Источник: Русский Вестник
В издательстве «Наше Завтра» готовится к выходу книга Бориса Земцова «Мой очень личный сербский фронт». В основе издания – документальная проза, в которой с дотошностью и предельной достоверностью должны быть собраны детали, фактография сербских войн 90-х годов. И фактуры в книге, действительно, хватает. Однако на поверку проза эта оказывается довольно редкого жанра, что связано с нетривиальной личностью автора. Это – военный дневник писателя, который является добровольцем-энтузиастом, постигающим войну с оружием в руках, с топором, с ножом, с палаткой, ну и с блокнотом, где удается что-то зафиксировать.
Фактография, беспощадная окопная правда перемежаются с раздумьями, сомнениями, восторгами и упадками духа, переоценками, философскими вопрошаниями. Безусловно, автор и забывает о себе как писателе, поглощенный событиями, и в то же время никогда об этом не забывает – складывает все увиденное в архив сердечной памяти: снимок к снимку, образ к образу. Он воин-наблюдатель. Таким образом, это только наполовину документальная проза, а наполовину – дневник страдающего и недоумевающего сердца, с трудом прорывающегося к самым главным вопросам…
В русской литературе не так много произведений, которые были посвящены широкому всенародному движению в защиту славянских братьев, балканским войнам, русским добровольцам, ехавшим туда, чтобы пролить кровь за общее дело. В отличие от действий регулярной армии, добровольческое дело всегда оставалось недораскрытым, наполовину подспудным.
Эта книга – счастливое исключение. И она по праву может называться книгой авангарда русского мира. Того самого авангарда, который в страшные 90-е годы XX столетия ни за что не соглашался уснуть, подвергшись гипнозу эпохи, но шел вперед дальше и дальше, прокладывая пути России как государству и как цивилизации. Так было и в Древней Руси, так было и в эпоху первопроходцев, достигших Аляски и Тихого океана, так было и в годы Переяславской рады, так было и во время русско-турецких войн XIX века.
Но эта эпоха, эпоха унижения и сворачивания русского духа в 90-е годы – один из наиболее вопиющих эпизодов нашей циклической истории («Вдох–выдох» – таков принцип самораскрытия России во времени). Мы не просто отступили из славянской Европы, мы позволили во многих местах искромсать ее. И в первую очередь в жертву мировому гегемону было принесено одно из самых мощных государств бывшего восточного блока – Югославия.
Такие люди, как Земцов и как те десятки добровольцев, что поехали воевать на сербский фронт, пусть малое, недостаточное, но утешение. Русский мир засвидетельствовал, что он еще жив, оправдался их кровью, их мужеством, в том числе и этой книгой.
В боснийском конфликте 1992–93 года Борис Юрьевич Земцов, тогда еще молодой спецкор газеты «Русский вестник», участвовал как боец-доброволец. А в 1999 году он оказался в Белграде прямо накануне чудовищных натовских бомбардировок сербской столицы – на этот раз он должен был запечатлеть события как корреспондент «Независимой газеты». Бывал он в Югославии и до, и после этих событий, и в промежутке между ними, так же как побывал он в Приднестровье, Южной Осетии, других горячих местах…
Но дневник, который перед нами, – это все-таки не корреспонденция в газету, не официоз, какой бы он ни был, патриотический или либеральный. Это речь «как на духу» – без оглядки, без берегов, поток сознания, вовлекающий все, даже самые диковинные и неприглядные дела, высказывания, самые ошеломляющие наблюдения.
Сам автор в книге признает: в советское время такая проза, такой очерк были бы невозможны в силу мощнейшей партийной цензуры: «Для определения верной пропорции “правды Генштаба” и “правды окопной” требовалось особое чутье и строго партийный подход».
На этот раз цензор остается лишь внутри, и он мучает писателя: «Как увиденное и пережитое совместить с «лучезарной” темой славянского братства, с государственно важной темой возрождения казачества? Да и много чего еще отсюда, из-за каменных брустверов положая, видится совсем не так, как это сформулировано в чеканных передовицах патриотических газет и в умных статьях национально-ориентированных журналов. Дай Бог, чтобы меня как автора не “зашкаливало”, чтобы не оступился ни в чернуху, ни в патоку».
И при всех этих оговорках мы наблюдаем, как Земцов постоянно включает режим предельной достоверности, кажется, совсем не сдерживает себя, «рубит правду», как она есть. Весь дневник Земцова испещрен мыслями о том, что настоящая война до сих пор оставалась в огромной мере вне художественной рефлексии, в настоящей войне слишком много того, что писатели не осмеливались нести неискушенным.
И это верно. Немудрено, почти о каждом из ветеранов великих войн их дети и внуки свидетельствуют: он не любит вспоминать о войне, он не рассказывает тех страшных вещей, которые осознать и осмыслить могут только те, кто в них участвовал. Да и то, до конца ли? Все ли открывшееся может вынести человеческая природа?
Земцов как будто посягает на непосягаемое. И это тем более дерзкий вызов, потому что речь здесь идет не о классической войне двух армий, а об этнических войнах: село против села, город против города, улица против улицы – с резней, не щадящей никого, этническими чистками, кровной местью и всем тем подземным, звериным, сатанинским, что извлекается такими войнами на поверхность человеческой психики.
Не стоит и говорить, что происходит это не спонтанно – но вполне обдуманно, с учетом их огромного опыта, со стороны Больших Режиссеров, разжегших данный конфликт. В книге Земцова этот коренной враг русских и сербов называется четко и недвусмысленно – «Мировое правительство». Его присутствие во всех событиях, его дыхание ощущается в книге постоянно.
Особое место в этой сложной тематике – сербское военное командование и то, как оно использовало добровольцев из России. Земцов приводит целый ряд таких вопросов без ответа, которые вызвали у всех русских добровольцев кризис доверия к сербам. «“Сербы на наших горбах выезжают”, “Сербы русскими все дыры затыкают” – эти тезисы прочно утвердились в сознании почти каждого добровольца. Однако о том, что оказался здесь, – не жалеет никто».
И в то же время по зрелом размышлении Земцов приходит к выводу: все не так просто. Добровольцы здесь не на родной земле – они приехали на несколько месяцев и уедут. Сербы же здесь думают жить и строить жизнь. И они смертельно устали от войны, о чем говорит все: выражение глаз, интонация речи, замедленные движения.
«Тут война – дело темное. Возможно, и сербы, и мусульмане одну игру играют. Играют – время тянут, жалеют друг друга. А тут мы появились. Коснулось дело – на Заглавке показали, как воевать надо. Сербы и струхнули, теперь им с мусульманами сложнее договориться будет...» – так рассуждает один из персонажей дневника.
«Есть славянское братство, есть общая вера. Но жесткая правда полевых командиров – сильнее. Наверное, так во всякой войне. Идеалы, благие порывы, чистые помыслы – одно измерение. Окопная правда – измерение другое. Куда более конкретное».
Кто же он, русский доброволец, который в начале 90-х годов из России, покалеченной Смутой, переворотами, истерзанной шоковой терапией, едет вдруг ни куда-нибудь, а защищать братьев-славян? Откуда такая неистовая воля, такая вера в Провидение?
Сам Земцов пишет, что ожидал увидеть среди добровольцев горячих «просвещенных патриотов», идейно заряженных бойцов – однако, как стало сразу же ясно, такого рода «бойцы» предпочитают воевать на страницах бумажных изданий. А реальные добровольцы народ совсем другого склада, их ведет в бой своего рода инстинкт войны.
Но первое впечатление оказалось неверным: всякий народ попадается среди добровольцев, но в целом это особый избранный тип, и Земцов неоднократно возвращается к этой мысли. Ведь никто из них в разведке и в реальном бою, даже таком продолжительном и ожесточенном, как на горе Заглавак, не дрогнул, не посрамил боевого братства…
Приходит на ум яркий контраст в начале книги: поезд «Москва – София», на котором едут добровольцы, переполнен их соотечественниками, едущими по совсем другой нужде, – это челночники, мелкие торговцы, с их агрессивной жаждой заработать хоть каких-то денег. И горстка добровольцев среди этой толпы буквально теряется.
Еще одна удивительная черта добровольцев: каждый из них знает, что он «вне закона», без страховки, что его официально никто не звал, и на Родине никто возиться с ним, лечить, если получит ранения, официально не будет. Могут даже допросить с пристрастием: зачем поехали? кто с вами был?..
«Как не крути, выходит, что Вышеград мы… спасли. Если бы отступили – мусульмане вошли бы в город, а это значит – кровь, резня, новые трупы, плывущие по Дрине… Горстка русских добровольцев спасла целый, пусть небольшой, город…»
Таков вывод «Боснийской тетради». Никто из героев, в том числе и погибших, – наград не получил. Хотя сам день того сражения – 12 апреля – сербы объявили Днем русского добровольца.
Не будем говорить о параллелях тех событий и «Русской весны» в Крыму и на Донбассе. Вторые события готовились первыми. Неслучайно немало сербских добровольцев приехало на Донбасс в 2014 году…
Так совпало, что именно 12 апреля 1877 года Россия объявила Турции войну, ту самую, которая собрала в свои ряды большое число русских добровольцев. Дата символическая, совпадение – мистическое, не иначе. Некто указал нам на Связь Времен. А книга Бориса Земцова вполне актуальна и, безусловно, найдет своих читателей.
Виталий АВЕРЬЯНОВ, писатель, философ, один из отцов-основателей Изборского клуба
