Пожалуй, первый, кто дерзнул предложить философскую аргументацию против идей «общего блага», известных еще со времен Демокрита, Платона и Аристотеля, а также идеи прогресса, зачатки которой появились у того же Демокрита, а получила она развитие у французских философов эпохи Просвещения Анн Робера Тюрго и Мари Жана Кондорсе и была доведена до логического конца Карлом Ясперсом и Арнольдом Тойнби, был Константин Николаевич Леонтьев.
Константин Леонтьев противопоставил идее земного счастья, эфемерной по своей сути, а также выравнивающей и унифицирующей, и абстрактной идее «общего блага», концепцию «цветущей сложности».
Развивая концепцию «цветущей сложности» в монографии «Византизм и славянство», Константин Леонтьев, отвечая на вопрос «Что такое Византизм?», высказывает такое суждение: «Византизм есть прежде всего особого рода образованность или культура, имеющая свои отличительные признаки, свои общие, ясные, резкие, понятийные начала и свои определенные в истории последствия…
Отвлечённая идея византизма крайне ясна и понятна. Эта общая идея слагается из нескольких частных идей: религиозных, государственных, нравственных, философских и художественных.
Ничего подобного мы не видим во всеславянстве… Славизм, взятый во всецелости своей, есть еще сфинкс, загадка».
Аналитическое исследование работы Леонтьева «Византизм и славянство» позволяет сделать вывод, что именно появившаяся в античный период идея общего блага, о которой он высказывался, как о «самой холодной, прозаической и самой невероятной и неосновательной из всех религий», и как следствие ее, утвердившееся в эпоху Просвещения идеологии эволюции и прогресса, именно они поляризуют общество, приводя его последовательно, либо к степени либерального всесмешения, либо к фазе тоталитарной унификации.
Именно эти полярные, но, тем не менее, соединённые воедино противоположности, и включают работу исторических качелей, когда деспотию сменяет либерализм, а на смену ему вновь приходит деспотия. Итог работы маятника истории бывает всегда одинаков. Вошедшая в стадию смены полярностей цивилизация, с неизбежностью вступает отнюдь не на путь развития и прогресса, как о том учили философы эпохи Просвещения, но, по слову Леонтьева, к деградации, распаду и к гибели. Выход из замкнутого круга полярности, из этого ведущего к гибели «колеса сансары», Леонтьев видел в «цветущем многообразии».
Концепция цивилизационного развития Леонтьева на десятилетия опередила изыскания Арнольда Тойнби, Освальда Шпенглера, Льва Гумилева и Питирима Сорокина. Например, если Гумилев, развивая мысли Леонтьева, определил шесть главных периодов существования цивилизаций (включая три дополнительных периода), то сам Леонтьев ограничился только тремя фазами, из которых, он обозначил первый период как степень – Первичной простоты. Второй – Цветущей сложности. И третий – Вторичного смесительного упрощения.
При этом понятие – «вторичное смесительное упрощение», по причине заключённой в ней внутренней полярности, требует дополнительной расшифровки. Смесительное упрощение, рассматриваемое в онтогенезе истории, не является целиком тождественной болезни организма, как это считал Леонтьев, но подобна механизму, точнее, качанию маятника, работа которого совершается благодаря волевым усилиям, либо исторических личностей, либо общественно-политических сил этноса. Здесь, антагонистические фазы периода «смесительного упрощения» можно обозначить такими понятиями, как «тоталитарная унификация» с одной стороны, и «либеральное всесмешение» с другой.
Сущность же исторических качелей разъяснена в Евангелии Самим Христом. Господь говорил об этом так: «Берегитесь закваски фарисейской и саддукейской» (Мф. 16: 6). А также: «Берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой» (Мк. 8: 15).
Таким образом, говоря о маятнике истории, видим, что сходство его с дуализмом восточных учений чисто внешнее. На самом деле его характер является тройственным, где законнически обусловленное фарисейство тяготеет к унификации, а, следовательно, к папизму и автократии. Являющееся же противником единоначалия либеральное саддукейство тяготеет, либо к конституционной монархии, либо к парламентской республике. А в плане духовном, к экуменизму и протестантизму. Иродианство, здесь, в отличие от однополярных фарисейства и саддукейства, может быть как законническим, так и либеральным. При этом, имея мистико-политическую направленность, иродианство, разделяя общество на кланы, элитарные клубы, закрытые партии, и масонские ложи, является плодотворной средой для развития в его недрах антисистем и деструктивных культов. Назовем самые известные из них. Это – тамплиеры, альбигойцы, катары, богумилы и жидовствующие у нас на Руси.
Первая унификация на Руси случилась очень давно, еще на рубеже XIV-XV веков, когда Русь уже перешла от степени «первичной простоты» к фазе «цветущей сложности». Связана первая унификация с личностью митрополита Киевского, Виленского и Московского Киприана. Это было время, когда уже почти весь православный мир перешел от Студийского церковного устава на устав Иерусалимский. Автор книги «Падение Третьего Рима» Валерий Смирнов в других своих работах высказывал предположение, что инициатором перехода Православных Церквей на Иерусалимский устав был Ватикан, после того как католики освободили от мусульман Святую Землю. А поскольку, сам митрополит Киприан являлся униатом, о чем говорят, как Википедия, так и Православные энциклопедии, то по этой причине он мог вести агентурную деятельность в пользу католического Рима.
Насильственное утверждение на Руси монашеского Иерусалимского устава (когда богослужение стало длинней более чем в два раза), с неизбежностью принесло с собой дух законничества, обрядоверия, и следование букве, а не духу, чем подготовило почву для развития (в протестном плане) саддукейства и иродианства. Поэтому, не нужно удивляться тому, что уже через сто лет на Руси появилась ересь жидовствующих, вербовавшая адептов из духовно нестойкой и являвшейся оппозиционной в отношении к законникам саддукейской среды.
По Божьей милости, благодаря противодействию как Церкви, так и государства, а особо серьезную роль здесь сыграли Соборы 1503 и 1551 годов, ересь жидовствующих была осуждена, и в серьёзной степени искоренена. Но, увы, сама причина возникновения этой ереси осталось не искоренённой. Формат церковной унификации, введённый на Руси усилиями митрополита Киприана, продолжал действовать. Что и создало предпосылки для раскола в XVI веке между монашескими школами «стяжателей»-иосифлян и «нестяжателей»-заволжцев. Последствия от этого раскола еще надлежит осмыслить историкам. Но, здесь ясно одно. Именно удар врага по монашеству и привёл в конечном итоге к Смутному времени. Ибо, всякая Смута, а в равной степени – раскол, глад, война, мор, не возникают на пустом месте, но имеют в своей основе духовные причины.
После воцарения Династии Романовых в России установился долгожданный мир. Но, поскольку причины болезни вновь оказались не изжитыми, то унификация стала входить не только в церковную, но и в государственную сферу. Если при Иване Грозном, общество, благодаря земствам свободно самоуправлялось, а культура была для всех сословий национальной русской, то со второй половины XVII века, культурологический вектор в высших сословиях (чему способствовала и открывшая дверь для западных веяний церковная реформа) стал отходить всё более от национальных основ. При Царе Феодоре Алексеевиче засилие филокатоликов в царском дворе было столь серьёзным (вспомним, что и сам Государь, под влиянием царицы Агаты Грушецкой стал носить польское платье), отчего казалось, ещё немного, и Россия в рабочем порядке перейдет под власть Ватикана. Отсюда, неудивительно, что тройственный распад (саддукейство, иродианство и фарисейство) как высшего общества, так и церковной иерархии, с неизбежностью направил исторический маятник в обратную сторону. Унификация Петра, причем, не русского и не католического плана, а протестантского, по английскому образцу, утвердилась, единственно, в качестве противовеса тройственному распаду конца XVII столетия.
Но, вновь, по милости Бога, внявшего молитвам святых угодников, ростки «цветущей сложности» пробили себе дорогу, благодаря чему весь XIX век можно назвать ренессансным, в отношении, как возрождения монашества, так и русских традиций. Но, увы, уже в который раз за нашу историю, корневые причины грядущих катастроф так и остались неизжитыми. Со второй половины XIX века тенденции нового тройственного распада стали проявляться со всей определённостью. Политика «подмораживания», введённая Победоносцевым, оказалась малоэффективной. А потому, с начала ХХ столетия, маятник истории неумолимо качнулся в сторону большевистской унификации.
Развитие же в послевоенное время национальных культур, науки и образования (как реликта «цветущей сложности»), мы получили не автоматически, но в результате страшной жертвы, принесённой на алтарь Отечества в годы войны с Германией.
Казалось, что Великая победа в Отечественной войне сделала соцлагерь непобедимым, но уже с середины 70-х годов ХХ века дух тления все больше стал разлагать и общество, и государственный аппарат, и партийную номенклатуру. В середине 80-х годов мы снова встали перед фактом тройственного распада, который и привел к гибели построенную, казалось бы на века, Державу.
Крах 90-х годов вновь привёл в действие механизм исторических качелей, благодаря чему в России стал утверждаться формат Нового Вавилона. В данном случае, в отличие от номенклатурной унификации тоталитарного Египта, в основе унификации Нового Мирового порядка стоят экономические и технологические стандарты.
Константин Леонтьев, задолго до Арнольда Тойнби и Освальда Шпенглера, сделал акцент на том, что именно технологический период является завершающим в жизни любой цивилизации, даже если она изначально стояла на логосных основаниях. Первенство технологии знаменует конец «вторичного смесительного упрощения», когда механистичность ставится главенствующей не только в экономических, но и в государственных и общественных отношениях. Уже с 60-х годов прошлого века социологи стали бить тревогу, что именно поставленный во главу угла технологизм, становится причиной унификации сознания людей через программирующих это сознание СМИ, масскультуру, и через навязываемые ими стандарты быта и поведения в обществе. А теперь, спустя полвека, мы воочию видим, что именно она – технология, войдя в свою последнюю цифровую стадию, становится главным божеством Нового Вавилона, создавая условия для прихода последнего Великого Унификатора. Сверхчеловека, которого иудеи назовут Мошиахом, буддисты Майтрейей, мусульмане потомком 12-го имама Махди, христиане – Христом. И лишь только немногие узнают в нем противника Божьего – антихриста.
На извечный вопрос «Что делать?» – нам следует ответить так: Если мы желаем, чтобы у нас возродилось не просто православное государство, но – Святая Русь, нам следует, со всей необходимостью отказаться от реализации как вновь изобретённых «прожектов», так и от слепого копирования опыта прошлых веков. Нам следует идеологически вернуться к предшествующему первой унификации периоду истории. Вернуться душой ко времени прп. Сергия Радонежского и св. князя Димитрия Донского, то есть, к логосному ее периоду, когда государство являлось не Учреждением, но державно-сословной организацией, когда Церковь являлась не выстроенным по иерархическому образцу институтом, но была соборным организмом, и когда жизнь общества свободно развивалась в цветущем многообразии.
Только когда мы сумеем осмыслить, что лишь переход России на логосные основания сможет открыть ей путь для восстановления в прежней славе, тогда априори у нас появится реальный шанс освободиться, как от действия полярностей «смесительного упрощения», так и от действия исторических качелей тоталитаризма-либерализма. Освободиться с единственной целью, чтобы пойти далее по указанному Богом пути.
Александр Степанович Сороковиков, писатель, публицист, Покров, Владимирская область
1. Какой православный путь нужен, когда уже "близ при дверех"?