Личность и дела генерал-губернатора Михаила Николаевича Муравьева, управлявшего Северо-Западным краем России (Литва и Белоруссия) в 1863-1865 годах, обладают особой притягательной силой. Профессиональный интерес к фигуре виленского генерал-губернатора испытывают не только ученые-историки. Граф М.Н. Муравьев давно уже стал объектом пристального внимания лиц, число и разнообразие которых вызывает неподдельное удивление. В этом пестром списке представлены польские сепаратисты, русские радикалы, экстремисты и либералы, коммунистические партийные функционеры, деятели науки и культуры, белорусские националисты, государственные и оппозиционные, и прочая, прочая.
Связующей нитью между этими лицами – независимо от их места в истории, идейной ангажированности, образования, партийной и этнической принадлежности, является многоликая и вездесущая русофобия. Сквозь призму отношений к фигуре М.Н. Муравьева небезынтересно изучать и различные общественные явления. Например, такие, как белорусский национализм и «национальная» история Белоруссии. Названный подход позволяет выявить носителей и творцов русофобской идеологии, их мотивы и цели, а также формы, в которых она проявлялась в белорусской истории и современности.
Прежде чем перейти к изложению названной темы, следует рассмотреть события польского мятежа 1863 года и ту политическую опасность, которую он представлял для Российского государства, единства русского народа и Русской православной церкви. Мятеж начался в ту пору, когда Россия вступила в эпоху Великий реформ императора Александра II (1855-1881). Так как речь шла об освобождении миллионов крестьян и перераспределении собственности на землю между дворянами и крестьянами, конфликтов и противоречий в столь сложном деле было не избежать. Недовольство испытывали и дворяне, и крестьяне, интересы которых ущемляли условия освободительной реформы 1861 г.
Россия вступила в полосу социальной турбулентности и важнейшей политической задачей в этих переходных условиях становилось сохранение государства, которое было гарантом общественного порядка, законности и территориальной целостности страны. Сохранение сильного и единого государства становилось решающим условием успешного проведения реформ и спасения страны от хаоса, анархии и катастрофического развала. В связи с этим монархия оказалась в весьма непростой ситуации, поддерживая порядок и устанавливая новый баланс интересов между двумя основными сословиями российского общества.
Для того, чтобы точно определить степень внутренних и внешних угроз безопасности Российского государства в 1863 г., целесообразно использовать оппозицию «друг-враг». Кто же был в это время политическим врагом, целью которого было разрушение Российского государства и срыв его в пропасть распадения и гибели? В первую очередь, к категории политических врагов следует отнести вооруженных польских сепаратистов, которые ставили своей целью расчленение Российской империи, отторжение от нее Царства Польского, а также Литвы, Белоруссии и части Малороссии, с преобладающим западно-русским (белорусы и малороссы) православным населением.
Победа сепаратистского мятежа означала в тех условиях разъединение большого русского народа, политический, этнический и религиозный отрыв малороссов и белорусов от великороссов центральной России. В восстановленной Речи Посполитой, ее подданные – белорусы и малороссы (согласно польской пропаганде – «народы Литвы и Руси»), должны были стать врагами побежденной России. Раскол с помощью восстановления унии с Римом ожидал и Русскую православную церковь в Литве, Белоруссии и Малороссии, которые должны были войти в состав победившей, независимой Польши.
Ведущей социальной силой вооруженного мятежа было дворянство, шляхта и ксендзы. Интегрирующим и направляющим началом национально-патриотической идеологии сепаратистского мятежа была воинствующая русофобия, призванная вызвать «настоящую вражду» и ненависть к «москалям» – русским варварам и угнетателям европейской Польши.
Подпольная пропаганда с помощью щедрых социальных обещаний и политических провокаций пыталась взбунтовать крестьянство названных регионов в интересах достижения политических целей сепаратистов. Предполагалось использовать в качестве пушечного мяса сепаратистского мятежа не только польских, литовских, белорусских и малороссийских крестьян западных окраин, но и великорусских крестьян центральной России. Объектом подстрекательской пропаганды становилось и великорусское старообрядчество, дискриминируемое в России по религиозным мотивам.
К началу польского мятежа в России сформировалась подпольная экстремистская организация «Земля и воля», задачей которой являлась организация общероссийского крестьянского бунта. В помощь сепаратистскому мятежу началось провоцирование междоусобной кровавой резни, в которой великорусские крестьяне должны были истребить великорусских дворян и разрушить государственный и общественный порядок в своей стране.
Польских сепаратистов и великорусских экстремистов из «Земли и воли» активно поддержала радикальная и влиятельная в России эмигрантская газета «Колокол», издаваемая в Лондоне А.И. Герценом и Н.П. Огаревым. Возник ситуативный политический союз, объединивший политических врагов Российского государства – польских сепаратистов, с одной стороны, великорусских экстремистов и радикалов, с другой.
И «Земля и воля», и «Колокол» стали пешками в чужой политической игре, представ в роли политических провокаторов, пропагандировавших в русском обществе лукавые идеи о том, что у польских сепаратистов и освобожденных правительством русских крестьян общий враг – Российское государство, которое нужно уничтожить общими революционными усилиями. В тоже время усилия пропаганды – западной либеральной, польской патриотической, а также русской – экстремистской и радикальной, были направлены на то, чтобы идейно и морально обессилить русское общество и правительство, внушить им представление о собственной неправоте в деле защиты России и о правоте и справедливости освободительной польской борьбы.
Подняв вооруженный мятеж против России, польские мятежники рассчитывали, что на помощь им придут войска Франции и Великобритании. И тогда, кровавые крестьянские бунты внутри страны и вооруженная интервенция извне помогут им сокрушить Российское государство, расчленить и оккупировать его западные территории. Следует добавить, что в защиту мятежников выступила либеральная и прогрессивная общественность Западной Европы, призывая русских варваров уступить польской цивилизации свои западные земли.
Если использовать современную терминологию, то в 1863 г. против Российской империи началась первая гибридная война, временно объединившая ее внешних и внутренних врагов, которые использовали такие приемы, как иррегулярные военные действия, терроризм, политические провокации, светскую и религиозную пропаганду внутри страны, внешнеполитический шантаж и информационно-пропагандистское давление извне. Военно-политическая угроза для реформируемой России была серьезная, на кону стояло будущее не только реформ, но и самой страны.
И вот в годину надвигающейся новой Смуты в правительстве появился человек, принадлежавший к той категории избранных, которых в первую Смуту начала XVII века называли «прямые люди», и которые, в отличие от «кривых», были способны жертвовать собой для защиты Русской земли и православной веры. Речь идет о Михаиле Николаевиче Муравьеве, которого император Александр II назначил в апреле 1863 г. генерал-губернатором Северо-Западного края России, включавшего территорию современной Белоруссии, Литвы и части Польши. На вызов новой гибридной войны генерал-губернатор сумел найти ответы, оказавшиеся необычайно убедительными и эффективными.
В отличие от многих представителей высшей имперской бюрократии, М.Н. Муравьев не страдал «кривизной» заискивающего, подобострастного либерализма, по-холопски взирающего на мнение цивилизованной Европы. Муравьев, по словам Л.А. Тихомирова, был твердо уверен, что «русская идея» сильнее «польской идеи». Поэтому, без оглядки на русофобские выпады прогрессивной Европы и негодование сановных петербургских либералов, он действовал против политических врагов России решительно и твердо.
Разумно используя методы принуждения и убеждения, М.Н. Муравьев к короткие срок поставил мятежное дворянство, шляхту и ксендзов на колени, заставив их публично просить императора о пощаде. И в это же время своими решительными действиями Муравьев буквально поднял с колен угнетенное, униженное и ограбленное польскими панами западно-русское крестьянство.
Виленский генерал-губернатор ясно понимал, кто является врагом, а кто – другом России. Поэтому в лице Муравьева русская власть впервые выступила в роли не только экономического, но и национального освободителя белорусских и малороссийских крестьян от колониального гнета польского дворянства и шляхты. Началось располячение и деколонизация Северо-Западного края России с помощью русского образования, русской культуры и Русской церкви. Были проведены реформы, улучшившие социально-экономическое положение православного духовенства и местного крестьянства, независимо от его этнической и конфессиональной принадлежности.
Реакцией западно-русского крестьянства как православного, так и католического стало массовое выражение преданности российскому императору и, самое главное, произошло пробуждение традиционного общерусского самосознания и российского патриотизма. Благодаря умелым действиям М.Н. Муравьева, правительственная борьба с польским сепаратизмом в Северо-Западном крае России получила широкую социальную поддержку. В своих обращениях к императору Александру II и генерал-губернатору Муравьеву местные крестьяне заявляли, что они русские и готовы защищать свое Отечество Россию.
Появилась потребность в русском образовании, и местное крестьянское население стало охотно посылать своих детей в народные училища. Имя Муравьева, ставшее известным всей России, стало знаменем справедливой и победоносной борьбы за территориальную целостность государства, единство русского народа и Православной церкви.
В это время страх перед Муравьевым испытывали польские мятежники – дворянство, шляхта и ксендзы, преступления которых он наказывал в соответствии с законом, сбивая с виновных привычную сословную спесь. Глубокую ненависть к Муравьеву испытывал первый творец отвратительного и пошлого антимуравьевского мифа А.И. Герцен. «Гуманист и народолюбец» Герцен высокомерно отворачивался от известий о сотнях белорусских крестьян, повешенных, замученных, изувеченных польскими мятежниками за верность России и царю-освободителю Александру II. Но стоило русской администрации наказать мятежников, приговоренных судом за государственные преступления и терроризм, как избирательно гуманный «Колокол» поднимал неистовый пропагандистский трезвон, оскорбительно именуя Муравьева «злодеем» и «вешателем».
С легкой руки политического провокатора Герцена и его польских соратников началось русофобское шельмование имени М.Н. Муравьева в революционной и либеральной печати. В этом непристойном деле содействие политическим врагам России, как ни странно, оказало и российское правительство.
В конце 60-х годов XIX века правительство решило отказаться от муравьевской политики, основанной на «русской идее» наступления на интересы дворянско-шляхетского меньшинства Северо-Западного края России. В управлении краем произошли серьезные перемены. Началось возвращение к прежней «безыдейной» политике сословной солидарности с польским дворянством. Напуганные практическим воплощением «русской идеи» и вынужденно смирившиеся политические враги России смогли, наконец, облегченно перевести дух. Воспрянувшее было православное духовенство и западно-русское крестьянство вновь впали в уныние. Настало торжество либерально «кривых» администраторов, вернувшихся к привычной практике сословного соглашательства с благородным польским дворянством.
Имя и дела «прямого» М.Н. Муравьева и его «русскую идею» негласным образом было приказано забыть и вычеркнуть из народной памяти. Настало время принудительного официального забвения, которое продлилось до конца 80-х годов. Однако в правление императора Александра III (1881-1894) либеральная «кривизна» региональной политики стала постепенно исправляться. Начался правительственный разворот в сторону защиты в крае русских национальных интересов.
В связи с этим появилась возможность на основании общественной инициативы и по разрешению правительства начать всенародный сбор средств на создание памятника М.Н. Муравьева в столице Северо-Западного края г. Вильне. В 1898 г. при огромном стечении народа памятник виленскому генерал-губернатору был торжественно открыт. Запечатленный в бронзе граф М.Н. Муравьев-Виленский стал олицетворением нравственной правоты, силы и справедливости «русской идеи» на западе России.
Но не дремали и политические враги России. Теперь к делу создания русофобского антимуравьевского мифа к прежним врагам Российского государства присоединились новые – польские социалисты и литовские социал-демократы. Вскоре инициатива в антимуравьевском мифотворчестве перешла к белорусским большевикам.
В результате победы Октябрьской революции 1917 года большой русский народ, состоящий из белорусов, малороссов и великороссов, оказался искусственно разделенным на отдельные политические нации. Административно-политическому делению подлежала и территория исторической России. На ее западных окраинах по инициативе руководства Российской коммунистической партии большевиков была создана Советская Белоруссия. Первое в истории национальное белорусское государство, возникшее в результате воздействия внешнеполитических факторов, остро нуждалось в исторической легитимации. Суть этой легитимации заключалась в сочинении мифической истории о том, что в создании белорусского советского государства главную роль сыграли факторы внутреннего происхождения.
Для этого следовало внушать гражданам Советской Белоруссии заимствованную польскую идею о том, что белорусы – это отдельный от великороссов и малороссов народ, которой являлся жертвой национального и классового угнетения со стороны великодержавной России. Следующим шагом в процессе исторического мифотворчества становилось создание героического мифа о борьбе белорусского народа с деспотическим царским режимом за свою свободу и политическую независимость.
Таким образом, партийные теоретики создали идеологическую основу белорусского исторического мифа, а пропагандисты, «мастера культуры» и доморощенные ученые, используя механизмы политической диктатуры, должны были внедрить его в общественное сознание. Советские белорусизаторы, создававшие «национальную» историю, столкнулись здесь с проблемами, которые научным путем решить было невозможно. Возник непримиримый конфликт между историческими фактами и целями большевистской исторической политики, направленной на дерусизацию коллективной памяти.
Дело в том, что большую часть населения нового национального государства, вошедшего в состав СССР, составляло западнорусское крестьянство – православные этнические белорусы, в массе своей обладавшие общерусским самосознанием. Это массовое общерусское самосознание опиралось на коллективную память, общую российскую историю и православную веру. Большевистские строители белорусской социалистической нации рассматривали общерусское самосознание и российский патриотизм белорусов как явление идейно и политически опасное. Для того, чтобы это явление искоренить, большевики в 20-х – начале 30-х гг. прошлого века начали проводить политику белорусизации общественной, культурной и политической жизни. Одним из мотивов этой политики являлась официальная русофобия, ставшая идейно-политическим основанием белорусского советского национализма.
В связи с этим из социальной памяти новой нации изгонялось общерусское, российское и православное содержание, которое заменялось советской национальной мифологией. Официальная русофобия проявлялась в принудительном вытеснении из общественной, научной и политической жизни страны русского языка, русской культуры, подавлении западнорусской интеллигенции и православия. Объектом белорусизации стала общая российская история и коллективная память об общерусском единстве, русском самосознании и российском патриотизме белорусов.
Классовую и национальную злобу большевистских белорусизаторов вызывали личность и дела носителя «русской идеи» М.Н. Муравьева. Ревностный просветитель белорусских крестьян был объявлен «русификатором», который якобы безжалостно запрещал белорусский язык и подавлял мифическое белорусское «возрождение». Зловещий образ «русификатора» Муравьева, созданный белорусизаторами 20-х годов прошлого века, стали охотно использовать белорусизаторы постсоветские, сочиняя новую «национальную» историю и ее мифологические сюжеты.
Как уже отмечалось, несущей конструкцией советской исторической мифологии являлась польско-большевистская идея о том, что национальным и классовым угнетателем белорусского народа являлась самодержавная Россия. Однако события 1863 г. стали убедительным свидетельством, что белорусское крестьянство, прежде всего, православное, не только осознавало и заявляло себя русским, то есть, частью большого русского народа, но и готово было с оружием в руках защищать свое Отечество Россию от притязаний польских угнетателей и сепаратистов.
Но признать эти достоверные исторические факты советские творцы «национальной» истории не могли по причинам идеологическим и политическим. В таком случае, рушился бы создаваемый героический миф о самоотверженной борьбе белорусского народа за свою свободу и независимость, врагом которой была назначена деспотическая Россия. У советских производителей исторической мифологии не оставалось иного выхода, как с легкой руки польских мятежников устроить политический маскарад в стиле ретро. Произошло это следующим образом.
В 1863 г. польские шляхтичи – агитаторы и пропагандисты, сочиняя подпольные агитки, рядились в мужиков и солдат, чтобы от их имени подстрекать западно-русских крестьян к мятежу против власти царя-освободителя Александра II. Колониальные угнетатели, которых крестьяне искренне ненавидели, теперь самочинно выдавали себя за «освободителей», стремясь использовать тех же крестьян в качестве средства для восстановления в крае политического господства панов и шляхты. Затея эта с треском провалилась, но не прошла бесследно.
Советские белорусизаторы истории, усвоив опыт пропагандистского маскарада, решили отобрать героические лавры у польских мятежников, воевавших за восстановление Речи Посполитой в границах 1772 г. Было решено не только нарядить польских патриотов в белорусские национальные одежды, но и беспардонно подменить мотивы и цели их вооруженной борьбы. Непристойный маскарад, обесценивший польский патриотизм, превратил ряженых белорусами поляков в борцов за мифическую белорусскую независимость.
Правда сами православные белорусы, будучи преданными патриотами России, о каком-либо политическом сепаратизме даже и не помышляли. Более того, с ним они активно боролись. Тем более не помышляли о белорусской независимости и польские сепаратисты, воюя с Россией за свое польское государство, включавшего в свои будущие границы территорию современной Белоруссии.
Русофобская составляющая советского национального мифа, разделявшего белорусов, малороссов и великороссов на отдельные нации, была представлена отталкивающими образами императорской России и ее выдающихся государственных деятелей. В русофобской картине мира, созданной творцами белорусского этнического национализма, персональным олицетворением классового зла, порождаемого имперской Россий, стал виленский генерал-губернатор Михаил Николаевич Муравьев.
Выбор этот не был случайным. В благодарной коллективной памяти западнорусского населения носитель «русской идеи» М.Н. Муравьев по-прежнему оставался народным заступником, просветителем и освободителем от гнета польских панов и шляхты. Поэтому большевистские производители национальной мифологии целенаправленно прибегли к привычной технологии ретроспективного маскарада.
В перевернутой реальности маскарадного мифа, который следовало воспринимать сквозь призму «классовой борьбы», ряженных в белорусские мужицкие свитки польских шляхтичей безжалостно преследовал и уничтожал ряженный в классового врага белорусской свободы российский угнетатель и «вешатель» М.Н. Муравьев. Тем самым мифологический сюжет белорусизации польского мятежа 1863 г. получал завершенную форму и точную прагматическую направленность. С помощью маскарадного мифотворчества советские белорусизаторы истории убивали одновременно двух идейно-политических зайцев.
Во-первых, целенаправленно нейтрализовался польский национальный патриотизм, проявленный вооруженными сепаратистами в Северо-Западном крае России. Во-вторых, из формируемой коллективной памяти вытравливались российский патриотизм и общерусское самосознание, которые массово проявились у белорусских крестьян при защите территориальной целостности России.
Для белорусского этнического национализма «русская идея» Муравьева и белорусы, массово ее поддерживавшие, представляли гораздо большую идейно-политическую опасность, чем польский национальный патриотизм. Ведь главная задача белорусизаторов заключалась в том, чтобы вычленить белорусов в качестве отдельного народа из общерусского исторического, этнокультурного и церковного пространства и сочинить ему особую «национальную» историю.
Поэтому маскарадная мистификация польского мятежа, сотворенная советскими создателями «национальной» истории, сохраняла свою актуальность вплоть до упразднения Советской Белоруссии. Как уже отмечалось выше, для этого были весомые идейные и политические причины. Белорусский этнический национализм, который идейно обосновывает существование белорусов как отдельного народа, и русофобия, единство большого русского народа категорически отрицающая, связаны воедино. Без русофобии – своей идейно-психологической основы, данный вид национализма как целостная и функциональная идеология политически существовать не может
Такая же взаимозависимость существует между идеологией белорусского национализма и «национальной историей» Белоруссии. Идеология национализма, взятая в качестве познавательного инструмента, превращает «национальную историю» Белоруссии в «ретроспективную мифологию», которая, в свою очередь, выполняет функции псевдонаучного обоснования той же националистической идеологии. Создается замкнутая система идеологических координат, в соответствии с которыми происходит целенаправленное конструирование коллективной памяти, утверждаются новые символы и представления.
В коллективной памяти, созданной советской пропагандой и образованием, вытесненные воспоминания и факты общерусского самосознания и российского патриотизма, были заменены элементами исторической русофобии и этнического национализма. Справедливости ради, следует отметить, что этнический национализм советского образца, принимал не столько этнические, сколько «классовые» формы. Его разъединяющее, потенциально сепаратистское начало купировалось идеями и практикой советского интернационализма, общесоюзной историей и объединяющей русской культурой. Однако русофобия, присущая белорусскому советскому национализму, сумела внедрить в коллективную память маскарадную белорусизацию польского мятежа 1863 г. и зловещий образ «русификатора» и «вешателя» М.Н. Муравьева в его «классовой» интерпретации.
С появлением в 1991 г. государства Республика Беларусь, созданная советскими белорусизаторами идеология этнического национализма претерпела известную эволюцию. В связи с распадом СССР и его правящей Коммунистической партии советская национальная идеология утратила свой «классовый» и «интернациональный» характер и приобрела сугубо «национальное» измерение. Вышедший из советского источника современный белорусский национализм в настоящее время представлен двумя основными разновидностями: официальный – бюрократический и популистский; и оппозиционный – этнический и радикальный. В последние годы граница между официальным и оппозиционным национализмом стала заметно стираться.
Следует отметить, что русофобия в той или иной степени присуща обоим видам белорусского национализма. Агрессивной формой русофобии отличается национализм этнический, оппозиционный. Данное обстоятельство вызвано тем, что современный этнический национализм, как идеология политической оппозиции, вобрал в себя идеи белорусской эмиграции и коллаборантов, сотрудничавших с нацистами в годы Великой Отечественной войны.
Однако общей русофобской основой обоих национализмов является негативное отношение к общерусскому единству белорусов, малороссов и великороссов. Следовательно, столь же негативным является отношение к общерусскому самосознанию и российскому патриотизму, которые демонстрировали белорусы во второй половине XIX - начале XX века. Остался неизменным и такой объект русофобии как «русификатор» и «вешатель» Муравьев и его «русская идея», которая стала политической программой просвещения и освобождения белорусских крестьян от колониального гнета польских помещиков и шляхты.
В идеях общерусского единства, основанных на исторически достоверном опыте российского прошлого, националисты как официальные, так и оппозиционные, видят угрозу белорусской независимости. Иррациональные, глубинные страхи современных белорусизаторов заставляют их обращаться к практике белорусизаторов большевистских и прибегать к репрессиям против критиков официального и оппозиционного национализма. Достаточно лишь вспомнить громкое «дело регнумовцев» и обвинительные приговоры, им вынесенные.
И в том, и в другом случае, объекты русофобии и маскарадные сюжеты «национальной» истории остаются практически неизменными. Следовательно, белорусский национализм, в какое бы время и в какой бы ипостаси он не выступал, без русофобской составляющей не функционален. Отношение к личности и делам М.Н. Муравьева служит убедительным подтверждением этому факту.
Александр Юрьевич Бендин, доктор исторических наук, профессор, Минск
