Хотя мир переворачивается вверх ногами, мы, православные, должны как всегда стараться быть верными Христу и беречь свою веру.
Чем больше беспорядка в мире, тем лучшие условия создаются для ханжества, о котором здесь хотела поговорить. Самую благополучную почву оно находит в христианстве, так как христианство – религия любви. Любить по-настоящему всегда трудно, а притворяться – легко.
Ханжество имеет тысячу имен и тысячу видов, и о нем писали тысячелетиями. Сам Христос выгонял ханжей из храма, называл их лицемерами, слепыми вождями, «затворящими царство небесное человекам» (Мф. 23:13).
Оно бывает мирское, служебное, историческое, церковное, личностное... Проявляется разными способами, принимает разные виды, но суть остается одна и та же: лицемерие, когда внешние формы поведения не соответствуют убеждениям.
Церковное ханжество наиболее распространено и наиболее знакомо, но наметить ясную черту между церковным, личностным и другого вида ханжеством сложно, и вряд ли надо. Думаю, что с церковным ханжеством всем пришлось столкнуться. Встречается оно и в околоцерковных общинах, в протестантских, католических, – корни ханжества вырастают из самого сердца.
Традиционная консервативная православная община, старающаяся жить по заповедям Божиим, по Евангелию – это сокровище в церковной жизни. В наши дни найти такую общину подобно притче Господней о драгоценной жемчужине.
Но в некоторых консервативных православных общинах складываются поверхностные, лёгкие, не обязывающие отношения, в центре которых стоит спрятанное ханжество или, в лучшем случае, удачная имитация этого, как попытка приспособления к коллективу. Причин такого склада отношений, думаю, много: это может быть и ощущаемая (с историческими корнями) враждебность иной национальности и иной веры, малочисленность общины, взгляды лидеров и т.п. Но главной причиной ханжества часто бывает легковесие настоятеля, его невеское духовное влияние. Интересы такой общины обычно останавливаются на грани душевности, сосредотачиваются на посторонних, второстепенных вещах, в них ищут выражение своей веры.
В какой-нибудь небольшой церквушке, стоящей в уединении города, во время Литургии, предполагаю, вы были принуждены наблюдать прилежную, туда-сюда бегающую «надзирательницу» с большим фартуком, может быть, даже не одну, здесь я имею в виду обобщённый портрет. Она ходила от одной иконы к другой, вытирала их тряпкой, намоченной дезинфицирующей жидкостью, целовала их, потом опять вытирала с таким энтузиазмом, словно из её уст просачивался самый яд; поправляла свечки, давала поучения «неправильно» молящимся, и, конечно, мешала сосредоточиться и молиться. Причастившись (когда, вы уже не заметили), она еще успела сделать замечание и вам (как трудно отказаться от сладости поучения!): почему вы не использовали салфетку для вытирания уст после Причастия?!
Замечу, что такое вытирание, дезинфицирование Лжицы, как ни оправдывай – икономией, осторожностью или еще чем-то, есть не что иное, как богохульство и маловерие. Другие ковидобязанности ханжи – контролировать, чтоб все стояли в масках, чтобы дезинфицировали руки, входя в храм, держали дистанцию и делали похожие ковидфокусы. Где здесь вера в Господа? Не знаю. Здесь очевидна демонстрация и чувство своей церковности, значимости, порядочности, набожности, своего превосходства над другими, – были это ковидные меры или какие-нибудь другие, не имеет значения.
Этот мерцающий портрет, этот строгий взгляд, «всевидящее око» могут отпугнуть многих, особенно молодых, которые бегут в либеральные приходы, но что они там находят?.. И не дай Бог, чтоб они совсем бросили Церковь.
Или бывает, что после долгих исканий из протестантской или католической среды в православную общину приходит неофит. Он нашёл настоящую, единственную Церковь, он продал «всё, что имел» и больше ему некуда идти – впереди только врата адовы. Его встречают по-разному: с осторожностью или подозрением – а вдруг это троянский конь?.. И это совсем понятно. Христиан преследовали, шантажировали и уничтожали разными способами во все времена. И сегодня это не новость. Именно из-за этой причины на новообращенца смотрят или через увеличительное стекло, или совсем игнорируют, пока он, наконец, не становится своим.
Ханжа в личности неофита находит благополучную почву для показа своих знаний, важности и весомости. Он не спускает глаз с новенького во время всей Литургии, показывает, где и как стоять и не преодолеет попыток (к сожалению!) просто манипулировать им и делать другое, о чем уже не хочется писать. Новый член прихода наивно принимает ханжу за чистую монету, но постепенно всё-таки начинает от ханжества отличать настоящую заботу и настоящую любовь верующих, которые усердно помогают разобраться в сложных и незнакомых ситуациях при Богослужении.
С другой стороны, ханжество в Церкви может быть своеобразно полезным, например, для смирения. Для тех, кто слишком «угловатый», узкого мышления, не миролюбивый и закрытый действию Духа Святого. Прикосновение ханжи к такому человеку иногда бывает как укол, который надо принимать со смирением и молчанием, а это требует усилий. Нет такого зла, которого Господь не превратил бы в добро!
Разумные меры соблюдения порядка, конечно, в церкви нужны, и заботливый настоятель всегда требует этого.
Но кто открыт действию Святого Духа, кто усердно молится, тот обязательно почувствует во время Литургии и в другое время веяние божественной Любви, когда все становятся любимыми, близкими, по-настоящему духовными братьями и сёстрами, и даже ходящая туда-сюда женщина с тряпкой показывается уже не такой грозной и надоедливой.
Это и есть истинный способ соединить людей в одно Тело Христово; не слишком строгим наблюдением мелочей поведения или даже требованием неправильных действий, а обратить их сердца к действию Духа Святого, к жажде Причастия и вечной жизни. И уж, конечно, это не достигается противоположными мерами – концертами в церкви, искажением Литургии и похожими трюками.
В таких приходах с либеральным и модернистским направлением ультраправое ханжество постепенно слабеет и исчезает, принимает вид другого типа лицемерия – «всеобщей и безграничной любви», которое находит выражение в экуменических связях, в совместной молитве с иноверцами, в синкретизме и адогматизме. Всё это тоже загрязняет сердце, постепенно рождает в нем равнодушие и неверие. Ханжи здесь тоже в «передовых линиях»: они строго осуждают тех, кто избегает экуменических связей, кто старается беречь чистоту своей веры и кому показная набожность отвратительна.
Ханжество консервативного вида ведёт к замкнутости, недоверчивости, хамству и лживости, а противоположное, выросшее на либеральной и модернистской почве – все церковные обряды превращает в театр, уничтожает истину и сущность веры. И уж всякого рода ханжество, конечно, уничтожает любовь, все виды любви: телесную, душевную и духовную. Телесную любовь, голос крови оно превращает в блуд, душевную – человеческую солидарность, общность интересов в ложь, а духовную – в адскую ненависть. Оно не понимает покаяния, так как ханжеская внешняя церковность, по словам протоиерея Владимира Пучкова, «не требует изменений в душе». Оно извращает аскетизм: слишком преувеличивает или совсем отвергает его. А начало духовной любви и истинной свободы – покаяние и аскетизм, без которых действие божественной Благодати невозможно.
Нийоле Алейникова (Nijolė Aleinikova), православная публицистка, Литва
