В декабре прошлого года мне довелось участвовать в программе ОТР, посвящённой изменениям в законе о гражданстве. Ведущий, Александр Денисов, эмоционально провозгласил, формулируя один из вопросов: «Империя собирает своих детей!».
Что ж, полагаю, Александр был отчасти прав. Россия действительно возвращается к состоянию империи. Состоянию, в котором она пребывала, по крайней мере, триста лет своей истории с очень небольшим перерывом. В прошлом, 2021 году, исполнилось именно 300 лет с той даты, когда Петр I принял титул императора. В 1991 мы решили империей больше не быть. В нынешнем, 2022-м, можно констатировать отход от тридцатилетия попыток империей быть перестать.
Но одновременно Александр Денисов ошибался. Гражданство – это не про империю. Гражданство – форма отношений человека и государства в условиях либерально-демократической республики. В империи нет граждан, в империи есть подданные. В отличие от гражданства, подданство не предполагает взаимных обязательств государства и человека, имеющих договорную основу и взаимный учет интересов. Жизнь подданного принадлежит империи. Естественно, империи принадлежит и его имущество, и его способности, и его силы. Империя может заботиться о подданном, но забота – проявление милости и покровительства, а не договорная обязанность. Империи вообще не строятся на общественном договоре.
Подданство определяет сущность имперского человека – особого политико-антропологического типа, отличного от типа либерально-демократического гражданина. Главное в имперском подданном – готовность к жертве. Жертве ради империи. Или идеи, её символизирующей. Ибо безыдейных империй не бывает. Безыдейность – гибель империи. Любая империя построена на костях. И она существует до тех пор, пока есть те, кто готов класть свои кости в ее основание. А кости кладутся только во имя идеи.
Но все ли имперские подданные способны «класть свои кости»? Ведь каждый готов к жертве по-разному. Потому и имперский подданный неоднороден.
Есть «рыцари империи» и «имперские обыватели». Первые преданы идее полностью и бескорыстно. Империя может вознаградить их за преданность, а может – нет. Это ничего не изменит в их преданности и готовности к жертве. Вся их жизнь – жертва во имя империи. Никто не выразил в литературе образ «рыцаря империи» лучше, чем Редьярд Киплинг. Рыцарь этот не обязательно аристократ или даже джентльмен. Он редко бывает богат, а если и так, деньги ничего для него особенно не значат. Рыцарем может быть и мужчина, и женщина. Рыцари – и лорд Гаукинс, и инженер Скотт, и полковничий сын, «что разведчиков водит отряд», и девушка Вильям, и ее брат Мартин, и, наконец, тот самый солдат Томми Аткинс, которого в мирное время даже не пускают в пивную утолить жажду – «Пускай вам кажется смешным грошовый наш мундир…».
Суть имперского рыцарства выражена не только в бессмертной «Заповеди» – «Владей собой среди толпы смятенной…», но и гораздо лучше в стихотворении с весьма неполиткорректным названием «Бремя белых». Что любопытно, несмотря на это, стихотворение спокойно печатали в оригинале и переводили в жесткоцензурное советское время. На мой взгляд, лучший перевод принадлежит М.Фроману. Процитирую несколько фрагментов.
«Несите бремя белых, –
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей…».
«Несите бремя белых, –
Сумейте всё стерпеть,
Сумейте даже гордость
И стыд преодолеть…».
«Отдайте им всё то, что
Служило б с пользой вам».
«Несите бремя белых, –
Что бремя королей!
Галерника колодок
То бремя тяжелей,
Для них в поту трудитесь,
Для них стремитесь жить,
И даже смертью вашей
Сумейте им служить.
Несите бремя белых, –
Пожните все плоды:
Брань тех, кому взрастили
Вы пышные сады,
И злобу тех, которых
(Так медленно, увы!)
С таким терпеньем к свету
Из тьмы тащили вы».
Труд, бой и жертва – удел рыцаря империи. Без надежды на вознаграждение и благодарность. Даже в этом идеальном образе рыцаря есть изъян. Он хочет нести добро и свет «диким» племенам, не задумываясь, во-первых, о том, так ли они дики, во-вторых, нужны ли им его «добро и свет» и, в-третьих, действительно ли несомые «добро и свет» являются таковыми (по крайней мере, применительно к данной конкретной ситуации).
Реальность колониальной Британской империи конечно далеко отстояла даже от подобной идеи… Но для империи важно, чтобы идея оставалась идеалом. А для этого надо, по меньшей мере, чтобы корыстный обыватель не вытеснял рыцаря. Превращая идею в источник дохода.
Разумеется, имперский обыватель тоже жертвует, но иначе. Идейность его поверхностна, а жертва вынуждена. Империя удобна ему, ибо создает безопасность и даёт доход. Или, по крайней мере, – порождает чувство гордой сопричастности, компенсирующей личное ничтожество (о чём-то подобном говорил Фрейд).
Киплинг, кстати, описал и обывателей в различных вариациях – Томлинсона или Глостера-младшего. Но наиболее интересен, на мой взгляд, аптекарь, которого, связав, чтобы не сбежал, инженер Скотт везёт спасать людей в охваченный голодом и болезнями отдаленный район Индии. Обращаясь к Скотту, он «всё время грозил ему строгим наказанием за то, что его, члена медицинского департамента и свободного английского гражданина, осмелились связать». Не хотел ощутивший себя свободным гражданином обыватель изнурять свою особу тяжелым трудом, рисковать здоровьем, а может быть и жизнью.
Империя жива до тех пор, пока у нее есть рыцари. Но самые преданные рыцари быстро гибнут. Иные – деградируют и превращаются в обывателей. Иные – остаются рыцарями, но уже не империи.
Империя рано или поздно превращается в либерально-демократическую республику. Имперский подданный превращается в либерально-демократического гражданина. Гражданин – индивидуалист, служащий не идее, а своим личным интересам. Государство – институт, созданный гражданами для защиты их интересов. С государством заключен договор, где оговариваются права и обязанности сторон. Объединение, правда, неизбежно порождает новый, общий, интерес, не совпадающий с разнонаправленными индивидуальными интересами его участников. Но этот общий интерес не должен вступать в противоречие с частными, выступая результатом консенсуса, примиряющего разногласия, опять же в интересах участников, позволяя избежать тягот естественного состояния с губительной «войной всех против всех». Так что некоторые ограничения личного интереса несут личную же выгоду. Жертва здесь не в моде.
Однако либеральная демократия тоже имеет своих рыцарей и обывателей. Рыцарь либерализма сознаёт ценность объединения и готов при необходимости принести жертву. Правда, всякий раз ему нужны весомые аргументы в пользу оправданности этой жертвы и определения её масштабов. Демократический обыватель жертвы совсем не хочет. Даже, если она необходима для его, в конечном счете, блага. Ему нужны комфорт, безопасность и спокойствие. Любая не связанная с личной выгодой идея ему чужда, благоговеть он не способен. Образ обывателя прекрасно описан в XIX-XXI веках в лице «человека массы» (Ортега-и-Гассет), «последнего человека» (Ницше, Фукуяма) или – позднейшая ипостась – «номадического субъекта».
По правде говоря, имперскому обывателю не так уж далеко до либерально-демократического. И потому первый тип легко и с охотой превращается во второй. Между имперским рыцарем и рыцарем либерализма также есть сходство (лучшие из либералов получались из аристократов прошлого). Но первому труднее принять холодный рационализм второго.
К тому же, чем дальше, тем больше рыцари либерализма сдают позиции обывателям. «Восстание масс». Происходит то же, что и некогда в империях.
Имперский человек деградирует, а вместе с ним деградирует и империя. На смену рыцарям приходят буржуа, но даже рыцарствующий буржуа не может заменить рыцаря империи. Именно это происходило в Британии во времена Киплинга, вот почему «неистовый Редьярд» так яростно отстаивал образ имперского рыцарства.
Империя не может существовать без имперского человека, в первую очередь без имперских рыцарей. Причём, должен соблюдаться баланс между рыцарями и обывателями. И количественный, и качественный – именно рыцари должны быть на ведущих позициях в обществе. Не только исчезновение имперского человека, но и нарушение баланса губит империю. Британская империя погибла потому, что лучшие ее рыцари остались только в произведениях Киплинга. В жизни – иные погибли, иные – превратились в рыцарей либерализма (Черчилль), иные – стали обывателями, сначала имперскими, потом либеральными. И обыватели в итоге пришли к власти. Ибо в условиях демократии обыватель будет избирать не рыцарей, а себе подобных. В конце победоносной войны партия консерваторов (в которой тогда еще оставались рыцарские традиции) вдруг проиграла выборы, уступив лейбористам (типично обывательской партии). Черчилль отреагировал так: «Что ж, в конце концов, за это мы и боролись». За это ли, сэр Уинстон?
США никогда не могли стать подлинной империей именно в силу отсутствия там имперского человека. Либерально-демократическому человеку, даже в рыцарской ипостаси, не построить империи. Жертвенности не хватит. Личный интерес и стремление из всего извлекать доход помешают. Имперские амбиции США имели шанс на реализацию ровно до тех пор, пока конвертировались в доходы. Как только затраты (жертвы) стали возрастать, превысив доходы, империя впала в кризис. Бледное подобие либерального рыцарства, олицетворённое Трампом, было окончательно повергнуто ультралиберальными волнами ЛГБТ, BLM, да и просто не желающих за что-то сражаться обывателей. Да и сам обыватель деградирует. Прежний готов был хотя бы защищать свою жизнь, дом и имущество с оружием в руках. Нынешний – не способен ни создавать, ни защищать. Он может только требовать (клянчить) содержания и защиты, под которой понимает право творить всё, что ему взбредёт в голову. Новый американский обыватель эпохи BLM – беспомощный и капризный ребенок, знающий только свое «хочу», но не способный осознать, что такое труд и ответственность.
Когда я учился на втором курсе (начало 90-х), к нам зачастили гости из-за океана. Среди них преобладали проповедники различных сомнительных протестантских толков или полуакадемические маргиналы. Но встречалась и вполне респектабельная американская профессура. Одного из ее представителей я спросил о том, что такое «американская мечта». Он задумался, потом ответил вопросом: «А Вы были в Макдональдсе?» Я ответил, что предпочитаю посетить лекцию американского профессора. Он был очень польщен моим ответом – ещё бы – его поставили выше «биг-мака». А я понял, к чему в обывательском сознании свелась «американская мечта».
Империя не может зависеть от «биг-мака».
И что будет с такой империей, если «биг-мак» вдруг резко подорожает (вслед за бензином, например)?
Главный просчёт американских стратегов в нынешней ситуации состоял в том, что они так и не поняли – за тридцать лет «реформ» россиянин не перестал быть в основе своей имперским человеком. Он так и не превратился в либерально-демократического гражданина. Хорошо это или плохо, не берусь судить.
Однако надежда на то, что потеряв толику комфорта и благополучия, он возмутится и снесёт собственное правительство, наивна. И пусть рыцарей у нас осталось мало, даже российский обыватель – имперский подданный. Россиянин по-прежнему готов к жертве ради идеи. Ни повышение цен, ни дефицит некоторых товаров, ни потеря «биг-мака» и яблочного огрызка не согнут россиянина. Пока не согнут.
Ефремов Олег Анатольевич, кандидат философских наук, доцент
