От сумы и от тюрьмы не зарекайся… Это расхожее присловье в полной мере применимо к судьбе последнего маршала Советского Союза Дмитрия ЯЗОВА. Фронтовик, пробившийся в военную элиту из самых низов, под занавес карьеры оказался в «Матросской Тишине» с формулировкой «за измену Родине», а на свободу вышел уже совсем в другой стране.
О своей жизни, о людях и встречах Дмитрий Тимофеевич рассказал в книге «Удары судьбы. Воспоминания солдата и маршала», переиздаваемой издательством «Центрполиграф». Она появится в продаже в день годовщины ГКЧП, 19 августа. «Одиозный», по версии либеральных СМИ, «персонаж 90-х» оказался интеллигентным и ироничным собеседником, да еще и с превосходной памятью. Несмотря на то, что 8 ноября нынешнего года ему исполнится 90 лет.
культура: Факт Вашей биографии:
когда началась война, Вы прибавили себе год, чтобы взяли на фронт. А что
— никто не проверял, верили на слово?
Язов: 8 ноября 1941 года мне исполнилось семнадцать
лет, я еще школу не окончил. Обратился в военкомат с просьбой направить
на фронт. Чтобы не отказали, действительно пришлось пойти на маленькую
хитрость — приписать себе год. В деревне тогда паспортов не было,
проверять не стали.
культура:
Вы попали под призыв 1923 года, из которого мало кто выжил. Одна из
наиболее жестких книг о судьбе того поколения — «Прокляты и убиты»
Виктора Астафьева…
Язов: Я ее читал. Астафьев служил связистом, многого о
настоящей войне, о подготовке резерва мог не знать. Он пишет об учебной
части — голодно, холодно и прочее… Да, голодно, но вся страна недоедала.
Да, было холодно. В декабре минус 40 — даже нам, сибирякам, было
неуютно. Но постепенно втянулись, и за полтора месяца вчерашние
школьники превратились в молодых воинов. Занятия шли в основном в поле,
одеты мы были более чем скромно: бушлаты, ботинки с обмотками,
хлопчатобумажные гимнастерки и брюки — и тем не менее терпели. Нагрузка
была такая, что пот прошибал в самые морозные дни. Командирами отделений
служили фронтовики, выписавшиеся из госпиталей. Они были для нас
олицетворением дисциплинированности и справедливости. 14 января 1942
года нас погрузили в теплушки и повезли в Москву — доучиваться в
пехотном училище. Ехали месяц. Горячим кормили на больших станциях. В
июле 1942-го нам присвоили звание лейтенантов и тут же отправили на
фронт, на волховское направление. Повоевать мне пришлось всего два года,
пока не попал в госпиталь с тяжелым ранением. Войну закончил старшим
лейтенантом. Так что не связист Астафьев мне близок, а артиллерист Юрий
Бондарев, прошедший, как и я, от поражений до Победы. Он описывал войну
более достоверно.
культура: Дмитрий Тимофеевич, после войны Вы продвигались по служебной лестнице, а школу-то так и не окончили...
Язов: Да, аттестат зрелости я получил весной 1953 года,
будучи уже майором. И в том же году успешно сдал экзамены в Военную
академию имени М.В. Фрунзе. Скажу откровенно: учиться было нетрудно,
больше донимали поиски жилья. Сначала мы жили в Кусково, потом в
Гиреево, затем опять в Кусково — с условием отапливать дом и платить 300
рублей за комнатушку. И лишь в конце 1955 года удалось найти квартиру
на Тверском бульваре, дом 27, его недавно снесли.
культура: А до министра как дошли? Вообще, как происходят такие назначения?
Язов: Чтобы стать министром обороны, нужно пройти все
ступени воинской службы от взводного, через академию, а то и две, до
командующего военным округом. Поработать штабистом, заместителем
министра. А я министром стал так… Ночью, это было 29 мая 1987 года, меня
разбудил зять и сказал, что звонил Соколов (Сергей Соколов, министр
обороны СССР с 1984 по 1987 год. — «Культура»). И попросил, чтобы я связался с Ахромеевым (Сергей Ахромеев, первый замминистра обороны. — «Культура»).
Оказалось, что меня вызывают к десяти утра на Политбюро. Накануне в
Берлине прошло совещание консультативного комитета первых лиц и
министров обороны стран Варшавского договора. И в тот же день — это был
День пограничника — пилот-любитель из ФРГ Матиас Руст посадил свою
«Сессну» на Красной площади. По этому поводу Политбюро готовили всю
ночь. В 10.00 я явился. Заслушали доклад главного маршала авиации,
главнокомандующего ПВО Колдунова. Затем всех военных попросили пройти в
соседнюю комнату. Через полчаса нас позвали. И Горбачев сообщил, что
решили назначить министром меня — вместо Соколова. Я отказываюсь.
Горбачев спрашивает: «Ты сколько служишь?» «50 лет», — отвечаю. Округлил
немного. «Ну, так иди и принимай дела». Я и пошел. Соколов отдал мне
ключи от сейфа, пригласил в кабинет девять полковников, приставленных к
ядерному чемоданчику. Показал, как с ним обращаться. А потом я пошел по
кабинетам своих заместителей. Интересовался, будут ли они со мной
работать или нет. Вдруг я кого-то ненароком обидел. Но никто не
отказался.
культура: Вы с Горбачевым раньше были знакомы?
Язов: Он, как только стал генсеком, приехал на Дальний
Восток. Я тогда командовал Дальневосточным военным округом. Встретил,
войска показал, хозяйство. Он обратил внимание на то, что в солдатских
столовых хлеб лежал на тарелках нарезанный, как на «гражданке».
Поинтересовался, почему хлеб не выдают в пайках. Я объяснил, что солдаты
пайку не съедают, кидаются хлебом. А если его подавать резаным, то и
солдат сыт, и экономия большая получается — около девяти тысяч тонн.
Горбачев посмотрел бумаги, похвалил. А еще там у меня аж четыре совхоза
было. Наверное, когда решали, кого назначить министром обороны, он об
этом вспомнил.
культура: Горбачев со всеми был на «ты»?
Язов: Да, такая манера. Потом к нам Ельцин приезжал
знакомиться. Этот уже на «вы». Дело было в мае, вода еще холодная была,
но они с Коржаковым полезли купаться.
культура: Выпили?
Язов: При мне — сок. Но не это главное. Как я понял, ни Ельцин, ни Горбачев свою страну совсем не знали...
культура: А потом был 1991 год, ГКЧП, Вас обвинили в государственном перевороте...
Язов: Как можно называть это государственным
переворотом? На законодательную власть Союза и республик никто не
покушался. К президенту в Форос выехала группа товарищей, чтобы
предостеречь от ошибки. Но Горбачеву очень хотелось подписать
антинародный документ о развале Союза.
культура: И тогда Вы решили ввести в Москву войска?
Язов: Если объективно проанализировать события тех трех
дней, то напрашивается вывод: армия не участвовала в каком-то
подавлении демократии. Широко разрекламированные «баррикады» не смогли
бы остановить танки и БМП. Позже «прораб перестройки» Александр Яковлев
признается: «У меня было такое ощущение, что мы вышли в поле, а
противник так и не явился».
культура: Как происходил Ваш арест?
Язов: Это случилось в 2 часа 15 минут 22 августа 1991
года. Ил-62, в котором находились Лукьянов, Бакланов, Тизяков и я,
вылетел из Крыма через 15–20 минут после президентского лайнера. При
посадке во Внуково-2 я обратил внимание на большое количество солдат. А
когда подали трап — на крепышей из спецслужб, принявших устрашающую
стойку. К трапу направился Баранников, назначенный Горбачевым министром
внутренних дел СССР. Я говорю сопровождающему меня полковнику Акимову:
«Мы подоспели к аресту». Спустились, направились к зданию аэропорта.
Баранников с нами. При входе в зал говорит Акимову: «Вы свободны». Затем
мне: «А вас прошу пройти в следующий зал». Там нас встретил генпрокурор
Степанков, спросил, нет ли у меня оружия, и объявил, что я арестован по
подозрению в измене Родине. Меня подвели к «Волге», толкнули на заднее
сиденье между вооруженными автоматами Калашникова охранниками. Я,
конечно, знал старинную русскую поговорку «От сумы и от тюрьмы не
зарекайся», и вот ощутил ее гнетущий смысл.
Потом следователь Леканов обыскал меня с понятыми и предъявил официальное обвинение по статье 64 — измена Родине… Это мне, фронтовику… Измена президенту — пожалуй, да, имела место. Но Родину свою я не предавал и до сих пор считаю, что новоогаревский договор был неконституционным. В присяге нет ни слова о президенте — я народу давал клятву.
культура: Следователь корректно с Вами обращался?
Язов: Да, вежливо, то по фамилии, то по имени-отчеству. Грубостей не было.
культура: Правда ли, что Вас еще допрашивали украинцы?
Язов: Да. Заместитель генерального прокурора незалежной
и самостийной Украины Даниленко. Очень интересовался, что мы собирались
сделать с Украиной. По совету моего адвоката, иностранному прокурору я
отвечать отказался.
культура: Что сильнее всего врезалось в память из времени, проведенного за решеткой?
Язов: 498 дней и ночей в «Матросской Тишине». Целый
день в камере горел свет, ночью зажигалась красная лампа. Я пытался
прикрыть ее газетой, но тут же входил майор и срывал: не положено.
Пришло сравнение на ум, я его в одной из книг приводил: в войну майоры
полками командовали, а этот возле «глазка» стоит. Квартиру мою на улице
Косыгина Горбачев отдал Шапошникову. Мелочный человек оказался. Знал
ведь, что пока обвиняемый находится под следствием, жилье за ним
сохраняется.
культура: С сокамерниками общались? Что за люди были?
Язов: Директор ресторана на Белорусском вокале. Был еще
житель Нижнего Тагила, который несколько лет ждал очной ставки с
директором магазина из Орехово-Зуево. Одного интересовала моя служба,
другого — отношение к Горбачеву. Оба часто путались в своих рассказах.
Думаю, у каждого из них была своя «специализация» по Язову. Так что в
таких местах молчание — золото...
культура: Помните день освобождения?
Язов: Конечно! 25 января 1993 года меня отправили в
госпиталь МВД. В палату завезли в коляске и сразу под капельницу.
Сказали, что я серьезно болен. В тот же день мне объявили, что мера
пресечения заменена подпиской о невыезде. 14 апреля начался суд, а в
феврале 1994-го, еще до окончания суда, Госдума нас амнистировала.
культура: А почему Вы амнистию
приняли? Валентин Варенников, Ваш заместитель, отказался и был оправдан
судом за отсутствием состава преступления.
Язов: Варенников все правильно сделал. А меня все равно
бы за танки в Москве осудили. За то, что асфальт ими порушил, денег
много насчитали.
культура: У Вас не было потом
желания встретиться с людьми, которые Вас арестовывали, допрашивали?
Посмотреть им в глаза? Может, дать пощечину?
Язов: Нет, эти люди меня не интересуют. А насчет
пощечин — я выше этого. Никогда хулиганом не был. Могу только сказать,
что я еще не был арестован, следствия и суда еще не было, а нас, членов
ГКЧП, какой-то Нуйкин (публицист Андрей Нуйкин. — «Культура») уже обозвал хунтой.
культура: А что же «хунта» до конца дело не довела?
Язов: Да никто ничего доводить и не собирался.
Единственное, что мы четко знали, что нельзя страну расчленять. Все
надеялись на Горбачева. Поэтому к нему в Форос поехали. То, что он
говорил, что у него связи не было, вранье. Ядерный чемоданчик-то при нем
был. Стало быть, и связь была.
культура: Кстати, о Форосе. Вы довольны, что Крым вернули?
Язов: Конечно.
культура: С чего, по-Вашему, развал СССР начался?
Язов: С законов, которые Ельцин стал принимать и которые ставил выше законов Советского Союза.
культура: С товарищами по ГКЧП встречаетесь?
Язов: Да уже почти никого не осталось. Лукьянов жив, Бакланов, Тизяков…
культура: Как думаете, Советский Союз можно было сохранить?
Язов: Решающую роль в его развале, конечно, сыграли
вдохновители беловежского сговора. Личная вражда Ельцина и Горбачева, в
конце концов, предопределила судьбу Советского Союза. Хотя страна могла
остаться в рамках конфедерации или даже новой федерации. Но не
случилось.
культура: Можете рассказать о преемниках? Тех, кто после Вас Министерство обороны возглавлял.
Язов: Меня, когда я уже был арестован, сменил мой
заместитель, начальник Генерального штаба генерал армии Михаил
Алексеевич Моисеев. Пробыл он и.о. министра всего сутки. За это время
решили, что он «мой» человек, и высказали ему недоверие. Горбачев и
Ельцин вызвали еще одного моего заместителя — Главкома ВВС Шапошникова.
Горбачев говорит: «С этого дня вы министр обороны». Шапошников отвечает,
что он летчик и ничего не знает. Министром быть не может. Тут Ельцин
подтолкнул Горбачева: давай, мол, подписывай. Когда СССР развалили,
должность министра занял командующий ВДВ Павел Грачев. К Грачеву я
хорошо относился. Но он не был стратегом. Как готовилась операция в
Чечне? Грачев должен был знать: десантные войска никогда не штурмовали
города. Это была непростительная ошибка. А по тому, какие потери понесла
армия, — и преступление. Но уж очень рвался президенту угодить. Он в
Чечне оружия на три дивизии оставил, с техникой... Помню, Игорь
Родионов, когда стал министром, все к Ельцину приставал, что армию
кормить надо, а не представительские машины для чиновников за границей
покупать. Потом по очереди — ракетчик Игорь Сергеев, Сергей Иванов. И
«лучший» министр обороны Анатолий Сердюков, который привел за собой
целый гарем и чуть не угробил армию. За ним сейчас Шойгу убирает. Вот он
мне нравится.
культура: Вы встречались со многими политиками, главами государств. Можете сказать, к кому из них относитесь с наибольшим уважением?
Язов: Это Цзян Цзэминь. Он у нас в Москве на заводе
Лихачева работал. Очень любил петь русские песни. Ким Ир Сен — он
обеспечил по указанию Сталина мир на Дальнем Востоке. В политическом
смысле сильнее всех, конечно, был Буш-старший. Воевал во Вторую мировую
летчиком, был сбит и спасен подводной лодкой, разведчик — являлся
резидентом США в Китае. Ну и, конечно, Маргарет Тэтчер. Очень сильная
женщина. Приехала ко мне в Министерство обороны запросто. Вместе с женой
академика Сахарова Еленой Боннэр в роли переводчицы. Боннэр попросила
пепельницу. А я же не курю. И на фронте не курил.
культура: Недавно умер Войцех Ярузельский...
Язов: Я был с ним хорошо знаком. Он был очень
порядочным человеком. Фактически спас Польшу, введя в стране военное
положение. Когда Брежневу доложили, что вокруг Варшавы стоят восемь
польских дивизий, ему пришлось отказаться от ввода советских войск.
культура: А у Вас хватило бы воли, как Ярузельскому, ввести в 1991-м военное положение?
Язов: На каком основании? Ярузельский тогда был уже главой государства. У него на это были полномочия. А у меня не было.
культура: Бывает, военные берут
власть на себя. Могло ли такое случиться в СССР? Например, говорят, что
существовал заговор военных под руководством Тухачевского против
Сталина, Вы верите в это?
Язов: Я знаю, что Тухачевский через полчаса после
ареста дал признательные письменные показания об этом. Причем его не
били. А вообще, он мне неприятен. Сбежал из плена, его поручителя после
этого расстреляли. Применил отравляющие газы против тамбовских
мужиков...
культура: В своих воспоминаниях Вы рассказываете о легендарной операции «Анадырь» — Куба, 1962 год... Почему выбрали именно Вас?
Язов: В нашу часть приехал маршал Василий Иванович
Чуйков. Вызвал меня, заговорил о предстоящем ответственном задании.
Вспомнил прошедшие учения, когда мой полк за сутки совершил
500-километровый марш-бросок, отметил слаженность действий. Сказал, что
на новом месте придется действовать самостоятельно, возможно, воевать.
Правда, куда надо ехать, не сказал. Спросил, не напугал ли меня. Я
ответил, что доверие оправдаю. Мы вернулись в штаб дивизии. Я остался в
приемной, а он вместе со свитой прошел в кабинет командира дивизии.
Через несколько минут пригласили меня. И Василий Иванович объявил, что
на должность командира 400-го отдельного мотострелкового полка
предлагает полковника Язова. Спросил, есть ли у присутствующих вопросы.
Вопросов не было.
культура: Говорят, будто офицеры, узнав название операции, захватили с собой шапки-ушанки...
Язов: Действительно, подумали, на Север отправляют. Что идем на Кубу, мы поняли, только вскрыв пакет в скандинавских проливах.
культура: Это правда, что с вами был послан полковой оркестр?
Язов: Да — в бой же идут под музыку.
культура:
Про службу на острове Свободы Вы подробно рассказали в своей книге. И
как ракеты размещали, и как кубинцы обижались, когда Вы не разрешали им
сбивать американские самолеты. А каким было возвращение?
Язов: Встретил нас дурак — начштаба 11-й армии. На Кубе
мы сильно поизносились, шинели съели мыши, а он сказал: «Пока не
оденетесь по форме, на берег не пущу». И вот сотни человек одевались,
кто во что смог. Через сутки нас всех рассчитали. Солдат демобилизовали,
офицеры разъехались к местам прежней службы...
культура: Как произошло Ваше возвращение в Минобороны?
Язов: После отставки мне звонили бывшие подчиненные,
просили проконсультировать, помочь. В Кремле, узнав об этом, отдали
соответствующее распоряжение. И я начал работать официально — в
должности генерального инспектора Минобороны России. Кабинет в Генштабе
на Знаменке дали.
культура: Да, кабинет хорош, метров сто. Карты, правительственные «вертушки». Что, и с президентом связь есть?
Язов: Могу и с ним поговорить. Меня ни в чем не ограничивают.
культура: А что у Вас в сейфе? Не секрет?
Язов: Какой секрет... Кто в наше время документы в сейфе хранит? Книги там лежат.
культура: Велика ли пенсия?
Язов: Около 100 тысяч рублей. Еще 15 тысяч Минобороны доплачивает. Машина «Тойота» за мной закреплена и два штатских водителя. Все.
культура: Вы свой партбилет так и не сдали?
Язов: Нет.
культура: А взносы платите?
Язов: Вот взносы платить некому.
Под конец беседы Дмитрий Тимофеевич показал книгу немецкого историка Игнаца Лозо «Августовский путч 1991 года. Как это было» с дарственной надписью и с закладками, которые маршал сделал на страницах с упоминанием своей фамилии. Видно, что Язов проштудировал ее от корки до корки. И не во всем с автором согласился: «Мы не были заговорщиками. И крови на нас нет».
