян, подвижник — не столько образец, сколько маяк в бурном море: мы видим его свет, а уж сколько мы на этот свет прогребем — зависит от нас самих и от Божиего нам вспоможения. Главное — не потерять из виду источник света.
Газета «Православная вера» № 23 (643)
Источник: Православие и современность
