«Мы развернулись в сторону от Запада надолго – по меньшей мере на десятилетия. По этой причине олигархический класс, построенный по западной модели как медиатор между транснациональной системой и Россией, исторически обречен. Он сойдет со сцены – раньше или позже», – говорит философ, один из основателей Изборского клуба Виталий Аверьянов. О том, в чем заключается глубинный смысл 4 ноября, сколько смут насчитывается в отечественной истории, почему железный занавес не мешает оттоку капиталов из РФ и как Владислав Сурков поддержал Русскую весну, Аверьянов рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
«Могу сказать, что, на мой взгляд, в России наблюдались разные этапы в восприятии этого праздника и в отношении к нему. При этом были задействованы разные технологии социального инжиниринга для его продвижения и внедрения. Лично у меня сложилось впечатление, что наши власти, которые этим занимались, на разных этапах по-разному понимали свои задачи. Скорее всего, на самом первом этапе, когда с подачи Всемирного русского народного собора государство подхватило идею Дня народного единства, тем самым хотели прежде всего ослабить КПРФ, то есть противопоставить 4 и 7 ноября. В этом была своя логика: во-первых, сами даты в календаре расположены достаточно близко. А во-вторых, что ни говори, но выход из Смуты, которая в российской истории случалась не только в начале XVII века, но и в начале ХХ столетия, в трактовке большевиков выглядел несколько иначе, чем это видится из сегодняшнего дня. Поэтому через антитезу двух ноябрьских дат закреплялась своего рода переоценка ценностей.
Но потом этот фактор начал ослабевать. По инерции многие люди о нем еще думали, но фактически никакой роли противопоставление двух праздников уже не играло. На втором этапе последовала попытка интерпретировать 4 ноября как некий праздник российской многонациональности, народное единство трактовалось как признак федерализма. Попытки воспринимать праздник исключительно в таком ключе и сейчас продолжаются, но, как мне кажется, они тоже ослабевают. В настоящее время идет другой процесс – намывание смысла, более комплексного и глубинного, который предполагался изначально, но который трудно было сразу уловить. Причем не только для широкой публики, но и для тех, кто непосредственно занимался продвижением 4 ноября. Почему? Наверное, потому, что концептуальное творчество – это вообще очень трудное дело и не всем оно по плечу», – отметил Виталий Владимирович.
«Что до меня, то я всегда трактовал праздник 4 ноября как символ выхода из Смутного времени. Хотя бы потому, что являюсь автором концепции “трех Смутных времен” в истории России, созданной мной еще в 1995-м, в студенческую пору. Скажу нескромно: за минувшие годы эта концепция завоевала умы. Конечно, такого рода представления о Смуте продвигались не только мной – были и другие авторы, но мне, пожалуй, выпала честь быть первым в этом ряду или же одним из первых.
Когда мы говорим о 4 ноября, речь надо вести не только о Минине и Пожарском, не только об изгнании польского войска из Москвы, преодолении “семибоярщины” и той вольницы, мародерской, казачьей и боярской (бояре – это, по сути, тогдашние олигархи), которая безраздельно царила в те годы на Руси, но и о самой народной воле к выходу из Смуты, ее преодолению. И здесь невозможно обойти стороной вопрос о других смутах, которые случились после.
Память о второй Смуте связана, разумеется, с чередой революций начала ХХ столетия, и выход из нее был достаточно жуткий. Масштабы нашей Гражданской войны 1918–1922 годов были невероятными, что привело к огромным жертвам (по официальным данным, около 2 миллионов убитых и миллионы согнанных со своих мест людей, вынужденных эмигрантов и так далее). Это была невероятная историческая драма, которая даже после завершения войны и “красного террора” продолжалась в “ползучем виде” – в ходе коллективизации, “раскрестьянивания” крестьянства и прочего. “Красный террор”, на мой взгляд, до сих пор недооценен – о нем, конечно, немало писали, но чаще всего делали при этом преувеличенные акценты на так называемом Большом терроре, разразившемся после 1934 года, когда революция начала пожирать собственных детей. А вот тот этап террора, когда уничтожались целые сословия “бывших”, сформировавшиеся в Российской империи, – вытеснялись из общества, искоренялись, выталкивались, – как будто поблек перед пресловутой “ежовщиной”. Возможно, когда-то, когда мы сможем с более холодной головой подойти к изучению этого этапа, то сумеем подробно воссоздать и эту страницу нашей истории.
Ну и наконец наше третье Смутное время – условно говоря, 90-е годы прошлого века. Поскольку все взрослое население страны пережило его и испытало, что такое Смута, на собственной шкуре, для нас эта эпоха самая значимая. К тому же ее последствия мы до сих пор до конца не изжили. Временной промежуток, который охватывает эта Смута, начинается в конце 80-х с объявлением перестройки и в острой своей фазе завершается лишь в 2000-е. Метастазы и споры этого времени и сегодня живы в стране, хотя надо сказать, что за последние годы нам все же удалось сделать несколько шагов в сторону от третьей Смуты и уже начинают просматриваться очертания следующего периода русской истории, который в “Русской доктрине” 2005 года мы назвали “пятым этапом”, а Александр Проханов – “Пятой империей” (согласно этой концепции, Первая империя – Киевская Русь, Вторая – Московское царство, Третья – романовская, Петербургская Россия, Четвертая – СССР – прим. ред.). В Изборском клубе эту терминологию большинство наших коллег приняло, так что формулировка “Пятая империя”, можно сказать, уже устоялась в нашей среде.
“Пятая империя” – это та Россия, которая стремительно формируется на наших глазах. Через несколько десятилетий она будет уже достаточно очевидна в своих очертаниях. В настоящее время мы можем только гадать, чем она будет отличаться от советской или дореволюционной империй, от Московской и Киевской Руси. Понятно, что она будет иной и станет по-своему уникальной. Даже сам переход к “Пятой империи” отличается от тех “переходов”, от тех “мостов”, которые протягивались между этапами поступательного развития государства в XVII и XX веках. Скажем, в XVII столетии это была реставрация, когда Романовы пытались мягко и довольно эластично “продолжить” старую Русь Рюриковичей. Не обходилось, разумеется, и без внутренней конфликтности, напряжения, поскольку у романовской династии существовала задача утвердить собственную стратегию», – напомнил Аверьянов.
«Некоторые историки довольно красноречиво описывают скрытое противостоянием Романовых по отношению к Рюриковичам на уровне культурной памяти. В свое время династия Рюриковичей дала стране много великих государей, а у Романовых, так скажем, это стало получаться не сразу. Поэтому им надо было как-то самоутверждаться. В некоторой степени с этим был связан и церковный раскол XVII века: ведь царь Алексей Михайлович фактически отошел от тех религиозных и моральных постулатов, которые утверждались Иваном III и Иваном IV, или в ту эпоху, когда на Руси при последнем правившем Рюриковиче, царе Федоре Иоанновиче, было провозглашено патриаршество. Сам раскол во многом был порожден отречением от прежних идеализированных представлений о Святой Руси и от того, как ценили русские люди своих святых – не греческих, не сирийских, а тех, кого породила русская земля. Понятно, что весь сонм святых принадлежит к единой в своих воззрениях и догматах Православной церкви, однако унижение национального достоинства, в данном случае духовного, стало главным фактором, приведшем Русь к расколу в середине XVII столетия.
Что касается ХХ века, то здесь выход из революционной Смуты оказался в высшей степени трагическим, и он был связан уже не с реставрацией, а с радикальным разрывом с предшествующим этапом развития. Выход из Смуты в итоге все-таки состоялся, но ценой колоссальных жертв и решительного слома, когда вся эпоха царизма (включавшая в себя Вторую и Третью империи) напрочь отметалась как скверна, как нечто, что должно быть выжжено каленым железом. И только в эпоху зрелого Сталина, особенно в период Великой Отечественной войны, какие-то элементы старой имперской парадигмы начали восстанавливаться. Стало понятно, что без них тяжело, что государство без этого не устоит и самому народу такое необходимо. При этом восстановление преемственности началось в очень фрагментарных масштабах», – отметил публицист.
«В настоящее время модель выхода из Смуты, похоже, будет ни та и ни другая. Нынешняя власть, как и та элита, которая придет ей на смену, постепенно обновляясь и становясь более адекватной по отношению к исторической России, вряд ли станет восстанавливать СССР 2.0. Но при этом многие элементы советской модели будут инкорпорироваться в новую строящуюся систему. Безусловно, целый ряд элементов будет также заимствован из дореволюционной Российской империи. Таким образом, это окажется совершенно новая модель. Мы не можем в полной мере назвать ее реставрационной, но и не можем утверждать, что она пойдет по пути радикального разрыва с предшествующими традициями. Да, попытка радикального разрыва с советским прошлым имела место в 1990-е годы, но это еще проявлял себя дух Смуты. А вот первые шаги по выходу из Смуты были предприняты на рубеже веков, символическими знаками этого перехода от тотального отрицания предыдущего государства к синтезу стало возвращение мелодии гимна, знамени и других геральдических и эмблематических моментов».
«Это и есть тот момент, когда выход из третьей Смуты начал просматриваться, и мы увидели первые ступеньки. А сейчас все более популярной становится если не ностальгия по советскому строю, то признание, что это была великая эпоха и внутри нее есть вещи, которые мы не должны утерять, а что-то из утерянного должны восстановить. Это становится неким общераспространенным трендом в нашем обществе. Конечно, фракции “антисоветчиков” имеют место и сегодня, но их голос звучит гораздо тише, чем в 90-е годы.
Таким образом, нынешняя модель выхода из Смуты нам в Изборском клубе видится как модель некоего собирания лучшего опыта из разных эпох отечественной истории. Это принципиальная селекция всего лучшего, что было в истории России, для того чтобы “Пятая империя” оказалась некоей сокровищницей, куда мы возьмем только хорошее, а плохое – отбросим. Правда, зачастую в истории бывало наоборот: брали из прошлого исключительно деструктивное, а полезное оставляли пылиться в забвении. Значит, нам надо постараться как-то виртуозно выйти из этой ситуации.
Резюмируя: с моей точки зрения, праздник 4 ноября наполнен глубокими смыслами. Изначально и по своей природе это действительно День народного единства и день избавления от Смуты. А в каждой Смуте для нас главное вовсе не избавление от иностранной оккупации само по себе. Потому что интервенция не первопричина наших бед, она осуществляется обычно тогда, когда мы очень больны внутренне, когда у нас пораженный недугом государственный и национальный организм, когда мы сами не способны между собой договориться и грызем друг друга. И вот тогда-то на нас обрушивается иностранная интервенция.
Поэтому суть выхода из Смуты, суть этого праздника в другом – мы празднуем и вспоминаем в этот день, что наш народ проявил способность к самоорганизации и самоочищению. И мы наконец-то приходим в себя от многолетнего обморока и понимаем, что нам надо объединиться, чтобы протянуть нить преемственности от наших предков в будущее; и чтобы Россия, пусть и в другой форме, продолжала свой путь.
Не всем удается осознать эти истины, но в истории нашей есть и удивительные примеры. Вот великий князь Александр Михайлович Романов спустя 15 лет после убийства царской семьи напишет такие строки: “Никто не спорит, Советы убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников. (…) Если то, что вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то вы никогда не сможете простить Советы. Но если вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне, желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции, то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и не признать достижения тех, кто сменил вас?"» – процитировал философ.
«То, что российская элита постепенно меняется и трансформируется, достаточно очевидно. Хотя бы потому, что некая ее часть просто сбежала за границу. Кто-то еще до начала специальной военной операции, кто-то после. Во-вторых, у нас значительно вырос общественный вес той части элиты, которая руководит военно-промышленным комплексом, воссоздает промышленные мощности, разрушенные когда-то в эпоху Егора Гайдара, и решает другие смежные задачи. Промышленность – это целостное явление, оно никогда не может быть возрождено в каких-то отдельных точках роста. Это система – соответственно, системным должен быть и подход к ее возрождению.
Разумеется, пока что Россия очень зависима от внешних поставок во всех отраслях, и в военной в том числе. Если бы у нас не было Китая, Индии, Ирана и других стран, выступающих в роли посредников, перепродающих РФ технологичные изделия, которые наша промышленность разучилась делать сама, нам пришлось бы туго. По крайней мере, вряд ли мы смогли бы сохранять уверенное лицо в текущем военном конфликте.
Да, мы многому научились за эти годы, и все же это лишь одна из составляющих нашего народно-хозяйственного организма, один из сегментов российской элиты, пусть мощный и крупный. А в остальных сегментах ситуация во многом остается полухаотичной. Как свидетельствуют открытые источники, даже за период проведения СВО число долларовых миллиардеров в РФ выросло почти на 40 процентов, а их совокупное состояние увеличилось на 63 процента. Многие из них через губу разговаривают и с властью, и с патриотическим сообществом, и с народом и совсем не спешат солидаризоваться с Кремлем в отношении конфликта на Украине. Их позиция очень уклончива. Эти состоятельные и влиятельные люди не скрывают, что просто грезят вернуться в ту эпоху, когда у нас никакого обострения с Западом не было. “Нам было гораздо комфортнее”, – откровенно объясняют они.
Впрочем, это очевидно. Те сегменты российской элиты, о которой мы говорим, были в той или иной мере частью международной транснациональной системы. Внутри этой системы им было не просто комфортно – это была их среда. И вдруг их взяли и отрезали от “матки”, которая их породила. Естественно, теперь они чувствуют себя очень неуютно, и будущее многих из них – под большим вопросом. Тем более что все больше коррупционных чиновников попадает сейчас под уголовное преследование – гораздо чаще, чем это было, скажем, лет 10 назад. Активность следственного комитета, ФСБ и судебных органов в России резко возросла, как и полагается в условиях военного времени.
Как правило, элиты и государство как система в условиях таких резких исторических перепадов, какой случился в настоящее время, обычно опаздывают. Иногда опаздывают на несколько лет, иногда на десятилетия. Напрашивается вопрос: по отношению к чему они опаздывают? Разумеется, по отношению к вызовам, которые стоят перед нами. Но самое главное и интересное, что они опаздывают по отношению к собственному народу, к Русскому миру как стихийной, низовой форме самоорганизации», – подчеркнул писатель.
«Что мы увидели за последнее время? Сначала началась самоорганизация небольших патриотических сообществ. Затем – самоорганизация гражданского общества в Крыму и Донбассе. В Харькове и Одессе тоже, кстати, была очень мощная самоорганизация (сценарий развивался даже более бурно, чем в Донецке), но там ее попросту задавили бандеровцы и киевский режим. А что российский государственный аппарат? Он уцепился за так называемые Минские соглашения, и потянулись эти 8 лет в режиме “тяни-толкай”. При этом большинство ведущих персонажей в наших элитах являлись противниками того, чтобы от Минских соглашений переходить к каким-то более решительным действиям. Да и сейчас в элитах едва ли не половина против таких сценариев.
Между прочим, накануне присоединения Крыма подавляющее большинство в путинском окружении было против этого решения – против той самой блестящей операции “вежливых людей” на полуострове. Конечно, меня не было на этом заседании, ведь я не чиновник. Но, как мне рассказывали, за Крым высказались Сергей Глазьев и Владислав Сурков. Остальные либо воздержались, либо высказались против».
«Это удивительно, но Владислав Сурков (на тот момент – помощник президента РФ) был за. Говорят, он даже пытался устыдить наших высокопоставленных функционеров за то, что они сомневались в необходимости такого шага. С Сергеем Юрьевичем Глазьевым все понятно, он всегда подстегивал процессы, подобные Крымской весне. Весь его так называемый бэкграунд свидетельствует, что он и не мог проголосовать иначе. Что до Владислава Юрьевича Суркова, то это фигура крайне противоречивая.
История когда-нибудь все расставит по своим местам. После 2014-го Суркову была передана “тема Донбасса”, и в последующие годы он был ее куратором. В связи с этим выскажу гипотезу, что его позиция на том историческом заседании могла быть связана с тем, что он просто предвидел (знал по ряду аппаратных признаков), что ему в руки будет передан такой мощный ресурс и такие возможности. Все остальные понятно о чем думали: “Если мы с Западом сейчас обострим отношения, то как же многие наши начинания, наши семьи и виллы, зарубежные банковские счета?”. А Сурков мог думать не об этом, а о том, какой ресурс он мог бы оседлать, если все пойдет по такому конфронтационному сценарию. Впрочем, повторюсь, это просто моя гипотеза и личное предположение, на котором я не настаиваю. Никогда не нужно думать о людях хуже, чем они есть, каждому надо оставлять шанс и право на бескорыстный поступок», – отметил Аверьянов.
«На мой взгляд, элиты ожидаемо отстают от исторических прорывов просто потому, что они увязли в предыдущей парадигме. Фактически все они являются детьми третьей Смуты и поэтому тормозят процесс преодоления ее последствий. А Владимир Путин, хотя он, безусловно, является частью этой среды, имеет свои причины действовать иначе. Известно, что он задумывается, каким его образ сохранится в памяти потомков и в какой роли он войдет в историю. То есть его выбор обусловлен не исключительно приземленными мотивами, которыми живет основная часть элиты, а выходит за их пределы – это нередко бывает свойственно первым лицам государства, особенно в России. В этом смысле он уходит в некоторый отрыв от элитной среды, но делает это осторожно, с оговорками и оглядками. Тем более что по характеру своему он вообще не любит ломать ту систему сдержек и противовесов и систему межличностных отношений, которые он сам десятилетиями выстраивал. Видимо, для него это больно, и он старается максимально сохранить прежнюю систему и ее кадры. Таков субъективный фактор. Многие другие “государи” на его месте давно бы, наверное, рубанули сплеча, а вот Владимир Владимирович не любит этого. Отсюда возникает иллюзия, что “наверху” мало что меняется и элита сохраняется в том же застойном положении, что и раньше.
Однако давайте будет откровенны перед самими собой: за последние годы на наших глазах произошли тектонические сдвиги. Да и за весь период путинского правления существенные изменения происходили, и их количество постепенно переходило в качество – прежде всего в отношениях с Китаем, Западом, странами БРИКС и с тем, что раньше называли “третьим миром”».
«Сам не будучи экономистом, я все-таки общаюсь с нашими лучшими экономистами и могу судить, основываясь на их данных – не на официальной, а на реальной статистике. Так вот, отталкиваясь от этого, мы можем увидеть, что доходы банковского сектора, олигархии и так называемого нового дворянства настолько велики, что дворцы с гербами, о которых вы говорите, личные яхты и самолеты – это все очень несущественная доля тех средств, которые они продолжают выкачивать из России, в том числе во время СВО. Возникает вопрос: ну вот построили они замки и виллы, обзавелись автопарками и яхтами, а куда же девается все остальное? Мне кажется, это ключевой момент. Вроде бы и железный занавес воздвигли, а отток капиталов из нашей страны все равно не прекратился. Вот если бы этот процесс удалось остановить, то все олигархи, банкиры, владельцы и совладельцы корпораций просто вынуждены были бы вкладываться в страну или те проекты, которые связаны с нашими реальными экономическими интересами, – в совместные проекты с Китаем, Индией, Ираном и так далее.
Таким образом, даже не меняя экономическую формацию как таковую и не отказываясь от капитализма, мы могли бы получить определенную подпитку для производственных мощностей, инфраструктурных решений, которые необходимы России. Здесь действовали бы рыночные законы, да и просто элементарные правила, необходимые для сохранения и “выживания” капиталов. Но этого пока не происходит, хотя мы видим, что премьер-министру Михаилу Мишустину и министру обороны Андрею Белоусову все-таки удается “притормозить”, аккумулировать часть финансовых ресурсов и направить их на нужды ВПК или промышленности в широком смысле слова. Тем не менее, огромная доля получаемых доходов продолжает утекать из России, причем, как и прежде, через оффшоры. С единственным отличием: теперь это несколько другие оффшоры – насколько я понимаю, в их числе Арабские Эмираты, Гибралтар и некоторые другие особые территории.
О чем это говорит? О том, что модель, которая существовала до тектонических сдвигов последних лет и главным действующим лицом которой был не суверенный, а космополитический класс олигархов, в общих чертах сохранена. И знаковым для этой модели является тот факт, что Центробанк РФ по-прежнему находится в руках Эльвиры Набиуллиной и других людей рыночно-либеральной идеологии. Я мог бы поставить вопрос о социальном строе, элементах социализма внутри нынешней модели и социальном государстве как таковом, но в очередной раз выступить на эту тему не так интересно. Обо всем этом Изборский клуб много и давно пишет. А вот как сделать так, чтобы финансовые средства перестали утекать из России? Просто в кубышку их положить невозможно – они слишком большие. Значит, они должны работать в стране и воспроизводиться в экономике и значимых для всего народа делах», – подчеркнул публицист.
«На сегодняшний день и отток капиталов, и сохранение Центробанка в руках одной и той же команды, и в целом старая экономическая модель составляют, пожалуй, главную и самую страшную проблему, которая осталась в России. Очевидно, что верховная власть либо не хочет ее решать, либо откладывает решение по той или иной причине. Лично я не понимаю, почему не воспользоваться ситуацией и не сделать этот судьбоносный шаг».
«Зачем оффшорный класс сохраняется, однозначного ответа у меня нет. Но я могу высказать версию, почему до сих пор с таким упорством удерживаются “завоевания” предыдущей стадии. Дело в том, что изначально предполагалось, будто специальная военная операция пройдет быстро. Об этом свидетельствует множество факторов, в том числе и уровень нашей подготовки к конфликту. Малая победоносная война, быстрые и хорошие результаты – вот на что были все упования. В той модели, в которой начинался украинский конфликт, предполагалось, что вообще не придется ничего существенно менять – ни в системе собственности, ни в системе управления экономикой и государством. Более того, как мне кажется, наши власти по состоянию на начало 2022 года предполагали, что они создали очень совершенный механизм. Глядя в завтрашний день, они буквально наслаждались видом на “Россию будущего”, которая в их глазах уже избавилась от многих недостатков прошлых эпох.
Однако столкновение с реальной войной приводит, мягко говоря, к другим выводам. В частности, к осознанию того, что, скажем, патриотическая оппозиция, в том числе те интеллектуальные силы, которые связаны с Изборским клубом, все-таки ближе к истине, чем апологеты якобы созданной в РФ “совершенной системы”. И я думаю, что власть с иллюзией “совершенства” уже давно рассталась, но сама инерция прежних подходов сохраняется. Этому есть элементарное психологическое объяснение, но, пожалуй, кроме психологической, допустимы и иные трактовки. Скажем, чиновники думают: “Ну хорошо, еще год-два, и мы все-таки завершим этот конфликт на Украине, добьемся если не всех, то большинства поставленных задач. А потом мы наверняка вернемся в «цивилизованный мир», демонтируем железный занавес, и все будет, как раньше”. Да, надежда на краткосрочный конфликт, которую многие могли питать в феврале 2022 года, уже растаяла, но сама логика этой надежды по-прежнему работает. Хотя она совершенно нереалистична: даже если конфликт будет благополучно для нас завершен, никто с той стороны не поторопится поднимать занавес и возвращать миллиарды, которые были у России грабительским способом изъяты. Равно как никто не станет быстро восстанавливать систему производственной кооперации, в соответствии с которой мы могли купить любой товар у любого производителя во всех развитых странах.
Соответственно, те тектонические сдвиги, которые случились за последние годы, произошли не по воле наших проектировщиков и “режиссеров”, а вопреки. Тем не менее идет перестройка структуры международной торговли, и становится понятно, что мы развернулись в другую сторону от Запада надолго – по меньшей мере на десятилетия.
По этой причине олигархический класс, построенный по западной модели как медиатор между транснациональной системой и Россией, исторически обречен. Он так или иначе сойдет со сцены – раньше или позже», – подытожил Виталий Аверьянов.
