«Цель войны нового типа - уничтожение самосознания, изменение ментальной, цивилизационной основы общества противника» (Андрей Ильницкий, советник Министра обороны РФ)
Известный публицист, главный редактор информационно-аналитического издания «Геополитика», руководитель администрации Международного Евразийского движения, знаток новейших «сете-центричных войн» («network-centric warfare») Леонид Владимирович Савин озаглавил свою новую книгу «Стрелы кентавра. Кибервойна по-американски» [М.: Издательский дом «Кислород», 2020. – 496 с.].
Глянул на небо, чтобы постичь смысл названия. Кентавр – Стрелец по знаку зодиака, что переводится с латыни как «лучник» (Sagittalis). Изображается он держащим в руках лук, символизирующий стрелу времени, направленную на цель. В девятом градусе Стрельца – в сердце созвездия Скорпион расположился ярко красный Антарес или Анти-Арес (Арес=Марс – бог войны), считающийся хранителем Запада или Стражем Запада.
Глобальный страж «однополярного момента» в виде американоцентричного миропорядка просуществовал с конца 1991 (распад СССР) по 15 сентября 2008 (крах Lehman Brothers). Афганское фиаско США (вслед за Англией и Россией) на фоне рецессии в экономике подрывает репутацию Соединённых Штатов как медиатора разрешения конфликтов. Вслед за логистически неудачным выводом американско-натовских войск из Афганистана США трудно будет не допустить укрепления в этом суперрегионе позиций КНР и РФ – предотвратить дестабилизацию Ближнего Востока и Центральной Азии. Несмотря на заверение Госсекретаря Энтони Блинкена, что у американцев «сил хватает с лихвой» для поддержания своего велокодержавного величия, обозреватель британского «The Economist» Нил Фергюсон констатирует «крах американского господства в мире». Однако гравитация – это положительные взаимодействия на любом расстоянии от центра притяжения. Потому США для большинства стран всё ещё общепризнанный центр международного арбитража. Может потому, что могущество США подпитывается космической энергетикой, как Антарес Марсом и Юпитером, что позволяет «стрелами кентавра» успешно вести глобальную кибервойну по-американски. США лидируют как в теоретическом обосновании форм и способов ведения «виртуальной» войны, так и практике проведения киберопераций различного масштаба.
Образ кентавра как человеко-животного политически осмыслен в метафоре из книги Никколо Макиавелли «Государь»: «Бороться можно двумя способами: во-первых, законно, во-вторых, насильственно. Первый способ присущ человеку, второй – животным; но так как первого часто недостаточно, следует прибегать и ко второму. Таким образом, государю необходимо уметь превосходно пускать в ход то, что свойственно и человеку и животному». У другого источника – философа и политика Антонио Грамши – человек и зверь функционально взаимосвязаны как иносказательные олицетворения согласия и принуждения.
Леонид Савин пополняет «полит-кентавриаду» ещё несколькими воплощениями сей идеи. Так «Кентавр» – на военном сленге американцев – это гибридная команда из людей и машин для проведения экспериментов по выработке оптимального сочетания взаимодействующих человеческого разума и искусственного интеллекта. И ещё одна ассоциативная связка: в 1920 на борту британского крейсера «Кентавр» геополитик и автор концепции географической оси истории Хэлфорд Макиндер обосновал необходимость создания новых независимых государств из обломков Российской Империи (сей проект завершился лишь в «лихие 1990-е», избавив СССР от «колоний» – южного подбрюшья державы).
Интеллект человекоподобного робота (Robo-Sapiens) в приложении к человеческому разуму – лучшая когнитивная система. Леонид Савин погружен в эту тематику второе десятилетие: в 2011-м – посвятил целую книгу введению в концепцию «сетецентричной и сетевой войны», а в 2020-м – системным анализом «стрел Кентавра» завершил свой фундаментальный труд. В этом двенадцатиглавом военно-аналитическом пособии по кибервоенному противоборству подетально расшифрованы атрибуты киберпространства и раскрыты формы и методы ведения кибервойны – весь комплекс понятий и технологий, связанных с сетями – аппаратным обеспечением, программами, автоматизацией, управлением, взломом, запугиванием, войной и всякого рода «социальными медиа». Сей увесистый солидный труд, изданный всего в тысяче экземплярах, мгновенно расхватан спецами по информационным технологиям, кибервойнам, геополитике, международным отношениям – системными аналитиками и стратегическим менеджментом.
За преамбулу темы возьмём фантастический кинобоевик «The Terminator» (1984) – Киборг-убийца. Завязка фильма – ситуационно аналогична нынешней Америке: та же социальная анархия (предтеча попытки захвата Конгресса) и смертоносная чума (COVID-19). Прекрасная полуженщина-полуробот Перл Профет знает секрет создания спасительной вакцины. Только стальной кулак героя-меченосца Гибсона Рикенбакера может спасти от людоеда героиню и остатки человечества. Если бы концовку этой кинематографической классики пустить по савиной стези, киборг трансформировался бы в воина «передовой обороны», в андроида-подрывника чужой сети.
Кентавр нашего времени – «киборг»: производное от «кибернетический организм», что подразумевает динамическое взаимодействие органических (тело) и биомехатронных (машинных) составных величин. «Кибер» – заимствование из кибернетики Норберта Винера: теории контроля и коммуникации между животным (человеком) и машиной: соединение – сеть, контент – сообщение, познание – эффект, полученный от сообщения. В анализируемой книге приведён широкий спектр точек зрения американских экспертов на кибервойну и методы ведения боевых действий в киберпространстве – единые в проекции императива целевой установки: США должны уметь «захватывать, сохранять и использовать преимущества над противниками и врагами в киберпространстве и электромагнитном спектре, одновременно не давая им делать то же самое, ухудшая их такие же возможности и защищая собственную систему управления».
Россия – удобный для Запада противник, поскольку любые карательные акции – практически безответны и стратегически дивидендны. А в эру пятого-шестого технологического уклада легко инсинуировать постоянно бездоказательно, как считает Л.Савин, о «русских троллях» и «хакерах из ГРУ». Сия фейковая технология банально проста: купить мобильный телефон и несколько сим-карт в Панаме, выбрать типичные русские имя и фамилию, от чьего лица зарегистрировать аккаунт на Yandex, с помощью программы NordVPN указать IP в Санкт-Петербурге. Далее провести регистрацию в AdWords, при указании определенной юридической фирмы сделать оплату рекламы и – в Интернет заброшен определенный политический контент, который может быть квалифицирован как провокационный. «И всё это делали граждане США из компании Google, о чём они, не стесняясь, отчитались», – уверен Л.Савин. Конечно, такую практику бездоказательных голословных обвинений в отношении ядерной сверхдержавы нельзя осуществлять бесконечно безнаказанно. Потому в социальных сетях идёт меметическая война – распространение мемов для информационно-психологического воздействия.
Как заметил гуру социальных медиа Джефф Джиси, «троллинг и есть социальный медиа-эквивалент партизанской войны, а мемы – её разменная валюта пропаганды» (форма социальной провокации или издевательства в сетевом общении). «Мемы влияют на идеи, а идеи влияют и формируют убеждения. Убеждения порождают и влияют на политические позиции в сочетании с чувствами и эмоциями, в конечном итоге производя действия, которые информируют и влияют на поведение». Меметическая война – цифровая версия психопропаганды. Если пропаганда и общественная дипломатия являются конвенциональными формами меметической войны, тогда троллинг и психологические операции – это их партизанские версии. Меметическая война может быть полезна на уровне большого нарратива, на поле боя или при особых обстоятельствах».
В свете усиления гибридно-ментальных вызовов в цифровом мире интересен экскурс Л.Савина в когнитивные аспекты кибервойны – использование силовыми структурами для реализации своих внешнеполитических целей социальных сетей, боевой меметики, методов воздействия на поведение человека и людских сообществ, достижений в области нейрофизиологии и социальной инженерии. Одиннадцатая глава книги выявляет нейрокогнитивные аспекты кибервойны, вершиной которой являются не сети и командные пункты коммуникации противника, а мозг (как и мозг бойцов). О манипуляциях мыслями и действиями через человеко-машинные интерфейсы Л.В.Савин писал уже в 2016-м «Нейротехнологии в теории и практике военной науки США». О «биополитической диктатуре» – в терминах геополитика Александра Дугина.
Поскольку в вызревающей ядерной схватке, в её конечной фазе «конфликта конфликтов» велик риск тотального уничтожения жизни на планете Земля, основные геополитические игроки предпочитают ведение войны «иными средствами». Зато какими?! Поражает монстерский арсенал методов воздействия на сознательное, предсознательное, бессознательное противника. Цель – заставить подчиниться навязываемой воле. Атакуется сам менталитет. Информационно-организационным оружием духовный код обрабатываемого может быть трансформирован: подвергнут «самодезорганизации» и «самодезориентации». Военспец Д.Ловцов уверен, что с помощью разных воздействий на противника можно заставить его двигаться в угодном для другой стороны русле; направить политику противника в стратегический тупик; измотать его экономику неэффективными (непосильными) программами; затормозить развитие вооружения; исказить основы национальной культуры; создать среди интеллигенции «пятую колонну», всемерно поддерживающую, пропагандирующую и проводящую псевдореформы и т.п.
В итоге в государстве создаётся обстановка внутриполитического хаоса, ведущая к снижению его экономической, политической, военной мощи и даже к гибели. Проходя через сознание каждого члена общества, длительное массированное информационное и морально-психологическое воздействие разрушающего характера создаёт реальную угрозу существованию нации в результате трансформации её исторически сложившейся культуры, основных мировоззренческих и идеологических установок, т.е. смены внутренней оргсреды, определяющей жизнедеятельность государства и его вооруженных сил. Стабильное поддержание у противника искусственной стратегической иллюзии – условие победы в ментально-гибридной конфронтации. Атака «направленной энергией» – одно из радикальнейших (летальное или нелетальное) средств воздействия высококонцентрированным электромагнитным излучением. А судя по труду ученого Павла Сидорова «Ментальный терроризм гибридных войн и синергетика асимметричной обороны», и над «этнической безопасностью» висит Дамоклов меч. Ибо этническое оружие (как разновидность генетического) – воздействие на противника «гибридной» рецептурой возбудителей болезней, полученными не обычными традиционными методами, а методами молекулярной биологии и генной инженерии.
У Савина обрели живой облик и искусственный интеллект, и роботы-убийцы, и алгоритмы командования, и манипуляции социальными сетями. Этот критический пробел в отечественной сетевой индустрии успешно заполняется мастерски анатомируемым, форматируемым, аккумулируемым и описываемым Леонидом Савиным всех аспектов кибервойны и её атрибутики. Помимо Интернета говорится об использовании коммуникаций, систем командования и управления, новейших военных технологий, средств связи, а также пропаганде и дезинформации в социальных сетях. В «Стрелах кентавра» кибервойна представлена целостно: даны боевые, политические и юридические сферы её, вместе с доктринами и стратегиями, технологиями и методиками её реализации. Если ранее защита национальной территории происходила по периметру физических границ, то киберпространство – виртуальная реальность, наносящая удары «из ниоткуда», дезинформируя, сея панику и хаос в стане противника.
Кентавры вместе с другой нечистью горгонами, минотаврами, гремлинами легко проникают сквозь границы – атакуют чужие сети с целью их подрыва, демонтажа и выведения из строя. Если у писателя Михаила Булгакова в «Роковых яйцах» змеи и прочие «заграничные» гады вылупились по ошибке (подмена куриных яиц) и устремились к нэповской Москве, то нынешние «киборги» сознательно и метят в «империю зла» Россию, в «коммунистическую желтую заразу» Китай, и других «изгоев» по определению – Иран и Северную Корею. Булгаковская фантасмагория «зоологической» интервенции производных от «лучей жизни» (отзвук реального похода Антанты на Советскую Россию) – чем не прообраз вероятия экспансии гибрид-киборгов? Но в РФ есть чем встретить любую агрессию. С 2014-го есть кибервойска. В Пентагоне считают, что Россия, как и США, «так же хорошо нападает, но хуже обороняется». Управление Интернетом критически значимо.
Термин Леонида Савина кибергеополитика зонтично концептуален: «Этот неологизм нужно понимать одновременно как новую дисциплину, изучающую то, что происходит с помощью интерфейса человек-машина в контексте политики и географии, включая, но, не ограничиваясь, как интерактивное взаимодействие социальных сетей, виртуальное пространство, дипломатию web. 2.0, так и текущую деятельность, затрагивающую и включающую в себя принципы обратной связи в социальном, политическом и военном секторах, и где императивом является установление и распространение власти, пусть и более изощренным способом, чем ранее». C киберпространством добавляется новое измерение к будущей среде безопасности, что позволяет планировать военные действия для получения доступа ко всем компьютерам – возможности манипулирования сетями, машинами, подключенными к сетям, и идеями, по ним передающимися.
По задачам кибервойна (cyberwarfare) напоминает информационную: парализовать экономическую, политическую, военную и другие сферы жизнедеятельности государства посредством воздействия на общество и власть тщательно препарированной информацией. Деятельность кибервойск включает в себя три основных направления: защита, разведка, нападение. Гипотетический пример защиты: при возможном отключении РФ от глобальной системы связи SWIFT или в случае систематических кибератак – заработает замещающий изолированно-отечественный интернет. Образчик второго вида военной киберактивности – разведывательной кибероперации – взлом серверов китайской компании Huawei − крупнейшего производителя сетевого оборудования и поставщика телекоммуникационной продукции. Тот успех спецслужб США позволил проследить китайский след поставок указанных изделий в Иран, Пакистан, на Кубу. Ярким примером кибер-нападения было внедрение вредоносной программы (обычно на этапе разработки/доставки/ремонта устройств) Stuxnet, выведшей из строя центрифугу по обогащению урана на заводе в Натанзе (Иран). Сотрудник компании Siemens вставил инфицированную Stuxnet USB-флешку в рабочую станцию, что повлекло за собой разрушение инфраструктуры ядерного объекта.
Киперпространство стало ареной смертельной схватки онтологических антагонистов. Рукотворным мини-Чернобылем явилась подозрительная авария на Ленинградской атомной станции в Сосновом Бору, с выбросом в атмосферу полутора миллионов кюри высокоактивных радионуклидов. «Свыше 120 тысяч кибератак на критическую инфраструктуру России совершено в 2020 году, большая часть из них шла с территории США, Германии и Нидерландов», – заявил недавно секретарь Совета безопасности РФ Николай Патрушев. Странным образом, но при таких казалось бы дерзких системных вызовах уровня сasus belli «в России стратегия кибербезопасности до сих пор находится в стадии разработки...». И лишь совсем недавно последовал Указ Президента РФ от 12 апреля 2021 г. № 213 «Об утверждении Основ государственной политики Российской Федерации в области международной информационной безопасности». Остаётся уповать вместе с Л.Савиным, что в вырабатываемой стратегии информационной безопасности найдёт отражение адекватный синтез идеологических, правовых, политических и экономических особенностей, сопряжённых в рамках общего подхода, направленного на укрепление суверенитета и дальнейшего развития многополярности в международных отношениях. Надо учесть в ней весь спектр нового типа угроз: это и использование IT-технологий для вмешательства во внутренние дела государств; и значительное увеличение числа компьютерных атак на информационные ресурсы; и стремление транснациональных корпораций закрепить контроль над информационными ресурсами интернета; и масштабное распространение недостоверной информации; и рост преступности с применением цифровых технологий.
В Кибервойну проросла классическая война – поскольку современные технологии изменили привычное понимание войны как в западной (Клаузевиц), так и в восточной практиках (Сунь Цзы, Каутилья). Знаковая система кибервойны: возникновение её – это подтверждение того, что первичное сдерживание не удалось; нынешнее же её состояние – фаза установления «красных линий», которые по определению «нельзя пересекать». В 1999 году Джон Болтон на совещании НАТО указал на «красную линию» от Балтики до Черного моря, с одной стороны которой расположен «цивилизованный мир, с другой – Россия». Президент Путин в 2021 году пафосом речи «Мюнхен-2» «мы сами будем устанавливать “красные линии”» ответно вверг Запад в ступор, напомнив миру о наличии у РФ своей не только внешней политики, но и геополитики.
При всех бескровных плюсах сетевой конфронтации vs реальные боестолкновения важно помнить, что в складывающейся парадигме «постмодерна» господство в киберпространстве (cyber power) относительно, ибо асимметричное преимущество, предоставляемое применением инструментов цифрового века, может легко стать асимметричным недостатком. То есть «само преимущество, получаемое благодаря скорости, возможности соединения и нелинейным воздействиям, полученным за счёт использования преимуществ киберпространства, может быть нарушено или отклонено с помощью встречных рычагов, доставляемых противниками через одну и ту же среду». И ещё одно обстоятельство относительности киберперспектив: это парадокс соотношения фактора времени и нового понятия «поле брани». Ведь цифровой век изменил «геометрию поля битвы». И многие центральные принципы традиционной военной теории более не применимы. Полю битвы стала узка рамка прошловековых кинетических эффектов.
«Скорость, связность и нелинейный характер среды, в которой должны работать бойцы, коренным образом меняет метод того, как нужно думать о целях и угрозах, с которыми мы сталкиваемся. Геометрия, которая использовалась на протяжении всей истории, может больше не применяться» (Allardice, Robert and Topic, George. Battlefield Geometry in our Digital Age. From Flash to Bang in 22 Milliseconds. PRISM 7, No. 2, 2017. p. 80, 37). Кибероружие идёт на смену кинетическому оружию. Гений Клаузевица может быть неприменим для войны в киберпространстве. «Парадоксальная троица» войны по Клаузевицу состоит из насилия, шанса и субординации политики. Но физическое насилие, присущее войне, не очевидно в киберпространстве. Хорошо хоть для выработки «правил игры» точка отсчёта – понятие «киберпространство» наконец сформулировано: это «глобальный домен в информационной среде, состоящий из взаимозависимой сети информационных технологий и данных резидентов, включая Интернет, телекоммуникационные сети, компьютерные системы, а также встроенные процессоры и контроллеры».
Но на pro есть contra – «контркиберпространство» (countercyberspace). Это функция, состоящая из операций для достижения и поддержания желаемого уровня превосходства в киберпространстве путем уничтожения, деградации или разрушения возможностей врага по использованию киберпространства. Или вот ещё. Не было и нет понимания в вопросе: гуманнее ли противоборство в кибернетическом пространстве, нежели в физической реальности? С целью сделать Интернет более безопасным, Россия и Китай предложили на Ассамблее ООН в 2011 создать «международный кодекс поведения для обеспечения информационной безопасности». Однако снова логическая неувязка: попытки ввести ограничения на кибероружие посредством международных регуляторных механизмов выявляют три основных проблемы. Первая трудность связана с проведением разграничительной линии между киберпреступностью и политическим киберактивизмом. Даже если и возможно отличить преступника от спонсируемой государством политической деятельности, в обоих случаях часто используются одни и те же средства. Второе препятствие носит практический характер: проверить наличие кибероружия фактически невозможно. Точно подсчитать размеры ядерных арсеналов и контролировать деятельность по обогащению радиоактивных материалов уже представляет огромную проблему, установка же камер, чтобы следить за программистами и «проверять», не разрабатывают ли они вредоносные программы, является несбыточной мечтой. Третья сложность: киберагрессоры могут действовать политически, не применяя военные методы, сохраняя выгодную им анонимность. Много вопросов пока безответных.
На операционный опыт тестирования Россией в Сирии в боевых условиях средств радиоэлектронной борьбы (киберэлектронной войны и информационного противоборства) Пентагон отвечает применением электромагнитного спектра в качестве оружия. Как указывал в июне 2019 директор по электронной войне, заместитель министра обороны Уильям Конли, инструменты и сами дисциплины – электронная атака, электронная защита и электронная поддержка – ранее были разделены. Теперь один и тот же прибор может выполнять разные функции, поэтому идёт переорганизация боевого управления. Иными словами, граница между обороной и нападением стирается, а также повышается риск создания чрезвычайных ситуаций, как в мирное время, так и в периоды напряжённости, ведь случайное нажатие кнопки может привести к электронной атаке и вызвать ответную реакцию другой стороны, чего не было ранее, когда функции были разделены.
Внедряемая США стратегия «передовой обороны» применима и в «кибер-дипломатии» (мой термин). Это сближение с противником настолько близкое, насколько это возможно, чтобы увидеть, что он замышляет и планирует, и в ответ подготовиться или принять соответствующие меры. Актуализация «разведки боем». Дальновидная всеобъемлемость и в стратегическом планировании, и в оперативных разработках, помноженная на умение преследовать противника во время его маневрирования, с пониманием, как он развивается в качестве динамичного объекта. «Конфликт великих держав требует тонкой дипломатии – нужно маневрировать в серой зоне между миром и войной, знать пределы возможного, выстраивать рычаги влияния, преследовать общие интересы там, где мы можем их обнаружить, – и жёстко и последовательно противостоять [России] там, где их нет» – именно так считает и глава ЦРУ Уильям Джозеф Бёрнс. Главное для РФ чтоб американцы не договорились с китайцами о дележе сфер влияния в России; а для Поднебесной – чтоб Кремль снова не впал в соблазн прельщения Западом до утраты своей национальной суверенности.
И надёжным стержнем как боеспособности российского кибер-пространства, так и защищённости физических рубежей РФ могла бы стать одна из выбранных народом идеологий: либеральный капитализм, православный социализм или национальная державность. Ведь достижение и сохранение превосходства в киберпространстве реализуется с помощью идеологически консолидирующей прикладной программы сопровождения: «благодаря настойчивым действиям и более эффективной конкуренции ниже уровня вооруженного конфликта мы можем повлиять на расчеты наших противников, сдерживать агрессию и прояснить различие между допустимым и недопустимым поведением в киберпространстве... Мы измеряем успех своей способностью расширять возможности для лиц, принимающих решения, и уменьшением агрессии противника».
Судя по прогнозам теоретика гибридной войны Франка Хоффмана, конфликты будут к 2035 развиваться по шести особенным сочетаниям тенденций и условий. Это: 1. Жестокая идеологическая конкуренция. Несочетаемые идеи будут связаны друг с другом и продвигаться через сети идентичности и насилия. 2. Угрозы территориальной целостности и суверенности. Посягательство, разрушение или пренебрежение суверенитетом и свободой их граждан. 3. Антагонистическое геополитическое балансирование. Рост амбициозности соперников, наращивание их влияния и ограничение действий. Разрушенное общее достояние. Отказ в доступе или принуждение в местах, доступных для всех, но принадлежащих кому-то одному. 5. Соперничество в киберпространстве. Борьба для определения и добровольной защиты суверенитета в киберпространстве. 6. Раскол и реформирование регионов. Государства не будут способны справиться с внутренними политическими проблемами, природными факторами, или избежать внешнего влияния. Это – данность для всех.
К 2035 г. могут быть сформулированы международные нормы, которые будут определять, что можно считать суверенным, а что – общим в киберпространстве – прерогатива национальной безопасности. Потребуются кибероперации для поддержания национальной инфраструктуры, с одновременной попыткой влиять, нарушать, портить или уничтожать своих соперников. «Боевая киберстратегия соответствует гибкой структуре, позволяющей подстраиваться под окружающую обстановку и стратегический контекст, которые постоянно меняются». Глубокая ситуационная осведомленность позволит минимизировать случайное ошибочное целеуказание (включая огонь по своим).
Выводы Леонида Савина базируются на открытых источниках суммарного опыта военных, спецслужб и дипломатии США – «использующих киберинструменты для достижения своих целей, в том числе методами, противоречащими международным правовым нормам». Материалы книги тематически структурированы, и каждая смысловая единица в её структуре подкреплена обилием ссылок на источники заимствования (в основном американские). При всём русско-центричном авторском видении, оценочные суждения Л.В. Савина взвешенные и объективные.
Евгений Александрович Вертлиб / Dr. Eugene A. Vertlieb, Президент Международного института стратегических оценок и управления конфликтами (МИСОУК-Франция); ответственный редактор отдела прогнозирования политики Запада «Славянской Европы» (Мюнхен, Германия); член Инициативы «Лиссабон-Владивосток» (Франция)
